Иммунитет
7 января 2024 г. в 09:46
Как он может быть Пугалом — повелителем чужих страхов, если он даже свои страхи не победил?
Он смотрит на шприц с зеленой жидкостью и не может решиться. Он уже видел последствия применения его творения. Тот, последний, выцарапал себе глаза, чтобы не видеть окружение. Но подопытного это не спасло — сердце не выдержало. Но Джонатан знает, что другого выхода нет. В глубине души он по-прежнему запуганный всеми ребенок, наивно претендующий на что-то большее, чем роль изгоя. Ребенку никогда не стать повелителем страха.
Вчера ему приснился его частый сон. Прабабушка протягивала к нему руки и улыбалась как-то особенно ласково — так улыбалась она только перед самыми жестокими наказаниями. Он попятился назад, а она манила его. Огляделся по сторонам — нет ничего, лишь чернильная темнота вокруг. Он посмотрел опять на нее. Та теряла терпение. Улыбка становилась все слаще и слаще — как только рот не разорвался. Нельзя было заставлять ее ждать. Иначе наказание будет хуже.
— Джонатан, — сладко протянула прабабушка, — подойди.
Он стоял, оцепеневший от страха, не в силах сопротивляться. Наконец он вспомнил, кто он. Он взрослый человек. Не ребенок. А она мертва. Он тихо покачал головой.
— Нет, значит? — с легким удивлением произнесла она. — Так ты не идешь?
Он покачал головой еще раз, принимая неизбежное. Приступ храбрости ушел.
— Хорошо... Хорошо, если ты не хочешь видеть меня, может повидаешь своих друзей? Ты же по ним соскучился? — внезапно, перейдя на крик, завопила прабабушка. Она взмахнула рукой по направлению к нему. Тотчас из-за ее спины вылетела стая ворон. Они каркали, смотря на него злыми глазами. Вот-вот они долетят до него и... И на этом месте он всегда просыпался, взмокший от страха.
Эти мысли только подстегнули его. Вот еще одна причина вколоть себе токсин: чтобы не мучиться почти каждую ночь. Он решительно закатал рукав и воткнул шприц в руку, внимательно наблюдая за убыванием химиката. Доза немаленькая, но не смертельная. Хватит для приобретения иммунитета.
Джонатан отложил шприц в сторону. Встал. Проверил зрение и рефлексы — все было в норме. Странно. У прочих подопытных эффекты начинались сразу же. Впрочем, токсин — слишком индивидуальная вещь, чтобы можно было предсказать последствия. Может он вколол неполную дозу? Но нет, шприц был пуст.
Может на улицу сходить? Он неделю точно не выходил на свежий воздух. Подумал — и сам удивился. С каких пор он стал любителем прогулок? Но ноги сами несли его. Вот он натягивает куртку, старается завязать волосы. Выходит на улицу, сразу же прячет глаза в пол, по привычке стараясь замаскировать красный их цвет.
Как-то сразу он забыл про все: про шприц, так и оставшийся валяться на грязном столе, про странные, все никак не наступившие, эффекты, про свои кошмары. Дышалось легко и приятно. Теплый ветер трепал волосы. Заброшенный дом, в котором он сейчас жил, стоял на окраине города. Поэтому он мог гулять спокойно, не опасаясь чужого внимания.
Дорога закончилась развилкой, правым и левым путем. Правый путь был широк и гладок — выходил в город. Левый же путь можно было назвать скорее тропинкой, ведущей неизвестно куда. Джонатан никогда не ходил по нему раньше. Однако справа, на обочине, сидела ворона. Джонатан посмотрел на оба пути, ступил направо, потом резко содрогнулся и пошел налево.
Он обернулся посмотреть на ворону. Та увлеченно клевала что-то, похожее на... окровавленный кусок ткани? Да нет, показалось. Наверняка это просто старая тряпка красного цвета. Он мотнул головой, прежнее спокойствие восстановилось.
