NSFW-Alphabet. Уильям/Майкл

      — Так… — неловко произносит Майкл, переводя взгляд с Уильяма на… Уильяма.       Кисти, поднятые на уровень собственной груди, неловко сплетаются в замок, разъединяются и снова соединяются, то сгибая, то даже заламывая пальцы.       Уильям и его копия стоят… сидят… неподвижно. Точнее сказать, один из них стоит, один — сидит. Кто именно — непонятно. Глаза перескакивают то чуть выше, то чуть ниже.       Одинаковые. Абсолютно одинаковые. Рука всё порывается податься вперёд и проверить, такие же одинаковые ли они на ощупь. Майкл не знает, что подумает, если пальцы вдруг пройдут сквозь одного из Уильямов, поэтому проверять не стремится.       Он вдыхает остатки сладковатого аромата, витающие в воздухе. Сердце, не находя в этом ни капли свежести, работает резче и резче с каждой секундой.       — Я здесь, — улыбается Уильям, сидящий на кровати. Настоящий.       Майкл сглатывает.       И чем он только думал, когда соглашался?       — Знаешь, отец, твои идеи иногда меня слишком…       — Что «слишком»?       Уильям протягивает к нему ладонь. Майкл бездумно вкладывает в неё свою. Его тянут на себя, и он поддаётся — присаживается рядом на кровать, хотя его пробовали утянуть на колени.       — У меня слов нет. — Голос всегда становится тише, когда внимательные глаза так впериваются в лицо. Уильям ласково гладит его в области поясницы. Всё смотрит и смотрит, ожидая продолжения.       Но у Майкла и вправду нет слов. Точная копия отца с прищуром дёргает уголком губ, садится следом — позади. И на плечи невесомо ложатся родные тёплые ладони. Они разминают мышцы, вдавливая в те точно такие же ловкие пальцы, как у оригинала.       — Чт… — хмурится Майкл. — Что это такое? Прямо за мной.       Уильям смотрит на него так озадаченно, и он понимает, что слишком уж исказил в изумлении своё лицо. Серебристые глаза бегло заглядывают ему за спину, но, конечно, никого не видят.       — Это плод твоего воображения, — усмехается Уильям. — Что ты, — на этом слове он мягко тыкает его пальцем между рёбер, — хочешь, то и делает. — Рука следует дальше и ложится на грудь целиком. Чуть холоднее чем у копии, она движется неспешно.       Хитрая ухмылка растягивается уже и на отцовских губах. Он садится поглубже на кровать, наверняка додумывая, что для того, кого он не видит, эта поза будет удобнее.       Теперь Майкл оказывается ровно между ними двумя. И из-за этого жар внутри разгорается с двойной силой — в груди разгорается огонь до самого горла, когда к чувствительной шее присасываются горячие — горячее настоящих — губы. От неожиданности он выпрямляет спину посильнее и издаёт какой-то неясный звук.       Ничего не видящий Уильям мило улыбается, приподнимая брови. Его руки ободряюще гладят поясницу, огибают талию. Майкл прижимает свои ладони к его бокам, а ощутив жаркие губы снова, перемещает на шею.       — Что он делает? Вернее, — Уильям дёргает уголками рта, наклоняясь поближе и захватывая губы так, что у Майкла поджимается живот, — что я делаю?       — Целует… шею… — Он готов лопнуть уже здесь и сейчас. — Целуешь.       Уильям мягко хмыкает, его длинный влажный язык облизывает кадык, и Майкл всхлипывает.       Жар окутывает со всех сторон.       Сзади его прикусывают в загривок, — не оставляя за собой и следа — спереди опять утягивают в умопомрачительный поцелуй. Копия обнимает Майкла поперёк живота, прижимается грудью к его спине. Она треплет его кудряшки, и из носа вырывается резкая струя воздуха.       — Знаешь, — вздыхает Майкл, и отстранившийся Уильям внимательно смотрит ему в глаза, — это немного пугает.       — Если тебе некомфортно, — его настоящие руки успокаивающе гладят по спине сквозь иллюзию, — мы можем в любой момент прекратить, выйти на свежий воздух, и…       Он сводит его с ума. Такой тёплый — со всех сторон окружает собой. Нежный, ненаглядный — Майкл готов давиться каждым чуждым ему ласковым словом.       — Нет. — Он качает головой.       — Нет? — озадачивается Уильям, чмокая его щёку, обхватывая лицо и продолжая смотреть в глаза.       Майкл дышит. Глубоко так, чтобы глотнуть хоть каплю свежести, — вместо неё ноздри наполняются родным запахом, кружащим голову. Пробивающимся — хоть настоящим, хоть нет — сквозь сладкие остатки того тяжёлого газа.       — Смелее, лисёнок, — слышится шёпот, и глаза распахиваются как-то уж слишком широко, чтобы не удивить. Плечи распрямляются.       — Что?.. — В его лицо по-прежнему внимательно всматриваются. Податливая кожа под крупными ладонями вспыхивает.       У Майкла язык не повернётся сказать это слово. Губы предательски растягиваются в улыбке смущения, когда Уильям ласкает его щёки большими пальцами.       — Смелее, — от такого совпадения Майкл вскидывает взгляд прямо на него, — скажи, что там.       — Ты назвал меня… — Он уже смеётся. Вряд ли нервно — эти смешки просто являются продолжением его эмоций, что льются сейчас прямо через край. — …лисёнком.       Уильям расцеловывает его висок, обвивая руками. Майкл меж тем чувствует пальцы, проходящие сквозь кудри. Приятно. Вдвойне приятно.       — Мне нравится, — хмыкают с улыбкой совсем рядом. — Почему ты не говорил, что тебе нравится прозвище «лисёнок»? — Уильям наклоняется вперёд так, что отклоняет Майкла прямо на второго — теперь он почти что лежит на нём.       Щёки багровеют ещё пуще и прямо-таки воспламеняются. Он раскрывает рот, едва не всхлипнув, когда ладонь мягко ложится на штаны.       Уильям смотрит слишком хитро. Так смотрит, что плавит своим пронзительным взглядом. Руки его копии гладят по плечам, и Майкл как никогда ощущает свои затвердевшие соски, вдруг коснувшиеся ткани.       — Ну, — хриплый голос льётся в уши, — и на кого из нас у тебя встал?       Ладонь водит по его промежности — неторопливо, осторожно, а Майкл всё равно что-то мычит себе под нос, потому что руки сдавливают его грудь сильнее обычного. Бёдра в тягучем, словно растаявшая карамель, рефлексе подаются вперёд.       Не выдержав, Майкл резво стягивает с себя футболку. Ненастоящие пальцы скользят по его обнажившемуся животу, следом за ними — ненастоящие предплечья.       На самом деле все они настоящие. Ведь его желания — настоящие.       Уильям на бытовом инстинкте раздевается следом, не сводя взгляда с открывшегося ему желанного кусочка тела. Звучно сглатывает в нависшей над спальней тишине.       — Лисёнок, — повторяет он укорительным шёпотом, выцеловывая шею и трогая грудь, — лисёнок. Мой неугомонный лисёнок.       Он делает это каждый раз. И каждый раз, открываясь навстречу этой до ужаса банальной дорожке поцелуев, Майкл всё равно сжимается от накрывающих его новых волн тепла и желания.       Губы уже обхватывают сосок, а он чувствует, как к шее вновь прижимаются другие — те, что до искр в глазах горячее.       Из груди наконец вырывается первый спазматический всхлип, под который он выгибается — руки отцовской копии прижимают его сразу покрепче, от чего сердце делает сальто. Поверх них грубо сжимают грудь и бока настоящие — слишком властно — не стоит скрывать, ему это нравится. Майкл уже готов скулить.       — П-пожалуйста-ах! — Губа прикусывается до дикой боли и почти трескается, когда он кротко мотает головой в сторону и встречается взглядом со вторым Уильямом. С его хитрым мутным прищуром, пробивающимся сквозь нежность. Рот так и остаётся приоткрытым — Майкл глядит вниз и мелко дрожит — на него смотрят и здесь: обворожительно, прямо из-под тёмных бровей, ещё и с обхваченным ртом соском. — Боже-Боже-Боже-Боже…       Божеихдвоеихдвое!       Настоящий Уильям не выдерживает, вскидывается и сминает его губы, притираясь к паху уже агрессивно. Майкл готов разорваться от жара внутри себя. Не мешкая он цепляет резинку своих штанов вместе с трусами, чтобы не накончать прямо в них, и тянет — срывает — её вниз, выстанывая прямо в чужой рот кашу из неразберихи звуков. Желание слишком велико, чтобы оставаться в одежде. Ему — радивсегоблинсвятого — хочется быть взятым.       — Господи, Майкл, ты прям как на «Формуле-1», стартуешь в тысячу раз быстрее меня, — отмечает с ухмылкой настоящий Уильям, рассматривая его из-под длинных ресниц.       — Ты просто лисёнок, — шепчет ему на ухо второй, — а лисята все заводные.       Член дёргается. Живот поджимается, а грудь замирает на вдохе, когда он понимает, что лежит уже на, мать его, абсолютно обнажённом теле. Находить объяснений этому времени нет совершенно. Их и не будет. Это его фантазия. Она всегда пропускает нудятину. Всегда вторит тому, что он желает.       В четыре руки они возятся со штанами Уильяма — в этот момент копия бездействует; лишь изредка ласково проводит горячей ладонью по плечу, притираясь носом к изгибу шеи.       — Покажи мне, как ты можешь широко раскрыться, — вдруг хрипло произносит она уже в другое ухо — Майкл звучно сглатывает.       Серебристые глаза напротив оживлённо следят за его взглядом — тот, в свою очередь, наблюдает, как руки крепко подхватывают его под бёдрами. Они держат сильно, явно показывая свою власть, но разводят чертовски аккуратно и медленно.       — Какой хороший открытый мальчик.       Он уже давно не мальчик. Но от этих слов Майкл, блин, скулит, как в последний раз.       Уильям поднимает брови, переводя озадаченный, но ясный — просто прекрасный — взгляд с одного колена на другое.       — Как ты так их держишь?       — Ты держишь, — вздыхает Майкл. И покачивает бёдрами, ощущая скользкий язык на контуре хряща своей ушной раковины. Его сводит с ума каждый влажный звук. Слишком близко. — Отец… папа… Уильям… Боже… — Майкл жмурится — он произносит каждое из этих слов следом за отрывистыми поцелуями на своей щеке.       Иллюзорная рука соскальзывает с бедра, мягко ложится на шею, давит на челюсть и разворачивает голову прямо навстречу губам, которые напирают слишком жадно, чтобы помнить, как дышать. Майкл мычит в поцелуй, сдвигая брови. Мышцы его спины и плеч хаотично напрягаются — он извивается, как удав. И почти кричит, — даже не почти — когда настоящие руки плотно обхватывают его запястья и пригвождают их к простыне. Уильям впивается зубами в шею — рассекая все сладкие копии. Теперь он тоже говорит слишком тихо. Слишком будоражаще.       — Не удержался, прости, Майки. — Майкл жадно вбирает ртом воздух. Его по-прежнему крепко удерживают под подбородком, и развернуться он может лишь глазами. От напряжения он вдруг начинает слишком много моргать. Очень хочется зажмуриться. Настоящий Уильям чмокает ему в щёку. — Ты такой желанный десерт. — Тело податливо выгибается — оно тянется прямо к запретному плоду. Копия нетерпеливо трётся носом о щёку, не позволяя забыть о себе ни на миг. — Так и съел бы всего.       Свободное бедро давит на бок Уильяма, трётся о него коленом. Едва пробует распрямиться, как подхватывается снова под сгибом.       