***
Он берет третье место на квалификации и, отправляя воздушный поцелуй четвертому, по совместительству, Дазаю Осаму, виляя бедрами уходит. — Ну что, Лекси, шоппинг? — идея приходит сама по себе, когда после разбора квалификации они выходят из душа в отеле. Лекс выглядит не в духе, а Чуя совершенно не знает, как ее поддержать. — Какую машину ты собрался купить в этот раз? Нацеплять на себя улыбку ей никогда не шло. Может, кто-то другой и не видел, но Чуя — да. И в этом и была проблема. — Может, я говорил о шмотках… — посмеивается он, чувствуя на себе строгий взгляд девушки. — Забавный ты сегодня. — Ну а что, у меня всего три пары поло! Немыслимо. Мы в Джидде, детка! Это значит… — загибает пальцы он, пока на его руки не ляжет ладонь Алексы. — Это не значит, что твоя и моя зарплата бесконечная. К тому же, да, мы в Джидде. Тут пусто. Подожди, пока мы полетим в Шанхай или Майями. — Мой гонорар чертовски хорош. Иначе зачем еще Ло- В ответ на него кидают уничижающий взгляд. — Мы договаривались не поднимать эту тему и между прочим, это была твоя просьба, а сейчас ты сам ей не следуешь. — Всякое в жизни бывает. Может я любитель вспомнить все хорошее. — Нет, Чуя, дорогой, в том то и дело, что это на тебя не похоже. Тебе нехорошо? А как сказать ей, что его одолевает тревожность же примерно четвёртый день подряд из-за одного удивительно скрытного и нового персонажа в его жизни. Может так и сказать? Итак, Лекс, очевидно, была права. Джидда — не лучшее место для покупок. Но что ему еще делать? На ней не было лица. В его планах на этот вечер числился просмотр старых гонок, СПА и, возможно, бар, чтобы найти себе развлечение. Поэтому все два часа, которые они в итоге тратят на магазины, он развлекает ее, как только может. Нацепить на себя что-то из женского отдела Шанель? Запросто. Выйти и продефилировать в этом из примерочной? Да раз плюнуть. Он покупает ей новый купальник, который прежде расхваливает, заставляя ее улыбнуться, затем кофе в Старбаксе, после этого он ведет ее в зал игровых автоматов, а получая сотню билетов с авто-аттракциона, меняет их на коллекционные игрушки с динозаврами, потом они по второму кругу обходят те же магазины и Чуя все-таки берет себе еще две поло и еще одно платье для Лекс, потому что… Почему нет? Потому что он ее любит. Так неумело, как научила жизнь, семья и все, через что пришлось пройти. Она знает. Он сильно вырос с того момента. Прошло немного, но он вырос. Сделать что-то для нее, для того человека, который ему ближе всех, не так трудно, как может сначала показаться. — У меня ноги отваливаются, — Лекс падает на кресло напротив и притягивает к себе меню, которое им только что принесли. Ее руки тянутся к туфлям, которые она снимает и оставляет под столом, — я, наверное, как обычно. Чуя подставляет лицо под теплые порывы ветра и снова заостряет внимание на звездах. На юге всегда такое чистое небо? Тут всегда так много звезд? Право, он раньше не замечал. — Понял тебя, — сразу перелистывает страницу на разворот с пастами, зная о предпочтениях подруги, — могу ли я что-нибудь еще сделать для тебя? — сам же усмехается со своего заботливого тона. — Чуя, — она улыбается и кладет свою ладонь поверх его, — тебе незачем делать все это для меня. — Но если я хочу, — шепот разлетается по тепло освещенному балкону, как светлячок, сверкающий перед глазами. Его глаза слезятся от теплого ветра и воспоминаний. Воспоминания всегда душили его, — я просто люблю тебя. Она снова улыбнулась. Ее улыбка доставляла ему невозможное удовольствие — видеть, как ее мягкие губы изгибаются, давая возможность увидеть, как на щеках появляются ямочки, как глаза щурятся и нос слегка морщится. — Что бы я без тебя делала? — поглаживания большого пальца на его руке не прекращаются, а в груди растет тепло. Теплый ветер усиливается и снова попадает в лицо. Чуя морщит веснушчатый нос и жмурит голубые глаза, чувствуя, что он готов ко всему. Резкая уверенность в том, что он может справиться с чем угодно — самое странное ощущение на планете. — Ты волнуешься, — наконец