В каждом из сотен горящих окон

      Антон потерялся, ища лёгкий заработок, стал тенью не тех людей, но не готов признаться в этом даже самому себе.       Ещё с детства жизнь научила его пахать, чтобы иметь возможность прокормить себя и отдать последний кусок хлеба отцу с матерью. Копить, чтобы позволить себе совсем изредка порадовать родителей чем-то вкуснее пресных каш, что так лаконично смотрелись на старом обдёртом кухонном столе. И учиться как можно усерднее, чтобы наконец уехать подальше от ненавистной бедности забыв всё это, как страшный сон. Увидеть своё имя в заголовках журналов с людьми, которые смогли подняться с низов, и почувствовать свою ценность в этом кровожадном мире постоянной конкуренции, который так и норовит раздавить Антона, как жалкую никому не нужную букашку.       Но оказалось, что розовые очки всегда бьются стёклами внутрь. И как только Антон перебрался из области в город его мечты утонули где-то в грязи, в которой он сам всё больше и больше марается с каждой новой кражей и «нечистой» купюрой, что пачкает его тонкие руки явно созданные для чего-то большего.       Иногда Антону не столь больно, сколько отвратительно смотреть на себя со стороны, на его жалкие попытки оправдаться мечтой о лучшей жизни. И с каждой новой похвалой от родителей, что не забывают звонить своему единственному сыну, о том, что он у них «такой молодец», «поступил на бюджет и уехал в город» желудок сворачивает в трубочку и ему хочется его выплюнуть. Потому что это наглая ложь. До подступающих, после каждого «Всё хорошо», жгучих слёз ложь! Но Антон не может признаться, не может причинить такую боль родителям, наконец сказав, что ехал он в никуда, и что поступил на платное, отложенных денег хватает только на один семестр обучения, а его «очень хорошая работа» — это ничто иное, как кража магнитол у зевающих водителей, потому что ночная смена в общепите не может покрыть все расходы. Что теперь он тусуется с местными бандитами, и что самое страшное — выглядит как они. Ведь всё же лучше так, чем признать поражение и вернуться на старт, на который он больше никогда не ступит снова. Ведь так…?       Расскажи Антон это всё хоть кому, лица собеседников сразу сменились бы настороженностью, улыбка пропала с лица и во взгляде читалось бы «я не знал…».       Жалость.       Его всегда жалеют. И это не успокаивает, а бьёт только сильнее. Ты вот живёшь-живёшь своей жизнью, а тебя унижают этим жалостливым взглядом тыкая лицом в проблемы. Поэтому Антон старается, по возможности, даже не думать о дерьме происходящем в его жизни, не то что изливать кому-то душу. Он считает это ненужным. А если и получается так, что кто-то узнаёт какие-либо подробности, то сразу сводит всё в шутку предпочитая остро язвить и отсмеиваться.       Антон смотрит на людей, от которых только при одной мысли начинало тошнить. Он прекрасно понимал к чему доводит общение с крутыми-бандюками-нарушающими-закон, прекрасно понимал, где он может в конце концов оказаться. Его воротило, ему было страшно, но чувство безысходности упиралось острым лезвием к горлу. Да если не они, он бы уже давно сложил все свои три футболки и уехал обратно домой помахав ручкой «бай-бай» мечте, и стыдливо смотря в глаза родителям. Поэтому сейчас, слушая очередное указание от Димы с Русланом, Антон лишь молча посылает их взглядом, который, он надеется, они не заметят.       — Шастун, аллё! — худощавый парень с забритой головой резко щёлкает пальцами перед лицом Антона. Он ненавидит слышать свою фамилию, произнесенную этим голосом, она слишком часто отдаётся эхом в металлических стенах прогнившего гаража, где Антон чувствует себя беззащитной овечкой, окружённой голодными волками, что в вот-вот готовы накинутся и растерзать его худое тело, — Ворон ловить в другом месте будешь. — Руслан пропускает злобную насмешку, которую тут же подхватывает его дружок.       — Тут я, тут, — Антон шмыгнул носом. Кажется, простудился.        «Болеть нельзя», — пронеслась мысль и тут же померкла на фоне остальных. Всегда найдутся дела поважнее.       — Ну так не втыкай! — Антон заметил, что сегодня они веселее обычного. Скорее всего успели выпить перед тем, как подогнать Антону очередную работёнку.       — Сегодня шикуем, Шаст!!! — Дима достал сигарету и похлопал карманы в поисках зажигалки. — Э, бля…       Антон с отвращением подумал, что мог бы сейчас вытянуть свою и помочь «другу». Возможно, так бы его доля была больше, возможно, так бы его стали называть «кентом», «друганом», «своим». Но Шастуна давно тошнило от этой компании, давно тошнило от бесконечных машин, давно тошнило от чувства постоянного страха. Всё чаще его стали преследовать кошмары, где за ним гонятся, где обратного пути уже нет, он обречён. Или где он теряется в лабиринте из сотен стоящих в ряд машин и не может выбраться, перелазит через них, протискивается между, но они везде.       Тревога не покидает и в бессонные ночи. Вдруг его поймают? Вдруг милиция все-таки возьмётся и выйдет на его след? Вдруг его посадят? И что тогда он скажет маме?       Он представил грустные глаза родителя, которая узнала, чем занимался сын все это время. Представил глаза отца, не злые, совсем нет. Но разочарованные. Антону пришлось зажмуриться, чтобы настолько реальный образ исчез из головы.       — Шикуем? — переспросил он и прикрыл глаза руками. Недосып страшная штука.       — А то! — Послышался запах табака, значит проблема рассосалась сама собой.       — Мы надыбали богатенького… — в мимике парня на секунду промелькнула непонятная эмоция, которую Антон расшифровал, как неприязнь, — Короче, сделай, как всегда, в лучшем виде. Сегодня может даже отвалим тебе побольше, настроение хорошее.       Дима опять полез в бездонный карман куртки и на этот раз достал телефон. Слегка нахмурился, глаза блеснули. Наконец нашел и с запинкой начал диктовать. Антон послушно записывает номер машины на бумажку. Он не мог объяснить свою паранойю и вечное сжигание листков бумаги за общагой.       Но так спокойнее       Или только кажется, что спокойнее       — Машину мы видели в соседнем районе, поброди, найдешь. Обычно у дома номер девять, на Заводской, неделю за ней следили! 99-тую красную жигули, — мечтательно улыбнулся один из них.       — Давай, Антоха, ждем тебя на нашем месте.       — И чтобы не задерживался, а то наше хорошее настроение развеется так же быстро, как и твоя доля.       Шастун кивнул, стараясь даже не смотреть на своих «начальничков». Они были похожи, как две капли воды: бритый ежик, спортивные костюмы и полосатые мастерки, опухшие глаза. Разве что телосложение было разное, один вытянутый, другой, наоборот, поменьше. И с чего он вообще должен прогибаться под это хулиганье? Антон же на голову выше… Или был выше. Сейчас то и не отличишь от этих двоих, только кудри, которые он не стал сбривать, еще хоть как-то могут натолкнуть на сомнения о его принадлежности к бандитскому миру. Как там говорится «с кем поведешься…»?       «…от того и наберешься.» — вспомнив окончание выражения мысленно закончил Шастун.

***

      Антон натянул капюшон на глаза и вставил в уши наушники. Этот кассетный плеер, хоть и поюзаный, но рабочий, ему подогнал Серёга — храни его Господь — Матвиенко, сокурсник. Иногда кажется, что Антон душу готов продать, лишь бы с ним ничего не случилось. С плеером очевидно, не с Серёгой, хотя жалко было бы случись и с ним что, всё-таки уже вроде как успели подружиться. Если задуматься, то Антон бы даже скучал. Кто ж ему годные вещи будет отдавать, отмазывать в унике и выслушивать всё то, чем занимается Антон по ночам? Да и кому бы он ещё это доверил как не Матвиенко.       Как-то так вышло, что эти двое сразу сдружились. Серый довольно тихий, закрытый и особо ни с кем на потоке не общается, только если по делу. Эдакий волк-одиночка. А Антон зашуганный был, впервые в большом городе, всё ещё отходящий от мысли, что он действительно поступил. И вот свела их судьба, с первого дня решили держаться вместе. Точнее, Антон привязался к Матвиенко хвостиком. Тот повздыхал-повздыхал и смирился. А потом ещё оказалось, что они в одной комнате в общежитии жить будут, ну и как тут выкрутишься. А теперь чуть ли не в лучшие друзья записались.       Сейчас Матвиенко скорее всего глубоко спит, а Шастун побрёл искать нужную машину, чтобы побыстрее закончить эту ночь.       