Мир нового короля королей

      Спустя восемь лет после сражения у Колизея.       Дьяволо прошел метров двадцать по качающемуся коридору прежде, чем умереть. Мимо него пробежал парень, и Дьяволо, отшатнувшись, поскользнулся и упал, потому что давно перестал смотреть под ноги. Осторожность вряд ли помогала ему хоть раз. Острая боль пронзила затылок, до ушей донеслось тихое хлюпанье. Только когда через несколько мгновений зрение затуманилось, он осознал, что не может упасть, потому что в затылок ему вошел острый крюк на стене.       Быстро. Больно, но не слишком. Намного лучше, чем то, чего он ожидал со слезами ужаса. Дьяволо молил о том, чтобы умирать вот так легко и дальше.       Он не знал, кого просил о милосердии.       Парень, что напугал его, остановился в конце коридора. На то, чтобы повернуть тяжелую голову в его сторону у Дьяволо ушли все силы, и он увидел, что парень тоже смотрит на него через плечо. Голубые кудри, красные очки, улыбка как оскал гиены. Кто-то, кого Дьяволо видел среди своих смертей уже сотни раз.       Он распахнул веки, туман перед глазами рассеялся не сразу. Под спиной — тонкий матрас и шерстяное одеяло, комната покачивалась. Наверху больше не стучал дождь, в иллюминатор светило солнце. Дьяволо успел рассмотреть кусочек голубого неба, прежде чем головокружение толкнуло его с кровати. Горькая желчь подступила к горлу. Тело содрогалось, от слез зрение смазалось, в затылке пульсировали остатки боли. Он почти не ощутил ее, умирая, но она догнала его после возвращения, как догоняла всегда. Он полежал на койке еще, новая смерть не спешила ему навстречу, и боль постепенно сошла на нет.       Дьяволо утер губы и встал на знакомый качающийся морской волной пол. От рвоты жгло горло.       Траулер посреди моря. Однажды здесь произошел взрыв. Тогда боль Дьяволо даже не коснулась, но, когда он открыл глаза, кожу покрывали невидимые ожоги, не успевшие зажить до того, как он умер снова. А после взрыва… нет, перед крюком на стене его убили вилкой - воткнули ее прямо в глаз, а перед вилкой его избили до смерти, перед избиением случился пожар, а перед пожаром… Его убивали вилкой несколько раз. Вилка и нож. Что шло после чего?       Его жалкий способ сохранить здравомыслие — называть по очереди каждую смерть в обратном порядке. Последние пятьдесят, тридцать, двадцать смертей. Он решил вспоминать их после того, как в сотый раз сбился со счета, пытаясь сосчитать, сколько раз погибал.       Вспоминать становилось все сложнее. Он умирал, он кричал от боли, он ждал боли и ждал смерти, он иногда наслаждался небольшими передышками, а потом просыпался в одном месте снова и снова и умирал одинаковым образом десятки и сотни раз, временами погружаясь в нескончаемую агонию.       Его разум трещал и рвался по швам. Дьяволо чувствовал это. Сейчас он мог вспомнить лишь десять смертей, и выстраивание последовательности все больше походило на попытку соединить в правильном порядке крохотные клочки стометровой нити. Но если Дьяволо перестанет пытаться, то от него не останется ничего.       Он сгорел перед еще одной смертью от вилки. Нож, нож, ему проломили череп, еще раз вилка, а потом еще раз нож. А взрыв… он не помнил, когда случился взрыв, но он помнил последние десять раз, он смог это сделать. Столько лишенных логики смертей, он же находился на корабле, он должен был утонуть, пойти на дно с тяжелой и жгучей водой в легких. Так все закончится.       Еще раз покачнувшись, Дьяволо вышел в коридор. На ходу автоматически убрал волосы под потрепанную куртку, и только тогда заметил, что вновь одет не в свою одежду. Верно, на корабле все носили теплые почти одинаковые вещи.       Доппио как-то говорил, что хотел бы работать на рыболовецком судне.       Доппио оставался единственным, за что Дьяволо все еще мог держаться. Но иногда, в редкие страшные моменты, и он казался лишь историей. Сверху тянуло морем. Дьяволо поднялся на палубу, зажмурившись на пару секунд от яркого света. Темная куртка быстро начала нагреваться от солнца, но холодный ветер все равно забирался под одежду.       