изрекает она, откидываясь на спинку кресла. Перед ней стояла тарелка с сливочной пастой, которую она с полным удовлетворением поглощала, не отрываясь взглядом от огней города. — Волнуюсь, — кивает он и крутит в пальцах ножку бокала вина, — Если я не приду первым… — буравит глазами стеклянный стол, а затем переводит взгляд на Лекс, когда та снова берет его за руку. — Ничего не случится. Ей легко говорить. Это никак не повлияет на ее карьеру. Она никогда не сидела за рулем болида, зная, что каким бы хуевым он ни был, ему нужно финишировать первым. — Лекс, ты… — Не знаю, да. Я не знаю, — бросая вилку заявляет она, — Но у тебя будет еще столько шансов. Он уже так не думает. Жизнь становится слишком скучной в последнее время. Раньше было намного больше того, на что можно было отвлечься от любой неприятной мысли. А так ли это? Правда ли ничего не изменится, если он… проиграет? Дело в том, что эта цель так долго стояла у него на первом месте, как ни странно, что он совершенно не знает. Да, изменится. Но что? Он и в себе сейчас то разобраться не может, а что будет, если в будущем… «Надо хвататься за каждую возможность» — говорил отец. «Выигранная гонка — ничто в этом виде спорта» — говорил отец. «Тебе не пробиться» — говорил отец. Он говорил это мальчику подростку, который воровал ключи от отцовского Форда, чтобы погонять с друзьями на перекрестке в полночь. Но даже взрослый мужчина, имеющий за спиной столько побед и вторых мест, вспоминает. Эти слова, кажется, невозможно забыть. Вот Чуя и не забывает. Никогда. Ни спустя пять лет, ни спустя десять. Чуя столько раз видел, как родители, которые приходили смотреть на гонки своих сыновей, искренне радовались их успехам. Они кричали, обнимали их после финиша и вели праздновать. И когда настала его очередь показать хороший результат, отец рассмеялся ему в лицо. После этого дня, те билеты, которые выдавали для него, как участника, оказывались нетронутыми. Ло не приходила смотреть матчи. Ее худые ноги, обтянутые дорогими чулками и одетые в туфли Ив-Сен-Лоран, не должны были ступать в такое шумное и грязное место, как трасса. Нет, она даже думать об этом зарекалась. Чуя ее никогда не винил. Винить — не в его стиле. Падать так низко, чтобы эгоистично думать лишь о своих эмоциях… Что ж, сейчас он все наконец понял. Понял каждую деталь. Сейчас уже поздно, потому что ее смеха больше не услышит никто в его окружении, ведь она ушла. И ушла навсегда, забрав с собой часть его души. Он не любил ее. А она не любила его. Просто так вышло — так же и закончилось. Лекс внезапно поднимает голову и машет кому-то, но Чуя может разглядеть только темные волосы в вечном беспорядке и блестящий взгляд. Мужчина, с которым поздоровалась его подруга, чертовски красив. И так же чертовски кого то напоминает. Есть в нем что-то, что совершенно предельно знакомо. Чуя все же задумывается о том, что встреть он его в баре — непременно бы предложил ему приятное продолжение вечера. Но они встретились не в баре. И точно не так, как то могло позволить. Как все привело к этому? К этим мыслям? Никогда он не думал о том, что будет… Думал. Определенно точно думал. Он перебивает самого себя в своей же голове, хмурясь, представляя себе что-то, что хотелось, но никогда не позволялось. В отношениях с Ло это было самым странным. Чувствовать превосходство от кого-то другого и в глубине души этим наслаждаться. Ему хотелось кого-то, кто будет… Сильнее? И это точно была не Ло. И это точно не женщина. Он понимал это еще будучи в отношениях с ней. Портить там уже было нечего, так что и скрывать ему особо не нужно было. Но пробовать даже думать в эту сторону — страшно. Брюнет, сидящий за соседним столиком, достает из кармана телефон и отвечает на звонок. Голос, как и его внешность, напоминает кого-то, но эти ассоциации никак не стыкуются между собой. Чуя окончательно запутывается, когда вспоминает, что этот человек знаком с Лекси. — Знаешь его? — тихо говорит он, поднимая глаза с чарующего профиля. — Да. Ты разве нет? Он… — но то ли ее прерывает салют, то ли заглушает ее слова. Красивый праздничный салют в честь местного праздника, которым они наслаждаются, придерживая друг друга за руку. Нет никого ближе для Чуи, чем Лекс и он это ценит. Ценит ее присутствие рядом, ее ум и обаяние, ее самопожертвования ради него и всю ее любовь. Но к этой теме они больше не возвращаются.***
