Monsta X. Nobody Else
— Господин Пак, мне… не нравится это. Чонвон цепляется за Сону в попытке удержать себя или спрятаться от пожирающих их пышущих холодом глаз — а может, и всё вместе. На его пухлом бедре, ещё несколько минут назад сдавливаемом рваными джинсами, покоится невесомо трепещущее украшение в виде прозрачно-бирюзовой бабочки, расправившей перемотанные цепями крылья. Всё тело воздушное, в мелких цепочках — тонкое многослойное ожерелье, тянущееся между грудных мышцы, обрамляет натренированную грудь, наполовину спрятанную за приоткрытыми полами белой кофты, отбрасывающей тени на острые глубокие ключицы тонкими кружевными лямками. Он выглядит нежно и элегантно, и Сону притирается к нему сбоку, прижимаясь щекой к щеке и слегка обнимая, зная, что Чонвон стесняется оттопыренных бледных ягодиц, упругими круглыми холмиками натягивающими его деликатное кружевное бельё. На Чонвоне почти ничего, но он сам сейчас не выглядит лучше, то и дело одёргивая вниз бесполезно уползающие кверху топорщащиеся кружевами кромки шортиков с нежным цветастым узором, выведенным на полупрозрачной розовой ткани. Шёлковые банты, безучастно завязанные на обыкновенных белых чулках, кромкой потирающих пухлые белые бёдра, под стать крохотным бантикам на перетягивающих плоскую область над грудной клеткой полосках, стягивающих стороны кружевного топа, слегка спрятанного белой кофточкой с рукавами. Молодой мужчина перекидывает одну из своих стройных ног за спину другого, разместившего меж его ног, левая из которых закинута на подлокотник кресла, позволившего ему развалиться в нём с удивительно тонкой длинной сигаретой в руках, похожей на его смехотворно длинные ноги, и приподнимает проколотую серёжкой бровь. Кажется, будто его мерно вздымающая кверху грудь распирает узкий пиджак, лежащий на таком же узком торсе, над собой. — Вы ни разу не бывали на подобного рода вечерах? — этого мужчину зовут Хисын, и обоих омег одолевают сомнения о том, что они ни разу не видели его раньше. Сону трогательно качает головой. — Мы тратим почти всю мою зарплату на съём квартиры. Нет столько средств, чтобы… выбираться в такие места. И связей столько нет. Хисын хмыкает. — Понятно. Но теперь они здесь. Эй, вы двое, — он кидает взгляд искоса на сидящих по правую руку от него Джея и Рики, что развалился в кресле чуть поодаль. — Настолько обнаглели, что уже используете малышей как наживку? — Это не наживка, — Рики резко стягивает зубами кожаную перчатку, обернувшую крупную сухую ладонь, прежде чем облизать губы. — Это первое свидание. Хисын смеётся; его мелодичный смех льётся чистой речкой как раскаты грома в полупустой комнате. — Свидание? Первое свидание обычно обозначает первое впечатление, — его глаза остро сверкают из-под свисающих на овальное лицо блестящих прядей чёрных волос, завязанных в небрежный пучок на затылке. — Это то, чего вы хотите? — Это то, что покажет им, как на самом деле выглядят некоторые вещи, — хмыкает мужчина. Хисын задумчиво скользит глазами по позолоченному потолку, гладко покрытому полупрозрачной, как зеркало, блестящей краской, поглаживая пушистую голову альфы, прикорнувшего щекой на его худощавом бедре. Кажется, его партнёра с острыми, аристократично бледными чертами лица упомянули Сонхуном, но Сону с Чонвоном до сих пор не уверены, ведь он не проронил ни одного слова за это время, а значит, обращаться к нему не было нужды. — Так вот, чего вы хотите, — присвистывает стройный… альфа? — А я всё ждал, когда же ваш эгоизм проявится в полной мере. Вы рассказали юным омежкам о том, что это за вечер? — Не совсем, — Сону перебивает Рики, намеревающегося было открыть рот. Неизвестно, чем он руководствуется, переча старшему, однако то ли сильное чувство обиды, то ли страха вынуждают действовать быстро. — Меня посвятили в некоторые детали, но теперь, кажется, есть что-то ещё?.. Чонвон вторит ему с небольшим нервным смешком: — Судя по тому, как ко всему подводят, я подозреваю, что БДСМ-вечеринка даже не самое крутое, о чём я предполагал. Его глаза опускаются на Джея. Коротко хмыкнув, господин Пак методично поправляет полы своего пиджака. Лишь единожды он удостаивает себя возможностью взглянуть на Чонвона, однако от его мимолётного взора, брошенного в порыве странного любопытства, до костей холодом пробирает: его взгляд такой грубый, такой ощутимо тяжёлый на резко липнущей друг к другу коже, что Чонвон не выдерживает и, ахнув, прячет лицо в покрытом рукавом кофточки плече Сону. Сначала он был убеждён, что нет нужды выяснять, кем является господин Пак, ведь это не его дело, однако с каждым годом любопытство накрывает всё сильнее, и теперь, когда они здесь, он не может понять, что за плохое предчувствие теснится в его беспокойно бьющемся сердце на самом деле. — Вообще-то, — господин Нишимура налегает широкой спиной на спинку кресла чуть сильнее, чтобы расслабленно откинуть голову. — Это не совсем то, что ты называешь БДСМ-вечеринкой. Обычно такие вечеринки проводятся в рамках закрытого мероприятия с приблудами для секса и прочими стереотипными вещами, принадлежащими этим людям. Здесь же… просто лёгкий интимный оттенок. Его переливающиеся двухцветным волосы легко подпрыгивают на откинутой назад голове, и Сону оглаживает их замыленным взором, прежде чем опуститься к большому острому кадыку, дёрнувшемуся непроизвольно; сам сглатывает слюну тяжело от зрелища, взбудоражившего его, и отворачивается мимолётно, намереваясь не дать господину Нишимура показать то, как сильно его это… заводит. Хохот Хисына приводит их в себя. — Ну ты и выразился! Малышкам стоит знать, что интимный оттенок — на самом деле тяжёлый, как шлейф от дешёвых палёных духов, — он мимолётно облизывает острый контур нарисованных лаконично карандашом для губ уст. — Сравните это с казино: за обычной игрой скрывается куча неприятностей. Здесь вы, пришедшие со своими партнёрами — альфы, омеги, беты, не важно, — полностью отдаётесь им, да так, что можете сделать это у всех на виду, и на это будут смотреть, — он хихикает над головой Сонхуна, что молча притирается к его бедру, играя с поясом своих штанов где-то сбоку, словно прячет под пиджаком кобуру. — Подвешивание, шибари, раздевание, алкоголь; это что-то вроде искусства для местных… авторитетов. — Что? У всех на виду?.. — В Японии много небогоугодных заведений, — почти в унисон с острыми глазами Джея сверкает его недружелюбно хищный оскал. Он склоняет голову вбок, бесстыдно и вместе с тем даже как-то жалостливо рассматривая Чонвона; в нём теснится желание вперемешку с беспокойством за беззащитного. — И это нормально, что вам, будучи простыми воспитателями, никогда не узнать об и одной десятой из них. Именно поэтому я