Темнело, редкие фонари загорелись желтоватым светом. Табачный дым, который Антон выдыхает из собственных лёгких бьёт своим резким запахом в нос и попадает в глаза из-за лёгкого ветра, что заставляет парня морщиться и недовольно бухтеть.       Холодно, эта осень не щадит. И лёгкая ветровка не спасает от мурашек, которые нещадно покрывают тело.       — Ну твою мать, а! — прошипел Антон, вынимая ногу из мелкой лужи, в которой утонул его правый кроссовок. — Новые же… — Жёлтый цвет ткани был виден даже сейчас, когда солнце успело сесть. Мысль о том, что яркая обувь может привлечь внимание явно должна была прийти в голову раньше, ещё в момент, когда парень так усердно выбирал их на рынке. А сейчас, тряхнув ногой, он лениво посеменил дальше, сворачивая в соседний район, где свет уличных фонарей был белее и ярче.       Серые панельки начинали сменяться на более новые девятиэтажки, о квартире в которых Антон мог лишь мечтать, а машины у подъездов выглядели дороже.       Руки, жаждущие тепла, скользнули в карманы. Антон остановился, смотря на табличку, указывающую на то, что перед ним дом под номером девять, и кинул в ноги окурок мажа по нему подошвой. Следом, резко выдернул наушники из ушей и засунул их в задний карман устало выдохнув. Шастун попытался зацепиться за какую-нибудь мысль, сейчас ему это нужно, просто необходимо. Отвлечься и думать о том, какую же глупую шутку ему рассказал Матвиенко на прошлой неделе в унике или о…       Почему-то в голове гуляет ветер и ничего, что могло бы отвлечь, не приходит на ум. Он давно для себя решил, что концентрироваться на всём происходящем в его жизни идея не из лучших, да, откровенно говоря, прям дерьмовая. Антон даже думает, что такое и врагу не пожелаешь, хотя скорее всего излишне драматизирует. Но факт остаётся фактом — не фантан житейка. Поэтому Антон убегает от постоянной тревожности как может: практически не вынимает наушники, загружает себя работой, на крайняк — если рядом есть знакомые лица — ведёт бессмысленные диалоги. Потому что остаться в тишине с собственными мыслями, как оказалось, страшно. Но Антон сам выбрал такой расклад, хотя, возможно, тот был не велик. И теперь заложник этого выбора, до дрожащих колен, боящийся последствий.       Поэтому не оставалось ничего, кроме как найти красную жигули и побыстрее закончить работу, в которой Шастун, за такое короткое время, успел стать мастером. Глаза бегали по стоящим машинам. Красная, ему была нужна красная. Их, как назло, виднелось две, хоть Антон и думал, что машин с таким ярким цветом не так уже и много, расположенных в разных частях двора.       Антон подошел к первой, что была всего в паре метров, ковыряясь в карманах — нужная бумажка потерялась в мусоре. Вспомнив всех мамаш, он сумел достать номер и быстро сравнил.       «Не то»       И медленно пошел к следующей лениво шаркая ногами по асфальту. Было время немного покрутить головой и осмотреться. Хотя, будем честны, особой разнообразностью район не блистал. Девятиэтажки, дворы, машины, фонари, еще зеленые листья на деревьях.       В голове с надеждой пронеслась мысль, что может владелец той самой машины сегодня куда-то уехал, на неделю, нет, на месяц. И не придётся напрягаться или оправдываться перед «волками». Но эта мысль растворилась так же быстро, как Антон вспомнил почему он вообще этим занимается.       Деньги.       Поэтому, подняв голову и зацепившись глазами за последнее во дворе красное пятно Антон стал перебирать ногами в его сторону. Он быстро проник сквозь узкое пространство между машинами и пробежал глазами по номерному знаку, как-то грустно скрививши губы. Кажется, совпадает… Красная, 99-тая.       Антон поднял голову, сунул бумажку куда-то в куртку и замер. Дом вызывал смутное чувство дежавю, будто он уже это где-то видел. Парень всмотрелся внимательнее: он точно помнил особенно неровные швы между пятым и шестым этажом, помнил всегда открытые окна на девятом, даже в три часа ночи, помнил вечно горящий свет на третьем.       