Уже второй час идет грубая борьба за лидерство между ним и семнадцатым номером. Этот наглый незнакомец делает все, чтобы вывести всех вокруг из равновесия, но, как кажется Чуе, беспокоит это только его. Дазай Осаму не собирается уступать ему первую позицию, вот и вьется сзади, все норовя обойти на поворотах, прижавшись к борту. Нужно взять себя в руки и вжать педаль в пол, да вот шины перегреются, если он будет резко разгоняться. Осталась пара кругов, еще пять минут и он победитель. Еще пять минут и он… Наконец-то… От скрипа шин в животе что-то обрывается. Он несется со скоростью, которую нельзя назвать никак, кроме как убийственная. Один неверный шаг и его ждет верная смерть. Играет с ней здесь каждый. Это не так странно, каким может показаться. Ты приходишь смотреть гонку, но даже не задумываешься о том, какие перегрузки испытывают на себе пилоты. Не задумываешься о том, что каждый из них уже давно мертв для себя самого и оживает только садясь за руль. Руль пищит и почти не слушается. Он чуть не пропускает поворот, за что чуть не получает штрафные секунды. Они здесь дороже всего остального, разве что не жизни, но даже это под вопросом. Если он не придет первым — жизнь уже будет не так важна. Машину косит влево, когда как руль повернут вправо. Чуя ударяет по нему и упирается спиной в кресло, всю силу направляя на то, чтобы выравнять движение и не свихнуться. — Что за чертовщина? Хэрристон, зови Лекс, — кричит он, нажимая на микрофон, — быстрее! Быстрее и не говорите ничего лишнего, еще секунда и я сверну себе шею! Паника в груди преграждает путь всему здравому смыслу, но прикладывая силу, Чуя все же справляется с управлением. Руль каменеет и почти не сдвигается на поворотах. Ему приходится давить в десять раз сильнее, пыхтя, но все же получая хоть какой-то результат. Дазай все еще вьется сзади. На расстоянии, чтобы не портить шины и двигатель грязным воздухом за Чуей, он следует каждому его движению. Слава всем богам, финиш не заставляет их ждать: скрепя зубами от перенапряжения и боли в руках, он финиширует. Он победил. Он победил! Весь мир должен был видеть его победу! — Он стартует третьим и приходит первым! Накахара Чуя, тот гонщик, который заслуженно получает золотой кубок Джидды! — голосит Лукас и все трибуны заливаются криками, оглушая победителя, — Дазай Осаму, золотой новичок этого жестокого спорта, догоняет Накахару! Поздравляем с серебром, Дазай. Чуя доезжает до пит лейна и думает о том, что не судьба ему крутануть победный «пончик». Руль вышел из строя. Он яростно отдирает его от машины и впечатывает в грудь первому попавшемуся механику. — Что с ним, — рычит он, — я не понял, почему Алекса еще не на месте? Где вас всех носит? Решайте мою проблему, иначе лишитесь контракта. — Заткнись, Накахара. Сколько раз я тебе говорил? Не повышай на меня голос, — из-за угла показывается Хэристон, оставляющий в сторону кружку с кофе. Он снимает с себя наушники и кидает их в сторону, — мое появление здесь означало бы победу, если бы не твоя вылезшая невоспитанность. Ты, блять, просто невменяем. — Это я тут невменяем? Вы похерили и эту модель. Горе механики, спасибо, блять. Если твои работники не могут делать работу качественно — я забираю контракт и ухожу. — Да кому ты нужен, неудачник! Даже мои стажеры в академии откатывают лучше чем ты! Накахара, я, конечно, тебя уважаю, но тебя уделал новичок. Новичок! Он на первой своей гонке втоптал тебя в грязь. А ведь ты тут не первый год, дружище, — напоминает Андреа. Кулаки Чуи сжимаются, скрипя кожей перчаток. Он скидывает их с себя, отбрасывая в сторону, желая хоть как-то почувствовать себя живым. — Мы закончим этот разговор. Вы прямо сейчас поставите мне новый руль и еще раз проверите