предупреждал тебя не идти за Сону, — он рычит на Чонвона. — Но ты потащился за ним. Чонвон под его взглядом вспыхивает, как яркий мак — нежные лепестки очаровательно дующихся щёк покрываются рубиновым румянцем. — Я не мог оставить его одного… — Какое забавное благородство, — Хисын тянет нараспев, с улыбкой расставив ноги шире. Сквозь тлеющую во рту сигарету его речь звучит немного приглушённо, однако идеально отточенной дикцией будто беспрепятственно льётся поток слов. — Ещё забавнее, что Джей потащился за тобой, как собака, чтобы защитить тебя. — Хисын, — рычит Джей. — Заткнись. Хисын коротко смеётся. — Какой милый пёсик. Что ему ни прикажут — он всё выполняет, — шепчет молодой стройный мужчина, прежде чем замолкнуть, казалось бы, по приказу своего приятеля и партнёра. Сону озадачен кружащими его голову словами. Удивлённый, он склоняет голову вбок — Рики наблюдает за ним неотрывно, не двинув круглой, очаровательно приплюснутой головой, но послеживая острыми узкими глазами, широко посаженными на смуглом лице. «Господин Нишимура, — Сону сжимает губы, сощурившись так, словно пытается разглядеть в лице Рики что-то, похожее на ответы на свои вопросы, однако его выражение не меняет ни своей сути, ни настроения, а на глазах концентрироваться не получается — они холодно-зверские, до странного безразлично-голодные. — Зачем вы привели меня сюда?» — Хисын, — глубокий голос с отголосками едва заметного дребезжания гудит возле ног Хисына, накрывая куполом, будто сквозь воду. — Мы пойдём. Джей? Джей мычит в ответ в знак согласия, никак не удостаивая больше своим ответом. Он поднимается с Сонхуном в унисон, но успевает выпрямиться раньше. — Приведи их к нам, когда вы выйдете, Хисын, — развернувшись мгновенно, он сверкает блестящими из-под чёлки суженными глазами. — Не успей подвергнуть их опасности за это время. Хисын усмехается ему в ответ; он едва успевает огладить тёмную растрёпанную короткостриженную макушку Сонхуна, прежде чем передать ему почти истлевшую сигарету, от которой осталась лишь небольшая осыпающаяся тростинка. — Не бойся, ты меня переоцениваешь. — Скорее, недооценивает. На заявление Рики Хисын лишь смеётся, но по-прежнему не удостаивает его ответом, лишь подмигнув — его тонкое бледное веко стремительно опускается на большой тёмный глаз. Он облизывает губы, словно жадно провожая скрывающиеся фигуры, и вскакивает со своего места, стоит только двери захлопнуться за спиной последней из них. Теперь, не отягощённый мешающей ему сигаретой, он неспешно следует к комоду, вынуждая Чонвона и Сону, немного отстранившихся друг от друга, принюхиваться, так и не в состоянии услышать малейший шлейф природного аромата помимо едкого, сыро-клубничного тонкого сигаретного оттенка. Это лицо так неуловимо знакомо. — Господин Ли… — робко бормочет Чонвон; слова дрожащие, и голос непривычно дребезжит из-за небольшого волнения. — Почему вы здесь раздеваетесь? С уст Хисына брызнувшими каплями миролюбия срывается смешок, что не становится однозначным ответом на вопрос, отчего Чонвону нехотя, но приходится продолжить, пока он всё ещё цепляется за руку Сону, вместе с ним наблюдая, как Хисын медленно, по сантиметру оголяясь, стаскивает с себя туго затянутый пиджак. — Это может быть опасно. Если вы не альфа и кто-то сейчас зайдёт сюда, неизвестно, что может с вами случиться. Мы не настолько сильны, чтобы вас защитить. — Мне надо по-новому перевязать бинты, — скучающе отзывается Хисын. Пучок, всё это время туго завязанный на затылке, рассыпается по плечам гладкими длинными локонами лёгким движением тонкой руки. — Ерунда, это почти моя собственность. К тому же, с чего вы взяли, что я не альфа? — Господин Нишимура упомянул, что они сотрудничают только с альфами, — выдыхает Сону. — Вы не альфа, ведь так? С громкой усмешкой Хисын оборачивается через плечо. Его голова элегантно склоняется вбок, мягко рассматривая хоть и натренированные — хорошо и чуть хуже, — но всё же тонкие фигурки омег, чьи ароматические железы мягко тянут смешением сладких запахов. — Какая глупость. Хисын — альфа, малыши, — рубашка с превеликим облегчением спадает с плеч, предавая свечению пламени колыхающихся свеч свежий толстый бинт, перетягивающий грудную клетку. — Может быть. Прежде, чем они успевают что-либо сказать или предпринять, бинты соскальзывают с хрупенького тоненького миниатюрного тела, сверкая смуглой вытянутой на рёбрах кожей, на пол, обнажая холмики среднего размера треугольных грудей. Бледнее, чем остальное тело, словно пришитые к нему, они подпрыгивают в воздухе, открывая взору задорно торчащие кругляшки бутонов маленьких сосков, слегка затвердевших от холода. — Ну, — он чувственно прижимает подбородок к плечу, сверкая идеально отточенной жемчужной улыбкой. — Кто-нибудь поможет леди перетянуть грудь? Челюсть Чонвона почти отнимается. Они с Сону знают Хисына не так долго — нет, на самом деле, они познакомились с ним сегодняшним вечером, — оттого и нет места небывалому удивлению, сменённому лишь небольшим изумлением и ошарашенно распахнувшимися глазами. — Вы… вы не мужчина, господин Ли? — Ну да, вроде того, — Хисын избирательно цокает языком. — Так вы поможете мне затянуть бинт? Одной никогда не было сподручно, а тут я возможность запрячь кого-нибудь не упущу. Она не комментирует их донельзя открытую одежду, такую, что даже одеждой откровенно назвать сложно — она вообще не обращает внимания на то, что они смущаются, или не заставляет себя стесняться оголённого вида; она просто манит их волной, такой до ужаса странно тонкой, но притягательной, и с её подачи Чонвон, коротко переглянувшись с Сону, следует вперёд. Он опускается на колени, прежде чем Хисын следует за ним, и поддевает бинт с пола кончиками пальцев. С первого же касания он мягкий, эластичный, вопреки своему немного потасканному — видимо, из-за скопившегося под рубашкой пота — потрёпанному виду. — Не думал, что вы девушка, госпо…жа, — младший омега сжимает губы. — Почему у вас есть нужда притворяться? — Есть нужда в том, где крутятся Джей и Рики, — задумчиво отзывается Хисын. — Да, ещё немного пониже, — она слегка поднимает плечо, чтобы Чонвон наложил бинт под её торчащие рёбра. — В их деле нет места девушкам и тем более омегам. Так всегда было. — Значит, только мужчины-альфы? — осторожно интересуется Сону сквозь немного прижатые к пухлому лицу кончики пальцев. — Значит, — подтверждает омега, слегка ёрзающая под тонкими прикосновениями Чонвона. — А ваш возлюбленный — Сонхун, кажется, его зовут?.. — застенчиво Чонвон подаёт голос, следует указаниям «туже» и «выше». Грудь Хисын ощущается мягкой под сдавливающими её грязно-белыми полосами. — Он знает, что вы не мужчина? Хисын избирательно