Кто-то кого-то окликнул.       Он повернул голову в сторону человека у самого края палубы. Тот смотрел прямо на него.       — Что? — хрипло пробормотал Дьяволо, подходя ближе.       Обветренная кожа, молодое лицо, но под глазами залегли тонкие как иголки морщины. Сальные волосы, шрам на левой щеке. Дьяволо моргнул. Слишком много неважных деталей.       — Как голова?       — Что? — повторил Дьяволо, отходя на шаг.       — Я слышал, что ты упал и сильно ударился головой. Хорошо, что не было сотрясения. Ну что, все нормально? Никто ничего не скажет, если ты пойдешь в каюту и отлежишься.       Нет.       — Я не ударялся головой, все было не так, — сказал он тише, чем хотел.       Они никогда не замечали. Они не верили ему, если он пытался объяснить. Они смотрели на него как на сумасшедшего.       Мужчина нахмурился.       Его звали Густаво. Он называл свое имя, но Дьяволо не помнил, когда.       Он не стал пытаться вспомнить. Память далеко не всегда давала ему ответы.       Когда он утонет?       — Сколько я здесь?       — Шестнадцать дней. Ты в норме, приятель?       Шестнадцать — ничто, всего лишь пустая цифра. Дьяволо не понимал ее. Время не имело смысла ни как концепция, ни как слово. Пара часов, три дня, минута. Всего лишь слова. Почему люди вокруг него продолжали делать вид, что понимают, что есть это время? Почему притворялись, что повинуются ему?       Он уже провел целую вечность на траулере, под дождями, в промозглой серости, лишь иногда видя в небе солнце. Он знал не только Густаво, в мыслях всплывали другие имена. Быть может, он когда-нибудь их знал. Раньше. Там, в жизни, что существовала до, его с рождения и до смерти окружали множество людей. Дьяволо иногда встречал их здесь, но не отличал от созданий цикла.       Мог ли он когда-то, в самом деле, работать на промысловом судне?       Нет же, мафия, он…       Он же не всю жизнь был доном.       Дьяволо помотал головой.       «Бесполезно».       Он прикрыл глаза, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. Что будет, если он выберется с траулера? Вдруг он снова очутится в месте, всегда слишком темном или слишком светлом, где его тело будут резать, жечь и делить на части пока разум не растворится от боли, как плоть в кислоте.       — Ты в порядке?       Неожиданно звонкий голос ударил его по голове слева, оглушая. Дьяволо отшатнулся, хватаясь за ограждение. Туман покрыл море, палубу и лица. На протяжении нескольких секунд он ничего не видел. Голос пробился сквозь густую дымку и вату в ушах, врезаясь в виски сверлом:       — Как ты? Эй? Я волновался, скажи что-нибудь.       Дьяволо медленно поднял взгляд. Увидел широко распахнутые карие глаза, лицо, покрытое веснушками, что стали ярче от солнца. Его неаккуратно собранные в пучок розовые волосы.       Нет, нет, только не это. Он существовал на самом деле, только он, никто больше, весь настоящий мир был им!       Не правда.       Не правда!       Дьяволо закричал.       Доппио смотрел на него и открывал рот, но слова не слетали с языка. Море остановилось, ветер и чайки смолкли. Нет, Дьяволо знал, что перед ним не Доппио, Доппио умер, Доппио жил на Сардинии в том прекрасном мире, что тоже умер. Он не настоящий, он не настоящий!       Кто из них?       Мальчик с розовыми волосами тянул к нему руки. В грудь Дьяволо будто вонзили мясницкий крюк и потащили вперед, выворачивая ребра.       Он бросился к ограждению. Нельзя дать этой руке дотронуться до него. Нельзя смотреть в карие глаза. Вода. Вода. Он утонет и все закончится. Утопление — дурацкая смерть. Дьяволо даже не мог перестать сопротивляться ей: жадное до кислорода тело каждый раз дергалось и боролось само.       Кто-то заорал совсем рядом. Дьяволо не успел даже перекинуть одну ногу через леер, как его схватили за плечи сильные руки и оттащили назад. Он бился в их хватке, не обращая внимания на громкие слова у самых ушей, но рук стало больше, его держали за шею и грудь, и куда-то волокли. Ему же так часто позволялось покончить со всем быстрее, так почему не сейчас? Когда-то люди смотрели сквозь него пустыми глазами, если он спрашивал о том, собираются ли они убить его. А потом у них появились имена, но они отказывались называть по имени его. Они отвечали ему на оскорбления, они помнили, что он говорил, они били в ответ и рассказывали истории из своих жизней.       