Внезапно к нему подошла женщина, держащая в руке плакат. В голове промелькнула тревожная мысль и тут же исчезла, затертая общим чувством эйфории.
— Здравствуйте, скажите пожалуйста, вы не видели этого мальчика?
Он мельком бросил взгляд на листовку и замер: это был он сам, только в детстве. Да, он. Красные глаза, черные отросшие волосы (прабабушка не желала тратить деньги на парикмахера, а сама прикасаться к нему лишний раз не хотела). Затравленный взгляд.
— Откуда вы это достали?
— «Вы»? Ну же, не стесняйся. Ты чудесно меня знаешь.
— Нет, я вас не знаю, но...
Взгляд упал на лицо женщины. Та не соврала: Джонатан ее знал.
— Ты?! — обессиленно выдохнул он.
— Да, я. Узнал наконец-то? Прабабушка не все мозги из тебя выбила? — протянула женщина. Ее лицо начало медленно искривляться в ухмылке.
Это была его мать, Карен Кини. Такой, как он её запомнил на семейных портретах. Наверняка сейчас она должна быть старше, но видел он её лишь молодой.
Прабабушка Кини, как бы ни ненавидела свою внучку, оставила её фотографии. Временами она показывала ему их, рассказывая, как «семена зла и блуда могут таиться в любом теле».
Он попятился назад, начиная осознавать, что что-то не так. Медленно тропинка начала преображаться. Трава стала более сухой и жесткой, вместо лугов появилось кукурузное поле, в котором гордо торчало пугало в черной, разорванной робе. Конец тропинки венчало старое здание с прохудившейся крышей. Птичник. Или, как её называла прабабушка, часовня.
Растения по краям начали резко расти и сплетаться, закрывая солнце и не давая уйти. Единственное, что ему оставалось — пятиться назад под злорадным взглядом своей матери.
Он уперся спиной в деревянную дверь. Бежать было некуда. Растения окончательно закрыли небо, осталась лишь чернильная темнота. Мать стояла с ехидной ухмылкой, отрезая все пути к отступлению. Единственным выходом было зайти в дверь.
— Ну что же ты, Пугало? Не мнись у двери. Заходи. Тебя там твои друзья ждут.
Он прижался к двери. Как он помнил — а он хорошо помнил каждое наказание — дверь открывается наружу, а не вовнутрь. То есть, если он не даст ее открыть, встречи с воронами можно будет избежать...
Его лихорадочные размышления прервал скрип двери. Послушная его матери, она открылась вовнутрь вопреки всём законам логики. Лишенный опоры, Джонатан упал на земляной пол. Дверь захлопнулась, оставив его одного.
Раздалось одинокое карканье. Он знал, что это предвещает. Поэтому даже, не пытаясь сопротивляться, сжался в комочек. Карканье становилось всё громче, оно раздирало уши.
Джонатан поднял голову и увидел пикирующих на него ворон. Словно гнев Божий, они обрушились на него и рвали, и кусали, и покрыли его кожу царапинами и шрамами.
Он не знал, сколько времени пролежал на полу, молясь Богу, чтобы тот отозвал своих слуг. Внезапно карканье прекратилось, а их когти перестали терзать его. Подняв голову, он увидел не дырявую крышу часовни, и не ночное небо, а серый потолок заброшенного дома.
Он попытался встать, но ноги подкосились, и он решил пока посидеть и оперся спиной на сырую стену. Он моргнул пару раз, стараясь сбросить видения, как дурной сон. Но одна картина стояла у него перед глазами.
Пугало в кукурузном поле. Пугало в черной, разорванной робе. Пугало в высокой, такой же черной шляпе. Эту шляпу, как он смутно помнил, прабабушка называла сатанинской, и злобно шипела на детей, которые в таких же шляпах приходили просить конфеты на Хэллоуин. Хэллоуин. Прабабушка никогда его туда не пускала.
Но, может, настало время ее ослушаться и сшить себе костюм?