Галчонок с подбитым крылом...

ГАЛЧОНОК С ПОДБИТЫМ КРЫЛОМ... Часть первая. Сестра начинала задумываться… …Сестра начинала задумываться… Деревенская жизнь, жизнь такая обычная, ошибок никому не прощает. Задумаешься как - нибудь ненаро́ком, провожая поутру собственную корову в деревенское стадо, и окажешься, вдруг, на рогах у большого сельского быка. А это уже - смертельный случай! Или корова толкнет рогом, заденет плечом, а потом так наступит копытом, что оттопчет ногу своей задумчивой хозяйке. И, хорошо, если вытащишь вовремя из - под тяжелого и острого коровьего копыта, свою оттоптанную ногу в резиновом сапоге, обуви обязательной для деревенской уборки в хлеву навоза. Хорошо, если вытащишь ногу из - под тяжелого коровьего копыта относительно целой, не растоптанной и не переломанной, а только лишь ушибленной. И все равно, коровий живой вес, килограмм двести, двести пятьдесят, если корова не очень крупная. А если корова - кормилица большая, то может встать на ногу и всем весом своих четыреста живых килограмм. То есть, всеми четырьмя центнерами своего живого веса. А давленые травмы ступни, раздавленные до опухоли, до синяков и кровоподтеков, так трудно заживают посреди условий простой деревенской жизни, где высокие резиновые сапоги - ежедневная необходимость. Надевать их нужно даже летом, если идешь вечером встречать коровушку из стада по низинной: луговой или болотистой местности. Или заходишь в хлев. И грабли, простые деревенские грабли, что расшепериваются злодейской улыбкой всех своих длинных зубов, встречают задумчивого посетителя во дворе, как неосторожного. И больно бьют черенком по голове или по лицу, если наступаешь случайно на один из любезно подставленных грабельных зубцов. Не место задумчивому, неосторожному или невнимательному среди реальностей обыкновенной, но и опасной деревенской жизни. Младшая сестра знала об этом и все - таки продолжала задумываться. Высокая, с длинными ногами, но худощавая, сестра могла бы стать идеальной моделью и выбиться в то́повый список, среди тех, кто проходил модельные отборы, конкурсы красоты и ценился топ - менеджерами, главным образом, за длину необъятно - стройных ног. Сестра уродилась всем строением тела в мать. И ноги у нее росли тоже, почти что, начинаясь от точки чуть пониже ушей. Длиннейшие и ровные ноги, что так охотно циркуляли взля́гушки у нашей матери, когда она догоняла и перегоняла скотину, чтобы её остановить и развернуть... И с каждым шагом своей длинноты́, ноги у матери покрывали пространство, которое ложилось под шаги этих замечательных ног, плавно и ровно. И всегда, без разбега, подчинялось пространство, длине и широким шагам этих замечательно - длинных ног. Но деревенские каноны красоты обра́тны требованиям модельного и манеке́нного бизнеса. По деревенским меркам женщина должна быть пышноте́ла, коротконога и упитанна. Поэтому, мать и сестра стеснялись длины своих ног, сутулились, всем телом, немного складывались и циркуляли по деревне неведомыми марсианскими треножниками - двуножниками, почти как у Герберта Уэллса в его романе «Война миров». Мать и сестра передвигались по деревенским делам быстро, но некрасиво, ссутулившись и складываясь вместе с каждым своим шагом. Но с деревенскими делами справлялись во́время. И выглядели, хотя бы, уверенными в том, что они свою жизнь разумно и правильно ведут. Теперь вдруг сестра начинала смотреть на весь мир растерянно и задумчиво. Сестра смотрела задумчиво своими глазами, полуприкрытыми тяжелыми бледными веками и смаргивала беловесыми ресницами. С рождения, одно веко было у неё толще другого. Поэтому, с детства, глаза у нее смотрели по - разному. Один серовато - голубой глаз смотрел прямо, а другой - чуть прищуривался. И, кажется, даже косил. Но операция по вдеванию медицинской струны