цокает языком. — Конечно, он в курсе. У меня не один возлюбленный, — просто бросает она, чем заставляет Сону ахнуть, а глаза Чонвона слегка расширяются в удивлении, отчего тени, отбрасываемые на щёки ресницами, длинные и тонкие, как палки, становятся ещё длиннее. — Их двое. Может, вы ещё увидите Джейка сегодня. У меня три дочери, — с улыбкой она снисходительно прикрывает глаза. — И именно поэтому все они «незаконнорождённые». — Но почему господин Пак и господин Нишимура работают только с альфами? Молодая женщина хмыкает своим сладким, словно капающий с губ мёд, звонким голосочком. — Законы такие. — Расскажете? — О, нет, сладкие. Приберегите эту работёнку для своих драгоценных любовничков, — Хисын подаётся грудью вперёд, когда Чонвон аккуратно касается её плеча, как бы намекая на то, чтобы она проверила силу затяжки. — Нормально. Завязывай на узел. Теперь её грудь оказывается полностью прижата к грудной клетке — и сейчас ясно, отчего она будто бы распирала затянутую под узким пиджаком рубашку. Чонвон методично затягивает болтающиеся концы бинта друг о друга, подвязывая слои, и слегка задумчиво выпячивает губы. — Тогда что нам делать? — Сейчас просто плывите по течению. Из рассказов о вас Рики и Джея мне много что удалось понять, но вы до сих пор не знаете самого главного, — Хисын поднимается с колен; она шипит, когда в затёкшие икры отдаёт слегка шумящим в ушах уколом боли. — Однако скоро вы должны узнать об этом. На самом деле, сейчас видя то, как они очарованы вами, я могу сказать, что бразды правления в ваших руках, — она игриво сжимает плоско стиснутую грудь собранными друг к другу плечами. — Только будьте готовы к любому неожиданному повороту и поймите, как ими правильно распорядиться. — Пока они не показывали нам то, что мы руководим ими, а не они нами, — осторожно отзывается Сону, аккуратно опершийся о дверь, и поглядывает на Хисын, методично одёргивающую каёмку белоснежной узкой рубашки. — Это сложно — справляться с этими двумя сложно. Они умны. Хисын заливается смехом; её хохот чисто и звонко врезается в барабанные перепонки маленьких ушей. — О, нет, как раз таки они довольно глупы. Но это потому, что все альфы в той или иной мере глупы, — она присвистывает, задумчиво возведя глаза к потолку. — Как бы то ни было, если что, я рядом. Пойдёмте, — омега склоняет голову вбок, мимолётно вглядываясь в гладкую поверхность холодного зеркала; неспешно подтирает мягкой подушечкой короткого, немного кривого пухлого пальца масло для губ, расплывшееся за чётко очерченным контуром на дующихся бантиком устах. — Мы и так потратили на перевязку слишком много времени.⊹──⊱✠⊰──⊹
— Ты не можешь смотреть на других альф здесь. Рики шепчет ему на ухо, одной своей огромной ладонью лаская его утянутую небольшим корсетом талию, а другой — сжимая стянутую чулком плоть бедра. Его руки сухие и шершавые, как царапающие кожу жухлые осенние листья, облетевшие с деревьев, и Сону всерьёз забавляется проскочившему в голове сравнению, почти пропуская мимо ушей его слова, чувствуя, как горят ярким румянцем обычно бледные, как снег, щёки. — П-почему? — он выдаёт с придыханием, губами всё ещё стараясь придавить то, как всё тело чувственно реагирует на Рики, чтобы ни в коем случае не показать ему свою слабость. Получается с трудом. — Здесь есть много богатых ушлых мужчин без пары. Примешь что-то от другого альфы — он воспримет это как согласие. Сону сглатывает вязкую слюну, слегка оборачиваясь. Ему приходится задрать голову, чтобы увидеть лицо Рики хотя бы краем глаза. — Действительно? — Я не стану тебе врать, — со сжатием кожи следует лёгкий шлепок по трясущемуся бедру. — Просто помни о том, с чем связаны подобные вечеринки. Каждая пара будет прибегать к любым способам разврата, чтобы всё внимание было обращено на них, а на крики все будут реагировать лишь положительно. Захватив его талию, Рики падает на свободный кожаный диван рядом, настолько мягкий, что проседает под чужим весом ощутимо, создавая впечатление, словно под ними совсем ничего нет. Кажется, он знает что делает: он удерживает Сону, слишком маленького для его большого тела; омега коротко вскрикивает, поражённый неожиданными действиями. Он цепляется за Рики, съёжившись на его коленях, так, будто они дороги друг для друга, и тепло разливается между ними в слиянии уже слегка потных тел. Костюмчик для Сону хоть и короткий, но жарящий тело — и он подозревает, что и Чонвону, расположившемуся на Джее напротив них, поодаль, так же жарко. — Видишь? — Рики придерживает его за талию мнимо аккуратно и будто деликатно — но лишь на первый взгляд, — осторожно касаясь элегантно тонкого изгиба ближе к неглубокой поясничной ямочке, заслонённой тканью шорт. — В толпе интерес, но никак не испуг. Сону рассеянно оглядывается по сторонам. Лишь несколько человек оборачиваются к его источнику звонкого, чуть пронзительного вскрика, однако, уловив лишь жмущуюся друг к другу пару, коих здесь, кажется, бесконечное множество, вновь теряют интерес. В их взглядах нет страха или удивления — лишь чистое любопытство. Они пришли сюда за развлечением, и Сону, оказавшийся в подобном месте в первый раз, заметно выделяется на их фоне своим нервозно подрагивающим телом, беспорядочно жмущимся к Рики, хватаясь за него, как за спасательный круг. — Извращения… какие-то, — бурчит омега в на удивление тонкую, однако всё ещё мускулистую шею Рики. — И что в этом интересного? Он цепляется за шею Рики руками, сцепляя ладони сзади, и Рики посмеивается. — Это искусство, моя лилия, — выдыхает он, щекоча обжигающим дыханием ушную раковину, и Сону вздрагивает: лилия? Он никогда прежде не звал Сону так. Но, возможно, это нравится ему даже больше, ведь крошка кажется ему довольно пошлым. — Искусство секса. Одни люди демонстрируют своё мастерство на картинных галереях и выставках, другие — здесь. В любом случае, это не экшн. — Что такое экшн? — Тематическая БДСМ-вечеринка, — просто отвечает Рики, и Сону ахает. — А это… просто что-то вроде забавного вечера с элементами. Но, как бы то ни было, везде есть неизменное правило: всё строится на согласии. — Правда? — Не сомневайся, пока я у тебя не спрошу, — его глаза единожды остро сверкают, остро и холодно, и этот взгляд — тот самый, что приходит к Сону во снах. — Ты позволишь?.. — о, чёрт. Он выглядит таким обходительным, когда просит разрешения, даже в глазах сейчас сходящего с ума Сону. Он стягивает с себя кружевную накидку, по своей сути больше напоминающую сотканную из причудливого узора тонкого, сочно чернеющего на фоне белоснежной рубашки тёмного кружева жилетку. Теперь его широкие плечи расслабленно откидываются на спинку дивана, распрямляясь тонкими покатыми