Песьеголосец

      Постепенно дождливая весна сменилась летом. Жизнь стала сытнее и приятнее, но Гредо как будто не замечал этого. Он работал и отдыхал, почти уже не лез в кладовую, не чувствуя нужды воровать. Дни без Товарища стали скучнее — гулять не хотелось, а в Крепости развлечений для юноши уже не находилось. Алексис давал ему ещё книги — Гредо читал их и тут же отдавал обратно, лишь условно запоминая сказанное в текстах. Старик Фригат начинал раздражать своим бубнёжом и жалобами, наёмники всё как на подбор оскотинились, почувствовав, как сдаёт комендант и как свободно стало без Родгерта. Даже склоки с кухаркой позабавить не могли. Гредо не осознавал своего одиночества, но всё равно страдал от него, не замечая, как пролетают дни. Однажды уже осенью Фригат позвал его с собой, сообщив, что нужно купить несколько коз на рынке. Гредо удивился, и на его немой вопрос старик пояснил, что будет праздник. — Какой ещё праздник? — Говорят, Богарне выделились чем-то, — Фригат, как всегда, был скуп на детали. — Наёмники хотят отметить их успех, добавку дали.       «Порадоваться бы за господ», — подумал Гредо, но радоваться совершенно не хотелось. Какое ему дело до остальных Богарне, если тот единственный их человек, который волнует колдуна, пропал куда-то, напоследок устроив что-то непонятное. Гредо всё ещё пытался объяснить себе произошедшее. Ничего не находилось, и каждый раз, вспоминая дождливую ночь, мальчик отводил глаза и хотел спрятать лицо не то от стыда, не то от страха. Ответов, как и раньше, у него не было, а вопросы, которые он задавал сам на замену предыдущим, только больше ставили в тупик. — Идёшь ты, ну? — поторапливал его Фригат. — Иду.       На подходе к городу старик свернул куда-то в другую сторону, начав спускаться по дорожке мимо одного из рукавов реки. Гредо сразу смекнул, что путь лежит на одну из ферм. И правда, потянулся мимо поля низенький плетёный забор, и Фригат, заметив кого-то, махнул рукой человеку, приказав Гредо ждать тут. Мальчик послушно остановился, равнодушно наблюдая, как Фригат вместе с человеком уходят по тропинке к стоящему в отдалении дому и амбарам. Какое-то шевеление сбоку, в поросли кустов на противоположной стороне дороги, привлекло внимания колдуна, и он тут же нашёл глазами кривое серое животное, стоящее в траве. Гредо не сразу понял, что и это нелепое создание — овца. Выглядела она как нельзя плохо: худая, криво остриженная. Вокруг её глаз и носа роились мухи, всё тело было в каких-то ссадинах, ранках и нарывах. Живот животного был ненормально раздут, и Гредо, приглядевшись к страдающей овце, сразу понял: она обречено так же, как нерождённый детёныш, оставшийся внутри её чрева. Неприятное, липкое и оттягивающее взгляд сострадание отозвалось в мальчике. Он отвернулся от овцы, не желая больше разглядывать её, но слыша, как она, словно не понимающая, что её ждёт, продолжала упрямо продираться сквозь кустарник, чтобы добраться до травы.       Постепенно шума становилось больше, чем Гредо мог ожидать от одного больного животного. В какой-то момент он услышал рык и повернулся, с необъяснимой радостью и вместе с тем страхом обнаружив для себя, что вокруг овцы ходят, явно разглядывая её, две собаки. Были ли они бродячие или прибежали с одного из множества хозяйств в округе? Мальчик не думал об этом. Его голову заняло то, как нагло и упрямо любимые его звери теперь не давали проход другому животному. Обречённая на погибель овца и так страдала достаточно, подумал он, и стремление собак позабавиться совершенно не радовало его. Они были вполне упитанные, с ровным и лишь кое-где торчащим из-за линьки мехом. Один пёс покрупнее подкрался к овце, не имеющей сил убегать, и щёлкнул зубами у её копыт. Поняв, что сопротивления, которое могло бы навредить ему, он не получит, пёс схватил овцу за хвост и потянул на себя. Овца пошатнулась, чуть не опрокинулась, но устояла. Тогда пёс отскочил, глухо гавкнул, и через несколько секунд продолжил свои приставания, снова подкрадываясь к овце и норовя укусить её. — Неужели тебя не кормят? — спросил Гредо, посмотрев на пса. Тот только поднял голову и навострил уши, но тут же снова отвлёкся на овцу, поняв, что человек не собирается останавливать его действиями, а разговор животному никак не мешал. — Ты ведь не станешь есть её, не так ли?       И теперь пёс, конечно же, не ответил: он был увлечён игрой. Вторая собака помельче, бегавшая вокруг него, тоже присоединилась, пытаясь ухватить овцу за ногу. Вскоре ей это удалось, и овца молчаливо, лишь вскинув копытами, повалилась на землю. Собаки тут же отскочили, перепрыгнув небольшую канаву и смотря оттуда на неуклюже поднимающуюся раздутую овцу. Несчастная встала, пошатнулась несколько раз, потом попыталась уйти, упрямо напирая на заросли, но пёс покрупнее снова прыгнул через канаву, вцепился в хвост овце и стал рывками тянуть на себя. Не имеющая сил сопротивляться овца снова перекатилась на бок и упала прямо в лужу, разлившуюся на дне канавы. Пёс, чтобы не улететь следом за ней, отскочил и снова гавкнул. Подниматься овца уже не пыталась. Она, уже смирившаяся, легла прямо в воде, достающей ей до живота. Подогнула копыта под себя, стала водить головой туда-сюда. Гредо с жалостью скривился и отвернулся. Он слышал, как плещется вода под собачьими лапами, топающими вокруг овцы. Слышал, как изредка доносится подозрительное гавканье, словно проверяющее, не станет ли больная жертва внезапно сильной и здоровой, чтобы оказать сопротивление.       Показался наконец Фригат с человеком, ведущим на верёвке пару коз. Ещё двое животных бежали рядом без привязи. Старик подозвал Гредо к себе, продолжая поторапливать его. Мальчик забрал одну из верёвок и потянул козу на себя, уводя в сторону Крепости. Животное поддалось, и Гредо остановился сам, снова засматриваясь на лежащую в канаве овцу. Всё ещё раздутая, больная и грязная, она была уже одна: собакам наскучило терзать её, и они отошли теперь дальше, молча наблюдая за людьми. Хвост, и один из боков овцы потемнели из-за сочащейся крови — кто-то из собак успел порвать шкуру так, что Гредо даже не услышал этого.       «Бесполезная была у вас игра», — подумал колдун, смотря на израненное умирающее животное. Было неприятно осознавать, насколько жестокими без даже понимания своего поведения порой могут быть собаки, столь любимые и уважаемые Гредо. «Бесполезная, бессмысленная. Вы даже не станете есть её. Вы только принесли ей больше боли перед смертью. Было бы лучше, если бы вы просто придушили её, но вы лишь поточили свои клыки об её шкуру и пошли дальше».       Фригат недовольно прикрикнул на Гредо, застрявшего на месте. Мальчик тут же отвёл взгляд от овцы и послушно пошёл за стариком, уводя за собой одну из коз. Тревожить голову переживаниями умирающей овцы было неприятно, и Гредо сам поругал себя за то, что стал думать такие мысли. Он взглянул на семенящую за ним козу и понял, что сегодня ему, наверное, самому придётся оборвать чью-то жизнь. Он уже достаточно взрослый, чтобы помогать Фригату и кухарке в этом. Они не резали коров и лошадей, которых держали, мясо всегда покупалось на рынке, но порой куры и пойманные в силки зайцы оказывались убиты на территории Крепости. Гредо не принимал участия в этом, однако теперь, когда он стал старше, а людей в поместье прибавилось, его помощь понадобится и в таком занятии. И он не ошибся. По приходу в Крепость все четыре козы были приговорены. Гредо сначала смотрел за Фригатом и одним из наёмников, вызвавшемся помочь, потом, на последней козе, сам взял в руки крупный наточенный нож. — Это нужно делать быстро, уверенно, вот тут, — Фригат в очередной раз показал, где нужно резать, пальцем проводя по шкуре козы, крепко удерживаемой наёмником и прижимаемой к земле. — Понял, — коротко ответил мальчик.       И сделал это. Быстро, уверенно, как ему показали. Колыхнулось что-то, вспомнились чьи-то загорелые руки и пальцы в татуировках, за которыми он смотрел со стороны, но так же быстро пропали, утопленные колдуном в насильно вызываемой тишине. Только бы снова не раздавались песни в голове. И тогда разум подчинился, затих. Собственные руки каким-то чудом остались чисты, не испачкались в хлынувшей из-под ножа крови. В голове с этой секунды было пусто, кисти Гредо подрагивали лишь от напряжения и усилия, чтобы закончить всё быстрее. Не хотелось быть животным, бессмысленно ради забавы растягивающим чужие страдания. Еда это жизнь, и Гредо будет убивать и есть, но не будет забавляться этому. Спустить кровь, засыпать брызги и пятна на земле, разделать туши, закопать ненужные органы за пределами Крепости. Гредо очнулся и стал думать только тогда, когда небо уже начало темнеть. Вынесли во двор столы, кухарка и прочая домашняя прислуга бегали туда-сюда, поднося еду собравшимся вместе наёмникам. Бело-жёлтые знамёна мелькали, раздавались весёлые крики. Мальчик не узнал настолько знакомое ему место: теперь в вечерней темноте поменявшие своё положение предметы создавали иллюзию сна. Проголодавшийся и уставший, Гредо подошёл к одному из столов, чтобы взять и себе хотя бы пару кусков варёной козлятины и хлеба, но кто-то из солдат жестом руки остановил его. Подумав, что нужно дождаться своей очереди, мальчик замер, стал наблюдать за людьми, но никто не лез перед ним и не тянулся больше к мясу — все уселись за столом, подливая друг другу в кружки и начиная ужинать. Показалось, что путь свободен, и Гредо снова попытался подойти к столу. Тот же наёмник, что остановил его в первый раз, теперь грубо хлопнул рукой по животу мальчика, заставляя его отступить. — Ты-то куда лезешь? — Я хочу есть, — коротко ответил Гредо. Он не знал незнакомца перед ним, как и многих других среди солдат, но уверен был, что у этого наёмника нет никаких причин останавливать его. — Чем ты это заслужил? — мужчина, кажется, не разделял всеобщего веселья.       