через веко, подтягивала и второй глаз почти до уровня первого. Веки начинали открываться почти одинаково. И глаз переставал косить. Избавленная от небольших, но тягостных уродств, которые внутри небольшого села становились не только предметом обсуждения всех скучающих без новостей односельчан, но и источником дразнилок от всех деревенских ребятишек. Обидный эпитет «Сова» бывал среди этих дразнилок ещё самым безобиднымпрозвищем. Избавленная небольшой медицинской операцией от своего уродства, сестра, становилась главным сорванцом на улице. И часу не проходило, чтобы бдительные соседи не донесли о новой прока́зе моей младшей сестрички. Именно младшая моя сестра подговорила свою соседку и подружку Аринку, несчастную жертву неудачной беременности своей собственной матери. Деревенская мораль строга. А мать Арины забеременела нечаянно, в девушках, без мужа, в своей ранней юности. И так сильно боялась своего старшего брата, что перетягивала живот, утягивалась, как только могла, чтобы не было заметно, как вылезает на нос глубоко беременное пузо. От этого родилась Аринка ребенком живым, но детскими, перинатальными, травмами изуродовалась. Деревенская выбраковка людей по сортам и рангам тоже бывает строга́. Невидимое клеймо, что выставляется объединенным сельским общественным мнением, тоже бывает невидимым, но несмываемым. Нельзя было понять, что же не так в Аринке, что выделяет ее и наделяет уродством. И навсегда оставляет за гранью обычной жизни среди других односельчан, придирчивых или ограниченных(? Прим. автора. Один только знак вопроса...) сельских людей. Но было ведь что - то там такое, было… Когда через несколько лет Арина вошла в возраст раннего девичества. И стала некрасивой и угловатой, но взрослой девушкой. С ней познакомился парень из нашего же села. Прошелся, прогулялся вечерами по деревне несколько раз. Потом трахнул, как первопроходец и естествоиспытатель всего странного и неопознанного, отбирая девственность. И исчез с горизонта всех Арининых проблем. Только его и видели... И даже во время своих «ухаживаний», что отправлялись во всем селе, ляпом с прихлопом по плечу и ниже, с дальнейшим похлопыванием. Примерно так же, как и писал Александр Грин в своих «Алых парусах», про всех жителей деревенской Каперны, где родилась и выросла из "Алых парусов" Ассоль, не рисковал деревенский паренек из нашего села, прогуливать Арину по главной деревенской улице. Тот странный ритуал, когда, начиная с восьмого класса, гуляли по главной улице села парами и тройками, отдельно девушки, а отдельно парни. Гуляли от голубых сумерек позднего вечера и до ночи. Всегда отдельно. Раз за разом проходили тот отрезок «Главной дороги» внутри села, что был освещен фонарями. Гуляли различными субстанциями, отдельно женской, отдельно мужской. И никогда не смешивались друг с другом. Лишь перекидывались на ходу приветами. Или на эти приветы - ответами. А воздух на Главной улице нашего села потихоньку холодне́л и свеже́л. А листья весенних и ранних летних деревьев, освещенные неярким и ласковым светом фонарей, казались мягкой пеной, воздушной и серебряной… Неясен был смысл исконного и деревенского ритуала. Знакомств на ГлавнойУлице Села никогда не происходило. Происходило, наверное, приглядывание друг к другу и переглядывания... Но время от времени образовывались постоянные парочки, которые, с какого - то времени, начинали "гулять" вместе... Потом эти парочки, иногда, женились. А местный естествоиспытатель непонятного объекта по имени Арина Ишкина, никогда не появлялся с нею, как со своею па́рою на Главной Улице, наверное, понесмел. Или же сам по себе паренёк был не очень смел... Так обошелся, домашними заготовками… До всех этих сложностей молодежи в почти уже взрослой жизни, надо было прожить почти еще десяток лет. А