Игральная кость

      В семье купцов Шэнь существовала традиция, передающаяся из поколения в поколение: дарить своим возлюбленным игральную кость с красной фасолью внутри неё. Впоследствии эта кость переходила от отца к сыну или от матери к дочери, в зависимости от того, кому она была отдана. Суть этой передачи состояла в том, чтобы в дальнейшем вручить подарок тому, кого юноша или девушка полюбят всем сердцем. Эту ценную реликвию Шэнь Лин не должна была получать; игральная кость должна была перейти сестре, как старшей в семье, так уж заведено.       Тогда матушка второй раз вышла замуж за Юй Баосяня и вместе с дочерьми переехала в посёлок у горы Юйцзюнь. Раз игральная кость до сих пор была у неё, значит, мать не собиралась отдавать её новоявленному отчиму. Для него самого это было если не пережитком прошлого, то детской игрушкой точно. Но скорее всего причина была в том, что брак этот был по расчёту. Когда Шэнь Лин и Шэнь Сян было тринадцать, умер их отец, оставив жену и дочерей с огромной кучей долгов. А вместе с долгами и угрозу лишения поместья. Вот тогда-то Вдова Шэнь и познакомилась с Юй Баосянем. Она обрисовала ситуацию, тот согласился помочь решить проблему с поместьем и долгами, но с условием, что вдова выйдет за него замуж.       В посёлке Шэнь Лин освоилась не сразу, всё-таки тоска по дому давала о себе знать. Вернуться к жизни ей помог садовник, живший в поместье Старейшины Юй. Он-то и привил девочке любовь к цветам и садоводству. Свой первый цветок, розовую розу, Шэнь Лин в пятнадцать лет посадила у подножия храма Наньяна. Долгое время она ухаживала за цветком, растила, поливала.       Самым настоящим чудом стало для неё то, что совсем скоро из одной розы вырос целый куст. И за ним Шэнь Лин ухаживала с особой тщательностью. Случилось так, что А-Лин однажды привела матушку и сестру посмотреть на выращенные ею розы. Возможно, всё прошло бы тихо и спокойно, если бы А-Лин не напугал местный попрошайка, указывающий на неё пальцем и кричавший: «Невеста Наньяна!». Напуганная юная девушка прижалась к матери, попытавшейся успокоить дочь, говоря, что этот человек — дурачок и не понимает, что говорит; попрошайку же прогнала Шэнь Сян, посулив ему наказание от Старейшины Юй.       Однако, случай с попрошайкой не отвадил юную девушку от походов к храму Наньяна, ставшего для неё своеобразным местом паломничества. Очень часто Шэнь Лин заходила туда, чтобы зажечь благовония и побыть немного в тишине и покое. Порой она сама прерывала тишину, говоря о прежней жизни в родном поместье, когда был жив её отец, о детстве, о своей любви к музыке (она ведь даже одно время играла на флейте и бросила только из-за того, что сестра однажды над ней пошутила, сказав, как некрасиво раздуваются её щёки, когда А-Лин играла), не могла не коснуться и тех дней, когда после смерти отца они с матерью и сестрой сводили концы с концами и разбирались с долгами, коих было немерено.       Односельчанки посмеивались над «чудаковатой» девушкой, которая вместо того, чтобы молиться о том, чтобы у отчима и матери появился наследник, а ей с сестрой достались бы хорошие мужья, предпочитала либо зажечь благовония и просто помолчать или же рассказывать о ничего не значащих в глазах односельчан мелочах. Но Шэнь Лин на насмешки внимания не обращала и всё так же продолжала посещать храм Наньяна. Вскоре односельчанки, то ли не дождавшись от девушки ответной реакции, то ли их поставила на место Шэнь Сян, весьма доходчиво объяснившая, что почём, оставили Шэнь Лин в покое. И лишь безумный попрошайка, тот самый, который тогда напугал Шэнь Лин, только ухмылялся и повторял:       — А я говорил! Говорил, что она — Невеста Наньяна!       Чем старше становились сёстры, тем больше матушка понимала, что рано или поздно им придётся выйти замуж, так пусть же они сами выберут тех, кого посчитают достойными себя, чем за них это сделает Юй Баосянь. Когда женщина попробовала передать игральную кость Шэнь Сян, та отказалась от подарка, сказав:       — Отдай А-Лин, ей нужнее.       Мать так и поступила. Шэнь Лин с благодарностью приняла игральную кость и с тех самых пор берегла её и никому не показывала до самого своего вознесения.