линиями, а расстёгнутая на несколько пуговиц твёрдая рубашка, собирающаяся складками у локтей, едва обнажает гладь загорелой натренированной грудную клетку. — Вы выглядите как мечта, — выдыхает омега на ухо Рики. Теперь он седлает колени старшего, схватившего юношу за талию, и ёрзает, расставив бёдра по бокам от его обтянутых узкими брюками крепких бёдер. Рики посмеивается сквозь заметно сгустившее его солоновато-карамельный природный аромат возбуждение. — Ты тоже. — Н-но я не уверен, что мы должны делать то, что вы собираетесь сделать со мной. Я работаю в детском саду, если кто-нибудь увидит то, что я здесь… Вы знаете, и у стен есть уши, — лепечет он Рики на ухо, задевая грубую кожу влажными пухлыми губами. — Думаю, вы знаете это как никто другой. — Уши можно закрыть, — Рики улыбается в его острую ключицу, обтянутую тонкой белой кожей. — Или прострелить барабанные перепонки вместе с головой. Или всадить в них ножи, если потребуется, — Сону ахает. — В конце концов, всегда можно быть хитрее. На каждую крупную рыбу найдётся хищник, который её сожрёт. — Не боитесь, что я вас сожру, господин Нишимура? Теперь, непозволительно, казалось бы, для омеги, он сжимает между собой большой и указательный пальцы, ущипнув Рики за бусину соска, слегка топорщащуюся сквозь жёсткую рубашку от небольшого возбуждения, пробравшего его вместе с интересом. Смелость нахлынула на него волной, вскружила голову, заставляя позволить себе прикоснуться к господину Нишимура гораздо более интимно, чем он мог позволить себе всё это время. Его остро сверкнувший оскал выглядит голодным. — Попробуй. Кажется, Рики принимает его ответ за согласие, однако Сону и сам понимал, что где-то в глубине души он уже давно отдался этому мужчине, так глупо холодно и вместе с тем соблазнительно манящего его к себе. Несмотря на всю обиду за случай с его любовницей, которых у него, наверное, по пальцам обеих рук не пересчитать, несмотря на отчаянные предостережения его старшего сына, Сону всё равно поддаётся. Руки альфы сминают тело под собой, одолевая смешанными ощущениями; Рики умелый, и Сону с ним не сравниться, но его жадности хватит на то, чтобы изучать тело словно по-новому, как что-то, что было забыто когда-то. В подвальном помещении, окутанном тяжёлым полумраком, душно, когда пальцы Рики пробираются к кромке шорт, мгновением опускаясь и скользя вниз, чтобы с жадностью сжать чужие бледные пухлые ягодицы, весом расплывшиеся на его коленях. Сону тяжело дышит ему на ухо; нет смысла раскрывать и так открытое, и его тело почти у всех на виду, даже если прикрыто символической одеждой, что только будоражит интерес наблюдателей, внезапно обративших на них своё внимание. Их пара красива, красива и гармонична даже при разнице в размерах — но, может, это и создаёт настолько лёгкую тонкую гармонию, — и Сону тает в удушающей темноте вечера. Он позволяет Рики раскрывать себя; никогда раньше юноша не переживал опыта обнажения перед толпой, и теперь цепляется за плечи альфы, непозволительно близко прижимаясь к нему. Они облегчают себе путь к этому, когда руки Рики скользят под шорты Сону, чтобы сжать его задницу. Теперь кожа липнет к коже, и между ними нет ничего, кроме нагревающейся кожи перчаток мужчины. Разум Сону кричит ему оседлать Рики, просто забраться на член этого альфы, но юноша старался не слушать, и это чертовски тяжело, потому что Рики был твёрдым, и Сону чувствовал, как его возбуждение трётся о ягодицы каждый раз, когда они сдвигались хотя бы на дюйм. Чёрт возьми, ему это так нужно. Он становится громче — дыхание участилось, когда губы влажно соприкоснулись. Рики безжалостно грубо целует его, помогая Сону исследовать его рот своим языком; это грязно, но Сону не хочет ничего другого. Он может сказать, когда Сону доходит до того, чтобы потерять себя: его пальцы дрожали, бессвязное бормотание сводилось лишь к неразборчивому повторению имени Рики, а тихие поскуливания стали жалкими и протяжными, как будто у него была течка. Он ждал, пока шлейф аромата Сону станет приторно-сладким, и в момент, когда его нос уловил небольшие сладенькие феромоны, мужчина понял, что юноша начал мокнуть. — Ты даже не представляешь, — Рики хихикает грубо и хрипло, немного невпопад, но Сону всё равно трепещет. Он смущён пальцами, кружащими у его промежности и методично, так, словно для альфы это не имеет никакого значения, собирающими густую и вязкую ароматную жидкость, имеющую неосторожность скатиться толстыми каплями по его бёдрам, щекоткой, покрывающей мурашками, змеясь по ногам. — Как долго я мечтал ощутить это. Ты настолько мокрый, что мне даже не нужна смазка, чтобы раскрыть тебя. Он обводит сжавшееся отверстие двумя пальцами, и Сону скулит — чёрт возьми, он даже не старается, однако всё равно с лёгкостью выбивает из омеги всевозможные жалкие стоны. Юноша нетерпеливо дёргает бёдрами, и Рики останавливает его одной рукой. — Тише-тише. Возьми то, что я тебе даю, омега. Рики стягивает зубами перчатку с правой руки, и в животе потягивает это зрелища того, как он сжимает меж бледно-жемчужных тупых ровных зубов кожу, чтобы сдёрнуть её на диван. Сону протестует, немного поскуливая и бормоча что-то вроде это нечестно, но довольно быстро подчиняется, когда Рики вставляет в него два пальца одновременно. Омега чувствует себя так, будто из него вышибли воздух, и издает похожий на стон крик: пальцы Рики длинные и тонкие, в меру мозолистые; они узловатые, и каждая костяшка пальцев задевает его. После этого стоны не прекращаются, — напротив, они льются плавным потоком, лёгкие всхлипывания срываются с его губ каждый раз, когда Рики двигает пальцами. Он работает над раскрытием омеги, а не пытается задеть или даже найти его сладкую точку. Хлюпанье становится непристойным. Сону чувствует себя настолько мокрым, что ему кажется, будто у него течка. — Ах… А-ах… Я кончу, если вы продолжите… Пожалуйста, позвольте мне кончить! — Прекрасный, — выдыхает Рики ему на ухо сквозь зубы. — Прекрасный чувствительный цветок, разрушившийся только от моих пальцев. Я ожидал такой чувствительности, — дразнящая улыбка играет на его полных потрескавшихся губах в шею Сону. — Назовёшь меня папочкой, лилия? Голос Сону был таким дерзким, таким обеспокоенно-плаксивым, когда он выпалил: — Ещё чего!.. Рики усмехается; брызгами прыскает с губ смешок обожания. — Твоё право, моя лилия. Посмотри назад, на Чонвони: кажется, все остальные только и норовят сожрать вас. Его слова звучат немного приглушённо. Реакция Сону незамедлительна: из его рта тянется плаксивый скулёж, когда юноша слегка оборачивается через плечо. Сквозь восхищение в толпе, переговаривающейся друг с другом едва слышным шёпотом, поодаль, прямо напротив