все, иначе я больше в него не сяду. В глазах напротив отчетливо читается сопротивление и разочарование. — Чуя… — Что Чуя? Разве ты только что чуть не попрощался с жизнью? Да ты нихуя не знаешь! Будь ты на моем месте… — он отворачивается, пытаясь глотнуть воздуха, чтобы наконец успокоиться. Андреа не заслужил тех слов, которые сейчас летят в него. Да, он не идеальный. Да, их команда постоянно проебывается. Да, Чуя уже не может этого терпеть. Сколько побед было утеряно из-за технических ошибок, задержек на пит лейне и тактических неточностей. Но они все еще люди. А люди не могут быть идеальными. Даже несмотря на то, что Чуе это так необходимо. Как воздух. Он еще раз сжимает руки в кулаки, чувствуя, как от ногтей на коже появляются легкие полу-месяцы. Руки адски болят. Если он попытается поднять одну из них сейчас, он вероятно не сможет сдержать выражение боли на своем лице. Ему нужно выйти и получить свою награду, гордо подняв голову, а не бороться с желанием разнести здесь все, до чего руки дотянутся. На пьедестале он гордо выслушивает гимн Японии, в глубине души смеясь над Дазаем Осаму на втором месте. А мог бы играть и ему. Вся агрессия, выбиваемся уже много лет из него обществом, но никак не сдвигаемая с места, посредством того, что он по другому просто не умеет — не научился, никак не желала покидать его тело даже в тот момент, когда у него в руках оказалось триумфальное шампанское, которое он, как победитель, с восторженным смехом и криком, таким напускным, как никогда, взбалтывает, вышибая пробку из специальной бутылки, подготовленной для Абу-Даби и Бахрейна, и разбрызгивает на всех троих, обязательно спрыгивая с пьедестала и поливая дождем из шампанского свою команду. Оставшиеся вспененные глотки достаются ему и он думает, что с достоинством прямо из горла их бы в себя влил, но они в Абу-Даби. Вот так и проходит Гран-при в Джидде. Это должно было звучать, как завершение истории, но прямо сейчас Чуя сидит в баре, вслушиваясь в громкую музыку и смотря в подсвеченные желтым полки с алкоголем. — Руль на месте. И я тоже, — Лекс падает на диван рядом с ним и откидывает волосы за спину, — Если, конечно, мое место рядом с тобой. Чуя старается не смотреть в ее сторону. — Знаешь, мне было обидно, когда ты не пришла. — Чуя… — Потом давай, — он совершенно безбожно опрокидывает в себя остатки бокала и направляется к тому красавчику, на которого снова и снова падал его взор. Он настигает его в несколько шагов и прислоняется к стоячему столу, у которого тот располагается, боком. На него смотрят недоуменно, но потом улыбаются совсем знакомо. В этой улыбке видно столько эмоций сразу и одновременно с этим их отсутствие, что Чуя даже теряется. — Привет, — прокашлявшись, заявляет он. Чертовски красивый парень напротив смотрит на него удивленно и ухмыляется. На секунду отводит взгляд, а потом отвечает самым блядски-привлекательным голосом из тех, что слышал Чуя. — Вот так и передумал, красавчик? — он подмигивает и опрокидывает в себя остатки шота. — О чем ты? — недоуменно спрашивает Чуя, ежась от пристального взгляда. Как бы не привлекал этот мужчина, он смотрит, словно раздевая. И не в том плане, что избавляя от одежды, нет. В том, что он знает все. Это не так плохо, просто необычно для человека, на которого взгляды падают лишь агрессивно-обиженные или восхищенно-идеализирующие. — Забудь, — с заминкой произносит незнакомец. Чуя все смотрит на него и думает, что он мог в нем найти. И речь не столько о его поистине дьявольской красоте, сколько о тех эмоциях, которые источает он и мутит их в Чуе. На секунду отвернувшись, Чуя не замечает, как со спины кто-то подходит, поэтому сторонится, пропуская этого кого-то к незнакомцу. — А-а, вот и Одасаку. Подожди, дружище, кажется я нашел себе умилительную, ох, простите, умалительную компанию, — шутка про рост проходит мимо него, когда он слышит то, что он так давно хотел услышать. — Дазай, не будь козлом, — отшучивается Сакуноске Ода, номер двадцать девять под компанией Мерседес, а у Чуи падает челюсть. Дазай? — Ты?!