Земля язычества

Тевтонский посланник был в бешенстве. Пока к Миндовгу обращался жемайтский князь, он несколько раз затравленно оглядывался по сторонам, и рука его будто сама собой тянулась в поясу, там, где обычно висели ножны. Но Трэйнюс никого и никогда не допускал к королю с оружием, и менее всего он был склонен верить недавним братьям во Христе. За ними водилась скверная привычка любить золото, а казна Рима, как и сундуки Каракорума, не скудели уже много лет. Корона Летовии обошлась им дорогой ценой, и они были бы не прочь присвоить ее себе. Особенно после последнего поражения. Когда Альгмин заявил о том, что куршская земля отныне принадлежит жемайтам, посланник все же не сдержался, рывком поднялся со своего кресла, и лицо его было бледным от гнева. — Великого магистра, несомненно, огорчит весть, что король Летовии не держит слова. Миндовг даже не повернул головы. — Несомненно, — ровно сказал он. — Но, возможно, великий магистр найдет утешение в священном писании? Голос короля оставался спокойным, но во взгляде, в едва заметном изгибе губ уже проступала недобрая полуусмешка, холодное уверенное осознание собственной силы. Время римских тенет и законов прошло. Волк вырвался на волю и оскалил клыки. Трэйнюс на всякий случай кивнул страже проследить за тем, как посланник и его люди покинут Воруту. Миндовг, по-видимому, решил позволить ордену узнать о том, что он в очередной раз сменил сторону, но у альгминовых жемайтов, не питавших никакой любви к братьям храма, совершенно случайно мог найтись лишний нож за пазухой. Произошла бы досадная неприятность, которая, несомненно, огорчила бы великого магистра еще сильнее. Были ли то происки лаумес или воля Перуна, но король Летовии обладал воистину удивительным даром наживать себе врагов. Когда собрание подошло к концу, Миндовг коротким взмахом руки отпустил стражу и вслед за Трэйнюсом вышел через боковой ход. Грубо сколоченная дверь вела в полутемный коридор рядом с обеденной залой. Узкие окна-бойницы смотрели на внутренний двор крепости; снаружи доносилось ржание коней и приглушенные молитвы. — Что будешь делать? — негромко спросил Трэйнюс. Миндовг остановился у окна, сложил руки за спиной. Солнце горело огнем в его волосах. — Верну себе свое. Альгмин может быть совершенно невыносим, но от него есть польза. Орден нескоро оправится от удара, и мне больше нет нужды склонять перед ними голову. В этой битве жемайты будут на нашей стороне. — Жемайты не поддержат христианского короля. — Да. Но я и так слишком долго предавал наших богов. Трэйнюс кивнул. Божественный гнев беспокоил его не так сильно, как яд в королевской чаше. — В Воруте много римских священников, — сказал он. — Передай им, пусть уходят обратно в Рим. Сегодня я не стану им мешать. Завтра же… — Миндовг отвернулся от окна, и взгляд его был острее стали. — Завтра богам принесут достойную жертву.