***
Хотя Накахара не начинал тренировки с Коё около двух месяцев, семя отвращения уже было посеяно. Каждый раз, когда Дазай входил в КМ, он ожидал, что этот ужасный оранжевый цвет вновь атакует его. И это становилось хуже. Он также начал видеть его всюду, куда бы ни пошел. Даже во снах. Он просыпается весь в поту из-за снов с этим псом. Его призрак следует за Дазаем в другие страны — он навещает родителей в Бангкоке, проводя половину времени там, пытаясь убежать от преследующего демона. Облегчение находится лишь в исследованиях, которые он проводит каждый божий вечер. Он изучает страницу Википедии о Накахаре. Запоминает его данные с сайта Международного союза фигуристов — день рождения: 29.04.1997; рост: 155 см; хобби: слушает музыку и проводит время с друзьями. Он также пересматривает видео на YouTube с предыдущими прокатами Накахары столько раз, что уже может сам начать тренировать этого сопляка. Знание — сила. Чем больше Дазай знает о нём, тем проще будет победить. Он закладывает основу для кончины Накахары. У него есть аккаунт в Инстаграме, куда он постит фотографии с соревнований, свои прокаты, и, конечно же, людей из своей жизни. Дазай замечает девочку с розовыми волосами, которую несколько раз видел на национальных. Он почти уверен, что это Юан, сестра Накахары. Поскольку тот так охотно делится своей жизнью, Дазай решит показать, что следует за этим решением. Используя четыре фейковых аккаунта — Chugly99, DumbChuuya, NakaharaSucks и ChewbaccaNakahara — он оставляет хейт-комментарии, продуманные до мелочей, с целью сломить мальчика ещё до его приезда в Йокогаму. К сожалению, Накахара никогда не реагирует. Дазай надеется, что он просто очень занят рыданиями. И поскольку Дазай действительно скрупулёзен, он составляет фальшивый школьный отчёт и отправляет его на почту Коё, надеясь, что, увидев ужасные баллы и еще более ужасную оценку поведения, она бросит своего нового ученика. Судя по неприятному голосовому от Мори днём позже, его задумка оказывается провальной. Неважно. Он все равно найдёт способ избавиться от Накахары после приезда того. Недели ожидания сливаются в монотонную кучу серых оттенков; он просыпается, запихивает еду в горло, потягивается, едет в КМ, тренируется, отключается, снова тренируется, разбирается со школьными делами, снова тренируется, ест, пытается смотивировать Накахару уйти от Коё, пытается заснуть и терпит неудачу. Эта рутина настолько скучная, что иногда он ловит себя на том, что ждёт момента, когда нога Накахары ступит в Йокогаму, хотя бы чтобы развлечь Дазая, прежде чем исчезнуть, как и все остальные.***
Иногда, когда Дазай не может уснуть, как бы сильно он ни пытался, он одевается и направляется в КМ, который находится в пятнадцати минутах от апартаментов Мори. Тишина, царящая на катке, намного терпимее той, что засела в его голове, поэтому он либо дремлет на трибунах, либо оттачивает своё катание. Это сильно легче — не ощущать испытующий взгляд тренера, который оценивает каждый его вздох и шаг, — что почти граничит с весельем. Будучи Дазаем Осаму, звёздным учеником бывшего золотого медалиста Олимпийских игр, который также являлся частью семьи-спонсора строительства Ледово-Спортивного комплекса в восьмидесятых, он имел некоторые привилегии, например, разрешение на посещение катка в любое время. И он очень ценит эти привилегии, потому что он единственный конкурентоспособный фигурист, которого они имели. И когда он покидает раздевалку и обнаруживает, что на льду есть кто-то ещё, он не только удивлён, но и по понятным причинам взбешён. А затем, ожидаемо, становится ещё хуже. Потому что названный гость — это не кто иной, как Накахара Чуя. Что-то ужасное, смесь шока и беспомощности, поселяется в Дазае. Это его личное время. Для Накахары не было достаточным вторгнуться в его город и на его каток. Нет, ему также захотелось забрать этот драгоценный кусок свободы. Он почти выкидывает коньки в сторону, прежде чем выйти на лёд. — Ты, — воклицает Дазай и возмущённо выдыхает, когда дерзкая псина игнорирует его. — Ты. Привет! Эй, я с тобой разговариваю! Накахара оборачивается лишь когда Дазай вынуждает его. Его широко раскрытые круглые глаза открываются ещё больше, когда он моргает в ответ, как немая рыба. — Тебе нельзя здесь находиться. Накахара качает головой, словно глупая дворняжка, прежде чем поднять руку и… достать наушники из ушей. — Что? — Тебе нельзя быть здесь, — повторяет Дазай. — Каток закрыт уже около часа. — Но ты здесь, — указывает Накахара. — Да, и я Дазай Осаму. Конечно, мне можно здесь находиться, — этого должно быть достаточно, чтобы объяснить разящее различие между ними. Вопреки, Чуя только сильнее хмурится. Раздражение Дазая также растёт. — Мори Огай — мой тренер. Он фактически владеет этим местом. Ни о чём не говорит? — О, — говорит Накахара. Затем он пожимает плечами. Просто пожимает плечами! — Но ты же не против, да? — Я против. — А? — Я пришёл, чтобы тренироваться в одиночестве, — Дазай насмешливо указывает на него. — Не рядом с грубым любителем, у которого нет чувства ритма или элементарного изящества. В итоге лицо Чуи застывает и наливается кровью. Наконец-то реакция, которая является чем-то большим, чем просто пренебрежение и показное кривляние. — Эй, в чём твоя чёртова проблема? Каток достаточно большой для нас двоих. — Так и есть, учитывая, какой ты крошечный— — Заткнись, ни слова больше! — Или что? — Дазай бросает ему вызов, старательно наблюдая за ним сверху вниз, а затем катается задом наперёд вокруг него, объезжая с пустой улыбкой. — Поколотишь меня? Да, катаешься ты соответственно своему поведению. Сплошная агрессия и чрезмерное упорство, но никакой