Тогда Антона осенило — конечно, он каждый раз проходит мимо этого дома возвращаясь с работы. Парень давно перестал быть заинтересован в моде, играх, камушках, солнце, дожде, странных тучах, ежегодных сменах листьев. Все то, что так нравилось в детстве перестало гореть с возрастом, а с переездом будто вообще стёрлось из жизни. Он просто выживал, старался делать так, чтобы его не замечали, а он в ответ старался не замечать других. Будто ему не нравилось следить за новинками журналов, будто не нравилось слушать очень громкую музыку в наушниках, будто не нравилось чувствовать на себе тепло солнечного света. Но эти горящие окна врèзались в память. Три часа ночи, вокруг мрак, холод, Антон часто чувствует себя перелетной птицей, не успевшей улететь в теплую погоду и потерявшейся в морозе. Паника испуганной птички искусно пряталась за маской безразличия, но парень всегда ускорял шаг, несмотря на навалившуюся усталость. Всегда хотелось дойти до окон, свет которых приносил спокойствие. Маленький воробушек внутри искренне радовался, когда встречал глазами горящие окна на третьем этаже, он всегда их узнает.       Узнает из сотен других.       И сейчас они горели. Нельзя было начинать действовать при потенциальных свидетелях, это правило он выучил хорошо, наслушавшись историй от «близнецов» в спортивках.       Значит нужно ждать.       Антон отошел от автомобиля к дереву и продолжил разглядывать дом. Все здания вокруг почти одинаковые, парень часто путается, гуляя по районам, первое время даже терялся, опаздывая на работу и получая за это нагоняй. Поэтому удивительно, как этот двор смог так отпечататься в сознании.       Но почему именно этот дом?       Первокурсника и этот город объединяло мало вещей. Университет, который он посещал исправно, как бы не уставал, работа, на которую приходится ходить, чтобы хотя бы сделать вид, что он «живет», общага, в которой он только спал. И воровство.       За время своей преступной деятельности он понял несколько правил: даже не смотреть на машины, которые выглядят как защищенные. Ждать, пока все окна вокруг потухнут. И всегда приносить ворованное вовремя. Нос еще болел с прошлого опоздания. Вспомнив о нем, Антон невольно почесал фантомно заболевшую переносицу. Взгляд не сводился с окон. Горят, засранцы.       «Всегда горят», — с ужасом осознал он. — «Всегда».       Ждать придется долго, если не до утра. А потом он уже не сможет выполнить заказ. Нужно было что-то думать. Глупая надежда молила еще немного подождать — вдруг все само рассосётся.       Не рассосалось. Шел уже четвертый час, на улице, кажется, даже начало светать. Хочется спать. Веки не слушаются и пытаются закрыться. Хоть спички вставляй. Тело тоже не поддаётся приказам. Хочется куда-то лечь, уже все равно куда, на сырую землю или на лавочку, всё подсознание молит о сне, но он знает — уснет и возможно проснется без телефона и денег в кармане. Или еще хуже — опоздает в универ. А первая пара с Арсением Сергеевичем, учителем строгой закалки. К нему на пары нельзя не ходить, неявка — прямой путь к отчислению.       Что-то не так. Но концентрация не к черту. Все, о чем сейчас думалось — как бы вздремнуть так, чтобы не отключится тут на весь день. Но Антон заставил себя порассматривать местность вокруг. Что-то точно изменилось, но он не мог понять что. Слабость медленно растекается по всему телу. Настолько долго он на своей «работе» еще не задерживался.       Темный дом, открытый балкон на девятом, уже не совсем темные стёкла. Приближался рассвет, окна перестали казаться черным порталом.       От осознания собственной мысли, Антон будто получил невидимый подзатыльник: все окна горели черным! Можно было приступать, пока жители не собирались ехать на работу.       Антон подбежал к машине и начал делать то, к чему успел привыкнуть: взламывать дверь авто.       Для начала нужно вбить небольшой пластиковый колышек, о наличии которого позаботились боссы. Между створкой и проемом. Руки Антона не слушались. Он заставлял себя делать свою работу. Страх, что он легко может стать нежильцом, подгонял еще сильнее.       Антон залез в карман, пытаясь нащупать проволоку. Неужели забыл? Руки не слушались. Мозг засыпал.       Быстрее, быстрее, быстрее…       — Эй! — послышался окрик. Антон с ужасом обернулся. Какой-то мужчина стоит у подъезда. Тут он точно осознал. Ему пиздец. Но ни мужчина, ни Антон не двигались, оба застыли, выжидая непонятно чего.       — Что ты… — нарушил тишину мужчина, но не успел договорить. Его голос будто разбудил Антона, он тут же рванул. Проскользнул между машинами. Мозг проснулся — адреналин делал своё дело. Тревога внутри подсказывала, что мужик рванул следом.       За дерево. Здесь можно срезать через забор.       Его заметили. Это конец. Мысли врезались об череп, беспорядочно вертелись. Быстрее. Быстрее. Он точно сзади. И сейчас схватит за плечо. Антон даже чувствовал тепло на теле, будто рука уже там давно лежит, обжигая и оставляя красный след на коже через одежду.       Здесь поворот за дом. Тут дырка через кусты.       Это чертово окно стояло прямо перед глазами. Это точно был тот жилец, наверняка увидел его во дворе. Свет ведь там так и не погас.       Быстрее. Еще быстрее.       Это абсолютный конец. Отчисление. Проблемы с законом. Руслан с Димой вряд ли прикроют.       Здесь нужно бежать прямо по улице.       Даже если не посадят — разочарование от семьи гарантировано. Лучше умереть сейчас, упав на арматуру, чем оправдываться перед ними.       Здесь снова за дерево.       Окна, горящие окна. Перед глазами их было сотни, тысячи. От них нельзя было убежать.       Дверь общаги.       Он с удивлением обнаружил, что панические дергает запертую ручку двери. Антон обернулся. Никто за ним не бежал. Улица была абсолютно пустая. С опаской, он проверил окна своей общаги — не горят. Все уже давно спят, Серый тоже.       Как только страх прошел, сон накрыл его с головой. Вот так, устало, он поплелся к своей лазейке, которую придумал не он, чтобы пробраться в комнату. Было немного времени поспать.

***

      Антон не особо понимает на какой паре находится, он спал всего полтора часа, если это можно назвать сном. Глаза сушит, и парень постоянно трёт их руками. Синяки под глазами особенно выражены и придают болезненный вид, а нога под столом отбивает нервный ритм.       Сегодня Шастун весь в черном, капюшон кофты натянут чуть ли не на глаза, а сам он уткнулся носом в сложенные на столе руки. Но даже так можно увидеть, что его колошматит. Из-за недосыпа сердце заходится в странном ритме, то и дело кажется, что сейчас и вовсе остановится. Руки трясутся и удержать в них что-нибудь ровно — задача не из лёгких. Со стороны он выглядит, как наркоман в ломке. И Матвиенко, сидящий рядом, иногда косо посматривает, но в основном лениво записывает что-то в тетрадь.       — Во сколько ты пришёл в общагу? — не сдержав интереса спросил сосед.       — Не помню, ближе к пяти.       — Придурок. — Матвиенко закатил глаза, отвернулся к окну и продолжил бубнеть куда-то в ту сторону.       — Ты вообще себя со стороны видел? Помрёшь от недосыпа и буду приходить к тебе на могилу, плакать и кричать «Я же говорил» … — Сережа повернулся, мгновенно став серьезным, — ты же обычно раньше возвращаешься, почему в этот раз так долго?       Глаза Антона метнулись из стороны в сторону. Он наклонился ближе к соседу и тихо прошептал:       — Меня точно видели, еле успел удрать.       — Тебя что? — Матвиенко, чуть не выкрикнув, повысил тон, и Антон задёргал его кофту призывая быть тише.       — Но я же тут, — Будто обращаясь к самому себе, — значит всё нормально. В темноте, я думаю, сложно было разглядеть моё лицо.       Матвиенко смотрит на Антона с поднятыми ни то от удивления, ни то от злости бровями. И в его взгляде чётко читается «Пиздец, Антон. Это пиздец». Но вслух сказать не осмеливается, чтобы не нагнать сейчас паники.       Их напряжённые гляделки прервал голос преподавателя:       — И не забудьте прогнать весь материал! Скоро конец первого семестра и на носу сессия. Это на вашей совести. — низкий голос Арсения Сергеевича вернул Антона в реальность и тот хотя-бы вспомнил, что находится на паре по общей математике. — Не думайте, что получите от меня зачёт просто за красивые глазки.       Первая пара вторников всегда у Арсения Сергеевича. Несмотря на его сдержанность, он никогда не спускает с рук неподготовленность к его парам, и студенты привыкли к строгости и повышенному тону. В университете он работает не долго и для прошлых курсов — Арсений новый преподаватель. Старый ушёл на пенсию. Но для Антона здесь всё новое: и люди, и холодные стены здания.       