Гредо сам подивился тому, насколько сильный праведный гнев проснулся в нём в этот момент. — Я помогал резать их! — уверенно сказал мальчик. — Я тоже могу порезать кого угодно, — мужчина скривился. — Да, ты солдат, — согласился Гредо. — Ты режешь. За это тебе и платят. И я резал коз, я тоже хочу есть.       Люди, сидящие рядом, сначала замолкли, услышав речь Гредо, потом разразились смехом. Кто-то припомнил, что этот мальчик тренировался с давно ушедшей Морвеной и несколько месяцев назад гулял с Родгертом. Пошли предположения, кто именно наточил язык дурачка настолько, чтобы он мог сказать такое в лицо солдату. Спорящий мужчина махнул рукой на Гредо и отвернулся, но когда подросток снова полез к блюду, наёмник резко повернулся и опять оттолкнул его от стола. — Сказано тебе, поди прочь! — Почему?! — Гредо ушёл бы, если бы получил ответ, с которым смог бы согласиться, но пока что на него бессмысленно рычали. — Я заслужил эту еду. — Что ты прицепился к ребёнку? — спросил кто-то из сидящих тут же без особого желания вмешиваться помимо слов. — Дай ему кусок, и пусть идёт себе. — Да какой это ребёнок, взрослый парень уже, — злился мужчина. — Он и так таскает еду из кладовой, а вы ещё и со стола предлагаете его кормить? Пусть работает и получает за это. — Я и получаю! — запротестовал Гредо, разгорячённый голодом. — И ничего я не ворую!       Он действительно уже давно не лез в кладовую, потеряв всякое желание есть. Но сегодня? Сегодня ему хотелось есть! Хотелось наравне со всеми набить живот и уснуть. Гредо сделал шаг вперёд, намереваясь таки дотянуться до блюда. — Нет, — мужчина злобно посмотрел на него, но тогда Гредо сделал ещё один шаг, не отрываясь от глаз соперника и упрямо наклоняясь вперёд, словно готовясь к прыжку. — Нет, я сказал тебе!       Почему вообще будущего пажа Богарне должны заботить слова какого-то наёмника, заменить которого проще простого? Гредо рванулся в сторону, избегая наспех выставленной руки мужчины, схватил с подноса ближайший к нему кусок мяса и бросился бежать. В спину послышалась ругань солдата и смех остальных наёмников, забавляющихся сценой. — Подойди ещё только, я тебе пальцы поотрезаю! — гаркнул напоследок пирующий солдат, но Гредо был уже далеко.       Никто не стал бы гнаться за каким-то расхрабрившимся слугой. Люди посмеялись, мужчина буркнул себе что-то под нос, и пир во имя Богарне продолжился. Гредо же, искренне обидевшийся таким к себе отношением, даже не почувствовал единственного куска козлятины, исчезнувшего в его глотке. Злость росла, а сделать мальчишка ничего не мог. Он несколько раз подходил к арке, ведущей из Пустого двора, откуда ему хорошо было видно пирующих наёмников. Кто-то из домашней прислуги позвал его, чтобы подросток не бездельничал и помогал убираться, но Гредо тут же спрятался в темноту Пустого, зная, что остальная прислуга не станет искать его там.       «Когда Родгерт вернётся!.. — подумал мальчишка, шаркая ногами по осыпающимся уже листьям. — Когда Родгерт вернётся, мы с ним сами устроим пир! Я наемся и напьюсь до тошноты, когда он станет играть свадьбу с Зерпиной! Буду танцевать с ними, буду хвалиться тем, что они взяли меня к себе! Любое мясо, какое я захочу, будут подавать мне так же, как моему господину!» Вспомнился тот дождливый вечер, в который Богарне уехал по зову своего отца. Гредо остановился, посмотрел куда-то себе под ноги, снова думая о произошедшем. Вспомнилось и своё желание признаться, вспомнились так же слова Алексиса. Комендант знает всё о том, что вытворяет Гредо. Знает, и до сих пор не сдал его никому. Но нужно ли верить его словам о Родгерте? Гредо искренне скучал по своему другу. Разве может один нелепый вечер бороться против года дружбы? Что, в конце-концов, такого произошло? Никто не ранил его, не ударил. И всё же Гредо снова ощутил желание закрыть лицо, а откуда-то из глубины груди рвался тяжёлый вздох. Тело задрожало, но подросток упрямо помотал головой, не желая пробуждать в себе страх, почему-то родившийся тогда.       «Как это всё глупо», — шепнул Гредо себе под нос. — Как это глупо! — уже громче произнёс он, снова шаркнув ногой и подняв в воздух кучку листьев.       Кто слышал его слова там, в Пустом дворе? Только сам мальчишка, убеждающий себя в чём-то. — Он вернётся, и я наемся до отвала! — выкрикнул он, радостно осознав смелость и уверенность в своём голосе. — И напьюсь до беспамятства!       Но пока что напивались только наёмники. Далеко за полночь они, совершенно потерявшие свои навыки из-за сытости и хмельной сонности, стали расходиться. Столы опустели, прислуга сновала туда-сюда, иногда ругаясь на пропавшего Гредо, который мог бы подсобить в чём-то. Фригат позвал его несколько раз, но подросток упрямо не отзывался, хотя прекрасно слышал. Страх пока что не победил в нём обиду и злость, тем более Гредо всё ещё был голоден. Он постоянно ходил по дворам, избегая взглядов прислуги, ведь если они заметят его, сложнее будет оправдаться, почему он не пришёл на зов. Но постоянно скрываться сложно, и в один момент, огибая конюшню, дабы не столкнуться с Фригатом или старухой-конюшей, Гредо наткнулся на наёмника, тяжело откашливающегося после еды. Не было рядом ни факелов, ни свечей, и подсвеченные лишь луной и звёздами мальчик и мужчина сначала не обратили друг на друга никакого внимания. Солдатам вообще почти всегда плевать было на юродивого слугу, и Гредо со временем привык пользоваться этим. Он по привычке попытался обойти мужчину, но тот вдруг взял его за плечо, словно приказывая остановиться. — Что ты тут бродишь опять, дел у тебя, что ли, нету?       Гредо узнал голос человека, не подпустившего его к мясу несколькими часами ранее. Страха юный колдун не ощутил, но всё же напрягся и молча стал ждать, что сделает мужчина. Он держал плечо подростка крепко, но без особой ярости. Сам слегка пошатывался, видимо, из-за опьянения, но не спешил начинать драку. Не вспомнит же он теперь про своё обещание отрезать пальцы воришке? Таким обычно только пугают, но уже давно Гредо не слышал ни о ком, кому действительно отрубили бы пальцы. — Опять ищешь, что украсть? — спросил мужчина на удивление спокойно, если не считать заплетающегося языка. — Я не ворую, — твёрдо ответил Гредо, уверенный в своих словах. — Воруешь. — Вы видели, как я ворую? — он ведь воровал раньше, это правда, но сейчас его злило, что его пытаются обвинить просто так, из воздуха. Гредо был уверен, что никто не видел его. Даже Родгерт догадался о воровстве, лишь ощутив от Гредо запах ветчины. Да даже Алексис, знающий, что Гредо одарён талантом, ни разу не поднял вопрос о воровстве при нём. Почему-то ни разу… — А кто, если не ты? — наёмник спросил это так уверенно, словно не нужно было доказательств. — Я не ворую! — протестовал подросток, но мужчина вдруг свободной рукой махнул у него перед лицом, словно заставляя замолчать. — Ну, всё, хватит, мы же все знаем, что только ты и можешь это делать, — он вздохнул, пытаясь не завалиться на бок, и сильнее сжал плечо Гредо, держась за него. — Ты, видно, плохим меня считаешь?       «Да какая разница, что я считаю, ты сам уже всё посчитал», — подумал Гредо, отворачиваясь и не желая тратить время на очередной бессмысленный разговор. Безмолвные животные и то справляются с общением лучше, чем люди, умеющие говорить, но совершенно не умеющие разговаривать. — Думаешь, я просто так тебя задираю? — кажется, наёмник действительно был спокоен. Хмельной говор прорывался через его речь, но злости в сытом и пьяном человеке уже не было. — Я не хочу говорить. — Нет, ты послушай. Послушай, что старшие скажут, не глупи, — помотал головой он и наклонился чуть ближе. — Ну, кто, если не ты, будет воровать? Так долго уже причём. Не знаю, что там у тебя с господином нашим было, почему ты таскался за ним, а он позволял тебе это. Не знаю, не моё дело. Но избаловал он тебя. Каждый, кто есть хочет — тот работает. Ты ведь знаешь.       В этот момент казалось, что нет ничего медленнее и длиннее речи пьяного наёмника, пытающегося доказать Гредо то, насколько неправильно он живёт. — …Ты воровал, любому дураку понятно. Голодаешь разве? — Из-за вас я голоден сегодня.       Услышав это, мужчина слегка дёрнул Гредо за плечо и снова отмахнулся от него свободной рукой, скривив лицо при этом. — Так уж из-за меня… Из-за себя ведь. Плохо тебя кормят, скажи мне? — Хуже, чем вас. — Смелый какой… «Хуже, чем нас»… Мы, парень, охраняем вас. А ты что делаешь? Коров пасёшь? Конечно, тебя хуже кормить будут. Да только ты не больно-то похож на голодающего, — наёмник снова хлопнул Гредо по животу. — Посмотри на себя, раскабанел. Я же помню, каким ты был мелким два года назад. А уже взрослый парень. Не так голодающие выглядят. Конечно, я не хочу, чтобы ты к столу нашему лез, ты и так уже поживился не раз.       Спорить бесполезно, Гредо это понимал. Он злился, но просто ждал, пока мужчине надоест бурчать над ним. — Давай ты больше не будешь вытворять глупостей, мальчик? — спросил солдат. Его голос всё ещё звучал спокойно, даже снисходительно. — Будь благодарен нам за службу.       Гредо только вздохнул, подумав о том, что, кажется, мужчина и сам не определился, мальчик ли перед ним, или парень. Да и сам Гредо ещё не был уверен. Он бы ни за что не решился спорить со старшими, если бы старшие были справедливы. Поэтому и теперь он не нашёл, что ответить. — Ты услышал меня? — Я услышал. — Ну, вот! — наёмник наконец-то отпустил плечо подростка и мягко, но неуклюже хлопнул его по спине. — Хорошо, что мы договорились.       Юный колдун мог только порадоваться тому, как темно вокруг них сейчас. Наверное, даже пьяный человек отлично увидел бы ложь в его глазах, так злобно уставившихся на того, кто несправедливо раскидывался обвинениями. Освобождённый теперь от хмельных речей солдата, Гредо побрёл в свой скромный угол неподалёку от Фригата. Но стоило только ему зайти в сарай, как старик, проснувшись и заёрзав на тюках с соломой, тут же забурчал и спросил: — Гредо, это ты? — Да. — Отлично! Тогда проваливай.       