грации. Это выводит Чую из себя, но, к ужасу Дазая, напряжение исчезает с его лица и оставляет лишь сухое раздражение, когда он смотрит в ответ на Дазая. — Не думаешь, что ты староват для дедовщины? — А ты не слишком мал, чтобы знать такие слова? — Чего? Мне, блять, пятнадцать лет! Уголки рта Дазая опускаются из-за напоминания о том, что Чуя старше него. — Ну, ты выглядишь как десятилетка, — всё равно говорит он. — А ты ведёшь себя, будто тебе девять, — Чуя стреляет в ответ, находясь где-то позади. — Зато мои прокаты лучше, чем у восьмилеток. — Ты! — Чуя издаёт оскорблённый шум. — Я бы предпочёл кататься как восьмилетка, чем иметь характер как у протухшей скумбрии! — Протухшая скумбрия? — Дазай поворачивается только чтобы поднять брови. — От тебя воняет точно так же, — бормочет Чуя, закатывая глаза, когда любопытство Дазая только усиливается. — Заткнись! И оставь меня в покое. Я собираюсь тренироваться. Дазай не видел его вчера, а это значит, что сегодня его первая тренировка с Коё. Чуя здесь, тренируется, потому что он нервничает. Дазай не испытывает к нему ни жалости, ни сопереживания, хотя, пусть неохотно, но проявляет понимание. Мори заставляет его посещать один трёхмесячный курс балета под руководством Коё раз в год, и Дазай уже боится, что скоро ему вновь придётся сделать это. Коё не просто учит своих подопечных, она ломает их, как только те попадают в её руки, и превращает их в идеальных прима-балерин на льду, проецируя её собственную горько-сладкую карьеру фигуристки. Коё лидировала на соревнованиях среди юниорок, завоёвывала золото за золотом, но ушла на пенсию сразу же, в день, когда ей исполнилось восемнадцать. Вскоре против её бывшего тренера были выдвинуты обвинения — жестокое обращения и издевательства. И, по всей видимости, в отличие от него, Коё рвет людей на части только с их согласия. Новые ученики рвутся к ней толпами, потому что она столь же безжалостна, сколько успешна. Но до сих пор она тренировала только девочек. До сих пор. Таких же яростных, как Чуя. Дазай не может не задаваться вопросом, что привело к этим изменениям. Это просто попытка сломать Чую, или же дело в его потенциале? Он подозревает, что первое. Коё искренне увлечена спортом, но ещё больше она увлечена поиском пределов возможностей людей и попытками преодолеть их. Он наблюдает за жалкими попытками Чуи приземлить четверной сальхов в течение нескольких минут. Несмотря на вопиющее отсутствие опыта, он также не чувствует никакого страха — он прыгает, словно не имеет права останавливаться независимо от того, сколько раз он падает. — Ты же новая игрушка Коё, а? — произносит Дазай, устав от количества падений. — Что? — Чуя протирает лоб тыльной стороной ладони. — Что, что. Твоя голова что, сломалась из-за всех этих падений? — Разве ты не говорил, что пришёл практиковаться? Иди и займись этим вместо унижения меня. — Жду не дождусь, пока Коё сломает тебя, — Дазай намеренно прокатывается рядом, когда говорит. Голова Чуи раздражённо дёргается. Зубы оскаливаются. — Ставлю где-то на месяц, — он продолжает с провокационной улыбкой и осторожно уклоняется от руки, которая замахивается на него. — Может, даже два, если ты удачливый. — Удача бесполезна. — О? — У меня есть я. Этого достаточно, — Чуя вскидывает подбородок и горделиво указывает на себя. — Великие слова от маленького человека, — Дазай не может удержаться от смеха. — Завались. Ты не очень-то, блять, высокий. — Выше тебя. — Насколько? На размер блядского большого пальца? — Мне любопытно: тебе обязательно говорить слово «блять» в каждом предложении или это просто заставляет тебя чувствовать себя старше? — У тебя какие-то проблемы с этим? — Ага. — Хорошо, пошёл ты нахуй, блять, и будь так блядски любопытен в любом другом блядском месте! «Какой незрелый ответ от незрелого маленького мальчика», — думает Дазай, увеличивая скорость, чтобы взмыть в воздух и сделать то, что Чуя безнадёжно пытался сделать последние десять минут: четыре идеальных оборота четверного Сальхова. Он приземляется грациозно. Не как дикая дворняжка. И он знает наверняка, что Чуя видит удовлетворение в его улыбке. Но когда он оборачивается, чтобы ещё немного позлорадствовать, на лице Чуи нет выражения униженного пса. Нет, он выглядит ошеломлённым. Он, по всей видимости, даже не осознает, что его рот приоткрыт, что придаёт ему чрезвычайно глупый и чрезвычайно… выбивающий из колеи вид, пока он не приходит в себя и яростно не хмурит брови. — Ой… Что-то странное и тревожное происходит в желудке Дазая; его органы дрожат, будто он всё ещё находится в воздухе, хотя оба лезвия касаются льда. — Завидуешь? — Да, — отвечает Чуя, и Дазай почти падает от удивления, но успевает вовремя удержаться. — Я, блять, завидую. Как ты сделал это так легко?! — Ты хочешь услышать подробную инструкцию по Сальхову? — Я знаю как его делать! — Правда? Подумать бы не мог. — Отъебись, — огрызается Чуя, но произносит это, будто ночной кошмар. — И научи меня. Дазай спотыкается в резком торможении. По крайней мере, они находятся так далеко друг от друга, что Чуя не должен был заметить эту паузу. — Чего? — Я сказал— — Я слышал. — Ну и?! Глубоко вздохнув, Дазай возвращает себе самообладание. Затем он подъезжает к Чуе, в то время как его лицо становится всё напряженнее, чем ближе подкатывается Дазай. — Ты хочешь, чтобы я научил тебя? — Это я и сказал. — Класс, — вздыхает Дазай. — Ты реально как собака. — А?! — голова Чуи откидывается назад. — Что? Владельцы собак учат своих псов трюкам. — Я не— это не трюк! — Разве? Я думаю, что да. — Блять, нет! — Так ты не хочешь, чтобы я научил тебя? — Хочу! Просто… — зубы Чуи сжались в попытке сказать. — Ты