Trust nobody

Can We Talk — Yakamoto Kotsuga

      Тэхёну объективно хуёво. Каменное сердце подало признаки жизни совсем некстати. Чонгук для него должен был быть лишь игрушкой. Целью, которую он должен был выполнить и забыть. Но все его планы пошли к чёрту. К одному единственному, который одним взглядом скручивает все его органы.       Переломанные рёбра простреливают каждый раз, когда он двигается, заставляя мучиться от невыносимой боли. Тэхён так заебался носить корсет, который Джин ему нацепил. Он в принципе заебался жить. С каждым днём его эмоциональное состояние ухудшается, пока он безвылазно сидит в своей квартире.       Тэ сбежал под крики друга из собственного особняка, прихватив гору обезболивающих. Не хочет чувствовать себя жалким, потому что Джин по-другому не умеет. Ходит и вечно гудит под нос, как ему жалко, что такое произошло. А Тэ не жалко. Он знает, почему именно так всё и было. И точно не хочет, чтобы кто-то испытывал к нему жалость и сочувствие. Не умер ведь. Если живой, то нехуй жалеть. Он всегда это твердит слишком мягкому Джину, пытаясь вразумить его. Но Джин не будет Джином, если перестанет ныть и, как мамка, причитать.       Именно по этой причине Тэхён сейчас сидит на полу в зале, разглядывая ночной Сеул через окно. На часах два часа ночи, а мысли забиты совсем ненужным бредом. По-хорошему, ему бы выспаться, чтобы чувствовать себя лучше. Но в голову приходит гениальная идея в виде безотказного лучшего друга, по которому он жутко соскучился.       Может, они и не слишком близки, не разбрасываются переживаниями друг другу, не раскрывают все свои тайны, не вываливают всю боль душевную, но одно Тэхён знает точно. Каждый из них умрёт друг за друга. А это слишком ценно в этом прогнившем до ядра геосферы мире.       Рука тянется к лежащему на полу телефону. Ловкими движениями пальцев Тэхён набирает наизусть заученный номер и включает громкую связь, откладывая его обратно.       — Чего не спишь? — раздаётся хриплый голос, разбавляя тишину квартиры.       — А ты? — грустно усмехаясь, спрашивает Тэ.       — По той же причине, что и ты, — очевидно, затягиваясь табаком на том конце, отвечает Чимин.       — Думал о члене? — серьёзным тоном уточняет Тэхён, сдерживая рвущийся смех.       — А ты только об этом и думаешь? — смеётся Пак, шурша чем-то на фоне.       — Я тебе скину адрес, приезжай. Мы давно никуда не ходили вместе. Пора тряхнуть стариной, — пропуская вопрос друга мимо ушей, Тэхён скидывает геолокацию сообщением.       — Буду через час. Готовь жопу, нимфоманка, — под заливистый смех Тэхёна он сбрасывает звонок.       Улыбка испаряется сразу же, как только друг отключается. Тэхён сидит, обхватив колени руками, зарываясь в них с головой. Он крепко закрывает глаза, подавляя в себе всхлипы и скулёж. Режущая боль в рёбрах ломает всё тело. Руки Чонгука особенно чётко ощущаются на каждом сантиметре кожи. Тянутся мёртвым холодом по шрамам и татуировкам, оставляя после себя кровавые дорожки. Он проходится подушечками пальцев по глубоким отметинам вдоль бёдер. Завороженно смотрит на них, ощущая фантомную боль.       — Mon Diable, буду ли я больным психом, если скажу, что я хочу тебя увидеть…?       Произносит вслух, пугаясь собственных мыслей. Трясёт головой из стороны в сторону, открещиваясь от своих слов.       — Ты же причинил мне столько боли. Так какого хуя я вообще о тебе вспоминаю…       Истерично смеётся, думая, что сходит с ума. Затыкает уши на минуту, делая глубокий вдох, а после выдох. Снова пытается совладать со своими бурлящими чувствами, теряясь в них от безысходности.       — Неужели я влюбился в тебя?       Эта мысль бьёт тяжёлым молотком по сознанию. Разбрасывает все переживания в кучки дерьма. Превращает его голову в сплошную свалку с треском разбившихся надежд.       — Больной псих, что до сих пор чувствует твои губы на себе. Твой запах кожи и аромат парфюма. Такой свежий и цитрусовый, что крышу сносит. Проблема только в одном, mon Diable, у меня аллергия на цитрусы. И на тебя.       Позволяет себе пустить одинокую слезу перед тем, как начнёт старательно забывать чужой силуэт. Постарается забыть всё, что было с ним связано, чтобы не сдирать корочки с заживающих ран.       — Пошёл ты нахуй, Чон Чонгук! — грубо чеканит Тэхён, доставая из кармана халата пакетик с кристально белым порошком.       Его таблетки слишком приелись. Организм привык к дозировкам, которые пихает в себя Тэ ежедневно. Поэтому на смену пришёл самый лучший врач. Кокаин настолько сильный и яркий наркотик, насколько и губительный. Каждая принятая доза — это прямая дорога в могилу. Но отравленный организм уже ничем не спасти. Ходить по лезвию ножа, разрезая стопы, для Тэхёна — отдельный вид искусства. Лучше умереть под кайфом, чем от разрывающейся души, которая воет каждый день, не давая жить спокойно. Зачем он вообще существует? Таким вопросом Тэ задаётся постоянно и дать ответ на него никак не может.       Дорожка порошка исчезает под ноздрёй, расслабляя хозяина. Забирает боль на время, обещая вернуть в трёхкратном размере. А Тэхёну абсолютно похуй, как его будет ломать потом. Ведь для него существует только сейчас, а о завтрашнем дне он и вовсе не думает. Погоня за лёгкостью и мнимой свободой даёт свои плоды, отключая мозг и превращая его в того самого Ким Тэхёна. Сильного и независимого. Того самого главу клана Сатори, который своей кровью выбил дорогу в преступный мир. Того, чьё имя знает каждый в этом прогнившем аду. Собственноручно доказал, что может быть выше своего конченного отца. Показал всем, что значит быть лучшим из лучших. И никакой Чонгук не сможет выбить почву из-под его крепко стоящих ног.       Подрываясь на ноги, радостный Тэхён мчится к двери. На небольшом экране домофона виднеется синяя макушка с бутылками в руках. Он открывает дверь, впуская друга в свою квартиру, в которой тот никогда ещё не был.       — Объебался? — с порога получает осуждающий взгляд.       — Ну да, — пьяно расплывается в улыбке, кидаясь на друга.       — А как же я? — щурится Чимин, утопая в чужих объятиях.       — Сейчас исправим! — выкрикивает слегка громко Тэхён, убегая за оставленным на полу порошком.       — Слушай, ты дизайнера сменил? Схуяли тут так грустно, будто я на похоронах у Дракулы? — говорит Пак, осматривая квартиру друга.       — Еблан? Я решил отдохнуть от искусства. Сделал интерьер в сдержанных тонах и добавил минимализм, — черезчур эмоционально рассказывает Тэхён, чуть ли не задыхаясь от воодушевления.       — Понял я, понял. Успокойся, а то на своего Алабая похож, когда доказываешь мне с пеной у рта свои дизайнерские приколы, — говорит Чимин, запинаясь, когда понимает, что ляпнул лишнее. — Тэ… — поворачивается к другу, замечая секундный ступор и гримасу боли.       — Всё хорошо, Чимин-и! Мне уже не болит! — наигранно улыбается Тэхён, забирая бутылки из его рук.       Чимин невооружённым взглядом видит, что болит. И очень сильно. Но лучше он проигнорирует и послушает друга, чем будет ковырять его душу без спроса. По себе знает, какого это, когда лезут и ворошат всё внутри без твоего согласия.       — Ты так и продолжишь там стоять? Или мы наконец-то уже начнём веселье? — стучит бутылками Тэхён, приглашая к столу.       — Может, ты свет включишь? Или мы будем в темноте пить? — улыбается Чимин, усаживаясь на барный стул.       — Не хочу, мне глаза режет.       — Наркотики — зло! Где мой кокаин?! — выкрикивает Пак, заставляя обернуться удивлённого Тэ.       — Правильно! Долой наркотики! Снюхаем всё сами! — также кричит Тэхён, высыпая содержимое пакетика на барную стойку.       — Тэхён.       — Мм?       — Знаешь, что общего между наркоманом и Зевсом?       — Что?       — Оба долбят Геру по ночам.       Оба взрываются приступом смеха, надрывая животы. Им определённо хорошо друг с другом. Любые шутки у них заходят, как папка в мамку. А Чимин умеет спиздануть что-нибудь «эдакое» и разрядить любую обстановку.       — Так что, мы с тобой Зевсы, получается? Тогда где наши Геры?       — Наши Геры в Морте. Не знаю, как ты, но свою Геру я буду долбить денно и нощно, — ржёт Чимин, вытирая уголки глаз от слёз, выступивших от смеха.       — Значит, моя Гера будет долбить меня. Потому что с такой Герой только лежать снизу и командовать, — отсмеявшись, говорит Тэхён, продолжая ровнять дорожки.       — Фу, давай без подробностей вашей постельной жизни с Алабаем, я сейчас рыгану, — морщится Чимин, потешаясь над Тэхёном.       Пак сидит, закинув руки за спинку стула, наблюдая, как его друг ровняет дорожки кокаина на столешнице. Он достаёт телефон из заднего кармана джинс, подключаясь к колонкам в квартире. Открывает приложение с музыкой, включая трек, который они будут слушать на повторе под лютым кайфом от самого чистого порошка во всём Сеуле. Он уверен, чище этой дури нигде нет, потому что Тэхён всё снюхал, либо же задвинул за бешеные деньги.

ASAP Rocky — fucking problem

      — Налетай, цыпа, — пленительный баритон разлетается по кухне.       — Опять не дождался, сука, — воет Чимин, смотря на Тэ, который мажет по ноздре, собирая остатки порошка, втирая его в дёсны.       — Нехуй ебалом щёлкать. Нюхай! Дурь отменная, — скалится Тэхён, запивая всё это безумие игристым.       Чимин чувствует прилив адреналина, как только пепел заживо сожжённых ангелов попадает в его слизистую, щекоча нервные окончания. Его зрачки моментально расширяются, превращаясь в чёрную дыру. Он переводит заплывший взгляд на друга, который уже вовсю танцует, двигая бёдрами, наплевав на сломанные рёбра.       Сейчас Чимин чувствует себя другим. Свободным от собственных демонов и расстройств. Почему-то именно сейчас на всё стало кристаллически похуй. Его ничего не волнует и не беспокоит. Душа ушла подышать свежим воздухом. Слишком душно ей стало. Она оставила хозяина, замолкая на целую ночь. Позволяет Чимину пуститься сегодня во все тяжкие.       — Хочу перекраситься! В блондина, Чимин! — кричит Тэхён из-за громкой музыки, подлетая к другу с бутылкой.       — Ля, тоже хочу! Но в какой… — задумчиво тянет Чимин и забирает из холодных рук алкоголь, делая жадные глотки полусухого.       — У меня есть оттеночный бальзам. Правда, он чёрный, но синий твой перекроет шикарно. Смоется через два или три мытья головы. Будешь? — спрашивает Тэ, озаряя яркой улыбкой во все зубы.       — Конечно буду! Погнали! — Чимин подрывается со стула, снюхивая с Тэ на пару ещё несколько дорожек.       Они идут в ванную, еле перебирая ногами. Врезаются в каждую дверь на пути, сносят вазы и громко смеются. Им хорошо, как никогда раньше. Трудности сближают, а у них полный пиздец в жизни.       — Чего ты решил перекрасить свои волосы, Тэ? — интересуется Пак, запрыгивая на стиральную машину и болтая ногами в воздухе.       — Заебало всё, хочется перемен, — отвечает другу, продолжая рыться в ящике под раковиной в поисках краски. — Нашёл! — вскакивает Тэхён, держа два тюбика в руке.       — Ты же вкурсе, что от смены цвета волос ты не перестанешь быть собой и проблем меньше не станет? Я покурю? — дёргает бровью, держа пачку Данхилла в руке.       — Ещё один… — фыркает Тэ, скорчив недовольную гримасу.       — Не понял. Что тебе не нравится? — хмурится, не имея ни малейшего понятия, что он уже сделал не так.       — Чонгук курит Данхилл. И отец курил, — бубнит Тэхён, усаживаясь на край ванны, перемешивая краску в миске.       — Я их у него и забрал, — довольно хмыкает.       — В смысле, у него забрал? Ты что, клептоман? — Тэхён поднимает голову, смотря на него.       — Отхуярил, обоссал и отжал сиги, как у сопливого школьника, — Чимин начинает заходиться в приступе смеха. — Ага, клептоман. Так, на полшишечки.       — Ты серьёзно?       — Конечно. Ты что, сомневаешься в моих способностях?       — Да ты пиздишь! — улыбается Тэхён, ударяя друга по ляшке.       — Ладно. Насчёт того, что обоссал — это я приукрасил. Остальное чистейшая правда, — хихикает, вспоминая, как прихватил пачку сигарет со стола, когда уходил от него. — Я могу взять твои, хочешь?       — Кури эту парашу сам. Я делиться своими не буду, — наигранно отворачивается в сторону, дуя губы.       — Тэхён, ты актриса погорелого театра, — усмехается Пак, щёлкая зажигалкой.       — Попизди мне тут. Не забывай, кто тебя сегодня красить будет! — замахиваясь кисточкой, угрожает другу.       — О, нет! Если я стану после этого далматинцем, я тебя ёбну! — угрожает пальцем, как будто это может выглядеть по-настоящему страшно. — Плакала моя голова от твоего рукожопства, — притворно воет Чимин, надевая перчатки.       Пак, зажавши между зубами сигарету и немного щурясь от жгучего в глаза дыма, наносит кисточкой первый слой краски на тёмно-русые волосы, аккуратно распределяя её. Периодически делает глубокие затяжки, докуривая стремительно тлеющую сигарету до фильтра. Тщательно прокрашивает каждую прядь, делая из друга настоящую лысую диву. Хочет, чтобы тот обрадовался результату, поэтому старательно наносит второй слой. Проходится по всей длине ладонями и засекает время.       — Ну, вроде всё. Если что-то не закрасится, пройдёмся ещё раз, — кидает в раковину миску с кисточкой и выкидывает перчатки в мусорку.       — Может, ещё по белой? — поворачивается Тэхён, скалясь в нахальной улыбке.       Пак наблюдает за тем, как Тэхён перемешивает уже какую-то бурду иссиня-чёрного цвета, и подумывает о том, что сегодня будет определённо интересно побыть в новом амплуа. Он уже даже не помнит, когда последний раз был с таким цветом волос.       — Бля, укурок, давай сначала меня покрасим. Иначе я отсюда выйду плешивым далматинцем, если ты сейчас пройдёшься своим носом по столешнице, — спихивает друга со стула, по-хозяйски плюхаясь на него.       — Слушаюсь и повинуюсь, Святой Отец, — в пьяном угаре кланяется Тэхён, натягивая на свои ладони новые перчатки.       — Погрешишь со мной, сын мой? — Пак играет бровями, развязно ухмыляясь.       — Да фу! Ты же мне как брат! — возмущается Тэхён.       — Ну а что? Инцест — дело семейное, — ржёт Чимин, устраиваясь поудобнее.       Тэхён смеётся, делая глоток шампанского, пока Чимин достаёт ему из пачки сигарету. Он забирает её из чужих рук, зажимая между зубами.       — Ты знаешь, что такое обратный экзорцизм? — невзначай спрашивает Чимин.       — Мм? И что же?       — Это когда дьявол просит священника выйти из мальчика, — прыскает в кулак Пак.       — Ну, если обратный, то не выйти, а войти, — Тэхён давится дымом, начиная громко ржать.       — Так вот как это называется… — ржёт Чимин, хватаясь за живот.       — Твоё тело — храм твой? Тогда я в него войду, неся Слово Божье, — говорит Тэхён, делая голос низким настолько, насколько это возможно, пародируя церковных бородатых дядек с огромными крестами на груди.       — Только смотри, чтобы голова была покрыта.       — Сука ты, Чимин. Я сейчас обоссусь от смеха, — смеётся друг, вытирая слёзы, брызнувшие из глаз.       — Мы конченные. Определённо.       — Дорогой клиент! В нашем салоне «Дворовые шавки» сегодня акция! Если вы берёте услугу окрашивание плюс укладка, то бонусом вы получаете передоз! — жестикулируя руками, говорит Тэхён. — Не хотите рассмотреть данное предложение?       — Беру! Сертификата у вас нет, случайно? Я другу подарить хочу, — задыхаясь от смеха, спрашивает Чимин.       — Для вас устроим!       