У мужчин нет альмы

      Альма Доленс не знает, за что она разозлила Вселенную, раз спустя два года судьба сталкивает её с Осаму Дазаем. Они с ним превосходно выдрессированы, потому что синхронно раскланиваются в вежливых улыбках и делают вид, что впервые знакомятся.       — Дазай, это Альма Доленс, наша новая сотрудница, — представляет её Куникида Осаму в последнюю очередь, мрачно взирая на него. — Только попробуй что-то сделать. Одно лишнее и фривольное поползновение в её сторону…       — Да понял я, понял.       — Доленс-сан, это Осаму Дазай. Наша головная боль.       — У вас красивые имя и фамилия, — говорит Йосано, с интересом осматривая её. — Не японские.       — Да, я…       — Итальянка, — заканчивает за неё Рампо и отправляет в рот виноградный леденец. Альма кивает под насмешливый взгляд Дазая.       Ей кажется, что она избирает идеальную тактику: держаться подальше от Дазая, и всё будет хорошо. Куникида и Энамото поддерживают её в выбранном направлении, думая, что ей неприятно его излишнее внимание и прилипчивость. Альма Доленс игнорирует его по другой причине.       Дазай напоминает ей о прошлом.       — Как семья? — спрашивает он, и Альма вздрагивает, возвращаясь в реальность. Вертит головой по сторонам — все уже ушли, в офисе остаются лишь она и Дазай. Он опирается бедром о стол, скрещивает руки на груди и смотрит на неё.       — Спасибо, хорошо.       — А тётя?       — Бордель процветает, — отзывается она. — Эм… Спасибо?       Так странно видеть его и разговаривать с ним, будто и не было этих четырёх лет разлуки. Будто она не была на стороне полиции, пытаясь его поймать, а он — правой рукой Огая Мори.       — Спасибо, — кивает Дазай. Помолчав, говорит: — Жаль, что тебе пришлось уволиться из полиции. Тебе ведь нравилось.       — Да, но работа с коррумпированным начальником не мой идеал.       Он усмехается.       — Тебе либо всё, либо ничего, Альма.       Она зависает ненадолго, слушая, как её имя звучит из его уст. Мягко-мягко-мягко.       — Плохо?       — Похвально.       — Как скажешь, Демонический вундеркинд из Портовой мафии. Или упырь. Или скумбрия. Или бессердечный пёс. Как мне тебя называть?       Он расставляет руки, упираясь ладонями в стол, и склоняется к Альме, смотря ей в глаза. Она взгляд не отводит, лишь слегка хмурит брови. Они находятся в опасной близости, но Альма его не боится. Дазай не хороший и не плохой, он просто есть. Сама она тоже не без греха — полицейский (бывший) с тётей-владелицей борделя и сбежавшими из родной Италии родителями от мафии.       — Как хочешь, душа моя.       Дазай склоняется ближе, и Альма, вынужденная отстраниться, прогибается в пояснице, не сводя с него глаз.       — Дазай…       — Я скучал, Доленс, — говорит он, и Альма не верит, что это признание в чувствах или ещё в чём подобном. Но этого достаточно, чтобы спящие внутри демоны встрепенулись и потянулись к нему, к его темноте. Альма подаётся ему навстречу, и Дазай её перехватывает, затыкает её рот своим. Его ладонь ложится на её грудь, обтянутую тканью нежно-голубой рубашки в белую полоску, прижимается, и он ощущает, как бьётся сердце Доленс. Оно не заходится в лихорадке от его присутствия, нет. Оно просто бьётся чуточку быстрее.       Другая ладонь Дазая ложится на её бедро, скользит к краю юбки, и он не против запустить под неё руку, чтобы довести до оргазма пальцами. Он не против раздеть её и взять на этом самом столе, на котором она ещё днём заваривала себе лапшу для обеда. Он не против так поступить — пусть служит ей напоминанием каждый божий день.       Но это Альма. Прежняя Альма такого не приемлет — Дазай помнит, как она чётко выражала свои желания и расставляла границы.       А новая Альма?..       Она чуть расставляет ноги (насколько позволяет узкая юбка) и накрывает ладонь Дазая своей.       Дазай ухмыляется.       — Разве я могу отказать даме?..