реально меня бесишь. Видимо, он очень парится по поводу фигурного катания, раз смог забыть о своей гордости и попросить Дазая о помощи. Действительно любопытно. — Очень жаль, — пожимает плечами Дазай. — Но это моё условие. Будь моим псом, а я научу тебя. Ну, то есть, если я скажу, что у меня чешется нога, то ты должен почесать её. Если я скажу, что хочу поесть собы, то ты пойдёшь и заставишь владельца магазина с собой приготовить мне. Если я скажу, что хочу посмотреть какую-нибудь пьесу, то ты выйдешь на сцену и начнешь играть. Такая вот работа. — Ты больной на всю голову, если думаешь, что я когда-либо согласился бы на это дерьмо! Нет! Никогда! — глаза Чуи были готовы выпасть из век, когда он слушал это. — М-м, твой выбор. Получай удовольствие от сидения на заднице, которая будет в синяках из-за твоей некомпетентности! — с этими словами он скользит назад по льду, одаривая Чую злобной ухмылкой. — Ты—! Дазай слишком поздно осознаёт, что он, по сути, делает ему одолжение. Коё не будет довольна, если Чуя будет выполнять какие-либо квады. Нет, она предпочтёт начать с базы, заставляя учить Чую каждый шаг, вращение и прыжок с нуля, пока не избавиться от каждой его вредной привычки, как её послушная кукла. Дазай знает это, и всё равно, по каким-то причинам, не берётся учить его, хотя мог бы. Хотя должен был. Чуя — его соревнование, и, в конце концов, любое соревнование должно быть выиграно.***
Чуя продержался дольше двух месяцев. Каждый день он появляется на катке с прежней непоколебимой уверенностью, которая охватила его в первый день. Он приходит, даже если выглядит, будто вот-вот упадёт в обморок от усталости. Даже когда его безжизненно-стеклянные глаза краснеют. Даже когда его движения — видимо, он весь в синяках, — напоминают движения одеревеневшей куклы. Даже когда Дазай заходит в раздевалку и видит его сидящим на скамейке с закрытым руками лицом. — Ты плачешь? Чуя вскакивает и яростно хмурится. — А? Нет. Не плачу. — Хм, — Дазай направляется к своему шкафчику с озорной улыбкой. — Пытаешься одурачить меня. — Я, блять, не плачу. Просто… — Просто что? — Дазай, заинтересованный, замирает. — Ничего, — Чуя заканчивает перед тем как скамья скрипит, и, чуть позже, дверь хлопает. День за днём Дазай наблюдает, как Коё ломает Чую на осколки и склеивает обратно — по своему идеальному образцу и подобию. Когда Чуя сутулится, она втыкает палец ему в спину, пока он не выпрямляется. Когда Чуя выбирает десерт в кафетерии, он демонстративно утыкает взгляд в меню для спортсменов. Когда Чуя морщится во время растяжки, она толкает его ещё ниже. Когда Чуя говорит «блять», она добавляет десять минут на беговой дорожке, пока он, в конце концов, не перестаёт ругаться в её присутствии. Это стоимость атлетической безупречности: жертвуешь не только самим собой, но и всеми своими правами. Всю жизнь Дазай наблюдал, как другие фигуристы отдают свои тела, время и личности своим тренерам и превращаются в тени. Дазай и сам долгое время не принадлежал себе. Это бесконечный, предсказуемый цикл, настолько, что становится скучно. Может, именно это и отличает Чую от остальных. Он подчиняется Коё с бездумной преданностью, как собака подчиняется хозяину. Тем не менее, каждый божий день, как только Дазай заканчивает последнюю тренировку с Мори и освобождает лёд, Чуя в одиночестве выходит на каток и отрабатывает четверные — Коё сказала ему забыть о них, пока он не освоит все тройные прыжки. Глаза Дазая сужаются, когда он видит, как Чуя раз за разом отбивает свой зад, морщась, но вставая для очередной попытки. Дазай не может этого понять. Не может понять его. — Давай, — неожиданно говорит Мори со стороны. Он кивает в сторону катка, когда Дазай оборачивается на него. — Думаю, он оценит помощь и примет друга. — Друга? — Дазай фыркает. — Почему я должен дружить со своим соперником? — Потому что вам двоим есть чему научиться друг у друга. Дазай надеется, что его нахмуренного лица достаточно, чтобы выразить его скептицизм. Он сомневается. — Чему я могу научиться у слизняка? Безрассудному упрямству и идиотизму? — Как минимум, энтузиазму, — губы Мори изгибаются в издевательской улыбке. — Драйву. Целеустремлённости. Дазай здесь. Он приходит, даже когда не хочет. Разве это не в счёт? Но спорить с тренером — то же самое, что искать этот так называемый энтузиазм в отражении. — Мне это не нужно, — говорит он, дёргая за манжеты перчатки, но так и не снимая их. — Тогда посмотри на это так: ты можешь держать своего соперника рядом, что даст тебе понимание его слабых мест и недостатков. Взгляд Дазая скользит обратно к Чуе. Если он настаивает на изучении элементов, из-за которых Коё будет наказывать его сильнее, то почему бы не помочь ему? Почему бы не стать его другом и не направить к провалу? Это будет так легко. Он не даёт Мори ответа. Он не покидает трибун. Мори никогда не были нужны слова, чтобы верно истолковать его молчание, поэтому он исчезает в коридоре, напомнив о завтрашней тренировке, и внезапно Дазай остаётся один. Нет, не совсем один. Чуя всё ещё здесь, пытается приземлить этот тупой прыжок снова и снова, как младенец без сосредоточения на чём-то. Дазай не может сказать, как долго он просидел там, изучая, пытаясь и проваливая попытки понять, пока не встаёт со скамейки, толкает ограждение и выходит на лёд. Чуя снова стоит на четвереньках и не поднимает головы, пока лезвия коньков Дазая не останавливаются в опасной близости от его пальцев. — Я не собираюсь быть твоей блядской собакой. — Я принимаю и другие способы оплаты, — Дазай скрещивает руки на груди. Позволяет тишине на мгновение заполнить каток. — Какие другие? — Чуя снова встаёт на ноги, сузив