младшая сестра - егози́ща, уже сегодня прихромала домой с растянутой в щиколотке ногою. Она подговорила Арину прыгать вместе с нею с крыши сарая. Использовала мамин зонтик, как замену парашюта. И несколько раз они спрыгнули вместе, друг за другом: Сестра, а следующим заходом - Арина в своих тяжелых и толстых линзовых очках, слетали с сарая в кучу песка. Потом то ли их подвел зонтик, то ли не раскрылся он, как правильный парашют. В общем, хромала сестра неделю. Отец не наказывал потерпевшую, только качал головой. И пробовал объяснять, что нельзя прыгать с ветхой крыши старого сарая в кучу неопознанного песка. Там всегда могут оказаться забытые кем - то из соседей вилы, лопаты или грабли. Да, и соседи ругаться пришли, потому что их кучу песка раскидали отважные летчицы и растревожили. Село жило спокойной жизнью. Лишь иногда приходили в село, всегда со стороны, разные неприятности: Пандемия, грипп, смерть, град, ураган или торнадо. Большие и круглые куски льда слетали с неба, без предупреждения, и убивали помидоры на грядках и огурцы в парнике. Гудел гром, трещала молния. И мать металась по дому, старалась закрыть форточки и повыдергивать из розеток все электроприборы, особенно обесточить, небольшой, но дорогой и новый телевизор. Смотреть сквозь щёлочку в двери, как хлопаются о землю градины, было волнительно. А младшая сестра, проскочивши в дверную щель ужо́м, плясала под холодным ливнем изо льда и собирала в ладони градины. И только авторитетное слово отца, что вот сейчас ее выпорет, загнало юную девушку домой. Не то она ходила тогда в первый класс, не то еще не ходила. Тучи всегда ходили грозно, кругами, возле Гнилого Оврага, что располагался всеми овражинами за краем села. Тучи ворчали и засинивали небо до густого синего цвета. Затем, оттуда же, из оврага, в деревню пробирался дождь. Если живешь на земле, а дом твой стоит далеко от других сельских домов, не так скученно, как в городе, то вся природа и погода становится ближе, непонятнее или опаснее и страшнее... И вот пришла еще одна гроза. Все небо затянуло густым и сине - чёрным. И помнилось, помнилось мне, как начинал густеть, давить на все тело и биться в окна страшной силы ветер. Сам воздух стал густым, таким, что им нельзя больше было дышать. До страха, до испуга. Опасность пришла. Это, вдруг, почувствовалось, ощутилось сразу всем телом. Ветер и внутрь дома пробрался, давлением задавил так, что больше не лез воздух в глотку. Нельзя им было дышать. Секунды стали длинными. Но вот ураган прошел. Он захватил с собою и снес с домов и домишек сразу несколько крыш. За несколько секунд непереносимого давления и ужаса ураган сломал деревья, выбросил гнездо с дерева, а голубей из гнезда, заставил изувеченных птиц беспомощно трепыхаться на земле. Голуби шевелили крыльями и даже непытались взлететь. Затем ураган снес крыши у домов. А если бы задержался дольше, то порушил бы, наверное, и всю деревню? Кот глухо ворчал, понимал себя охотником и крался к изломанным падением голубям. А младшая сестра выскакивала из - за спины отца, что выходил во двор осторожно, осматривался, старался загнать непослушных детей назад в дом. Могли ведь быть оборваны электрические провода. Могло бы по мокрой земле бежать из тех проводов электричество. А младшая сестра размахивала палкой и старалась отбить голубёнка у кота. А кот глухо и злобно урчал и не пугался того мелкого существа, которым была тогда наша младшенькая сестра. Кот перехватывал зубами голубёнка и утаскивал его под старый сарай. Оттуда доносились писк, урчание и хруст маленьких птичьих косточек. И что же случилось теперь, отчего растерялась, переставала отвечать, растерянно моргала, посматривая на мир испуганными глазами, повзрослевшая до собственных детей и замужества, но всё равно младшая сестра?