них, он видит Чонвона, трепыхающегося в руках Джея. Он скулит и плачет — горло болит, тело болит. Омеги не привыкли к такому обращению с их телами, но эта боль в любом случае приятна, ведь она не сравнима ни с чем. Джей осторожно и мягко вводит пальцы внутрь. Чонвон вздрагивает, из его горла вырывается тихий стон, когда он шире раздвигает ноги, позволяя чужой руке снова нажать на него. Альфа обнажает его хорошенькую задницу, маленькую и упругую. — Ещё, ещё… Ещё, господин Пак, пожалуйста!.. Он настолько тихий, что почти невозможно его услышать, но миловидное личико даёт представление о мурчащем тоне голоса, мягком, словно шиповник. Омега чувствителен, но нетерпелив, плачет о том, что это слишком много, что ему так хорошо, но всё равно извивается на коленях чужих тонких сильных ног, требуя большего. Чонвон словно ждёт чего-то, хватаясь за длинный воротник чужого пиджака каждый раз, когда пальцы Джея задевают его простату, и тот факт, что Чонвон не просто желал альфу, а звал конкретно Джея, выпаливая его имя, заставляли сердце и разум мужчины реветь от желания. Они оба сходили с ума от того, насколько чувствительными были Сону и Чонвон. Каждое прикосновение было вознаграждено сладкими-сладкими звуками и непристойными, абсолютно непристойными стонами. Они выглядели такими измученными, хотя их не начинали трахать и даже не собирались. Демоны, оскверняющие непорочные души своими руками и губами. Вот, кем были Рики и Джей. Эти мужчины заставляли хотеть большего, но довольствоваться малым — главным образом потому, что они могли бы сделать со своими возлюбленными любую грязь у себя на простынях, но сейчас Сону и Чонвон не были готовы раскрываться перед толпой, а Рики и Джей — раскрывать их перед толпой. — Мне казалось, вы пришли сюда только для того, чтобы п-приглядеть за мной, — с придыханием выпаливает Чонвон на ухо Джею. Его щёки румяные, губы алые, и Джей хмыкает, нисколько не показывая своих эмоций и лишь вгоняя четыре пальца глубже, чтобы Чонвон со вскриком упал на него. — Я всё ещё защищу тебя в любой момент, но ты сам мял мой член и тёрся о меня, выглядя нуждающимся, так как я мог тебе отказать? Чонвон фырчит, пуская слюни от того, что его растянули так широко: — Ублюдок. Джей улыбается, поражённый, нежно целуя нижнюю часть челюсти Чонвона. Будь это кто-нибудь другой, кто посмел бы оскорбить его, он бы вышвырнул этого человека, не задумываясь, но это Чонвон — это Чонвон, и даже сквозь пиджак он чувствует, как острые коготки омеги покрывают росчерком тонких алых следов его накаченную спину и широкие, даже шире чем у юноши, плечи. Они не знают, что Сону наблюдает за ними, и Рики тихонько посматривает из-за его плеча со снисходительной улыбкой на лице, позволяя оседлать свои пальцы. Ну, может, не ведает только Чонвон, но Сону не хочет, чтобы младший об этом узнал, помня и понимая, насколько Чонвон на самом деле застенчив, что даже звучит смешно там, где они оказались. — Знаешь, я немного оскорблён тем, что смотреть на своего друга тебе увлекательнее, чем на меня, — поддразнивает его Рики, заставляя мгновением обернуться с желанием ударить его по лицу, но слегка задевает простату впервые за этот вечер, заставляя тело Сону сладко содрогнуться. — Ну что, ты хотел сожрать меня, верно? Сону рассерженно фырчит и шипит, не в состоянии справляться с распирающими его приятными чувствами хватая его за лицо. — Я убью вас. Рики усмехается. — Это меня не остановит. Но он изумлён, когда Сону целует его — целует, чтобы закрепить обещание.⊹──⊱✠⊰──⊹
Вечер немного наскучил. Спустя какое-то время после помощи в успокоении омег после оргазма Рики и Джей оставили их: судя по тому, как увлечённо, даже если это и не было видно по их лицам и голосам, скупым на эмоции, они беседовали с Хисын, Сонхуном, поддерживающим её под руку, и невысоким, но крепким брюнетом с острыми чертами лица, в чьих больших полных губах теснилась его изюминка и навевала мысли о том, что он, возможно, даже иностранец — видимо, это был тот самый Джейк, ведь по тому, как Хисын оттаяла, стоило ему лишь слегка шлёпнуть её сзади, а после, обратив внимание на себя, одарить губы молодой женщины поцелуем, несложно было догадаться, — эти ребята были не только их партнёрами, но ещё и хорошими друзьями. Встревать в чужие дела было нехорошо, а подслушивать — тем более — к тому же, Хисын то и дело послеживала за ними глазами, иногда подмигивая и облизывая губы; теперь её блестящие чёрные волосы были собраны в тугой хвост на затылке, но всё же она внимательно наблюдала за тем, чтобы омеги не приблизились, — и Чонвон с Сону, как воспитанные юноши, следовали этому принципу. Но тешить себя бесплатным алкоголем не хотелось, тяжело постная музыка была… утомляющей для того, чтобы хоть как-то под неё плясать, а множество довольно обычных пар вокруг не вызывали интереса, поэтому Сону и Чонвон сошлись на решении прогуляться. Возможно, это было не самым лучшим — или даже немного опрометчивым, небезопасным — решением, однако окружающие, хоть и выглядели странно из-за своих непривычных вкусов, опасности, кажется, не представляли. Они шли, слабо держась за руки; на бёдрах Чонвона болтался завязанный пиджак Джея, ведь, в отличие от Сону, привыкшего ходить в шортах, младший юноша ни разу разгуливал среди людей в нижнем белье. — Воу, — Сону с любопытством оглядывается по сторонам. — Я даже не ожидал, что здесь такое большое помещение. Прям катакомбы. Теперь они шли по недлинным широким коридорам, то и дело обставленным стульями, прислонёнными к сухим бетонным стенам, напоминающим полузаброшенное офисное здание. Кажется, владельцы этого заведения не позаботились о благоустройстве остального помещения помимо нескольких передних комнат. Чонвон по правую руку от него выглядит слегка зажатым, забившимся и нервозным, даже если старается не подавать виду. Однако в одно короткое мгновение, нагрянувшее гораздо более внезапно, чем Сону мог ожидать, юноша дёргает за руку старшего омегу и шепчет ему на ухо стремительно, прикрыв рот ладонью: — Этот мужчина следует за нами уже который коридор. Мне он… не нравится. Они не замедляют или не ускоряют своего хода, продолжая методично отстукивать тяжёлыми подошвами ботинок эхом, отражающимся с пола от голых бледно-сероватых стен, свой привычный ритм. Лицо Сону кривится ломаной улыбкой, стоит ему взглянуть на Чонвона, чтобы краем глаза уловить нечётко очерченную тень фигуры позади. — Перейдём на корейский? — Чонвон взволнованно кивает, трогательно встряхнув кудрявой головой. — Мне тоже. Я заметил его ещё в зале, когда мы были с господином Паком и господином Нишимура. У него явно нет хороший намерений, но, наверное, он не слишком хорош в слежке, раз