В отличии от всех остальных преподавателей, об Арсении Сергеевиче не ходит слухов. Нету ничего, что можно было бы обсудить шёпотом за обеденным перерывом или чем можно манипулировать, чтобы отношение к себе было снисходительней, как в случае с романом преподавательницы по Мат. Анализу и препода по Физике. Разве что наблюдать за поведением однокурсниц, запавших на молодого математика, которые так отчаянно пытаются привлечь его внимание. Антон честно не понимает как кому-то в двадцать семь лет может захотеться работать преподом и терпеть хмурых и грубых студентов. Так и морщины — на ещё молодом лице — могут появится. Арсений и так кажется Шастуну слишком гнетущим, а что будет через двадцать лет такой работы даже думать не хочется.       Попов — тёмная лошадка. Никогда не скажет лишнего, он будто вызубривает каждое произнесенное собой за день предложение. Это даже бесит, потому что нельзя придраться. А Антону хотелось бы.       Шастун и сам не знает, с каких пор его стало так бесить всё идеальное, прилизанное, идеально выглаженное и ровным тоном сказанное. Возможно, когда сам он стал полной противоположностью.       Все студенты начали покидать аудиторию один за другим. Антон, жестом показал Матвиенко «курить», приложив два пальца к губам и увидев в ответ утвердительный кивок парни тоже направились к двери.       — Шастун, задержись, — окликнул Попов. Антон развернулся, оставляя друга ждать его в дверях, и подошёл к преподавателю.       — Да?       — Матвиенко, ты можешь быть свободен, — Арсений кинул на парня взгляд через плечо Антона. Серёжа немного помялся на месте и, сказав, что будет ждать за дверью, покинул аудиторию.       Попов развернулся к столу и начал перебирать какие-то бумажки, выравнивая и складывая их на край стола.       — Вы что-то хотели? — Антон не понимает почему его задерживают при этом делая вид, что не замечают присутствия.       — Хотел, — Голос звучит строго, хотя Антон не может припомнить, когда тот звучал иначе. Попов повернулся к парню и кинул взгляд в его ноги. — Когда выбираешь какую обувь надеть, чтобы вскрывать машины, не стоит останавливаться на ярко жёлтых кроссовках: их прекрасно видно в темноте.       — Чт… — Кажется, сердце бухнулось в пятки или вовсе остановилось, Антон ещё не понял. Он даже оглянулся по сторонам, как будто ожидая увидеть, что сейчас из-под столов кто-то выпрыгнет и закричит «Розыгрыш!». Или может он ещё спит? Да, это дурацкий сон, а первую пару он и вовсе проспал. Но боль от впившихся в ладони ногтей вполне реальна. Как и пристальный взгляд голубых глаз.       — Тебе есть, что сказать, Антон?       — Я… — Слюна стала слишком вязкая. — Я не знал, что это была ваша… — Тело само начало пятиться назад. И, несмотря на дрожащие от усталости и страха ноги, глаза широко распахнулись. Антону кажется, что его сердцебиение слышно так сильно, что оно отражается от стен.       — Дело не в том, чья это машина. А в том, что ты нарушаешь закон, понимаешь? — Антон замер не в состоянии ответить, нижняя челюсть дрожит. — И как давно ты этим занимаешься? — Ответа вновь не последовало. Антон уже не здесь, у него перед глазами его задержание и срок, прощай молодость. Сесть в свои девятнадцать — пересрать всю жизнь. Он потом из этого не вылезет. — Мы не можем играть в молчанку вечно. — Арсений тяжело выдохнул и потер переносицу хмурясь. — Ты понимаешь, что у меня сейчас всего два варианта? Я либо звоню твоим родителям, ты забираешь документы и больше никогда здесь не появляешься, либо в милицию.       Взгляд снова на Антоне. Но Антон в ступоре, ему кажется, что, если сейчас заговорит, то начнёт заикаться.       — Я н-не знаю, я больше не буду. Просто, просто мне надо, было нужно и… — На одном дыхании он пытается объясниться, но выходит какой-то несусветный бред.       Антона обдало холодным потом, кажется, уже четвертый раз. Хочется провалиться под землю. В голове проносятся только маты и «Чёртовы кроссовки, не надел бы их тогда и всё нормально бы было». Но изо рта выходят лишь нечленораздельные звуки.       Парень молчит с минуту, которая ощущается как вечностью, лишь нервно смотрит на старый линолеум пытаясь слиться с ним воедино.       