глаза. — Вопросы, — решает Дазай. — Я что-то у тебя спрашиваю, а ты отвечаешь. Честно, конечно. Не пытайся лгать. Я смогу опознать ложь. — Что это, блять, за вид сделки? — Это «нет»? Выражение лица Чуи дает понять, что он напрягается… и затем расслабляется. Вздыхая, он взмахивает рукой в сторону Дазая. — Ладно. Спрашивай. — Почему ты так хочешь выучить этот прыжок, если знаешь, что Коё не одобряет это? — Потому что я хочу, — отвечает Чуя так сухо, что Дазай чувствует себя тупым, хотя всё должно было быть наоборот. Эта причина не имеет никакого смысла! — Но почему? — Не знаю. Просто. — Он сказал «просто», — пародирует раздраженный Дазай. — Но Коё сказала тебе не пытаться. — И? — голова Чуи поворачивается в сторону. — И она твой тренер, а ты выполняешь буквально всё остальное, что она говорит. — Ага, и в большинстве случаев она права. Но, типа, это не значит, что она знает всё, — Чуя закатывает глаза, будто говорит самые очевидные в мире вещи. — Она считает, что мне нужно медленно изучать шаг за шагом, но я уже освоил бóльшую часть. Теперь мне просто нужно практиковаться. Помимо прочего, это весело. Дазай пристально смотрит на него, ожидая более разумного объяснения, но так и не получает его, из-за чего у него чешутся подушечки пальцев. — И это всё? — Это всё, — подтверждает Чуя. Что не имеет никакого смысла. Дазай не может понять, как бы сильно ни пытался. Он заставляет его обычно спящие мысли стараться понять, наполняет их бурлящей энергией. Жизнь так скучна без каких-либо тайн. — То есть ты хочешь сказать, что Коё так и не сломала тебя. — Ты все ещё об этом дерьме? Нет, ты, идиот. Коё, блять, не ломает меня. Она чертовски гениальна. Я здесь только три месяца, но как фигурист я уже намного лучше, чем был раньше. — Но ты плачешь после каждой тренировки, — указывает Дазай и оскаливается, когда голова Чуи откидывается назад. — Что?! — Окей, может я и не видел никаких слёз, но ты сидишь там, весь такой… уязвимый и хмурый. — Это… — засовывая руки в карманы своей толстовки, Чуя разворачивается и отъезжает на пару метров. — Это никак не связано с моими тренировками! Дазай, конечно, следует за ним. — А с чем связано? — Не твоё дело, макрель. — Мне не нравится это прозвище. — Мне не нравишься ты весь. — Я научу тебя четверному Сальхову, если ты расскажешь. Это предложение вынуждает Чую остановиться в центре катка, и, прищурившись, посмотреть в ответ. Дазай видит эту войну в нём — компетентность против нежелания делиться с Дазаем личными секретами. Это восхитительно. — Ладно, хорошо! — Чуя вздыхает, оскаливая зубы, будто он злиться на самого себя. — Дело в… Дазай, заинтригованный, подъезжает ещё ближе, чтобы не пропустить заветный ответ. Чуя делает сильный вдох, выпячивая грудь, прежде чем выдохнуть и сделать пренебрежительный взмах рукой. — В моих друзьях и семье, ладно? — Что с ними? — Мне пришлось оставить их позади, когда я переехал сюда. Каждого из них. И гонорары за тренерскую работу и хореографию тоже не из дешёвых, и это если не учитывать все чёртовы расходы на дорогу, которые приходится платить моим родителям, чтобы я мог кататься, — слова вылетают на одном дыхании и внезапно останавливаются, когда он делает паузу, чтобы вдохнуть, и, видимо, осознать, с кем разговаривает. Плотно поджав губы, он отворачивается от Дазая. — Просто много всего происходит, вот и всё. Вновь ответ Чуи оставляет Дазая озадаченным, а не успокоенным. — Ты уехал, чтобы продолжать карьеру в том, в чём ты хорош. Разве твои друзья и семья не должны быть рады за тебя? Что касается затрат на карьеру, то есть достаточно способов на финансирование, даже если семья не может позволить себе всё. Чуя слишком молод и неопытен, чтобы полагаться на спонсоров — хотя Дазай может утверждать, что через несколько лет они постучаться в его дверь, — но он может создать страницу для сбора средств. У него уже есть пять тысяч подписчиков в Инстаграме, и, наверняка, кто-то из них вложился бы. — Да, но… я всё равно оставил их. — И что? — Дазай наклоняет голову вбок. — И это отстой, ладно? Они приняли меня, а я… — Он останавливает себя потряхиванием головы, пытясь пойти на попятную, но Дазай уже обнаружил брешь, несмотря на то, что для него это не новость. Он провёл большое исследование жизни Чуи. Он знает, что Чуя провёл большую часть детства в приёмной семье, прежде чем его усыновили в возрасте семи лет. Это не что-то новое, но это объясняет откуда появилось беспочвенное чувство вины Чуи. — Это не важно — и я не хандрю! Почему ты вообще уделяешь мне столько времени, а? — Прыгни для меня, — что справедливо, Дазай может дать ему внимание, но не ответ. Вместо этого он выполнит свою часть сделки. — Что? — Сальхов. Мне нужно увидеть, что ты делаешь не так, чтобы исправить тебя. — Ты реально хочешь помочь мне? — Мы же договорились, нет? — Я не знаю, — довольно недоверчиво для сопляка, который недавно просил научить его, говорит Чуя. По крайней мере, его мозг всё ещё работает для того, чтобы не молчать. — Я не был уверен, что ты не лжёшь. — С началом у тебя всё в порядке, — переходит он к делу и набирает разгон, чтобы продемонстрировать часть, которую Чуя уже умеет делать: входит в выезд назад, используя внутреннее ребро, и выполняет четыре вращения в воздухе. Он приземляется на противоположном внешнем краю и сбавляет скорость. — Из того, что я видел, у тебя это плохо получается. Ты должен сопротивляться желанию спешить. Суть в контроле. Чуя не выглядит особенно счастливым от критики, но принимает её мрачным и покорным кивком. — Попробуй. Терпеливо, — Дазай указывает на него. — Терпение. Понимаю, — На лице Чуи ярко выражено сосредоточение, когда он отталкивается, проскакивает мимо и — глаза Дазая сужаются, — взлетает в воздух, напрягая тело во время одного, двух, трёх, четырёх вращений, а затем приземляется, но всё равно касается льда рукой — его лицо мгновенно омрачается в гримасе. Лицо Дазая подражает ему. Что-то всё равно не совсем верно, даже при том, что тайминг Чуи был идеален. — Ещё раз. Чуя делает круг перед поворотом, его тело плавно движется, словно вода, и в дыхании Дазая чувствуется предвкушение. Чуя…***