Иногда они владели стендами.       Доппио смотрел на него, хмуря брови и сжимая губы, словно ему было больно.       Дико брыкаясь, Дьяволо не заметил, как очутился в освещенной белым светом небольшой комнате, пахнущей лекарствами. Спустя секунду его уже вжимали лицом в жесткий матрас. Он ощутил укол чуть ниже поясницы, и тело тут же потяжелело, быстро становясь бесполезным. Чужие руки исчезли. Волны поднялись выше бортов корабля, проникли в комнату и обняли Дьяволо, покачивая, как ребенка. Теплые, невесомые. Он провалился сквозь них, почти как утонул.       Он проснулся, когда голову пронзил звенящий сигнал тревоги. Открыть глаза вышло лишь со второго раза, собрать мысли воедино — с четвертого. Дьяволо попытался встать и тут же упал обратно на койку — от слабости, и от того, что ремни привязывали его запястья к кровати. Дьяволо заскрежетал зубами.       Кто бы это ни сделал, он, очевидно, не старался по-настоящему задержать его. Дьяволо связывали и приковывали множество раз во время пыток, длящихся днями. Они всегда делали это так, чтобы он не смог выбраться, они затыкали ему рот, чтобы он не откусил язык. Сейчас же Дьяволо мог легко расположить кисть так, чтобы сломать себе большой палец. Он простонал сквозь сжатые зубы, жмурясь, когда треснула кость. Вырвал руку из ремня и быстро освободил вторую, а затем и ноги. Вскочил, тут же падая.       Корабль кренился влево, вода заливала палубу. Пробоина? Не важно. Дьяволо увидел поврежденную сдувающуюся лодку за бортом. Траулер тонул в ледяной воде и в человеческих криках и молитвах. Холод медленно добирался до костей: вся одежда вымокла. Но почему тут так холодно? Он помнил и дождь, и слегка припекающее солнце, но теперь с неба валил колючий снег.       Дьяволо сел посреди скользкой палубы и принялся ждать. Быть может, если не шевелиться, получится быстрее замерзнуть до смерти. Его уже трясло, зуб на зуб не попадал. Холод заставлял сжиматься и дрожать, словно от боли. Дьяволо полностью очутился в воде совсем скоро, над поверхностью виднелась лишь мачта траулера. Волны уносили его прочь от корабля. Озноб медленно сходил на нет, становилось теплее, но он знал, что его губы давно посинели, а о существовании рук и ног напоминало лишь слабое покалывание. Он почти засыпал, когда его тело стало таким тяжелым, что море схватило его и принялось затягивать в черноту.       Он вдохнул, и жгучая тяжесть наполнила легкие, выдергивая из оцепенения. Грудь изнутри рвали тысячи острых когтей, она горела от боли. Мучение, казалось, длилось вечность.       А затем все закончилось. Стало так спокойно, будто все прекратилось навсегда, и осталась одна лишь темнота.       Дьяволо открыл глаза и уставился в черноту перед собой. Его тело ничего не весило, парящее в плотной пустоте. Ни звука, ни цвета. Он ничего не чувствовал. Рот раскрылся в крике, но голосовые связки будто отмерли. Все, что ощущал Дьяволо, это тяжесть в груди, словно легкие наполнял застывший бетон.       Он не дышал.       Дьяволо падал на дно. Впрочем, есть ли под ним вообще дно? Быть может он падал в космос без конца и края.       Неожиданно, заставив отяжелевший разум вздрогнуть, его схватили за шкирку — крепко, как орел хватает зайца перед тем, как унести в укромное гнездо и разорвать. Дьяволо тащили вверх, на свет, к теплу и жизни. Орлиная хватка принадлежала самому жестокому хищнику, над которым в пищевой цепи не стояло больше никого. Вода вырывалась из горла, стекала на грудь под звуки надрывного кашля, разрывавшего легкие. Бесконечная чернота несуществующего дна осталась далеко позади. Дьяволо видел небо — золотисто-голубое, отливающее розовым. Нежное, мягкое и бархатистое, будто спелый персик. Ноги волочились по песку, все еще скрытые под теплой водой. Мелководье. Море перед ним, хотя море ли, казалось прозрачным и мелким до самого горизонта. Куда делась та многокилометровая тяжелая глубина?       