Галчонок с подбитым крылом...

Часть семнадцатая. …Да сплошной обман… Каждый, кто захотел бы проанализировать наиболее употребительные понятияи ходячие выражения, обнаружил бы в самом начале списка слово «система». Л. Фон Берталанфи. Цитата взята из книги В. Е. Ронкина. Сочинения.История. Вместо эпиграфа… Опять бежали вдаль и вдоль заснеженные зимние деревья. После Рождества на смену морозам и морозцам пришли ветра́. Холодные и колючие северные ветры сдирали с ветвей снег, сдирали с сучьев на́ледь. Справлялись не сразу, а постепенно и протачивали в сплошном снежном насте, что покрывал деревья, извилистые странные ходы, очень похожие на жизнь и продвижение таинственных и магических снежных жуков - снегоедов. И даже, если знала женщина, что магия в нашем мире невозможна, представляла в своих фантазиях жизнь белоснежных и рассерженных жуков - снегоедов, и морщилась. И ёжилась. Не то от холода, не то от брезгливости. Потому, что придуманные ею самой минуту назад жуки - снегоеды все подрастали в её воображении. Жука́вки становились величиной с ладонь, потом вырастали больше. Снегоеды образовывали свою личную жизнь с помощью больших муравейников - снеговейников. И начинали эти придуманные жуки выглядеть такими опасными, что хотелось немедленно отвлечься от трудностей и опасностей реальной жизни и начинать бояться только этих жуков, только их одних! - И это было хорошо! - Понимала женщина. Потому что в первый раз после всего этого суматошного Нового Года, еще более зловещего Рождества, события наконец - то вошли, хоть в какое - то русло. Ещё не очень понятное никому из их деревенской семьи: ни женщине самой, ни её старенькой матери, ни, конечно же, племяннице или другим маленьким детям. Быть может, только муж женщины, стихийный сценарист разных непонятных событий, организатор и режиссер культмассовых и жизненных шествий, умел предугадывать события настолько, что дал сегодня своей жене отмашку и разрешил ей с утра посещение областной психиатрической больницы. В логику размышлений и действий своего мужа, женщина никогда не вмешивалась. И даже понять ее не пыталась. Недаром для всего Управления ФСБ (Федеральная Служба Безопасности) муж носил конспиративную кличку «Артист». А разговоры двух умных мужчин:Мужа и его куратора, если он приезжал по каким - то вопросам к мужу на работу обсуждать оперативную обстановку. Или предпринимать некоторые оперативные действия… Женщина даже подслушивать эти разговоры не пыталась… Не для её разума бывал этот разговор. Проще было переводить тексты с английского языка на русский. И знать, что чужие иностранные буквы сложатся постепенно в мозгу в обычные русские слова и предложения. А здесь все было наоборот. Простые русские слова, сказанные особым «конспиративным» и очень негромким голосом сливались постепенно в сплошной «белый шум». Еще более непонятный, чем профессиональные разговоры отца - ветеринара со своими коллегами из ветслужбы или подчинёнными, которых так много довелось выслушивать в далеком деревенском детстве, потому что часто ходила вместе с отцом на его работу. События из всех этих мужских ветеринарных или конспиративных разговоров выходили намного более увлекательные! Поэтому женщина не заморачивалась. Сказал муж: . - Ехай, сегодня! - Она и поехала. Понимала, что мужчине виднее. И, значит, пришла пора навестить младшую сестру в психбольницей и подробненько, всеми своими действиями «нарисовать» внятную картинку слаженных действий всей деревенской родни. В первый раз в новом году женщина ехела в психбольницу, не напрягаясь и не тая́сь. Она села в автобус открыто и свободно. Не торопилась и не соблюдала режим радиомолчания. Не отключала сотовый телефон. Устраивала на коленях увесистую сумку с передачей для сестры. И развлекалась тем, что смотрела в окно, рассматривала проплывающие за стеклами деревья. И вот, доразмышлялась до того, что выдумала существование диковинных снеговых жуков, чтобы отвлечься от монотонной поездки и скучной реальности... Реальность психбольницы становилась всё ближе и ближе. Закончились деревья. Начинались болотистые почвы, что возвещали о своей близости к людям ароматами разных сортов полуперепревшего г&овна. На подходе к областной психиатрической больнице безмолвными и вонючими сторожами лежали большие болота. Внутри болот небольшими незамерзающими озёрцами располагались тонны фекальной жижи: Г&овна и мочи. Огромный город с&рал. Ежедневно, еженедельно, ежеминутно. Пройдя через рукава и колени сливного коллектора, все массы фекальной жижи и фекальных вод, сливались, вернее, щедро разливались по широкой площади. И долгое время отстаивались и обеззараживались общими для всего города сливными полями, что всегда были расположены около областной психбольницы. И одурманивали мощными запахами всю территорию больницы и рядом расположенные жилые дома. - Уф! - Прекращала дышать женщина, попавшись в волну особенно насыщенного вонью запаха! - Даже родная сельская птицефабрика, даже целый трактор, вся