Подросток опешил от такого заявления. — Что? — Что слышал! Где ты пропадал весь вечер? Думаешь, мне легко самому таскать все эти проклятые столы и убирать за животными? Я сколько раз тебя звал, а ты!..       Ответить было нечего. Гредо потупился в пол, потому что понимал, что Фригат прав. — Прости. Я не слышал, — тихо произнёс он после непродолжительного молчания. — Нет, нет, я сказал, проваливай! — Фригат приподнялся на своей лежанке, поворачиваясь в сторону мальчика. Тот не видел этого в темноте сарая, но отчётливо слышал, как чётче стал звучать голос старика, когда тот обернулся к нему лицом. — Не будешь ты сегодня тут спать! — А где мне тогда спать? — Гредо прекрасно нашёл бы себе место для сна и без Фригата, но не смог промолчать. — Где хочешь, шакал тебя раздери! Где хочешь, но не тут! Проваливай! — Фригат звучал не слишком злобно, но очень уверенно. Он не намерен был впускать сегодня прогулявшего весь вечер слугу.       «Прекрасно!» — только и подумал юный колдун, выходя в уже пустующий ночной двор. Идти в хлев к коровам? Нет уж, Гредо не мог позволить себе такого теперь, когда перед ним маячил шанс стать пажом Богарне. Не мог, да и не хотел. Злость, кипевшая в нём, наконец дошла до края, и Гредо с шумом вдохнул прохладный воздух, скаля зубы от обиды. Его обвинили в воровстве, оставили голодным, согнали с постели! Даже если Фригат был прав, Гредо счёл его наказание чрезмерным. Он стал ходить туда-сюда, решая, где бы пристроиться.       «Нет. Нет! — раздалось в голове подростка. — Нет уж, сначала я хочу есть!» Он уже получил свой выговор за воровство. Да и кто после пьянки заметит, что пропало что-то? Гредо чувствовал, что имеет полное право взять всё, что захочет. Вспомнил он то, как Родгерт впервые в жизни обратился к нему и попросил принести ему ветчины, сыра, хлеба и вина. Определённо, такое меню было ему по душе сейчас. Слюни сами заполнили рот, стоило только голодному Гредо представить, как хорошо будет хрустеть хлеб вместе с толстой и жирной корочкой ветчины. Как мягко раздавится зубами сыр, как будет щекотать горло и язык вино, недоступное обычно. О, если раньше Гредо таскал только по необходимости, то сейчас даст себе волю.       «Раскабанел, как же… — думал он. — О, я стану ещё больше»       Выдрессированный уже замок поддался без проблем, и Гредо, набрав себе всё, что только захотел и даже не заглянув на кухню на случай, если остались там ещё запасы с ужина, стал решать, куда бы отправиться, чтобы съесть всё и поспать. Хотелось устроить себе царский ужин, раз уж удалось ему получить столько добра. Остановившись у каменной лестницы, ведущей на верхние этажи, Гредо вдруг подумал, что есть лишь одно место, где ему не просто позволено оставаться — куда его пригласили. Глаза мальчика сами скользнули вверх по ступеням, а вслед за ними зашагали ноги. Кажется, он и не понял, как оказался у двери в комнату Родгерта. Другие спальни были неизвестны ему, к тому же зачем ему идти туда, если свободна теперь эта? Навряд ли шевалье станет ругаться, если узнает, что слуга его наведывался к нему.       «Он позволил мне» — шепнул Гредо себе под нос, стоя у порога. Зайти внутрь смелости не хватало, и колдун упёрся лбом в закрытую дверь, сжимая в руках еду. Дверь явно была заперта, а ключ имелся только у Алексиса. Но разве станет это проблемой для того, кто уже открывал замки? Гредо выпустил провизию из рук, пристроив её у порога, а сам, приложив пальцы к замку, словно закрывая глаза животному, взглянул на тяжёлую обитую металлом ручку и тихо произнёс: — Меня приглашали сюда. Я имею право войти.       Дверь не поддалась, но колдун не отчаялся. Он напряг пальцы, зажмурился, представляя пасть зверя. Оставалось только надавить, заставить непослушное животное понять, что спорить с человеком бесполезно. Донести до него, что паж Богарне — не последняя личность тут, в Крепости. Только к нему Родгерт был так добр. Только ему говорил то, что думает на самом деле.       И Гредо оказался внутри. Давно уже хладный очаг поприветствовал его пустотой и вычищенным от золы камнем. Не было вокруг вещей — должно быть, домашняя прислуга спрятала их по тумбам и шкафам. Из единственного окна исходил слабый свет новой луны, очерчивающей предметы. Не долго думая, подросток подошёл к кровати и сел на неё, каким-то совершенно отсутствующим взглядом осматривая тёмную комнату. Было тихо, ничем не пахло кроме еды, принесённой с собой. Гредо поёрзал на чужой постели, потом, сбросив обувь, которую посчитал слишком грязной, залез на кровать целиком и, неаккуратно закутавшись в покрывало, стал разбираться с едой. Откупорил вино, понюхал — запах не нравился ему, но что разве это важно? Украденное вкуснее, так теперь думал юный колдун. Хорошо работать на тех, у кого денег всегда в достатке даже на какое-то забытое всеми поместье на границе земель. И воровать у них же. Гредо стал, почти не жуя, отрывать зубами и проглатывать куски ветчины, тут же запихивая в себя хлеб и сыр. Лишь только сделав несколько глотков вина, мальчик снова услышал песни в своей голове. В этот раз ему потребовалось больше усилий, только бы не вспоминать. Он болезненно скривился, словно мог чувствовать, как беснуются запертые в памяти люди и события, потом опять стал вгрызаться в еду, постоянно прикладываясь к горлышку бутылки и не понимая уже, то ли заедает вкус вина пищей, то ли перебивает вкус пищи кислым привкусом вина. И Родгерт тогда пил, как помнил Гредо. Было ли ему так же плохо? Он так часто говорил, что отец сослал его сюда, чтобы не мозолил глаза. Что никто в семье Богарне не любит его, что ему дают подачки вместо того, чтобы реально позаботиться о нём. Почему-то сироте не показалось странным сочувствовать графскому сыну. Но долг призвал Родгерта, и ему пришлось уехать, покинув пусть и не идеальное, почти забытое и не нужное графу, а всё же уютное и сытное поместье. Конечно же, он не хотел уезжать. И Гредо не хотел бы, чтобы он уезжал.       Слёзы сами собой напомнили о себе, начав застилать глаза. Гредо почувствовал вдруг себя таким жалким, одиноким и обиженным. Хотя была у него теперь и еда, и мягкая постель. И не на что было жаловаться, как и прежде. И мысли о Родгерте только больше тревожили, вместо того, чтобы успокоить. Он почувствовал, как задрожали его плечи и ноги, как сдавило живот от необъяснимого страха. Гредо помотал головой, закрыл лицо волосами, стараясь забыть столь неприятные и липнущие чувства. Он ведь не соврал Алексису тогда, когда сказал, что Родгерт единственный, кто заботился тут о нём. Пусть даже напугал его один раз. Но он всё ещё не только друг, но и господин. И сейчас было настолько неприятно и злобно, что Гредо готов был бы даже потерпеть и послушно подставиться снова, главное — не быть одному. Чтобы кто-нибудь тёплый и живой был рядом, чтобы не нужно было чувствовать обиду, злость и страх за себя перед другими.       Эти мысли, по мнению Гредо, должны были успокоить его, но становилось только хуже. Как ни старался он убедить себя в том, что есть у него друг, и что стоит только дождаться его — и плевать, что сказал Алексис! — даже Родгерт теперь казался Гредо тем, кто бросил, подставил его. Как и сам граф Богарне в отношении своего сына, шевалье дал мальчишке надежду, но на поводу у пьянства начал забавляться, не выслушал до конца, не передал Гредо ни единого звания, ни единой привилегии, оставив его просто уличным щенком, которого каждый может пнуть, ничего и никого не опасаясь. И не важно, виновен ли он, или нет. А другие лишь стыдливо отводят взгляд, не желая глядеть на него, словно он прокажённый и словно сам специально вызывает в людях чувства, которые пугают их. Вылезли из воспоминаний тёмные влажные глаза покалеченной собаки, смотреть на которую не хватало духа.       Подавленный всхлип превратился в кашель, и чтобы остановить и его, мальчик снова приложился к бутылке вина. Ни пить, ни есть уже не хотелось, но нужно было отвлечь собственное тело хотя бы питьём. Голова гудела от мыслей, пение вернулось снова. Голоса полились из разума, придавливая собой, заставляя закрывать увлажнившееся от слёз лицо руками. Гредо упал на постель и, замотавшись в покрывало, как в кокон, стал тяжело дышать сквозь зубы, только бы не заныть вслух и не заплакать ещё сильнее. Сытость ощущалась ещё тяжелее голода в этот момент, и подросток сам не заметил, как светло стало вокруг него. Покрывало, стягивающее и закрывающее его, превратилось вдруг во что-то другое, словно чужие руки обняли его, повернули его на другой бок. Гредо почувствовал, как прогнулась от чьего-то веса кровать около него. Он тут же раскрыл глаза, вскинул голову, испуганно смотря на посетившего его гостя.       Как прекрасна она была. Ничто, виденное Гредо раньше, не могло бы сравниться с ней. Светлая, почти сияющая, она сидела рядом с ним, ослепляя собой и согревая. Комната вокруг растворилась в этом свете, не было больше камина, двери, окна с тусклым месяцем, всё превратилось в сплошную темноту, горящим центром которой была эта невероятная женщина. Свет был силён настолько, что как ни силился, Гредо не мог рассмотреть её глаз. Но нужно ли было ему? Из его собственных глаз покатились слёзы. Не из-за боли, не из-за ослепления. Мальчик зажмурился, но образ, явившийся к нему, никуда не делся. Женщина ласково улыбнулась, подняла руку, ранее покоящуюся у неё на коленях. Гредо почувствовал, как онемел, не в силах даже поприветствовать призрака. Тёплая, мягкая, такая нежная и дарящая спокойствие ладонь коснулась его щеки, и слёзы, катящиеся из глаз, ударялись о кожу незнакомки, соскальзывая с неё, как с гладкого стекла. — Хороший мой, — Гредо показалось, что голос женщины вздрогнул, но лишь на мгновение. Слова полились стройно, как затянутый вой ветра. — Моё прекрасное дитя.       