я разглядел его враждебно настроенный вид ещё там. — Что нам делать? — Давай просто продолжим идти. Он довольно далеко, и пока тут ещё попадаются комнаты по пути, мы зайдём в какую-нибудь из них и скроемся. Либо нужно быстрее давать кругаля, потому что госпожа Ли сказала, что все помещения здесь связаны между собой, и в конце концов ты всё равно выйдешь в основной зал. — Боже мой, — Чонвон рвано выдыхает; его искривлённое беспокойством лицо с головой выдаёт то, как резво омега старается держать себя в руках. — Куда мы забредём так?.. — Не волнуйся. Пошли. Маска дружелюбной, сражённой слащавым наслаждением улыбки тянется по лицу Сону, как вторая кожа. Крепче стиснув такую же маленькую, но более тонкую ладонь Чонвона меж своих пальцев, юноша слегка ускоряет шаг, увлекая лучшего друга за собой, незаметно издалека, но давая понять, что нужно поторопиться. Сердце претерпевает болезненно жгущий удар, когда шаги позади, до этого отбивающие толстыми набойками каблуков деловых туфель мерный ритм, теперь лихорадочно ускоряются. Мимолётно завязавшийся в животе узел тянет отвратительно нетерпеливым чувством страха, и сосёт под ложечкой, а обнажённые ноги, что холодит свистящий меж лихорадочно движущимися фигурами ветер прохладного коридора, покрываются мелкими мурашками, рассыпавшимися словно и вдоль, и поперёк. О, чёрт возьми. Глаза Чонвона, обрамлённые пушистыми длинными ресницами, отточенно тонкими движениями собранными друг с другом небольшим пинцетом, широко распахиваются, когда Сону, сжав губы, переходит с шага на небольшой, едва заметный, лёгкий бег. Жаркие несмотря на свою интимно откровенную, даже немного пошлую открытость костюмы прилипают к телу, впитывая в себя почти незаметные, слившиеся с температурой тела стекающие по рукам и груди капли пота, а грудная клетка ходит ходуном. — Что ему нужно? — лепечет Чонвон, едва удержавший себя от того, чтобы выпалить это громко и резко, обуреваемый невольным страхом, окатившим его с головы до ног. Его оторопевший голос, полностью потерявший густо насыщенный урчащей шепелявостью окрас тона, прячет в себе тонкие испуганные заикания. В ответ Сону стискивает уста, болезненно трущиеся друг о друга, и подтягивает его к себе: — Молчи, дыхалку собьёшь. Побежали, пока он нас не догнал. — А если он быстрее? — А ты хочешь проверить? Не оглядывайся, побежали. И они срываются с места, бегом соскочившие друг за другом. Подошвы их лаковых кожаных ботинок на небольшом каблуке царапаются о голый бетонный пол, стуча набойками друг о друга; хочется расцепить руки, чтобы не мешать друг другу, но Сону не может ослабить хватку даже на малейшую мимолётную секунду, больше всего боясь упустить Чонвона, что немного отстаёт от него, и, этим страхом подгоняемый, лишь подтаскивает его к себе. Сбивчивый бег ударяется эхом от серых стен, чернеющих в полумраке редко освещаемого слабыми лампами коридора, врезается в них вместе со звонким рваным дыханием омег. Человек бежит за ними, не спотыкаясь и не оступаясь, почти неслышно, даже не останавливаясь для того, чтобы перевести дыхание или испустить шумный выдох. Нет, он не набирает в лёгкие воздух, намеренный, кажется, преследовать свою до конца, пока не поймает, охотясь на них, словно на кроликов. — Эй, а ну стой! Всё останавливается более резко и стремительно, чем Сону и Чонвон могли ожидать. Затормозившие поодаль, на безопасном расстоянии от мужчины, но всё ещё ощущающие его не скрытый блокаторами запах, приобретший угрюмую ноту кислинки, своим чувствительным нюхом — кажется, это альфа, — они лихорадочно оборачиваются, уставившись на картину перед собой дико распахнутыми глазами. — Почему ты преследуешь этих омег, мистер? Это нехорошо. Знаешь, как они могут испугаться? Мужчина оборачивается к другому, что наступает сзади, своим чистым звонким голосом, дребезжа бьющимся о высокие неровные стены, окликая и зазывая его. Встряхнув своими серебристо-платиновыми, с проблесками, кажется, истинного цвета его русых прядей, незнакомец, личиком напоминающий морду совы или филина, исподлобья устремляет на преследователя свои острые лисьи глаза. — Слушай, а ты предъявлял при входе приглашение? Не помню, чтобы ты был в списках. — О, не волнуйтесь, дорогая омега, — отзывается другой приглушённо и хрипло; его голос совсем незнаком и походит больше на бас, нежели на мягкий баритон. — У меня есть приглашение. Омега перед ним снисходительно улыбается и, всё ещё держа голову чуть склонённой, наклоняет её к плечу. — Да? А у твоих друзей? Сону и Чонвон, сцепившие руки друг с другом, наблюдают за сценой издалека, и страх внушают долетающие до ушей обрывки голосов. Даже со спины преследователя, словно сквозь резко ставший прозрачным затылок, видно, как он меняется в лице; его выражение искажается претензией на непонимание, смешанной с неприкрытой, ощетиненной злобой. А омега перед ним, лишь завидев это, слегка выглядывает на юношей из-за его плеча, прежде чем на идеально отточенном корейском выдать: — Бегите. И прежде чем Чонвон или Сону успевают действительно осознать отданный им приказ, они, тесня и толкая друг друга, забегают за угол. Не ослабляя хватки, омеги пригибаются с дрожью, словно инстинктивно прикрывают головы, стоит за их спинами раздаться оглушительному грохоту: стену, оставленную позади мгновением назад, по трещинам ломают дыры от всаженных в голую поверхность пуль пистолета. Они звенят в ушах, как взрывы, преследующие их, влетая и врезаясь в бетон, на удивление легко разрезая его одна за другой. — Эй, ты! Как-то опрометчиво пытаться убить тех, кого ты хотел взять в плен, чтобы шантажировать их любовничков, не думаешь?! — кричит вслед незнакомцу, вооружённому пистолетом, непривычно игриво весёлый голос омеги. Они проскальзывают в первую попавшуюся комнату. Слова неизвестного омеги, чудом спасшего их, врезаются в голову, как острый наконечник тонко заточенной стрелы — одним из главных страхов Сону всегда было умереть от всаженной в сердце стрелы или пули, — но сейчас невозможно собрать лихорадочно мечущиеся мысли в кучу. По правую руку от задёрнутого плотными тёмно-бордовыми шторами окна возвышается старый, но довольно добротный шкаф, сколоченный из тёмного дерева — его дверцы оказываются неплотно прикрыты. Сердце пускается вскачь, когда Сону резко хватает Чонвона и тащит его к шкафу. Минуя покоящуюся возле плотной стенки предмета мебели заправленную пыльным покрывалом двуспальную кровать, старший запихивает юношу в пустую прямоугольную коробку, после чего забирается туда сам, за ним, и толкает, подхватив изнутри, дверцу, закрывшуюся за ними с сопровождаемым методичным скрипом громким хлопком. Ни одной, даже самой старой пошарпанной вещи