тракторная тележка птичьего г&овна, что сваливалась рядом с птичниками, за оградой, в поле. И выжигала всю растительность на десятки метров вокруг. Даже телега птичьего помета не пахла так волнительно! Не настигала такой мощной волной невыносимого запаха! И с этими мыслями женщина приехала. Теперь шла по узенькой тропке, направлялась в отделение судебной медицины. Там нынче лежала, то есть, проходила обследование её младшая сестра. Женщина поскальзывалась на снежных наносах, спотыкалась на острых снежных застругах и думала, что все меняется. Но как - то в сторону небольшого, но постепенного измельчания. Гордое имя Бестужевки - психушки в Загарьино, сменила недавно психбольница на никому непонятное имя Опосовка. И если работать санитарочкой в психбольнице имени Бестужева в Загарьино, было хоть немного, но интересно. То общая непонятность переименования всей больницы, а кто же был такой Опосов, чем он прославился, как заслуженный деятель психиатрии? Присутствовала эта общая непонятность и гасила все ощущения от заслуженной психбольницы с историческим и громким именем… - И бло́ки пошли, - понимала женщина. Однобразные и блочные здания, построенные во времена Советского Союза, обваливались местами, то штукатуркой, то серой неказистостью выпавшего, местами, кирпича. И пусть выламывался кирпич в тех местах, где отсутствие полукирпичины было делом неважным, но всё равно, ощущения от психбольницы, как от места Всеобщего Страдания и Вселенского Зла, смазывалось… - Вот то ли дело, - вспоминала женщина, старинные застройки нижней больницы. Построенные в позапрошлом веке здания раскинулись так просторно, что и сегодня кажутся царско - княжескими палатами, несмотря на то, что прошедшие мимо века изрядно загадили и порушили все застройки. Но держатся ведь еще благородной Бестужевкой. В Опосовку эти старинные застройки почти что и не вошли. И называются старинные здания у служилого психиатрического люда презрительно «Нижней больницей», в отличие от "Больницы верхней", привилегированной. - Интересно, - вспоминала женщина лютый холод внутри просторных палат психушки, из которого так старалась выбраться ее младшая сестренка, когда хромала и подпрыгивала к ней. - Интересно, чем же раньше топили все эти хоромы "нижней больницы" с их просторными палатами, высокими потолками, широкими дверями, если нынешние котельные совсем с отоплением не справляются?... Женщина подходила к обычной пошарпанной временем малоэтажке основного больничного корпуса и нажимала на кнопку звонка. Звонок резал уши резкой трелью и звенел, звенел... И долго за закрытыми дверями ничего не происходило. Потом раздавались шаркающие шаги. Так должна была ходить нянечка в мягких домашних тапочках. Но это оказалась дежурная и дневная психиатрическая медсестра. Через коридоры с зарешеченными входами и выходами женщину вели или провожали к нужной комнате для свиданий. И постепенно нарастал в груди, всколыхивался старый страх. Отделение для обследуемых психиатрических преступников загружалось в сознание постепенно. И только потом начинало ужасом изнутри давить. В обычном здании было слишком много несвободы, ограниченного, замкнутого, пространства, решёток и железных, закрытых на замок дверей! - В этой больнице даже дети не похожи на обычных детей, - вспоминала женщина. И комнаты для свиданий родителей, то есть, матерей, со своими детьми, которые лечились в детских отделениях, эти комнаты для свиданий только лишь притворялись или старались притвориться веселыми помещениями всем своим оформлением... И не могли... ...Женщина ждала в комнате для свиданий женского, судебно - психиатрического отделения. И обстановка комнаты мгновенно стерлась у нее из памяти и из головы, потому что прихрамывая, в комнату вошла сестра Вета. - Как ты? - Спросила женщина, почти уже ожидая от сестры привычный ответ: «Дерусь! Трудно, Танюха!» - Как будто бы время сместилось назад. Как будто бы снова сидела в комнате для свиданий женщина, тогда еще совсем молодая девчонка, подменяя заболевшую мать, сначала ехала, потом шла на свидание и передавала тюремную передачу для непутевой и неудачливой младшей сестры… Загремела тогда Вета в доследственный изолятор... Но сейчас Вета улыбнулась чуть перекошенным от побоев ртом, сверкнула синяком под глазом и ответила: - Нормально. Здесь теплее. - Сестра хромала, но чуть заметно. И женщина встала, растерянная, захлёбываясь волною жалости и любви, потому что русская историческая традиция обязывает всех русских женщин жалеть попавших в «Казенный Дом», как в беду тюремных страдальцев, каторжников и других терпельцев, независимо от того, что натворили они в прошлой своей жизни, до заключения в мрачный «Казенный дом». - Я передачу тебе принесла. - Сказала женщина младшей сестре. - Там бабушка продукты собирала. Я только городских конфет и пряников добавила и докупила. Сейчас передачу дежурная санитарка проверяет. Потом, обещала мне санитарка, она тебе передачу с бельем и продуктами передаст...