Его швырнули на берег. Как добычу, которую вот-вот разорвут когтями. А затем еще и еще, бесконечное число раз.       Дьяволо свернулся на мягком влажном песке, выкашливая остатки воды.       — Ты снова умолял. О чем?       Угловатая фигура Gold Experience Requiem немедленно заставила его сжаться и отползать назад, пока позвоночник не ударился о камень. G.E.R. не сделал ни шага, но расстояние между ними не изменилось.       — Я не знаю, — он не поднимал глаз, взгляд G.E.R. сжигал его, как солнечный луч, усиленный увеличительным стеклом в руках ребенка, сжигающего муравья.       Он ни о чем не просил. Не его. Но может это случилось тысячи смертей назад? Тогда неудивительно, что он ничего не помнил.       — О чем?       — Что тебе нужно от меня? — закричал Дьяволо, болезненная пульсация в груди не проходила.       — Ты лежал, как сейчас, но на полу и умолял. Я пришел.       У стенда были человеческие зубы, но росли они в два ряда, как у акулы.       Дьяволо вспомнил. Он думал о пыльной улице на Сардинии, о доме священника, пахнущем старым деревом, о свежем печенье с… лимоном, боже, лимоном, купленное у… кого? И запах ладана и пыли. Такие теплые объемные картинки. Они вцепились в плечи, но от хватки совсем не было больно. Но их тонкие пальцы таяли и исчезали, будто сосульки толщиной с мизинец. Дьяволо коснулся их рукой, будто касался ладони, что недавно тянулась к нему.       Доппио пришел к нему и спросил, как он себя чувствует. Доппио хотел дотронуться до него. Почему Дьяволо убежал? Нужно было дать до себя дотронуться.       — Сколько… времени прошло? — голос скрипел как несмазанная калитка. Он помнил, помнил только что, но хватка на плечах исчезла, и смысл заданного вопроса потерялся в космической темноте моря.       Что он хотел узнать?       — Я уже говорил тебе. Я всегда отвечаю, когда ты умоляешь, рано или поздно.       Как Бог в мечтах самых наивных верующих.       — Перестань упрямиться, мушка. Ты ведь хочешь достичь хотя бы одной истины. А она так близко, что даже ты доползешь.       Золотистый песок простирался до самого горизонта. Как же красиво.       — Времени не существует. Время означает старение, деградацию, смерть. Время делает все только хуже, и я уничтожил его, чтобы родилось истинное бессмертие, — G.E.R. стал ближе, от него тянуло жаром, как от раскаленных углей. — Этот мир абсолютно идеален.       Бессмертие. Он жил, проходя через смерть снова и снова, и возвращаясь каждый раз невредимым. Это бессмертие. И бессмертие никогда не кончится. Что-то толкнуло его изнутри так сильно, что почти сломало ребра. Он выпалил:       — Но… года… Должны были пройти года… или десятилетия. Это не может…       Длиться вечно.       Он всхлипнул. Этого не могло быть.       Когда Дьяволо вспоминал свою жизнь до цикла, она казалась такой нереальной.       G.E.R. наклонился близко к нему, пасть раскрылась прямо над ухом.       — Ты страдаешь, пытаясь поверить в несуществующее, страдаешь от того, что твой разум сопротивляется твоей собственной лжи. Это мазохизм, мушка. Если бы ты не был здесь всегда, то существовал бы момент первой смерти, момент, когда ты оказался здесь. Но его нет.       «Его нет», — понял Дьяволо.       Он помнил ранний вечер. Колизей. Там был человек со светлыми волосами и c глазами, похожими на глаза G.E.R., но Дьяволо не знал или же не помнил его имени, и даже его лицо давно стерлось. Только глаза. Но, быть может, и они — лишь фантазия. Он не мог точно восстановить последовательность всего, что происходило с ним в жизни. Он ведь умирал и до встречи с тем человеком. Пляж, лезвия в горле. Мужчина с черными глазами.       И даже когда он вспоминал Сардинию, голос глубоко внутри говорил ему:       «Ты же просто все это выдумал».       Мрачную сказку о Дьяволе, преследующем маленького мальчика.       — Ты всегда был здесь, — голос G.E.R. походил на скрежет механизмов.       Тупые человеческие зубы внезапно оказались острыми, словно у акулы, и разорвали его горло в клочья прежде, чем Дьяволо успел закричать.