ЧЕТЫРЕ ГОДА СПУСТЯ, NHK TROPHY В ТОКИО …прыгает. Выполняет четыре вращения в воздухе. Приземляется на одну ногу без единого дрожания, его тело идеально контролируется, и трибуны разражаются смесью аплодисментов и оваций. Даже Дазай забывает как дышать, когда смотрит на шторм, который представляет собой Чуя на льду. Три года спустя Чуя всё ещё пылает такой отчаянной страстью, что Дазай закатил бы глаза, если бы только это не выглядело так пленительно. Чуя тоже это знает, размахивает кулаком в такт музыке, мчась по льду, чтобы набрать темп для тройного акселя. Не поддаваясь давлению, он взлетает, совершает три с половиной оборота в воздухе и приземляется с грацией, которая была в нём заложена, зарабатывая лишь больше аплодисментов и очков. Одетый в обтягивающие чёрные брюки, на талии переходящие в тёмно-красный, а на руках — в развевающийся белый шифон, он двигается в такт музыке, плавно входя в следующий прыжок, тройной флип, идеально выполняя его. Спустя всего две минуты от начала произвольной программы, Дазай уже уверен, что сегодня, чуть позже, Чуя поднимется на пьедестал. Это странно. Чуя — один из немногих фигуристов, знакомых Дазаю, которые лишь сильнее воодушевляются после неудач. Он занял четвёртую строчку по итогам вчерашней короткой программы, провалив двойной лутц — самый лёгкий прыжок в своей программе — и не выполнив несколько других элементов, но сейчас он здесь, исполняет комбинацию прыжков, словно он — сила природы, заряжающая воздух на катке своей безудержной решимостью. Дазай фыркает, когда Чуя падает на колени, казалось бы, из-за ничего, и хор удивлённых «ах!» эхом разносится по трибунам. Вероятно, он споткнулся о внешний слой льда. Такое уже случалось и раньше. Он сосредотачивается так сильно, что перестаёт обращать внимание на вещи вокруг. Чуе требуется на несколько секунд больше идеала, чтобы взять себя в руки, но как только он встаёт на лезвия, он бросается вперед с высоко поднятым подбородком и прежней концентрацией, выполняя тройной аксель с большим рвением, и приземляется с упорной точностью. Удар локтем в рёбра заставляет Дазая резко перевести взгляд в сторону, чтобы встретиться с хмурым взглядом Юан. Он поднимает бровь в ответ, безмолвно говоря: что я должен с этим сделать? Она пялится ещё пристальнее. Дазай закатывает глаза, а затем поворачивается обратно к катку, где Чуя начинает комбинированное вращение, меняя позиции несколько раз. Именно в этот момент музыка резко меняет тональность, переходя от медленной, нежной мелодии к эпическому крещендо, и побуждает публику аплодировать в такт. Поддаваясь безумию в атмосфере, Чуя вскидывает одну руку в воздух, после чего опускает её; он плывет по льду, будто мир существует только во время движения его лезвий. Для наркомана вроде него, вероятно, так оно и есть. Он подпрыгивает в воздух для финального прыжка и взлетает выше, чем когда-либо прежде. Он настоящий гигант, вопреки тому, что является одним из самых низких фигуристов старшей категории. Визуальная составляющая и чувства, возникающие при наблюдении за ним, остаются в сознании Дазая, даже когда Чуя переходит к комбинации вращений для грандиозного финала, выполняя их с завораживающей скоростью и талантом, после чего вступает в последний отрывок хореографии и принимает завершающую позу в центре катка. Одна его рука поднята вверх, а ноги скрещены. Трибуны вспыхивают истеричными аплодисментами, но шум едва достигает ушей Дазая. Единственное, что он чувствует — веселье, которое распаляет его тело, когда он говорит слова «ты отстой», и Чуя изо всех сил пытается не реагировать, хотя его глаза сужаются в ответ, а эмоции на лице меняются с каждым тяжёлым вздохом. Он отводит взгляд первым. Он всегда сначала отводит взгляд и позволяет нижней части тела расслабиться, пока он медленно проезжает по льду, наслаждаясь восхищением зрителей и пытаясь отдышаться. Он выглядит конкретно истощенным и физически, и морально. Хорошо. Ни один человек не должен иметь столько бесконечной, раздражающей энергии, как он. Дазай делает вид, что рассматривает свои ногти, когда Чуя преодолевает каток, чтобы свалиться в объятия Юан. — Ебать, ты был потрясающим, — восклицает Юан, и Дазай может слышать, что слёзы скапливаются в её глазах, что делает её звуки очень чувствительными. — Это было… вау. Просто вау. — Моя любимая часть — твоё падение. — Заткнись! — Чуя вырывается из рук Юан, чтобы указать пальцем на Дазая. — Это была одна незначительная ошибка! — М-м, думаю, сравнивая с твоей вчерашней катастрофой, это было правда незначительно. — Ой, пошёл ты нахуй, мелкий сучонок. — После тебя. Чуя щёлкает языком напротив зубов, прежде чем выражение его лица меняется, и он посылает ему дерзкую ухмылку. — Признай это. Я был хорош. Хорош — это слишком незначительное слово, чтобы описать выступление такого масштаба. Это, без сомнения, было его лучшим вплоть до сегодняшнего дня. Дазай не удивится, если оно будет названо моментом прорыва Чуи на Википедии. Но Дазай отказывается предоставить ему удовлетворение от своей правоты. — Ты был сносен. — Хорош. — Чуя морщится. — Сносен. — Хорош! — Чуя, — голос Коё быстро прерывает их разборки. Она бросает на него многозначительный