Пак делает громче музыку, не переживая за соседей, которые в такой поздний час уже спят.       Он наблюдает, как Тэхён распределяет чёрный бальзам на его синие волосы. Прощается на пару дней со своим привычным и ярким цветом. Даже хочется скупую мужскую слезу пустить. Сегодня он хочет поддержать друга и почувствовать себя другим человеком. Сотворить что-нибудь, за что потом будет стыдно. Хотя стыд для них слишком старое и давно забытое чувство.       Тэхён пачкается в краске, не переставая пускать глупые шутки. Они громко смеются, заглушая бит трека, который продолжает стоять на повторе. Тэ кидает кисточку в раковину, превращая керамику в хаос с чёрными разводами.       — Ты хоть все волосы прокрасил?       — Да, сейчас ещё тут пройдусь, и будет супер, — выдавливает ещё бальзама, закрашивая пальцами пропущенные места.       Спустя десять минут Тэхён выпрямляется, приподнимая каждую прядь, чтобы убедиться, что он точно закончил.       — Готово. Тебе так сидеть минут двадцать.       — Уши тоже чёрные должны быть? Это задумка художника? — смотрясь в зеркало, спрашивает Пак.       — Сейчас сотру. Но у меня только ацетон есть, поэтому будем стирать им.       — Хорошо, что не серная кислота! — кричит в спину уходящему Тэ.       Тэхён возвращается, держа в руках баночку с розовой жидкостью и новую бутылку шампанского.       — Открывай, а я пока сотру всё, — набирает жидкость на ватный диск.       Чимин с хлопком открывает бутылку, отпивая холодное игристое, пока Тэхён заканчивает с его ушами.       — Бля, что ты трёшь-то так? Я тебе не лампа Алладина, из меня джинн не вылетит и все твои желания не исполнит, — шипит Чимин, дёргая головой.       — Не выёбывайся, я всё равно уже закончил, — пихает в плечо, забирая бутылку.       — Пошли на кухню, время ещё есть, — кивает на дверь Чимин, утягивая друга за собой.       Они открывают балкон, впуская свежий воздух в квартиру. Одновременно делают вдох, расплываясь в блаженной улыбке. Усаживаются на ковёр в перепачканной одежде, разделяя одну бутылку с алкоголем на двоих. На барной стойке разбросаны пакетики с наркотиками. Гуляющий по квартире сквозняк сдувает белый порошок на пол, пока они без остановки смеются.       Каждый из них хотел бы почувствовать такую свободу, не прибегая к употреблению. Но пока что только так они могут побыть настоящими и открытыми. Тэхёна не мучают мысли о Чонгуке. Он о нём не вспоминает сейчас. Его друг полностью заполнил дыру в душе своим звонким смехом и красивой улыбкой.       Пьяные и счастливые. Только это искусственное счастье, созданное под воздействием препаратов. И никто из них не признается себе, что это счастье для каждого — смертельная игра.       — Тэ-Тэ, пошли смывать краску, — шатаясь, кое-как встаёт Чимин, протягивая руки, чтобы помочь сидячему подняться.       — Пошли, — хватаясь за крепкие руки друга, поднимается.       Тэ залазит в ванну с ногами, берёт в руки душевую лейку и включает тёплую воду. Чимин усаживается на плитку и закидывает голову на бортик ванны.       — Сука, как же неудобно. Тэ, давай быстрее смывай! — шипит Пак.       — Да подожди ты! Я сейчас штаны запачкаю!       Тэхён подворачивает свои штанины и начинает смывать бальзам с волос друга.       — Давай ещё с шампунем, а то вода всё такая же чёрная, — зажимает между ног дождик, набирая на ладонь побольше шампуня.       Он вспенивает его на волосах, массирующими движениями проходится по всем местам, а смывая пену начинает смеяться.       — Чего ты смеёшься? Я сейчас без шеи останусь, а ты без киллера!       — Надо ещё раз, а то чернота не смывается. Разворачивайся и становись раком.       — Сейчас ты у меня станешь раком!       — Не ворчи, а. У нас тут не дом престарелых, — усмехается Тэхён, повторно вспенивая шампунь.       — Да ты знаешь, кто я?! — восклицает Пак.       — И кто же?       — Сын Божий! — ржёт Чимин, оголяя плечо футболки, под которой виднеется чернильный рисунок ангельского крыла.       — Блять, идиот! — так сильно смеётся Тэхён, что обрызгивает друга водой из душевой лейки.       Чимин задыхается от истерического смеха, пока Тэ последний раз смывает с волос пену и выключает воду. Тот вылазит из ванны и идёт за полотенцем, лежащим на стиральной машине. Он кидает его на голову Пака, который корчится от затёкшей спины, скручиваясь в три погибели.       — Готово! Выглядишь супер блядско! — наклонившись, восхищённо произносит Тэ, начиная смывать с себя краску.       — Я всегда выгляжу блядско, — удовлетворённо хмыкает. — Тебе помочь? — спрашивает Пак, довольно рассматривая себя в зеркале.       — Я сам! Лучше принеси шампанское, — машет рукой на дверь, намыливая уже свою голову.       Наконец покончив с мыльно-рыльными процедурами, Тэхён заходит на кухню в поисках друга, который ищет алкоголь. Останавливается возле барной стойки, бросая взгляд на стол и не замечая порошка.       — Где кокс? — трясёт пустой пакетик, расстроенно вздыхая.       — Походу сквозняк сдул. У тебя пусто, ничего нет, — разочарованно говорит Чимин, подходя к другу.       — Я не часто пью здесь, поэтому и нет ничего. Но у меня остались ещё таблетки. Будешь?       — Тащи, — кидает Пак.       Тэ возвращается с довольной улыбкой, кидая в руки Чимину таблетки. Они закидывают на язык по три пилюли, закатывая от наслаждения глаза. Мозг плавится от концентрации веществ в их организме. Как всегда расслабляет и добавляет веселящего эффекта.       — Давай ещё масочки сделаем?       — Бля, Тэхён, ну какие масочки? Я и так неотразим, — страдальчески воет Чимин, заламывая брови.       — Заткнись, будешь ещё лучше!       — Ладно.       Радостный Тэхён подскакивает к тумбе, выдвигая верхнюю полку, и достаёт оттуда тканевые маски. Поочерёдно вскрывает их и накладывает сначала на лицо Чимину, от чего тот шипит и жалуется, что они мокрые и холодные, а потом и себе.       Они падают на ковёр возле открытых дверей балкона, пока прохладный ветер щекочет их босые ноги. Чимин смотрит в потолок, подпирая рукой голову, распластавшись звёздочкой. Тэхён мычит в такт музыке, играясь пальцами в воздухе. Оба лежат, думая каждый о своём. На смену заводному биту приходит спокойный и успокаивающий.

12AM — Drugs (l Feel Like Dying)

      — Тэхён-а, — тянет Пак, окликая.       — Мм?       — Что бы ты сделал, если бы захотел начать жизнь с чистого листа? — невзначай спрашивает, продолжая прожигать серый потолок взглядом.       — Хмм… — задумывается Тэ, закусывая губы. — Тяжело тебе ответить. Я задумывался над этим, но каждый раз в голове было полное ничего. Наверное, хотелось бы избавиться от зависимости и вылечить свою голову. Ты скажешь, что мне мешает это сделать сейчас? Ведь денег у меня дохуя и время позволяет. А я просто не хочу ничего менять. Самоуничтожение в какой-то степени приносит своё удовольствие. Ты думаешь, что вот именно сейчас тебя прихлопнет, но снова открываешь глаза. Это азарт. Своеобразная игра, которая может показать тебе, что ты живой и в тебе ещё что-то осталось, кроме оболочки. Я не знаю, смог ли бы я жить заново. Как это вообще? Оставить вас и уебать в закат? Закрыть свой бизнес, кинуть этим ублюдкам на растерзание клан, лишиться всего? Я готов отдать всё, кроме вас и денег. Ты же сам знаешь, что без денег ты в этом мире — пустое место, а я не привык жить на гроши. Лишь в одном я уверен на тысячу процентов. Если завтра я не откинусь, то проснусь всё также богатым, имея свой автопарк суммой в несколько миллионов долларов. На счетах у меня всё также будет девять нулей. И я не буду переживать, что новая рубашка Джина стоит как четырёхмесячная зарплата среднестатистического корейца. А если откинуть