Мальчик издал только стыдливый и неловкий стон, не находя в себе подходящих слов, чтобы ответить этому видению. Разве была она его матерью? Нет, не была, но было тут нечто другое. Нечто непостижимое. Во много раз больше самого Гредо. Во много раз больше кого угодно. Было страшно, было хорошо, было непонятно и так притягательно. Не хотелось, чтобы заканчивался этот момент. В этом сиянии, в этом неведении и в этом застывшем мгновении хотелось раствориться и никогда больше не ощущать ничего, кроме теплоты и света, пронизывающих всё тело и всю душу. — Даже если никто не будет любить тебя, — нежно проговорила женщина. — Даже если весь мир отвернётся от тебя. Даже если не найдётся никого, кто мог бы зваться другом твоим…        Юный колдун схватился за её руку, крепче прижимаясь щекой к этой мягкой и ласкающей ладони. Его зубы крепко сжались, оскалились, сдерживая плач, а всё тело задрожало, но теперь не от страха. От осознания, от радости. — Я буду любить тебя. Я буду рядом.       Гредо подался вперёд, всей душой надеясь, что видение позволит ему приблизиться. Разве мог он желать чего-то другого в этот момент? Только бы быть ближе. Ощутить эту любовь. Женщина склонила голову, приглашая его в объятия. Мальчишка ударился ей в грудь, повис на её плечах, изо всех сил обхватывая её руками, прижимаясь к её теплому телу. Он плакал, почти кричал, и крик этот тонул в сияющих одеждах женщины. Она обняла его в ответ, ладонями коснулась его головы. Пальцы проникли в волосы, стали распутывать их, приглаживать. — Не уходите, пожалуйста! — закричал Гредо, поняв внезапно, что свет вокруг него тает. — Я не уйду.       И всё же она пропадала. Что-то утягивало её, хотя она всё ещё была рядом. Сияние тускнело, а Гредо вдруг стало так холодно. Его тело снова налилось мирской тяжестью, будто отталкивая его из объятий видения. — Не надо… — измученно взмолился он, не желая расставаться с подаренной ему любовью и лаской. — Не надо, не оставляйте меня тут. — Я всё равно буду рядом. — Пожалуйста!       Он зажмурился, потому что не готов был видеть, как она пропадёт совсем. Тяжесть стянула его ниже, он упал лицом в колени женщины, руками сжимая складки её одежд. Тепло ушло окончательно, но Гредо всё ещё ощущал, как мнётся ткань, как щека его прислоняется к ногам видения. Может ли быть, что она действительно не исчезла? Мальчик изо всех сил обнял её и тут же раскрыл глаза, поняв, как странно вдруг сжалось нечто в его руках. Он подорвался, сел на постели, смотря на подушку, которую сдавливал секунду назад. Была вокруг всё такая же пустая комната. Упали на пол остатки еды, сползло покрывало, бутылка вина разлилась, и напиток впитывался в деревянный настил. Яркий дневной свет пробивался в окно. Как долго Гредо проспал? Не важно. Важно то, что она ушла. Пробуждение забрало её. Забрало её сияние, её тепло. Её любовь, такую честную, такую искреннюю. Не требующую ничего. Предназначенную ему целиком и полностью.       Прорвался из горла плач. Твёрдый, непробиваемый ком застрял где-то в груди, заставляя её содрогаться. Гредо закрыл лицо руками и разрыдался. Впервые за столько лет не просто пустил слёзы или заныл, а заплакал вслух, поддаваясь чувствам настолько бесполезным в его представлении. Он уже и не помнил, когда плакал так страшно, так сильно и так громко. Да и зачем ему? Из-за страха, что его накажут? Из-за голода? Из-за боли? Что может быть больнее, чем потерять кого-то, кто любит его настолько сильно? Просто за то, что он есть? Когда не любит больше никто.       И Гредо просто сидел на кровати и плакал, не думая даже ни о чём, целиком отдаваясь потоку эмоций, который сбил его с ног и потащил по донным камням за собой. Спина мальчика дрожала крупной дрожью, постоянно вздымаясь от вздохов, руки обхватили голову, пальцами запутываясь в волосах и болезненно дёргая за них. Он не знал, как долго сидел так, пока вдруг над ним не раздался такой почему-то незнакомый и такой испуганный голос: — Гредо?!       В дверях стоял Алексис. Видимо, услышал странные звуки с этажа выше. Может, проходил по коридору мимо. Гредо ещё с ночи не запер за собой замок, не подумав даже, что кто-то сможет зайти. И теперь комендант, пришедший в комнату, смотрел на рыдающего мальчика, не зная даже, как реагировать. Не знал и сам Гредо. Он опустил голову, опозорено пряча лицо за волосами, потом закрылся руками, словно ожидая, что его начнут бить. Из его горла всё ещё доносились всхлипы и рыдания. Алексис закрыл дверь и даже не хромая подскочил к кровати, неуклюже потянувшись к Гредо и не зная, стоит ли ему трогать его или нет. Наконец он сел на постель рядом с ребёнком и, легко коснувшись его плеча, сказал настолько ласково, насколько только был способен: — Успокойся, всё нормально.       Гредо замотал головой, не способный поверить в это. Разве это было «нормально»? Мальчик продолжил содрогаться от плача. — Иди сюда.       Алексис попытался притянуть его к себе, чтобы обнять, и несколько секунд Гредо сопротивлялся и замер, как каменный. Но было что-то такое в прикосновении мужчины, что заставило поддаться. Поверить, что можно расслабиться. Мальчик подсел ближе и прижался к коменданту, начав рыдать громче. Это было совершенно не так, как во сне. Кожаная жилетка Алексиса ощущалась жёсткой, холодной. Его руки неуклюже, словно боясь прикосновения легли на плечи подростка. Весь мужчина целиком был совершенно не тем видением, успокаивающим Гредо, но в такой момент даже неприятного ранее коменданта стало достаточно, чтобы пожелать спрятаться за ним и перестать испытывать настолько тяжёлые и необузданные эмоции. — Не бойся, всё хорошо, — тихо, словно торопливо проговорил мужчина.       Гредо почувствовал, как задрожали кисти Алексиса. Задрожал тогда и сам Гредо: его дыхание почему-то спёрло. Он закашлялся, прервав рыдания. Стало ещё тяжелее и больнее. Гредо отстранился от мужчины, вскочил с кровати, пошатываясь. Потом вдруг схватился за живот, содрогаясь и сгибаясь от нахлынувшего на него приступа рвоты. Вышло немного жидкости, обжигающей язык и глотку, но и этого хватило, чтобы окончательно подкосить подростка. Он резко, почти упав, сел на пол, издавая скулящие звуки и вытирая лицо, измазанное теперь в слезах, слюне и желчи. Алексис сполз с кровати, опустился на колени около Гредо и снова обнял его, сильнее прижав к себе и с шумом втягивая воздух ртом. — О, светлые!.. Гредо… Зачем же ты пришёл сюда… — на выдохе проговорил он, чувствуя, как дрожит в его руках несчастный ребёнок. — Куда? — всхлипывая, спросил Гредо. Кажется, Алексис не ожидал, что он так серьёзно воспримет его слова и станет отвечать на них. — В Крепость? В комнату? Куда? — Не слушай меня. — Я не могу не слушать, — снова заплакал он. — Я всё время слышу… — Не слушай. — Я не могу…       Они просидели так несколько минут. Гредо не знал, как сильно болит нога у коменданта, но тот не позволил бы себе выдать этого. Он просто был рядом, позволяя юному колдуну использовать столько времени, сколько ему потребуется. Подросток вскоре расслабился, уже не плакал, лишь тихо всхлипывал и шмыгал носом, сидя на полу около мужчины и утыкаясь лицом ему в грудь. — Простите. Простите меня, — вдруг сказал он, не решаясь поднять головы и посмотреть на коменданта. — Перестань. — Простите. Я украл еду. — Я знаю. — Я всё время воровал еду. Я открываю замки. Я ворую еду. Простите меня. — Успокойся, Гредо. — Простите меня. Пожалуйста, простите. — Успокойся, прошу тебя, — вздохнул Алексис. — Мне очень плохо. Простите. — Мне тоже плохо, Гредо. — Простите меня… — Я не могу простить тебя, я не держу на тебя зла, — спокойно сказал мужчина, крепче обняв его и положив руку ему на лоб.       От этих слов стало только больнее. Гредо чувствовал себя виноватым. Ничтожным, жалким и виноватым. А на него даже не злились. Он снова задрожал, но больше не заплакал. Сил на плач у него больше не было. — Тебе не нужно моё прощение, — Алексис стал звучать уверенно, но всё ещё ласково. Он действительно не осуждал Гредо. — Вставай, пойдём. — Куда? — испугался подросток и поднял голову, посмотрев на коменданта. — Я отведу тебя поспать. Не знаю, куда… Но только не в этой комнате, прошу тебя.       Гредо оторвал взгляд от его лица и послушно поднялся на ноги. Быстрее Алексиса, но тоже слегка заторможено, всё ещё пошатываясь. Комендант выглянул в коридор, проверяя, нет ли кого-то там. Никто не видел их, и мужчина отвёл Гредо в свою комнатушку, указав ему на кровать и уверив, что не побеспокоит его до вечера. — Я закрою дверь, чтобы никто не входил. Ладно? Вот ключ, сам выйдешь, когда захочешь. Но не выходи, пока не придёшь в себя, — сказал мужчина.       Мальчик не понял, было ли это просьбой или указанием. Да и какая ему теперь разница? Он проспал всю ночь и всё утро, но всё равно чувствовал себя опустошённым. Упав на кровать, Гредо посмотрел в окно и попытался понять, который час. Судя по солнцу, ужасно поздно. Он никогда не просыпался настолько поздно. Может, послеобеденное время? Фригат, наверное, проклинает его за то, что он пропал и не работает. В этот раз тоже еды ему не дадут. Но всё это казалось теперь такой ерундой по сравнению с тем, как хотелось снова заснуть и забыться. Может, она снова придёт к нему. Может быть.       Видение, однако, не повторилось. Проснувшийся спустя несколько часов Гредо поднялся с кровати, не поняв сначала, где находится, потом покинул комнатушку Алексиса и вернулся к своим делам так, словно ничего и не случилось. Столкнувшись с комендантом во дворе, где Алексис раздавал новые указания наёмникам, пришедшим уже в себя после ночной посиделки, подросток только кивнул мужчине и пошёл дальше: ему нужно было ещё отчитаться перед Фригатом, выслушать его ругань и снова жить, как раньше. Но разве это было возможно? Глаза Гредо были пусты, но в голове засела, как кость в горле, постоянно ёрзающая мысль о ней. Нужно было поговорить об этом, нужно было найти этому выход. Мальчику на ум не пришло ничего лучше, кроме как поговорить об этом событие с тем, кто познакомил его с ней. На следующий же день Гредо отправился к Зерпине.       