в тесном пространстве нет, холод тут же пробирает до костей, и темнота кромешная: за символически вколоченным в стену окном — лишь подвальные катакомбы, и не включено ни люстры, ни ночника, чтобы хоть малейший свет просочился сквозь дверцу шкафа. — Ч-что это было? — лепечет Чонвон, овеянный невольно обурившим его ужасом. — Этот человек был вооружён… Он даже не сразу улавливает рядом с собой нервные движения Сону, барахтающегося прямо рядом с ним. — Я знал, что в последнее время в Японии развивается преступность, особенно уличная, но даже не ожидал, что это затронет и нас. Особенно… сейчас. Глаза привыкли к темноте; теперь Чонвон видит тонкий фигуристый силуэт, на бёдрах которого собраны складками сползшие шорты. Он качает головой, широко распахнув свои большие кукольные глаза. — Тот омега… Что значат слова, которые он сказал этому человеку? — То, о чём меня предупреждал Даики, — выдыхает Сону. Он заходится небольшим сухим кашлем, отплёвываясь от забивающейся в рот и ноздри пыли. — И то, о чём говорила Хисын. Кажется, они оба были правы и точно знают об этом больше нас. Только вот… — Сейчас не время об этом говорить, — сбивчиво шепчет Чонвон, наклонившись к нему. — Нас могут обнаружить в любой момент, особенно если он здесь не один. Я не знаю, сколько здесь таких людей, но нам лучше притаиться. Сону сжимает губы. — Ты прав. Их тела передают друг другу нервный импульс, когда они, вздрогнув, прижимаются боками друг к другу, грея своим теплом, и оседают к низу шкафа, сцепив руки.⊹──⊱✠⊰──⊹
Они не знали, сколько просидели в этом шкафу, одинокие и мёрзнущие, почти дрожащие от холода из-за ледяных батарей заброшенной комнаты, которая, кажется, не посещалась месяцами, но Чонвон почти засыпал, уронив голову на плечо Сону, который, в свою очередь, упав виском на шершавую стенку шкафа, то и дело широко распахивал глаза, подёргивая головой. Сон покинул их хорошенькие головки моментально, а сердце, замершее на короткое мгновение, рухнуло вниз, чтобы после вскочить и забиться, словно маленькая птичка, в грудной клетке, когда по дверцам слабо постучали будто костяшками пальцев, мягко, ненавязчиво и деликатно, словно боялись снаружи нарушить их сон. Они вскинули головы как по команде, притиснувшись друг к другу от страха, готовые драться или умереть, когда знакомый голос Хисын врезался в их уши мягким потоком, успокаивающе ласкающим: — Выходите, — и, немного подумав, добавил: — Всё хорошо, Сону, Чонвон, вам больше никто не причинит вреда. Вы можете выйти. Дверцы распахиваются рывком, и омеги, стиснутые в тесном шкафу, почти вываливаясь, выпрыгивают оттуда один за другим. Их уже ждут, и руки оказываются услужливо подставлены Сону, влетевшему в тело Рики, и Чонвону, чьё дрожащее тело подхватывают большие ладони Джея. Хисын усмехается, наблюдая за ними. Сонхун и Джейк рядом маячат, приковывающие к себе лихорадочно бегающий по комнате взгляд. — Ну что, живы? Я не ожидал, что сегодня здесь окажутся маленькие крысы. Юки, спасибо, что помог им. Они даже не заметили того невысокого и тонкого на первый взгляд, но донельзя смелого омегу, чей пистолет сверкает в моментально обнажённой полой пиджака кобуре, стоящего подле Хисын. Хмыкнув, он с кривой усмешкой складывает руки на груди. — Всё в порядке. Вы же знаете: не важно, как далеко убежит маленькая крыса — я вижу её прямо перед глазами. И нужно, казалось бы, выразить ему слова благодарности, даже в ноги ему кинуться, целуя кончик начищенных до блеска чёрный лакированных туфель, узких настолько же, как и его костюм, но сейчас из головы Сону мигом выбивает все мысли. Одолённый праведным, чистым, непорочным гневом, он вырывается из рук Рики, чьё выражение лица со спокойно-умиротворённого сменилось лёгким удивлением, и отталкивает его обеими руками. — Какого чёрта! — юноша рассерженно вскрикивает, задрав голову к Рики с чистой, ни с чем не сравнимой злостью. — Вы оба притащили нас сюда, прекрасно зная, что и нас, и вас захотят или смогут убить! — Не кричи, моя лилия, — Рики пытается протянуть руку, чтобы успокаивающе коснуться плеча Сону, но Сону отталкивает ладонь альфы. — Мы не хотели подвергать вас опасности. Мы не знали, что здесь появится кто-то, кто точит зубы на нас. — Не знали?! Как бы не так! — Сону рычит, сжимая зубы — он не верит, он не верит ни единому слову. — Ложь! Я сказал тебе, ты, выблядок, что и у стен есть уши, а ты сказал мне, что их можно прострелить! Ну как, прострелил?! Нас с Чонвоном чуть не прострелили! — Справиться с ними было несложно, — отзывается Джей. — Мы убрали всех, кто оказался причастен к этому — любого здесь, кто мог бы вам навредить. — Вы подвергли нас опасности! — Чонвон, резко очнувшийся, кричит на него, подобно Сону вывернувшийся из хватки альфы подобно скользкой змее; теперь это превращается в настоящую ссору. — Как можно подвергать опасности того, кто хоть немного тебе дорог? Я не знаю, насколько сильно сейчас развивается преступный мир, но вы двое, очевидно, связанные с ним, должны были понимать риски! Вместо того, чтобы отговорить меня тащиться за Сону, а Сону — идти за Рики, вы сказали, что защитите меня! — он пихает мужчину в грудь. — Да как вы защитите меня, если вы не способен себя защитить?! — Котёнок, я- Хлоп! Размахнувшись, изо всех сил Чонвон сжимает ладонь и наотмашь даёт Джею жёсткую хлёсткую пощёчину, что почти заставляет мужчину упасть. Пошатнувшись, альфа отступает на шаг назад; потрясённый, он хватается за щёку, вскидывая на юношу необузданно сверкнувшие глаза, поражённый тем, что в такой маленькой руке есть подобная сила, способная сотрясти его пронзительной болью. — Я надеюсь, больше мы с вами двумя никогда не увидимся, — Чонвон, кажется, сдерживает желание сплюнуть прям на пол, когда, не обращая внимания на ухмыляющуюся Хисын, сложившую руки на груди и, кажется, полностью довольную ими, хватает Сону за руку и тянет его к выходу. — Просто идите на хуй, вы оба. Его сила воли, стойкость и жёсткость как никогда тверды в этих словах. Минуя Джея, он содрогается от слов, брошенных вслед: — Не встретимся после того, как пиджак вернёшь. Он не ожидает того, что младший омега, сорвав со своих бёдер слабо завязанный пиджак мужчины, уже порядком разболтавшийся на них, сжимает его лишь мгновение, прежде чем рывком швырнуть предмет одежды прямо в его глупое самодовольное лицо, всё ещё пылающее от резкого удара. — Да подавись ты своим пиджаком, уёбок. Они оба слишком разозлены и настроены так же слишком, оттого и направляются к двери решительно, не обернувшись. Даже если не знают, куда идти.⊹──⊱✠⊰──⊹