Майкл постыдно думает, что ему хочется ещё больше рук на себе. Если эта фантазия станет ещё одним Уильямом, он точно треснет.       Настоящий долго играется с его губами — ласково, изредка несильно покусывая. Он прекрасно знает, что, если Майклу что-то не понравится, он скажет об этом сразу же. Дыхание от этого, кажется, начинает выравниваться. Оно по-прежнему даётся судорожно, но трепещущее в груди сердце уже готово продолжать. Оно у Майкла крепкое, но не крепче отцовской заботы.       Копия продолжает дело оригинала, успокаивающе лаская языком под ухом. Майкл обмякшими руками пытается найти опору — ощупывает пальцами ладони на своих бёдрах, пробует дотянуться до плеч позади себя, потом снова возвращается к чужим предплечьям и впивается в них. Впиваться в иллюзию — довольно странно, но сжимать под кистями крепкие мышцы — слишком приятно.       Лицо мягко улыбающегося Уильяма оказывается совсем близко. Он гладит Майкла по щеке, отстранив от той два пальца, перепачканных в смазке. Ни на секунду не отводит свой тёплый взгляд.       — Ты готов к тому, чтобы я тебя растянул? — Смотрит пронзительными зрачками прямо. — Всё хорошо?       — Да. — Голос Майкла дрожит от предвкушения.       Уильям целует по очереди его поднятые коленные чашечки. Всё с прежней улыбкой шепчет в лицо:       — Тогда я вхожу.       Уже от их двух пальцев — крупных, таких изящных и умелых — Майкл вздрагивает на вдохе. Он будто сам готов уже раствориться вместе с действием газа.

***

      Он просыпается, словно от наркоза. Судя по свету, бьющему в окна, уже утро. Сколько часов успело пройти? Стало быть, он вчера даже не ужинал — об этом напоминает явно пустой желудок. Майкл пробует шевельнуться — вопреки ожиданиям, ничего не болит.       Лежащий рядом Уильям — единственный Уильям — играется медленно с его волосами. Пальцы едва перебирают кудри на макушке и висках.       — Больше… — Майкл берёт паузу, чтобы прочистить горло, — так делать не будем. — Он сглатывает сухоту в глотке.       Уильям мягко хмурится, рассматривая его лицо.       — Я же говорил: неприятно — закончим. — Рука заботливо убирает спавшую на глаза щёлку.       Ох, нет. Он всё подробнее вспоминает весь минувший стыд.       Губы прикусываются.       — Приятно… — С этими словами краснющий Майкл ныряет под одеяло. Его толстый, подвёрнутый внутрь угол крепко сжимается в руке.       Чужие пальцы мягко давят на ткань. Майкл в тихом несдержанном смехе прыскает носом, и собственная рука на крае одеяла расслабляется как-то сама. Он оказывается с Уильямом лицом к лицу.       — И что это значит? — улыбается тот.       Майкл кротко смеётся уже в голос.       — Это значит… — Боже, он не может это сказать.       — Ну?       Сейчас он прыгнет в пропасть. И захватит Уильяма следом в пучину своих извращённых желаний.       — Это значит «двойное проникновение». — Майклу едва хватает сил, чтобы не отвести взгляд.       — Ах, вот так? — бровь Уильяма взмывает до небес.       Майкл визжит, когда затейливые руки принимаются гладить его по животу и рёбрам.       — Я куплю тебе дилдо. — Уильям наваливается на него и кусает за ухо. — Двойной дилдо. — Он тоже низко посмеивается. — Можно даже с пупырышками. Хочешь?       Прижимаемый к кровати Майкл продолжает хихикать — в этот раз ещё громче. Здесь, под одеялом, ему критически не хватает свежего воздуха, и это заставляет смеяться ещё долго и долго.       — Неуёмная у тебя фантазия. — Уильям утыкается лицом в изгиб плеча.       Майкл хмыкает, стискивая его в объятиях.       — Кто бы говорил.