Девушка, не думавшая, что слуга придёт без своего господина, удивилась его приходу спустя столько недель отсутствия, но всё же была рада. Ей оставалось несколько часов до конца работы, и Гредо услужливо стал вертеться вокруг лавки, где помогала Зерпина. Пытался помочь тоже, но она только рассмеялась и попросила его просто подождать. И он ждал, слоняясь по рынку и соседним улицам, пока не настало время уходить. Зерпина позволила проводить себя до дома, и там, пригласив мальчика во двор, спросила его, о чём именно он хотел поговорить. Не просто так ведь он, такой оживлённый и возбуждённый, прибежал к ней почти в середине дня. Было ведь что-то, что вертелось у него на языке. Гредо долго молчал перед ней, стыдливо отводя взгляд и заламывая пальцы. Потом спрашивал о её жизни, пытался неуклюже разузнать, что бывало с Зерпиной, когда она посещала церкви. — В церквях? — изумилась девушка. — Ничего. Ну, я прихожу туда, возношу молитвы Пресветлой. Я очищаюсь. — Ты видела её когда-нибудь? — наконец решился подросток задать главный свой вопрос, сразу прекратив возвышенные рассуждения Зерпины о том, почему именно она ходит в церкви. — Что?.. — Ты видела Создательницу когда-нибудь? — Гредо поднял глаза на Зерпину и смело встретил удивление и непонимание, отразившиеся на её лице. — Гредо, я… — она покосилась в сторону, не понимая пока, что имеет в виду он. — Нет, я не видела её. Конечно же нет. Она жила так давно… Задолго до нас, ты ведь знаешь. — Я видел её.       Они замолчали, смотря друг на друга. Девушка, сидящая на лавке у своего дома, слегка повела головой и прищурилась. Ей были пока непонятны слова Гредо, стоящего тут же. — Ты видел Создательницу? — переспросила она. — Она пришла ко мне во сне, — он заговорил почти шёпотом, склоняясь ближе к Зерпине и не зная, какой на самом деле ожидает реакции от неё. — Ты спал? — она и сама не знала ещё, поверить ли его словам, или попытаться убедить его, что не каждому сну стоит верить так просто. — Мне стало так хорошо после того, как она пришла ко мне, — голос Гредо задрожал. — Она пришла ненадолго. Сказала, что любит меня. Но ей пришлось уйти, потому что я проснулся.       Зерпина поправила юбку и отвела взгляд от мальчика. Тот долго молчал, смотря на неё, и наконец спустя время девушка снова подняла голову. Её лицо казалось спокойным, но Гредо видел, как много самых разных мыслей и эмоций пытаются прорваться сквозь эту иллюзию спокойствия. Каких именно — оставалось для него загадкой. — Она действительно любит, Гредо, — её голос тоже дрогнул, когда она произнесла это.       Мальчик снова закрыл лицо руками. Он больше не плакал, но ему захотелось хотя бы на мгновение спрятаться от мира. — Я надеялся, что она придёт ещё, но пока этого не случилось, — наконец сказал он, опустив руки и вздохнув. — Когда это произошло? — Две ночи назад. — Прости, я не знаю, придёт ли она снова, — Зерпина ласково улыбнулась. — Верю. Просто… Знаешь, я хотел сказать это кому-то. — Я понимаю. — Я думал накануне о том, что будет, когда Родгерт вернётся.       Девушка как-то встревожено посмотрела на него, но Гредо продолжил: — Я думал, что когда он приедет и женится на тебе… Я стану вашим слугой.       Она не поняла его. Прислушалась к его интонации, заглянула ему в глаза, но Гредо упрямо смотрел себе под ноги, не решаясь поднять взгляда. — Что? — Я буду служить только вам. Тебе и ему, — тихо ответил он. — Почему ты решил… — Ты же не против? — мальчик вдруг встрепенулся, посмотрел на Зерпину, и она сама онемела под этим взглядом. — Ты согласишься выйти за него?       Девушка поджала губы и отвернулась, состроив кривую гримасу будто от смеха. Гредо занервничал, решив, что она смеется над ним и его глупостью, но когда она заговорила, мальчик услышал, что это было вовсе не веселье: — Я соглашусь, если он предложит, — сдерживая слёзы, ответила Зерпина. — Он сказал, что так и будет, — уверенно произнёс юный колдун и к удивлению девушки вдруг подошёл к ней почти вплотную, опустился перед ней на землю и положил ладони ей на колени. Зерпина вздрогнула, но Гредо словно и не заметил этого, теперь уже сам заглядывающий ей в глаза: — Я буду вашим пажом, так он сказал. — Гредо, перестань, — Зерпина махнула рукой и повернулась в сторону, смущённо смеясь и при этом незаметно стирая слезу, покатившуюся по её щеке. — Я не шучу! — мальчик нетерпеливо сжал её колени пальцами, заставляя повернуться к себе и снова посмотреть на него. — Я не шучу над тобой, как он шутит иногда. Я серьёзно! Ты будешь его женой, и я стану самым верным вашим слугой. — Не надо, я не хочу слуг, — Зерпина снова грустно рассмеялась и протянула руку к лицу мальчика. — Я не хочу, чтобы ты нам служил. Ты должен быть счастлив. — Я счастлив, — улыбнулся он, смотря ей в глаза и послушно подставляя щёку под её прикосновение. — Я хочу быть с вами.       Зерпина рассмеялась сильнее, вскидывая руки и словно закрываясь ими от следящего взгляда мальчишки. — Ну, всё, перестань, — она со смехом вскочила с лавки, не желая воспринимать его слова и отходя от него. — Говорю тебе, это правда, — запротестовал он и снова подскочил к девушке, ловя её за руку и ладонями обнимая её кисть. — Скажи, чего ты хочешь? Пока он не вернулся, я буду служить тебе. — Мне ничего не нужно! — Нет, скажи! Чего ты хочешь? Хочешь, я сделаю что-нибудь для тебя? Пожалуйста, скажи! — Послушай… — Нет, я не отстану от тебя! — он замотал головой, крепче сжимая руку Зерпины. — Скажи, прошу тебя. Я слышал, как ты жаловалась, что у тебя закончилось что-то на прилавке, что просят постоянно. Что? Я могу достать это? — Не сможешь, — она нежно улыбнулась. — Нам привозят разное с других полей, и траву эту в том числе, ты до туда не дойдёшь. — Дойду! — Гредо, я даже не знаю, где она растёт, — Зерпина устало вздохнула и вырвала руку из его хватки, начав поправлять платок, которым обвязала волосы. — Прекрати. — Так какая? Я слышал, как ты называла её.       Девушка закрыла глаза и сделала глубокий вдох. — Дымо́вка. — Дымовка! — повторил Гредо и словно зачарованный добавил: — А мы её мухо́вкой называли.       Зерпина вдруг стала серьёзной, услышав такие слова юного колдуна и прикидывая что-то в голове, но тот и не заметил этого, только продолжил тараторить: — Вот посмотришь, я тебе её принесу. — Не принесёшь, я тебе говорю, — опять вздохнула она, но потом всплеснула руками и сказала: — Гредо, это не спор. Я не буду давать тебе таких заданий.       Но он и не слушал её уже. Покивал, согласился со всем. А потом, радостный от того, что добился своего, ушёл со двора Зерпины, даже не сомневаясь, что где-нибудь в округе заветные травы таки найдутся. Может среди полей, может в лесу. Если нужно будет, Гредо отпросится из Крепости на несколько дней. Он вспомнил это название, вбиваемое ему в голову забытыми людьми. Вспомнил горький копчёный запах, исходящий от сушёных корней. Он уже считал себя слугой будущей графской пары, а значит, и работать он должен в полную силу. Даже если сила эта будет вытянута из собак, чей нюх получше любого человеческого найдёт нужное в густых зарослях. И Гредо приложил усилия и нашёл дымовку, когда спустя пару недель выкроил себе время на брожение. Он пожадничал, часами бегая по лесу далеко от поместья — снова будет ругаться старый Фригат, что пропал на весь день его главный помощник — но под ночь Гредо постучался в дверь Зерпины, держа в руках целый букет стеблей с толстыми корнями, обмотанными в смочённую водой ткань. Девушка поразилась вслух, охнув от вида подношения, и удивление её было столь сильно, что она даже не смогла улыбнуться. Вспотевший от бега, сияющий от радости и протягивающий ей такой внезапный подарок, Гредо столь же и порадовал, сколь и встревожил её. — Вот! Вот… Хватит тебе столько? Я соберу ещё позже, она растёт в лесу. Зерпина рывком забрала пучок дымовки, бросила его на стол и тут же вернулась к Гредо, чтобы быстро обнять его. Мальчик опешил, перестал улыбаться, но послушно замер в руках девушки. — Как далеко ты зашёл? — спросила она, отстранившись слегка и обхватив его лицо ладонями. — Недалеко, — бессовестно соврал колдун, знающий, что ему пришлось сойти с троп в самую чащу и бегом углубляться в лес, следуя вызываемому колдовской силой пути. — Она растёт у полей. — Не растёт, я же знаю! — Зерпина зажмурилась и отрицательно замотала головой. — Кто тебя научил так её собирать? Кто тебе рассказал? Теперь уже Гредо начал мотать головой, отводя взгляд. — Гредо? — В Крепости научили. — Не поверю. Ты далеко ушёл? Один был? — Несколько часов от дороги на Леттен, — он закрыл глаза, чтобы не смотреть на неё. — Один. — О, Пресветлые… Гредо, не делай такого больше, — судорожно вздохнула она и снова обняла его. — Ты разумом повредился, что ли… Глупое дитя.       Он разжал веки и покосился на неё, не понимая ещё, ругается ли она. Тон её был совершенно иным. Словами она ругала его, но её голос задрожал, а грудь быстро поднималась от глубокого тревожного дыхания. Гредо почуял в этом страх. — Не делай, — повторила она и снова оторвалась от него, уставившись ему в лицо. — Не делай… Не влезай в это! И не говори никому. — Хорошо, — послушно ответил колдун, не понимая ещё того, что поняла она. — Пообещай мне, несчастный ребёнок, — голос Зерпины стал строже, даже грубее, но Гредо слышал, как много в нём тревоги и сокрытых слёз. — Что пообещать? — Что не расскажешь никому! — Я не расскажу.       