***

      Альма вцепляется Дазаю в плечи, запрокидывает голову и морщится на особо глубоких толчках. Она позволяет ему двигаться в себе в таком темпе, в каком нравится ему, и это не так, как было несколько лет назад. Дазай думает, что не только он последовал чужому совету об изменениях.       Они не добираются до кровати, он берет её на полу, запускает пальцы в каштановые волосы с рыжим отливом, тянет пряди, и Альма стонет.       — О, так вот, что тебе нравится, — растягивает Дазай губы в улыбке и непроизвольно сводит лопатки, когда Альма сильнее вгоняет ногти ему в кожу.       — Не останавливайся.       Этот день начинается отвратительно, но заканчивается не так уж и плохо. Ещё утром Альма находилась в фонтане на одном из рынков Йокогамы, ловя с Танидзаки эспера, зато вечером Дазай сжимал её в объятиях.       Ей нравится чувствовать Дазая над собой, в себе; нравится, как он целуется — жадно, похабно и так, будто сегодня последний день его жизни; нравится смотреть ему в глаза, когда он двигается в ней. Хорошо, потому что это Дазай.       — Всё хочу спросить: не жалеешь, что ушла из полиции? — задаёт вопрос он. Сил Альмы хватает только на то, чтобы поправить задранную юбку.       — Нет. Давно пора было уйти из этого сборища лицемеров.       — Я тебе сразу сказал — ты слишком хороша для этого места.       Она усмехается и поворачивает голову, смотря на лежащего рядом Осаму. Он облизывает пересохшие губы, его кадык дёргается, и Альма вспоминает, что он красив. Красив, умён и чертовски хитер. Даже если утешает, делает это для какой-то своей выгоды.       Мафиози из себя не вытравить. Её отец пытался. И чем всё закончилось? Бегством их семьи в Японию и новыми именами.       — Тогда где бы я была на своём месте?       — Рядом со мной в Портовой мафии.       — Что-то я тебя там не наблюдаю.       — Предложение было ограниченным по времени.       Она усмехается, играя с пуговицей на своей расстёгнутой рубашке. Дазай не смотрит на неё влюблённом взглядом, не обещает ей всё в этом мире, он ещё тот лжец и мастер плести интриги, стравливая между собой людей, но Альма знает, что в моменты близости он настоящий с ней.       — Куникида думает, что я тебя преследую, — говорит Дазай, меняя тему. Он укладывается на бок и смотрит на Альму. — Я бы сказал другое, конечно, но ему знать необязательно.       — Теперь меня преследуешь ты, — Альма ощущает тяжесть на животе — Осаму придвигается и сползает ниже, устраивая голову у неё на животе. Она запускает пальцы в тёмные волосы, перебирая пряди. Дазай поднимает руку и пальцами скользит по обнажённой коже, туда-сюда, останавливаясь у кромки чёрного лифчика. — Думаю, он поверит, если я ему это скажу. Так что не доставай меня.       — Когда будешь ябедничать, поведай ему парочку других историй, — он поднимает голову, и Альма клянётся — в его глазах пляшут чертята. — Например, как мы трахались на твоём столе, на диване…       — Обязательно, — отзывается она.       — Уже представляю его выражение лица. Знаешь, Доленс, я хочу рассказать ему об этом сам. Заниматься сексом — восхитительно, пусть попробует.       — Может, он пробует, просто тебя в известность не ставит? — приподнимает она бровь. Дазай отмахивается.       — Не нашлась ещё та, чтобы выиграла в соревновании с его идеалами, — посмеивается он. — Только если с другим ежедневником с идеалами.       — Не смейся. У тебя они вообще есть?       — Что?       — Идеалы.       — Есть.       — Скажешь, что это — я?       — Конечно.       Дазай оказывается сверху, скользит по лицу Альмы пальцами и осторожно, нежно убирает прилипшую прядь волос к виску.       — Дазай…       — Мне действительно тебя не хватало. Будто… Будто части души лишился.       Альма хочет закатить глаза, хочет ответить с сарказмом, что Осаму такое слово не ведомо, но он накрывает её губы своими, и она забывает.       И забывается.