В одну секунду, под тяжёлым строгим взглядом, Антону в голову приходит — откровенно говоря — просто конченная идея. Но всё, что сейчас пульсом отдаёт в виски — оправдаться. И это вышибает весь здравый смысл.       Оправдаться. Оправдаться. Оправдаться.       Быстрее. Пожалуйста.       — У вас… — Наконец послышался более ровный голос студента. Он всё так же смотрит себе в ноги округлив глаза так, будто увидел призрака. — у вас не два варианта.       — О чем ты? — Арсений в недоумении нахмурил брови.       — Вы не можете позвонить моим родителям, — Антон знает: то, что он собирается сказать повлечёт за собой последствия. По крайней мере, если Попов узнает правду. Но сейчас ничего умнее он не придумал.       До этого мрачное лицо преподавателя сменяется ироничной ухмылкой.       — И почему я не могу этого сделать? Ты считаешь, что вариант с милицией лучше?       — Нет.       — Тогда объяснись.       Открывая рот, Антон не успевает взвесить все «за» и «против»       — Я сирота, — И наконец поднимает глаза встречаясь с, в миг растравившимся, взглядом напротив.       «Бляяяяяяяять» — Звучит эхом в голове перебивая все остальные здравые мысли.       Арсений делает глубокий вдох и медленно выдыхает, пытаясь не показать своего смятения. И вновь повисает тишина. Но сердце Шастуна, по какой-то причине, больше не совершает кульбитов. В данную секунду времени он уже смирился с тем, что дороги назад больше нет. Возможно, сейчас решается его судьба и через пару долгих минут «судья» вынесет приговор, который Антон уже тоже успел принять. Хотя это ложь, ничего он не успел, просто из-за шока дупля не отбивает, что происходит.       Шастун больше не может прочитать эмоцию на лице преподавателя, но и дураку понятно, что тот сейчас о чем-то усердно думает.       — Иди, я тебя больше не задерживаю, — Говорит — неожиданно для стоящего напротив, а возможно и для себя — Арсений. — Если у тебя проблемы с деньгами, возможно, стоит принять решение отчислиться и перепоступить куда-то на бюджет, мозги у тебя есть. Поэтому подумай. — Попов встаёт из-за стола и подходит к студенту. — И если я узнаю, что ты продолжил воровать так просто уже не отделаешься. Ты услышал меня?       Антон в ответ лишь нервно кивнул и быстро покинул аудиторию, где его ждал Матвиенко с вопросительным выражением лица.       Что это было?       Почему он отпустил?       Какого хера вообще?       — Ну что там? — сразу же накинулся с вопросами друг, начиная идти в сторону выхода из университета, в местную курилку. Собственно, куда они изначально и собирались. У Антона как-то всё вышибло из головы, но он быстро сориентировался и направился за Серёжей.       — Та он опять завёл свою шарманку про проект, — Арсений действительно раньше просил Антона взяться за какой-то конкурсный проект, но там было что-то связанное с физикой, и он отказался. С математикой у него всё может и прекрасно, а вот с физикой уже абсолютно другие отношения.       Антон не рассказывает Матвиенко о реальной теме разговора с преподавателем. Подумаешь, просто главное больше не попадаться, а отчисление Попову пусть и не снится. Что-то придумает. Обязательно придумает: будет тише, быстрее, более прытким, но не бросит университет. Антон точно повторит себе эту мысль позже ещё сотню раз, как только прекратится мандраж. Потому что только от одной мысли о возвращении домой волосы встают дыбом. Там он уж точно никогда не пробьётся в люди и не получит хорошее образование. Этот университет престижный и отказаться от такой возможно может только дурак. Антон действительно с цифрами на «ты», поэтому и выбрал факультет прикладной математики, но несмотря на это, всё равно не набрал достаточно баллов, чтобы пройти на бюджет. Может, он теперь и выглядит как типичный гопник, но на самом деле Антон — добросовестный студент, почти отличник. И ему нужен этот диплом.       Они с Матвиенко доходят до курилки в тишине и Шастун мысленно благодарит друга за то, что тот больше не задаёт вопросов. В паре метров курят старшекурсники, а Антон надеется, что через пару лет он всё ещё будет стоять на этом же месте с сигаретой между указательным и средним.