Она тут же отпустила его, сдержанно опуская руки и отводя взгляд. — Но тебе пригодится то, что я принёс? — с надеждой спросил напоследок Гредо. — Ты выручил меня. Я тебе благодарна, — кивнула Зерпина и стала разглаживать руками юбку, делая вид, что очень занята этим, потому не может смотреть на мальчишку. — Но прошу тебя, не связывайся больше… с этим.       О её словах стоило подумать, Гредо прекрасно чувствовал это. Но как же думать не хотелось! Даже тревога в голосе Зерпины не смогла разуверить его в том, насколько правильно и хорошо он поступил. Конечно, она переживает за него. Сыны доберутся до колдуна, который станет бездумно хвастаться своими талантами направо и налево, вытягивая голоса собак и направляя их на поиск лечебных трав и специй. Но хвастается ли он? Он служит. На благо Зерпине, на благо своего господина. И он искренне счастлив, занятый делом и ощущающий себя на месте. Подросток был уверен, что девушка оттает чуть позже. Она забудет свой страх, и он снова принесёт ей дымовку. И не только дымовку. Он принесёт ей всё, что потребуется.       Весной, когда снег уже сошёл с полей, а солнце стало сильнее и теплее, Гредо воспользовался первым же достаточно сильным потеплением, чтобы снова рвануть на поиски растений. Это требовало от него много усилий: нужно было с раннего утра, пока было ещё темно, спешить на фермы вокруг города, дразнить там собак, заставляя их отдавать свои силы и эмоции через лай. Насытившийся и подгоняемый желанием услужить мальчишка спешил после этого в лес, не замечая, как протекают часы. Голая, покрытая перепревшими и липкими листьями земля скрывала под собой корешки, напитывающиеся влагой. Гредо натыкался на них, раскапывал руками, выкорчёвывал кинжалом Морвены, собирал в ткань и складывал в сумку. В его голове вспыхивали названия и знания, вбитые ранее в голову. Он молча, словно потеряв голос, носился среди деревьев и оврагов, в собственном разуме при этом постоянно говоря что-то и выкрикивая от радости, когда находил очередное растение, показавшееся из-под почвы. В это время года очень мало действительно сильных и полезных трав, им нужно больше дней, чтобы раскрыться и вырасти, но что-то даже сейчас юный колдун может отнести Зерпине. Корни, дающие вкус, отбивающие запахи, красящие ткани, выпускающие густой дым при поджоге. Зерпина должна знать, если продаёт специи и лекарства. Если она не будет знать — Гредо расскажет ей сам. Не зря так долго бродили и гнили в нём бесполезные, казалось бы, строки прочитанных в детстве книг.       Снова он оказался у двери девушки только под ночь. Грязнее, чем осенью, ещё более вымотанный. И только глаза блестели так, будто он только проснулся и готов был повторить весь путь заново. Мальчик достал из мешка промокшие свёртки и протянул Зерпине, тут же затащившей его в дом. — Что же ты делаешь… — причитала она, смотря на дары, принесённые ей.       Но Гредо не слышал причитаний — только благодарность. Он видел её стыд и страх, но девушка не смогла скрыть от него искренней радости. Те маленькие и полные жизни сокровища, лежащие теперь перед ней, радовали и влекли её. — Ты знаешь, зачем это? — спрашивал юный колдун, показывая на ту или иную траву или корень и словно желая удостовериться, не зря ли он принёс дары так рано. Может, стоило подождать лета? — Ты знаешь, как применять их? — Я знаю, — Зерпина зажмурилась и кивнула, сама себе не желая признаваться в том, что рада собственному же запрету, выданному Гредо.       В этом и заключалось служение, которое так хотел оказать мальчишка. Зерпина ничего больше не сказала про то, чтобы он не ходил в лес снова. Он надеялся на то, что она не скажет и не вспомнит про то, как он не послушался её слов, и она не сказала. Молча, стыдливо, но с благодарно приняла подарок, потому что знала, что сможет использовать принесённое. А Гредо мог быть спокоен. Тело, истощённое после зимы, отзывалось усталостью и ломотой после беготни по лесам и полям. Мальчик дошёл до Крепости, но отдыхать было рано: Фригат встретил его встревоженной руганью. Оказалось, что пробродивший где-то весь день подросток пропустил не только часы работы, но и новости: Богарне празднуют! На немой вопрос Гредо, видящего, что никого нового в поместье нет, лишь те же слуги да наёмники, снующие туда-сюда, но не выглядящие так, словно господа приезжают, старик пояснил, что праздник состоится в честь рождения наследника. — Наследника? — переспросил Гредо. — Что с тобой, парень? — буркнул Фригат. — У графа родился ребёнок.       Гредо наклонил голову, не способный понять, при чём тут тогда они, слуги Крепости, но старик лишь подтолкнул его к работе. Снова нужно было двигать столы, носить еду и убирать после: наёмники, прознав о новостях, тут же решили собственными силами отпраздновать радость хозяев. Алексис вяло пытался запретить солдатам пир, но его уставшую интонацию никто не воспринял всерьёз, и к середине дня они таки упросили коменданта позволить им праздновать. Хозяева, конечно же, не приедут, но одна только весть о таком событии сразу отбивает всякое желание работать у солдат. А слугам остаётся работать. Гредо, послушно втягиваясь в процесс, уже далеко за полночь догадался, что означают эти новости. В его голове сложилась мозаика, очень ловко выкинувшая из картины Родгерта, бывшего ранее единственным ребёнком. Юного колдуна озарило осознание, которому он не знал, нужно ли радоваться, или ужасаться: новый ребёнок может означать то, что Родгерта снова «прогонят» из семьи. Его ведь признали рождённым вне брака графским сыном лишь потому, что у старого Богарне не было детей. А если теперь они есть, разве ему нужен будет шевалье, которого отправляли куда угодно, только бы не сидел перед глазами? Гредо не понимал и не знал всего, но те знания, которыми он обладал в силу возраста, невнимательности и малой общительности, пугали его складывающимися перспективами. Это означает, что и его самого не сделают пажом. Не нужен он будет как слуга, если сам Родгерт лишится звания и привилегий. Но, может, шевалье всё равно оставят при себе? Он исполнит долг и вернётся в Крепость. И всё будет как раньше. Гредо не нужны дорогие балы, огромные замки, куча денег и табуны дворян. Не нужно даже разводить тут, в Крепости, псарен, где каждый пёс сто́ит как целый вооружённый лучшими доспехами и оружием рыцарь и натаскан резать и убивать не хуже того же рыцаря. Мальчику хватает куска ветчины и хлеба, этого маленького отсыревшего Замка с инвалидом в роли коменданта и двух скромных пьющих украденное вино посреди улицы господ, рядом с которыми ему хочется стоять. Если Родгерт не станет графом, всем плевать будет, кого он возьмёт в жёны. Пусть даже одинокую Зерпину, помощницу торговки овощами и травами. И никто не заметит даже, как подле них, преисполненный любовью и верностью, стоит паж-колдун.       Кто-то из наёмников подозвал мальчишку, чтобы тот принёс ещё вина. Гредо, не чувствующий даже голода от усталости, вырвался из своих мыслей и послушно кивнул человеку, сидящему за столом. Во дворе снова было темно, даже несмотря на зажженные повсюду факелы и заботливо расставленные по столам свечи. Как только мальчик хотел двинуться в сторону открытой на время праздника кладовой, кухарка ловко поймала его за плечо, сообщая, что бутыли закончились. Гредо удивился такой новости. — Как это? — Ну что значит «как это»? Вот так! Закончились, нечего им больше носить! — огрызнулась она и попыталась развернуть Гредо, чтобы прогнать его с кухни.       Он не стал спорить, вышел из кухни и направился обратно к солдатам. — Вино закончилось! — громко и равнодушно сообщил Гредо, принося чужую весть. Спать хотелось ужасно, и он понадеялся, что праздник в честь какого-то там ребёнка закончится тут же.       Наёмники зашумели. Кто-то протяжно и наигранно охнул, кто-то засмеялся, но в основном послышались разочарованные бормотания. Фригат, сидящий неподалёку и расправляющийся со своей порцией еды, вдруг встал, торопливо пошёл в сторону кухни, шутливо успокаивая солдат и подзывая Гредо к себе. Кухарка противилась, но старик убедил её, что глупо пытаться скрыть часть вина. — Эти животные же всё в оправдание праздника вылакают! — зарычала она, слыша его доводы. — Пусть вылакают, не наша забота, — махнул на неё рукой он. — Пусть Богарне разбирается. — Алексису потом всё это закупать, а не Богарне, а ты ещё этим псам просишь подлить, — бурчала кухарка, но уже развернулась на месте, чтобы пойти и достать припрятанный где-то ящик.       Гредо, поняв, что он понадобится и тут, сразу же двинулся за ней. Не так уж и ловко было спрятано вино. Мальчик был уверен, что в Замке есть ещё немало бутылок. В десятки раз больше, но хранилось оно, наверное, где-то в нижних помещениях, и наёмникам уж точно предназначено не было. А эти несколько бутылок, которые при желании даже сами слуги могут подпивать? Кухарка вручила их подростку и отмахнулась от него. Он и внимания не обратил. Пальцы сами собой задрожали, когда мальчик схватил несколько горлышек сразу, и на мгновение ему показалось, что он уронит их прямо тут, разбив о каменный пол кухни, но всё обошлось. Гредо вышел во двор и пошёл в сторону столов. Кто-то из наёмников тут же потянулся рукой к нему, желая вытянуть одну из бутылок, и мальчик, пошатнувшись и попытавшись выкрутить руки, чтобы не выпустить всё сразу, боком завалился на сидящего рядом человека. Уставшее тело пожалело прыти, и Гредо, пытаясь ухватиться за плечи солдата, чтобы не упасть окончательно, разжал пальцы. Одна из бутылок грохнулась об край стола, тут же разбившись и обрызгав сидевших, вторая и третья разлетелись уже на земле, окрасив всё тёмным напитком. Лишь четвёртая осталась невредимой, изначально попавшая в руки к поспешившему солдату.       Люди стали смеяться, и лишь те, кто сидел поблизости, злобно заругались. Яростнее всех стал ругаться мужчина, облитый вином и стряхивающий теперь с себя осколки. Гредо неторопливо встал с земли, понимая, насколько вымотался. Ему были даже безразличны обидные слова, летящие в его адрес. — Щенок неуклюжий! — выкрикнул человек, испачканный вином. — Дурь в голове, сам, небось, уже пьян! — Да, лапы стекло не удержали, — буркнул Гредо в ответ, подумав о том, что не то, что вино — даже вода с самого утра не заливалась ему в глотку.       