взгляд, прежде чем он начинает проталкиваться сквозь скопления людей к выходу с катка, освобождая проход для неё. Бросив последний сердитый взгляд в сторону Дазая, Чуя возвращается на каток, машет рукой, выдавливает болезненно неловкую улыбку и подбирает несколько плюшевых игрушек для собак, которые бросили на лёд — вот, Дазай не единственный, кто считает его глупой дворнягой! Он занимает место на трибуне около Юан, когда экран сверху показывает Коё и Чую, который уже надел чёрно-белую спортивную ветровку, в зоне kiss and cry. — Надеюсь, он надрал задницу Стейнбеку, — говорит Юан об американском фигуристе, который на данный момент занимает второе место. Дазай хмыкает. Он тоже надеется. Это, по крайней мере, даст ему стимул, что так сложно найти в последнее время, приложить усилие. Чуя всё ещё нашёптывает что-то Коё, расчёсывая вспотевшую чёлку рукой, и когда объявляют результаты, он замолкает посреди своего монолога, комично широко раскрывая рот; трибуны вокруг взрываются громогласными хлопками и ликующими возгласами. — 173.99 очка! — кричит Юан, подскакивая на ноги и поднимая кулак в воздух. Игнорируя её, Дазай смотрит, как Чуя принимает объятие от Коё до того, как вновь оборачивается к камерам: он всё ещё выглядит изумлённым, будто не хвастался тем, как хорош был несколько моментов назад. Но это забавная вещь в Чуе. Верить в себя и заставлять других верить — разные вещи. Его итоговая оценка — 263.38 очка, что ставит его на второе место, сразу после Дазая. Ещё четыре человека должны выступить, но Дазай помнит результаты их вчерашних прокатов на короткой программе. Ни один из них не сможет ничего изменить. Сейчас, когда интересная часть подошла к концу, он встаёт на ноги, чтобы направиться к выходу, но репортёр прерывает его, тыча ему в лицо микрофоном и камерой. Обычно Дазай не возражает сыграть примадонну, которая слишком хороша для дачи интервью — если это не позволяет ему полить Чую грязью и настроить Мори против себя одновременно. — Что вы можете сказать о прокате Накахары? Дазай подносит палец ко рту, делая вид, что размышляет: — Я бы сказал, что он выступил неплохо. Что неудивительно, ведь он тренируется в одном месте со мной, учится у лучших и всё такое, — мужчина посмеивается, будучи не уверенным, шутит ли Дазай или говорит серьёзно. — И если титул Король Овец должен быть достижением для позднего цветка вроде него, то это также немного клишировано и старомодно, не думаете? Монархия — пережиток прошлого. — Вы имеете в виду, что скоро Накахара станет незначительным следом прошлого? — Я говорю, что это довольно нагло для него, добавлять столько прыжков в его рутину. Мы могли бы называть его нашей маленькой ракетой. — Думаете, что Накахара переоценивает свои возможности? — Я просто считаю, что количество не гарантирует качество. Может, если бы он не был изнурён всеми этими прыжками, он бы смог сбавить темп при необходимости и извлёк бы пользу из некоторой мягкости и утончённости. — Дазай, — а вот это Мори останавливает интервью рукой на его плече. Дазай извиняется, после чего одаривает своего тренера пустой ухмылкой. — Что, перебор? Я думал, ты хочешь соперничества. — Давай не будем прикидываться, будто ты болтал на камеру ради меня. — Ну, давай не будем. Мори игнорирует его провокацию насмешливым вздохом, позволяя тишине затянуться, пока он смотрит в сторону. — Чуя отлично справился. Дазай отслеживает его взгляд — он смотрит на конец трибун, где Чуя оживлённо разговаривает с одним из фигуристов, выступавших сегодня. Он здесь словно пламя для мотыльков — находит друзей и фанатов везде, где бы ни находился. — Он всегда справляется. — говорит Дазай с зевком и потягивается. Чуя далёк от идеала. Иногда он переоценивает свою выдержку, а иногда приземляется слишком жёстко, но он заставляет катание выглядеть как захватывающая битва между жизнью и смертью, и ему даже удаётся зажечь искру энтузиазма в Дазае — которая, как он думал, давно перегорела — это и делает его таким хорошим. Мори поворачивается к нему с кивком головы, что на самом деле не такой невинный жест, как кажется. — Не будешь спорить? Он хочет, чтобы Дазай возразил. Хочет, чтобы зависть Дазая выросла, чтобы он стал неравнодушен. В конце концов, именно ради этого он поощрил Коё взять Чую к себе годы назад, хотя раньше она тренировала только девушек. Он считает, что Дазай — необработанный алмаз, который можно отполировать только другим алмазом. — Я справился лучше, чем просто отлично, — сообщает ему Дазай. Легче подыграть, чем пытаться обличить свой настоящий ответ в слова. Правда намного сложнее, чем драгоценные камни и чувство соперничества. Правда в том, что никакой страх проиграть Чуе не вдохновил бы Дазая испытывать что-то к спорту, которому он отдал тело и душу, ведь это, в первую очередь, потребовало бы беспокойства. Он уже знает, каково это — быть бриллиантом. Что его вдохновляет, так это восторг от возможного проигрыша Чуи. На завершение мероприятия требуется час. Как и ожидалось, последние выступающие фигуристы не меняют ничего в итоговом рейтинге. Во время церемонии награждения Стейнбек получает бронзовую медаль, Чуя — серебряную, а Дазай — золотую. Он небрежно машет рукой и улыбается толпе, после чего поворачивается к Чуе и толкает его локтем в плечо. — Ты не устал вечно проигрывать мне? — Надеюсь, ты упадёшь с пьедестала и умрёшь, — говорит Чуя, не переставая ухмыляться в камеру. Дазай притворно ахает. — Что бы сказали твои фанаты, если бы услышали, какие мерзости слетают с твоих губ, когда никто не слышит? — Мои фанаты любят меня настолько, насколько я презираю твоих, — Чуя, в конце концов, посылает взгляд в направлении