— Сону, я говорил вам не соглашаться на встречи с ним! Я просил, я столько времени вас просил! Я предупреждал вас! Почему вы, блять, меня не послушали?! Сону терзает зубами нижнюю губу, съёжившись на стуле перед ноутбуком, отчего его довольно широкие плечи сморщиваются в узкую полосу. Перед ним на столешнице — телефон с поставленным на громкую связь исходящим звонком, и Даики кричит на него в трубку. Некоторое время назад Чонвон разговаривал по телефону с Райаном в другой комнате — их спальне, — и, судя по тому, каким громогласным слышался басистый голос подростка, нецензурной бранью орущего в ухо омеги, Райан был не меньше разозлён. — Даики… — он пытается успокоить пятнадцатилетнего мальца, но, кажется, сейчас ему это не под силу. — Да что «Даики»?! Вы всё повторяете «Даики-Даики»! Скажите уже хоть что-нибудь стоящее! Зачем вы туда потащились?.. — Даики отвлекается на что-то «за кадром»; вскоре становится понятно, на что именно. — Юко, не тащи немытые пальцы в рот!.. Сону выдыхает. — Я не знаю. — О, Господи! Пожалуйста, дайте ему инстинкт самосохранения, а моему отцу — мозгов, — Даики рычит. — Вот что, Сону. Я не знаю, почему ни вы, ни Чонвон не додумались загуглить имена моего отца или господина Пака, но сейчас сделайте именно это. Прямо сейчас зайдите в интернет и поищите, блять, чьё-нибудь имя. Поверьте, я даже не знаю, удивит вас то, что вы увидите, или нет. — Но я… — Сону хочет возразить, но вовремя осекается. — Хорошо, — он сдаётся на выдохе, не уверенный, стоит ли ему действительно это делать. Голос Даики пропадает; он замирает на той стороне провода, молча ожидая, и лишь небольшие звуки жизни в виде ползающего по полу Юко, булькающего что-то на своём детском языке едва слышно, доносятся до острого слуха. Чонвон, до этого нервно нарезающий круги по комнате, очевидно, сходящий с ума от мыслей и воспоминаний о произошедшем, покусывает кончик ногтя большого пальца. Теперь он одет в более простую домашнюю одежду, яркий чёрный свитшот и потрёпанные белые штаны, давно поношенные, и Сону, наблюдающему за ним, плюхнувшимся на диван рядом с компьютерным столом, привычнее видеть его в таком виде. Рассеянный, он ищет поддержки, но Чонвон лишь склоняет голову вбок: в его глазах — ничего, кроме пустого, немного отчаянного любопытства. Кривя губы, Сону боязливо стучит по клавиатуре, резво перебирая пальцами. Вбить в поиск «Нишимура Рики» и десяти секунд не занимает, но загрузка становится вечностью, а ярко чернеющие на белом экране буквы почти слепят глаза. Кумитё — это человек, занимающий наибольшее положение в организационной структуре якудза. В отсутствие «шефа» или «старшего начальника», «верховного босса», Нишимура Рики под псевдонимом «Джисатсу» пришел к власти в качестве главного босса якудзы в стране. Сону прижимает руки ко рту, глядя на монитор широко распахнутыми глазами, в которых сверкают дрожащие слезящиеся блики. Чонвон подле него замирает, не в состоянии вымолвить и слова. Он дерёт ноготками мягкий подлокотник дивана, вцепившись в него пальцами. — Якудза, — лепечет Сону хриплым полушёпотом. — О, ну наконец-то вы узнали, после стольких-то намёков и откровенно прямых подсказок! — фырчит Даики в трубку. — Поздравляю! Ну как, по нраву ощущения? — Даики, не издевайся надо мной… — А я и не издеваюсь! Я даже вам в лицо не смеюсь, если вы хотите знать! — огрызается мальчишка. — Именно поэтому я говорил, я, блять, говорил! Я всю жизнь в этом дерьме живу, и я хотел защитить вас, но вы меня не послушали, Сону — вы меня не послушали, а теперь расхлёбываете эту кашу из-за какой-то не пойми откуда взявшейся любви к моему отцу. Вы его не любите, зачем вы таскаетесь за ним, как собачка? — Значит, эта перестрелка, — Чонвон словно не слышал слов Даики — он перебивает его, погружаясь в свои мысли вслух, налегая локтем на подлокотник. — Была попыткой убить господина Пака и господина Нишимура? — Ну конечно, — по тону Даики слышно, как он всплескивает руками, однако теперь юнец не звучит настолько раздражённо. Молодой альфа, кажется, немного успокаивается, переводя дыхание. — Очередной из. На самом деле, якудза не совсем связаны с убийствами. Чаще всего это бесконечный круговорот наркотиков, оружия, незаконных борделей и таких же не более того законных казино. Но на пост главы мафии метят многие, поэтому каждый день восседающий на нём человек стоит под угрозой лишения жизни. Именно поэтому своё место стоит защищать: никогда не знаешь, какой идиот захочет захватить власть, и если непроходимый тупица сделает это, Япония рухнет в беззаконие с головой. Нужно уметь не только поднять своих людей, но и обуздать их. Далеко не каждому это под силу. — А господин Пак?.. — И ваш господин Пак, Чонвон, такой же, — выдыхает Даики. — Он является главой корейской мафии, заменивший на посту своего отца — дедушку Райана, но в Японии у него много дел, партнёрство со старыми друзьями, такими, как мой отец, и счёты со старыми знакомыми. Чопок, она… Даже чуть менее законна, чем якудза. Но даже так все жаждут места на вершине, у всех здесь руки по локоть в крови. Именно поэтому мы убиваем! Мой отец убивает, и да, я, блять, убивал людей! — теперь он вновь повышает голос, и его отчаянно-озлобленный тон, пропитанный неверием в происходящее, срывается до крика. — И Райан убивал их тоже! Пока люди существуют, они никогда не перестанут ненавидеть друг друга, они не остановятся не перед чем! Сону качает головой, оцепеневший на месте и сгорбившийся, дрожа, словно избитый. — Я не могу поверить… — Но вам придётся, — выплёвывает Даики. — Потому что вы полезли туда, куда лезть не стоило, наплевав на запреты. Есть вещи, о которых таким как вы не стоит знать, а теперь вы… Теперь нам известно, что вы есть здесь тоже. Вы погнались за этими ублюдками, непонятно куда и непонятно зачем. Да, я считаю, что мой отец — ублюдок! Но каждый день я так сильно боюсь, что его убьют! — его срывающийся, словно потерянный на ветру, голос пронзает боль, так, словно из груди сейчас вырвется жалобный плач. — Я живу в постоянном страхе не за себя, а за одного-единственного родного мне помимо Юко человека! А теперь я буду бояться ещё и за то, что убьют вас обоих!.. Руки Чонвона безвольно опускаются вдоль бёдер подобно его ведомо скатившейся на плечо голове; на его лице ни единой эмоции не выражено, лишь в глазах играет страх, и сдвинутые брови нависают над ними, отбрасывая тёмные тени, придавая сверкающей тёмным блеском радужке ещё большую беспомощность. А Сону трогательно жалко сжимает руки перед грудью, впиваясь глазами в не самого хорошего качества фотографию. Даже на ней не видна татуировка Рики, которая могла бы обозначить его принадлежность к делам якудзы — видимо, он почти всегда прячет её под рубашкой. Омега содрогается лишь при одном взгляде в его лицо. Вот, где он видел эти глаза.