Снова разразился смех услышавших его ответ. — Закрой свой рот, пока я тебя не ударил! — мужчине, конечно же, какой угодно ответ слуги был без надобности, и он сразу хотел дать понять это. — Пасть, раз уж на то пошло, — Гредо и сам не знал, зачем сказал это. Он чувствовал какой-то прилив, нащупать который полноценно пока что не получалось. Ударят его? Ну, и что? Он в ответ укусит, назвали же собакой.       Наёмник неуклюже вскочил из-за стола, кто-то из товарищей попытался придержать его, но не успел и тогда лишь усмехнулся. Гредо даже не подумал отойти или убежать, когда мужчина двинулся в его сторону и протянул к нему руку. Осознание пришло к мальчику лишь через несколько секунд, когда чужая рука уже крепко держала его за волосы, заставляя склоняться к столу и смотреть на осколки, лежащие вокруг тарелок и брызг вина. — Смотри, идиот, что натворил! — неразборчиво гаркнул мужчина, тряхнув Гредо.       Тот в ответ промолчал, руками схватив предплечье солдата и пытаясь замедлить его движения, чтобы было не так больно. Но сопротивляться было не так уж легко: в несколько раз сильнее подростка, мужчина снова дёрнул рукой, заставляя мальчика сгорбить спину. — Будешь ещё отвечать что-то? — наёмник повернул голову Гредо к себе, чтобы посмотреть ему в глаза, и мальчик молча и злобно скривился, а в следующую секунду схватил со стола самый крупный осколок с остатком горлышка и наотмашь метнул в обидчика.       Солдат от броска никак не пострадал, лишь пошатнулся, наспех попытавшись прикрыться свободной рукой, всё ещё не выпуская из хватки волосы Гредо. Они оба неуклюже повалились на землю под одобрительный смех сослуживцев. В голове у Гредо помутилось из-за шума и нервов. Он зажмурился от боли, нащупал пальцами край рукава мужчины, сменил хватку и изо всех сил впился ногтями в кожу, сдерживая крик. Мужчина рыкнул, поднялся, потянув за собой подростка, и потащил его от стола. — Ну, всё, угомонитесь уже! — крикнула какая-то женщина, сидевшая неподалёку. — Оставь дурака в покое, — лениво поддержал подругу другой боец, но ни её, ни его взбесившийся наёмник не послушал.       Он вёл Гредо дальше от пирующих. Там, подумав вдруг, что это шанс вырваться, мальчик сильнее сжал руки, стараясь оцарапать обидчика настолько, чтобы тот выпустил его. Мужчина, кажется, не обратил внимания на эти попытки. Он споткнулся обо что-то в темноте, опять болезненно потянул волосы подростка и зарычал на него что-то невразумительное. Гредо разобрал в пьяных словах что-то о воровстве и о том, что они уже говорили о поведении ранее. Мальчик попытался поднять голову, чтобы лучше рассмотреть человека и убедиться в том, что это тот же самый солдат, ранее оскорбивший его своими подозрениями. Но всё, что увидел юный колдун, это зажатые в руке наёмника остатки бутылки, клыкастой и кривой пастью направленные в лицо Гредо. — Посмотри, гад, что натворил, — ворчал мужчина, держа подобранный осколок стекла у глаз ребёнка. — Посмотри!       Гредо пытался замереть, всё ещё сжимая предплечье мужчины и царапая его. Показалось, что вот-вот и разъярённый пьяница выколет глаза провинившемуся слуге, но пока что он лишь повторял одни и те же слова и ругался. Гредо зажмурился от страха и снова рискнул выкрутиться, тогда его волосы потянули назад, заставляя неестественно изогнуть спину и закричать. Не хотелось слышать собственный крик, он оглушал сильнее, чем бессмысленный и злобный лай наёмника. Гредо попытался нащупать в разуме какие-то слова, чтобы оскорбить и взбесить наёмника сильнее. Пусть напрасно кричит, пусть бесполезно брешет, пусть хоть вечность исходится в лае, только бы отпустил уже его волосы и убрал поблёскивающие стеклянные клыки от лица. Ногти сильнее впились в кожу мужчины, и он уставился в лицо мальчика помутившимися от гнева глазами, продолжая орать ему что-то. Нужны были силы, чтобы высвободиться, чтобы сильнее оцарапать обидчика. Гредо отчаянно вслушался в ругань человека, пытаясь эти силы из него же и вытянуть. — Бесполезная ты псина! — выл он, дёргая волосы подростка, и тот снова отчаянно вскрикнул от боли, не понимая, почему не получается вырваться.       Колдун почувствовал, как вспотели и нагрелись его руки, сжимающие предплечье наёмника. Почему не отпускает он его, как отпустила когда-то кухарка? Недостаточно силы вытянул из него Гредо? Или, может, не время ему ещё тягаться с солдатами? Почему же тогда взрослый человек не щадит щенка, не способного оказать серьёзное сопротивление? Хотелось ударить, ответить на эту злость злостью собственной, но мужчина вдруг рывком опустил голову слуги к земле, махнув перед его лицом осколками. Гредо ощутил живое жжение на своём лице и тут же замолк, бездумно уставившись в темноту. Внутренняя паника, подначивающая ранее бороться и бежать, взорвалась и обратилась ступором, заставляющим послушно ожидать окончания момента. Наёмник снова резанул лицо мальчика, почти уже нечеловеческим голосом рыкнув: — Посмотри, мерзавец, посмотри, что ты сделал!       В разуме Гредо просил, умолял остановить это, но его зубы не разомкнулись. Мальчик молча терпел, раз за разом в ужасе смотря, как приближаются к его коже поблёскивающие в темноте из-за свежей крови осколки. Не было боли, не было осознания. Было только страшно и обжигающе горячо. Гредо ощутил, как упёрся один упрямый осколок в лоб, скрипуче треснуло стекло, разошлось ещё на несколько частей. Остатки бутылки раскрошились в руках мужчины, но он, выронив их, не остановился и ещё раз другой рукой дёрнул ребёнка за волосы, заставляя упасть на землю. — Ну, всё, останавливайся, хватит маяться дурью, — со спины к нему подошёл кто-то из других солдат, надеясь увести за собой и продолжить праздник, но наёмник вдруг оскалился, зарычал на него, отталкивая и наотмашь ударяя тыльной стороной ладони по щеке. Сослуживец, получив удар, отшатнулся и ругнулся на него. Он понял, что мужчина потерял самообладание.       Наконец-то пьяный отпустил волосы Гредо и переключился на своего товарища, опять гаркнув что-то невразумительное. Тот выставил руки вперёд, закричал, чтобы он угомонился, потом схватил его за плечи и отшагнул назад. Они на несколько секунд закружились в каком-то нелепом, полупьяном и медленном танце, пытаясь перебороть друг друга, пока ударенный по щеке человек не начал смеяться, спрашивая у взбесившегося, не сошёл ли он с ума. Наёмник наконец замедлился, воющее промычал что-то себе под нос, снова вызвав у товарища смех. Гредо, сидящий на земле, поднял взгляд на них, и тот из мужчин, который пришёл вернуть друга к столу, перестал улыбаться, увидев окровавленное лицо ребёнка. — Проклятье! — ругнулся он, тут же став таким растерянным.       Его друг, несколько мгновений назад бывший бешеным псом, тоже повернулся, чтобы понять, что вызвало такую реакцию, и что-то переменилось и в нём, когда он в свете факелов увидел, что сотворил. Наёмник вдруг протрезвел, выпрямился, попытался шагнуть в сторону Гредо, протянув к нему руку, но мальчик тут же отполз в сторону, рывком поднялся на ноги и бросился бежать, не желая знать, что происходит за его спиной.

***

      Со двора который час с самого вечера доносился шум, постепенно уже затихающий, но Алексис, научившийся за столько лет не обращать внимания почти ни на что, деловито перебирал вещи на столе перед собой. Принесённые вести о рождении наследника волновали его куда меньше, чем то, что предыдущий, но, вероятно, сброшенный теперь со счетов наследник тоже собирался вернуться.       «Выжил, значит», — буркнул себе под нос мужчина, перечитав письмо. Родгерт Богарне ему, конечно же, не нравился. По многим причинам, а теперь ещё и потому, что работы у коменданта прибавится вдвойне, если не в тройне. Было дано указание начать строить псарни после приезда одного из графских слуг, призванного следить за поместьем и за ходом перестройки участка вместе с Алексисом. Комендант, привыкший к тому, насколько заброшено всё вокруг, и не горящий желанием менять это, бросил пергамент на край стола, а сам потянулся за чистой бумагой, чтобы начать писать ответ. Формальности, соблюдаемые им в тексте, отлично подходили всему его лживому образу жизни, и мужчина, перечитав написанное, горько усмехнулся собственной умелости, которую хотел бы применять совершенно иначе. Внезапно открывшаяся дверь заставила Алексиса вздрогнуть, и на пороге показался Фригат, слегка щурящийся из-за света множества свечей, зажженных полуслепым комендантом. — Ал, солдаты там… — скомкано произнёс старик, и сделал голос тише. — Говорят, мальчонку порезали. Мы его найти не можем.       Алексис поднялся со стула, серьёзно посмотрев на Фригата: — Какого ещё мальчонку? Гредо?! — Да.       Мужчины торопливо вышли во двор, где продолжали пировать наёмники. Один из них, стоящий дальше от стола и, видимо, наиболее трезвый к этому моменту, тут же двинулся к коменданту, поняв, что намечается. — Господин, послушайте, дело тут такое… — начал было он, изобразив тактичность в медленном и захмелевшем голосе, но Алексис тут же оборвал его, почти сорвавшись на крик: — Уже слушаю, бестолочь! Что с ребёнком?! — Да ничего с ним такого, всего-то лицо порезано. — Всего-то! — передразнил Алексис. — Где он тогда?       