него, только чтобы состроить гримасу. — Что бы они сказали, если бы узнали, какой коварный сукин сын ты на самом деле? — Чуя звучит как обиженный неудачник. Вспышки камер не прекратятся в ближайшее время, поэтому Дазай возвращается к поведению в начале церемонии, чтобы в сеть не попало ещё одно видео с их ссорой — люди попытаются прочесть по губам. Это уже происходило, и интерпретации, предложенные фанатами с разных сторон, были настолько сумасшедшими, что им обоим пришлось доказывать, что они не планируют убийство или домогательство. — Тс, — он слышит, как бормочет Чуя. — Я не против быть на втором месте. — Ага. Это сказал бы любой человек на втором месте, чтобы сохранить лицо. — Ты ничего не понял, вонючая макрель, — глаза Дазая снова скользят в сторону, как раз в тот момент, когда Чуя перехватывает его взгляд и одаривает свирепой ухмылкой, а его глаза блестят. — Пытаться обойти тебя — вот, что делает это таким весёлым. Он возвращает внимание к прессе, будто он сказал обычное «как дела?» утром, но мысли Дазая остаются там, даже когда ощущает на лице улыбку в тысячу ватт, воспроизводя его слова снова и снова.***
Через час Дазай забираются на заднее сидение Toyota Corolla семьи Накахара. Чуя около него, сжат посередине, а Юан сидит с другой стороны. Они пропустили банкет, сделав выбор в пользу перекуса с родителями Чуи, которые, по непонятным Дазаю причинам, всегда настаивают на том, чтобы взять его с собой. В первый раз встретив их на соревнованиях, Дазай предположил, что они будут просто терпеть его. Взрослым он нравится вообще редко. Они уважают его спортивные достижения, но разочаровываются, как только он открывает рот. Вопреки этому, родители Чуи — ну, ладно, в основном его мама, — вели себя так, будто он одновременно святой, спасший их сына, и изголодавшийся по ласке сирота, которому необходимы пятиминутные объятия. Его отец был более сдержан, но не менее добр. — Я всё ещё не понимаю, зачем мы проделываем этот путь каждый раз, — угрюмо говорит Накахара Фуку, мать Чуи, сидящая спереди. — Ну и что, если кто-то вас увидит? Не дай бог, подростки в наши дни дружат? Чуя, чья нога дёргалась со скоростью тысяча километров в час последние тридцать минут, вздыхает и начинает подпрыгивать ещё чаще. — Это долгая и сложная история, мам. Тупой пиар-ход. Этот разговор они ведут каждый раз, когда семья Накахары приезжает на соревнования, а затем приглашают их поужинать. Они с гордостью заявляют, что забронировали столик в ресторанчике неподалёку, чтобы потом изобразить удивление, когда Чуя говорит им, что это плохая идея, ведь фанаты будет кишеть поблизости, и никто не должен видеть их вдвоём, чтобы не узнать ужасную правду, стоящую за их соперничеством. Дазай может представить заголовки: СРОЧНЫЕ НОВОСТИ! ДВА СОПЕРНИКА ПО ФИГУРНОМУ КАТАНИЮ, КОТОРЫЕ ЗАЯВЛЯЮТ, ЧТО НЕ МОГУТ ДРУГ ДРУГА ТЕРПЕТЬ, НА ДЕЛЕ МОГУТ ДРУГ ДРУГА ТЕРПЕТЬ! Не нужно говорить, что Чуя в итоге стал сам делать бронь. — Общественность должна платить нам за бензин, вот посмотрим, как им это понравится, — ворчит себе под нос Накахара Кэнске. Отец. Его жена издает шум неодобрения: — Ой, кого заботят деньги? Меня волнует, что они вынуждают делать вас, детей! Всю жизнь мы учили тебя, что врать — плохо, а теперь это вдруг стало нормальным? — Меня заботят деньги. Множество людей заботят деньги. — Тихо. Сейчас я говорю не с тобой. Судя по тому, что понял Дазай, эта ссора безобидна, но чем дольше это продолжается, тем более взволнованным выглядит Чуя, пока Дазай, в конце концов, не вмешивается. Он толкает его коленями. Это вызывает обиженный хмурый взгляд, который Дазай игнорирует. Чуя отвечает, но в пять раз сильнее. И Дазай делает то же. — Придурок, — в итоге шипит Чуя. — Хватит трогать меня. — Сам перестань. Ты вторгаешься в моё личное пространство, — бормочет Дазай и указывает на то, как широко раздвинуты ноги Чуи. — Попробуй хоть раз сесть в середине, мать твою! У меня, черт возьми, нет места! — Я не виноват, что Юан отказывается взять на себя ответственность в качестве определённого посредника. Я самый большой из вас всех, ничтожеств, так что, понятное дело, я должен сидеть у окна. — Определи мой зад, — отвечает Юан, не отрывая взгляд от экрана телефона. — Ты самая маленькая. Скрестив руки на груди, Чуя издаёт низкий звук, явно соглашаясь с Дазаем, но великодушно не считает необходимым отвечать вслух. Почему он считает необходимым ставить чужие чувства выше собственных, так и остаётся загадкой. — Не волнует. — А стоило бы. Не думаешь, что твой брат, спортсмен, заслуживает немного отдыха после такой большой физической нагрузки на тело? — Я думаю, что Чуя уже воняет достаточно сбоку от меня, и я бы не хотела быть зажатой между вами двумя. — Я не воняю, — восклицает Чуя, расширяя глаза, пока не хмурится и не нюхает свои вещи. — Или да? Я принял душ в комплексе. — Впервые в жизни ты не воняешь как мокрая собака, — соглашается Дазай с уверенным кивком. — Носовые рецепторы Юан, должно быть, отказывают. Может, она заболевает. — Мои рецепторы в порядке. Ты воняешь. — Да, успехом. — Нет, потом и недостатком дезодоранта, — огрызается в ответ Юан; затем она наклоняется вперёд, чтобы тыкнуть маму в плечо. — Мам, помоги мне. — Я могу открыть окно. — Я просила о поддержке, а не— — То есть ты признаёшь, что солгала? — вмешивается Дазай. — Нет, я сказала— — Ладно, дети. Угомонитесь, — обрывает их её мать. Это не пресекающий тон, скорее нежная просьба, поэтому все в машине замолкают без какого-либо сопротивления. — Осаму, я не видела твоих родителей среди публики. Они не пришли? — Не-а, они сейчас в Дубае, — взгляд Дазая скользит к окну, наблюдая за пролетающими мимо