Наёмник подвёл его к товарищу, сидящему на земле около амбара, прислонившись спиной к стене. Комендант, не хромая, шагнул к мужчине, схватил его за руку и потряс, привлекая внимание, но поднявший на него взгляд солдат был уже не в состоянии объясняться. И он не был пьян, Алексис сразу понял это. В помутневших глазах мужчины затаилось что-то другое. — Ну, что ты натворил? — строго спросил комендант, но солдат безвольно свесил исцарапанную руку и промычал что-то невразумительное. — Он пьян, — вступился за него сослуживец, но Алексис только отмахнулся и спросил снова, повысив голос: — Отвечай же, пропасть тебя забери! Что случилось? — Оставь меня! — смято выкрикнул мужчина, выдернув руку из хватки коменданта и отворачиваясь от него. — Проклятье! — выругался комендант и снова схватил его, пытаясь поднять на ноги. — Ну-ка, вставай!       Мужчина попытался высвободиться, но Алексис, поняв, что не сможет удержать такой вес, сам отпустил его. Наёмник хлопнулся спиной о стену хлева и сполз обратно на землю. Тогда комендант повернулся к его товарищу: — Что произошло? — Так, парень вроде как вино разлил… Ну и он его отвёл в сторону поговорить… — Хороший, видать, вышел разговор! Что было потом? — Я не видел, — признался солдат. — Подхожу отвести его обратно к столу, смотрю, а у мальчика лицо в мясо.       Услышав это, Алексис оттолкнул мужчину и уверенно двинулся к остальным наёмникам, заметно притихшим к этому моменту. — Вы! Что случилось? Куда он делся?       Послышались неуверенные ответы тех, кто способен ещё был говорить. Комендант начинал закипать. Он подошёл к столу, яростно сбросил с одного из краёв стоящую на нём посуду и закричал: — Что вы тут устроили?! Богарне платят вам не за то, чтобы вы пьянствовали на посту! — навряд ли кто-то из солдат слышал, чтобы обычно равнодушный и лишь показательно строгий Алексис настолько повышал голос ранее. — Чтобы когда я вернусь, этот балаган сворачивался! Уберите отсюда пьяных и спящих, иначе не надейтесь, что я забуду это!       Люди стали отводить взгляды. Кто-то попытался противиться, оправдаться радостным поводом, но товарищи тут же остановили их. — Псы плешивые! Нет уж, я сам виноват, что позволил вам это, — орал комендант, без разбора тыкая пальцем в наёмников. — И поверьте, если вы сейчас же не разойдётесь, мы все за это отвечать будем! — потом он повернулся к старику: — Фригат! Ну-ка, фонарь мне!       Комендант и старый работник, вооружившись фонарём, двинулись в сторону Пустого двора. Фригат поначалу пытался насесть с подсказками о том, где он уже успел позвать и поискать мальчика, но Алексис даже не послушал его: он предполагал, где Гредо может быть. Приблизившись за мужчиной к калитке, ведущей к ручью, старик спросил: — Ты же не думаешь, что он мог сбежать? — Нет, — злобно произнёс Алексис.       Они с Фригатом стали спускаться к ручью, прислушиваясь к шуму воды и пытаясь понять, верно ли ищут Гредо. Старик подсвечивал дорогу, стараясь идти впереди коменданта и следить, как бы тот со своей хромотой и слепым глазом не покатился со склона, но Алексис вдруг пихнул его в плечо, подгоняя вперёд. — Проклятье, Ал, я иду, иду! Или, ты думаешь, мне самому так легко спуск… — он не успел продолжить, внезапно повалившись на землю и выпуская из рук фонарь.       Свеча, спрятанная за стеклом, не потухла, но пламя задрожало и свет, опущенный теперь так низко, перестал быть полезным. Фригат испуганно ахнул, пытаясь подняться, но ноги его крепко запутались в тонких и длинных корнях. — Убирайтесь! Пошли вон! — раздался из темноты яростный голос подростка.       Алексис тут же поднял фонарь, заметив при этом, как странно обхватили корешки ноги старика. Пугающее осознание пронзило разум коменданта, и он, переступив через пьяно барахтающегося на земле Фригата, попытался рассмотреть где-то на берегу Гредо. Единственный зрячий глаз выцепил в черноте леса и ручья бледнеющий силуэт. — Гредо! Ты в порядке? — Пошёл прочь! — взревел юный колдун, и Алексис услышал, как просвистел рядом с его левым ухом брошенный камень, капли от которого попали на лицо. — Гредо, успокойся, прошу тебя! — мужчина просил его, но голос его был строгим. Комендант через плечо бросил взгляд на Фригата, вырвавшего уже ногу из корней и медленно поднимающегося. Тогда Алексис всучил старику фонарь и быстро прошептал ему: — Возвращайся к солдатам, я разберусь тут с ним. — Может, позвать кого? — Фригат, кажется, даже не понял, что произошло, и был сейчас озабочен только тем, что мальчик может быть серьёзно ранен или наоборот, решит серьёзно ранить Алексиса. — Исчезни отсюда, пёс тебя раздери! — не сдержался Алексис.       Фригат не обратил внимания на его злость и послушно стал карабкаться вверх по тропинке, очень скоро исчезнув за калиткой. — Я вижу тебя, Алексис! — прокричал Гредо, но комендант не сдвинулся с места, привыкая к темноте и стараясь как можно быстрее продолжить спуск к ручью. — Убирайся, пока я не выколол тебе второй глаз! — Ты этого не сделаешь, — спокойно ответил мужчина. — Да? Почему же? — голос мальчика, казалось бы, дрогнул, но непонятно было, из-за страха ли, или из-за искреннего желания подразнить старшего. — Не сделаешь и всё тут, — Алексис цокнул языком и сделал аккуратный шаг вниз по тропе. Его слуху тут же выдались движения корней, рождающиеся под ногами. — Гредо, прекрати это. — Не подходи, я сказал. — Я хочу убедиться, что ты в порядке.       Мальчик не ответил, но Алексис хорошо расслышал, как плещется вода, встревоженная чьими-то руками. Потом послышался тихий и явно скрываемый всхлип. — Гредо? — Проклятье! Что тебе нужно? Почему ты не уходишь? — Я должен подойти к тебе. — Зачем? — теперь уже Алексис отчётливо мог расслышать, что подросток не только зол, но и плачет. — Затем, что я должен убедиться! — мужчине не хотелось быть тут, не хотелось вести этот глупый разговор с юным и явно не контролирующим себя колдуном, но и уйти так просто он не мог. — Что произошло, скажи мне? — Что произошло? — переспросил он, повышая голос и снова скатываясь скорее к злости, чем к грусти. — Что произошло?! Меня порезали, вот что произошло! Мне больно, Алексис! За что это мне, скажи? — Кровь всё ещё идёт? — Будь ты проклят! Идёт ли у меня кровь! Бежит, дурак слепой, она бежит! И если ты сейчас не побежишь тоже, угадай, что я тебе сделаю! — Расскажи мне, — вдруг злобно закричал в ответ Алексис. — Расскажи мне, маленький колдун Гредо, что ты мне сделаешь?!       Ещё один камень полетел в мужчину, но в этот раз упал под его ногами. Стоящий где-то в ручье Гредо снова шмыгнул носом и закашлял. Алексис не стал ждать и пошёл вперёд. — Почему ты не слушаешь меня?! — Хватит этих фокусов, покажись мне! — комендант остановился у самой воды, рассмотрев теперь, что мальчик стоит по пояс в воде. В темноте не было видно, есть ли на нём раны или порезы, но на фоне поблёскивающих волн явно выделялся его силуэт с поднятыми руками. На мгновение блеснуло ещё что-то, и Алексис изо всех сил напряг единственный зрячий глаз, прежде чем понял, что Гредо держит на весу подаренный ему кинжал. — Что, и ты порежешь меня? — Да! — За что? — Уйди отсюда! — Одним шрамом больше, одним шрамом меньше, — Алексис махнул рукой. — Если ты не помнишь, как выглядит моё лицо, то пойдём в Крепость, я зажгу свечу и покажу тебе поближе. — Нет уж, насмотрелся на твою морду! — прорычал в ответ Гредо. — На все ваши морды! Я всех вас порежу! — Вылезай оттуда, сейчас же! Что ты будешь делать, если заболеешь в такое время года? — Выкопаю себе яму и лягу в неё! — огрызнулся он, потом добавил: — Но сначала вас всех туда уложу! — Если ты думаешь, что я не подойду к тебе только потому, что ты зашёл в воду, то ты ошибаешься, — Алексис демонстративно шагнул в поток, не боясь промочить ноги.       Заметив это, Гредо ещё раз шмыгнул носом и отступил назад, но вдруг поскользнулся и целиком окунулся в ручей, начав кашлять и оплёвываться. Не успел он поднять голову, как тут же оказавшийся рядом Алексис схватил его за плечи и аккуратно, но очень уверено стал тянуть к берегу. Гредо дёрнулся и попытался закричать, но мужчина вдруг плеснул водой ему в лицо, заставляя снова закашлять и болезненно заныть. — Прекрати сейчас же, проклятый ребёнок! — гаркнул Алексис, но, как и прошлой весной, Гредо расслышал в его голосе скорее страх, чем злость. — Покажись мне! Где он тебя ранил?       Мальчик только заныл в ответ, всё ещё сжимая кинжал, но не думая даже опять угрожать коменданту. Мужчина выволок его на землю и стал легонько ощупывать его грудь и живот, надеясь понять, нету ли там ран. Гредо как пьяный покачивался от каждого прикосновения, но послушно стоял на месте, опустив руки вдоль тела и судорожно вдыхая воздух. Когда кисти Алексиса поднялись к шее и коснулись подбородка, то прежде чем Гредо отвернулся, побоявшись, что мужчина заденет раны, комендант сам одёрнул пальцы и болезненно шикнул, поняв, что украшало теперь лицо ребёнка. — Жить будешь, хотя бы, — буркнул мужчина и, несмотря на попытки мальчика увернуться, одной рукой аккуратно придержал его затылок, а другой прикоснулся к щеке, заставляя поднять голову и показаться поближе хотя бы в тусклом свете звёзд.       Гредо не ответил, только молча посмотрел на небо, изо всех сил стараясь игнорировать гудящую и пульсирующую боль на своём лице. — Я убью его, наверное, — спустя полминуты тихо прошептал мальчик, шумно втягивая воздух носом. — Ох, Гредо… — Зачем он это сделал… — Парень, не совершай глупостей, — Алексис, продолжающий зачем-то вглядываться в лицо подростка и держать пальцы на его щеке, тяжело вздохнул и слегка погладил его по волосам. — Убийство из мести ничего не исправит, поверь мне. Станет только хуже. Никогда даже не думай об этом, пожалуйста. Не разрушай себя. — Зачем он это сделал? — громче спросил Гредо и сглотнул слюну. — Что, я разве такое заслужил? Зачем?.. — Вино ударило в голову… — тихо буркнул Алексис.       Гредо в ответ болезненно оскалился, задрожал всем телом. Из его горла начали доноситься звуки, которые он пытался задавить, и сначала Алексису показалось, что мальчик плачет, но через несколько секунд юный колдун начал истерически смеяться, срываясь иногда на рыдающее протяжное нытьё. Алексис зажмурился, желая теперь потерять не только зрение, но и слух.