деревьями. Он бы предпочёл продолжить препираться с Чуей, но, к сожалению, он не защищён материнством Накахары Фуку и требуемым уважением. Он винит Чую. Если бы это был чей-то другой родитель, он бы отказался обсуждать из принципа. — Но они будут в Париже. — Париж? Что будет в Париже? — Финал Гран-при, — объясняет Чуя. — Вы знаете, что сегодня, технически, было только одно из двух мини-соревнований для выхода в финал? Серия Гран-при состоит из шести разных соревнований, проводимых в разных странах, хотя каждый из фигуристов участвует только в двух, зарабатывая очки в зависимости от качества своего выступления. В результате шесть лучших приглашаются в финал. NHK Trophy — их первый турнир в серии Гран-при. Поскольку он всегда проходит в Японии, в этот раз в Токио, то это единственное соревнование, которое семья Чуи может посетить; но иногда они приезжают и на национальные чемпионаты. Следующий тур Гран-при для Чуи пройдёт в Хельсинки, в то время как для Дазая — в городе в Северной Америке, который находится в десяти часах умопомрачительного полета. — Да, думаю я вспомнила. Ты говорил об этом и в прошлом году, ага? — Чуя говорит это каждый год. — Ваша мама стареет, ребятки. — Тебе сорок пять. В принципе, это период твоего расцвета, — Юан быстро убеждает её. Губы Чуи изгибаются в довольной улыбке, и он кивает в знак согласия. — Сорок пять — это ерунда, а эта история с Гран-при всех сбивает с толку. Даже я иногда путаюсь. Их мать отмахивается с беззаботным смехом. — Итак, Париж. Это подходит. Чуя, ты всегда был большим поклонником Франции, — она хватает мужа за бедро. — Помнишь берет, который он упорно надевал в школу? Накахара Кэнске хмыкает в ответ. — Никто из вас, случайно, не сфоткал это, а? — Дазай прочищает горло. Чуя толкает его локтем в бок, вынуждая задыхаться, пока его мать взволнованно достаёт телефон. — В то время ни у кого не было телефона. — М-м, да, думаю ты прав… — У людей были телефоны в две тысячи пятом, — возражает Дазай, посылая Чуе ликующую улыбку. — Не такие, какие есть у нас сейчас, идиот. — …но иногда я просматриваю наши фотоальбомы и фоткаю на телефон снимки — дома теперь так тихо по вечерам, ну, когда там также нет Юан, понимаешь? Дай-ка посмотрю… — Всё в порядке, госпожа Накахара, — заверяет Дазай. — Я вижу Чую, носящего глупую шляпу каждый день в любом случае, так что я могу представить, как он, должно быть, выглядел в берете. — Завались, шляпа не тупая. Это подарок Верлена. — Не делает её менее отвратительной. — Верлен, — Накахара Фуку оборачивается через плечо. — Он всё ещё катается? Чуя кивает. — Это, скорее всего, будет его последний сезон, — добавляет Дазай и вовремя сдерживает комментарий «он слишком стар». Двадцать восемь лет — не много для обычных людей, но для спортсмена, особенно фигуриста, этот возраст фактически отображает древность. Большинство спортсменов завершают карьеру в этом возрасте, хотя многие из них становятся тренерами или занимают должности, связанные с фигурным катанием. Верлен уже пробовался в роли тренера, но два года назад вернулся, так что он, вероятно, скоро станет одним из тех тренеров, кто переживает своё прошлое через учеников. — То есть он тоже будет в Париже? Он должен быть, да? Ну, он же француз. — Это никак не… — Чуя обрывает сам себя и спокойно вздыхает. — Возможно, смотря сколько очков он заработает. — Вау, так вы двое уже заняли себе места в финале, а Верлен ещё не в курсе? — Нет, мам. То же и с нами. Следующее соревнование решит, поедем ли мы в Париж. — Погоди минуту, — говорит его отец, в его голосе звучат чрезмерно заботливые нотки подозрения. — Так откуда твои родители знают, что будут в Париже? — О, ладно, я просто слегка самонадеянный, — Дазай почёсывает затылок. — Так теперь ты вдруг стал скромным? — бормочет Чуя себе под нос, прежде чем поднять голову. — Дазай всегда в финале, пап. Он выиграл золото уже, наверное, раз двадцать. — Одиннадцать, — поправляет Дазай, пожимая плечами. — И три из них были в лиге юниоров, это с трудом считается. — Конечно считается, — Чуя фыркает, прижимаясь бедром к бедру Дазая, как бы отчитывая его. — Вы оба достигли впечатляющих для своего возраста высот, — деловито говорит его мама. — Не сомневаюсь, что вы оба вместе будете в Париже. На это её муж издает ещё один хмыкающий звук: — Только не потяни лодыжку перед финалом, как в прошлый раз. Обидно сдаваться прямо перед финишной прямой. Давящее на Дазая напряжение уменьшается. Он чувствует, как хмурит брови в замешательстве. Сняться с финала — противоположность того, чтобы сдаться, особенно для такого человека, как Чуя. Коё пришлось прибегнуть к ультиматуму, пригрозив перестать тренировать его, чтобы заставить его остановить тренировки. Столько времени, сколько формировался стиль катания Чуи, его тело, его стойку, суть в центре его существа оставалась нетронутой. Он по-прежнему вспыльчивый, амбициозный и до последнего преданный спорту, как и тот четырнадцатилетний панк, заставивший Дазая видеть красновато-оранжевый всюду несколько лет назад. Дазай не понимает, как можно выкладывать всю свою душу, но не меняться в процессе. Что он осознаёт, так это то, что именно поэтому с этого Чуя будет подниматься выше и выше. Поэтому он неизбежно превзойдёт Достоевского, Верлена и даже самого Дазая. Эта мысль распаляет дикое волнение в его груди. Плечи Чуи опускаются под тяжестью его беззвучного, но грузного вздоха, он опускает взгляд на руки. — В этом году я буду осторожнее. Дазай снова толкает его колени, когда телефон в кармане его компрессионной куртки вибрирует. Сообщение от Мори ожидает его на главном экране. Нужно поговорить. Приходи завтра утром перед тренировкой.