это всё, то уехал бы туда, где меня никто не знает. В место, где всегда тепло и море поблизости. Туда, где утром ты чувствуешь прохладный морской бриз, а ночью тепло и спокойно. Купил бы квартиру в центре города, чтобы наблюдать за бурлящей жизнью людей. Ходил бы утром в пекарню или кофейню, наслаждаясь пейзажами, сидя на веранде. Открыл бы свою фотогалерею, чтобы люди приходили туда, когда им не хватало бы вдохновения. Может, написал бы историю своей жизни. Я бы просто жил, Чимин. Делал всё, что делают простые люди. То, чего я не могу делать сейчас. То, что не дала мне моя семья, — Тэхён на секунду замолкает, обдумывая следующие слова, которые рвутся наружу. — Я бы хотел узнать Чонгука по-другому. Познакомиться с ним иначе. Может, это не причинило бы мне столько боли, как сейчас. Я знал, на что шёл, но понятия не имел, что он сможет разбудить моё чёрствое сердце. Я верю в судьбу. Верю, что все эти жизненные испытания даются неспроста. Знаю, что каждое из них меня закаляет, делает сильнее, чем был. Взращивает во мне стержень, который со временем будет не сломать. Но иногда мне кажется, что их уже слишком дохуя. Когда-нибудь всё изменится, и мы обретём покой. Не в этой жизни, так в другой. Когда-нибудь мы сможем сложить оружие и завязать с этим. Но пока что мы получаем удовольствие от каждой всаженной пули, и наши руки по локоть в крови. Мы всё также пишем нашу историю на старых пошарпанных страницах. Когда-нибудь, Чим, мы сможем взять в руки чистую книгу, чтобы создать что-то новое и хорошее. Но не сегодня и не завтра. А что бы сделал ты? — задаёт вопрос Тэхён, поворачивая голову.       — Ничего, — тяжело вздыхает Пак, сверля взглядом потолок с неоновой кровавой подсветкой. — Абсолютно ничего. Я бы не выёбывался, не искал смысл жизни, не пытался бы найти в окружающих поддержку, не позволял бы людям узнать меня больше, чем по имени, не строил бы никчёмных планов на будущее и тем самым избежал бы многих ошибок. К чему тогда, спрашивается, я бы хотел начать всё заново? Вроде бы все привыкли, что за этим следуют какие-то возвышенные мечты и идеи, порождающие что-то колоссальное. Но нет. Увы. На мой взгляд, всё это было бы обречено на провал. Я всего лишь хотел бы избавить всех, кто знаком со мной, от лишних проблем. Чтобы им не пришлось с ними столкнуться. А ещё лучше, чтобы они и вовсе не знали, что я существую. Я уже не помню то, что было вчера или неделю назад. Не помню, что я писал, а что лишь только хотел. Не помню, что было, а что просто умерло, так и не родившись в подмостках моего разума. Всё слишком однотипно: каждый день, как сошедший с конвейера, начинающийся красивым рассветом, а заканчивающийся мертвённой пустотой под своей этикеткой. Всё смешалось в единое подобие мысли без начала и конца. Сплошное забытье и лимб. Бесконечное стремление в пустоту, в побеги от огромного Ничего. Стремление быть Никем, так и не закончив быть Ничем. Вакуум. Думаю, что порой лучше не чувствовать. Лучше не быть. Порой лучше отсутствовать в пространстве и времени. Быть как они. Как эти люди вокруг. Быть ничем и никем. Отсутствовать как личность. Без эмоций, без чувств, с фальшивой улыбкой, с мнимой радостью, подсахаренной потребительским счастьем. А ещё лучше не быть, чем быть в моём теле. Меньше мыслей. Меньше чувств. Меньше разочарований, бесполезной и неадекватной тоски ни о чём. Сплошной процесс заполнения гнетущей внутренней пустоты. Ничего не бывает пустым, и если внутри тебя бескрайние выжженные поля, то рано или поздно они чем-то заполнятся: грустью, тоской, дерьмом, мыслями о будущем, именами, контактами и датами, шаблонами и стереотипами. Рано или поздно машина истории тебя задавит и следа не оставит. Рано или поздно тебя не станет. И тогда ты уже будешь счастлив. Абсолютное счастье. Абсолютная свобода, закрытая в безграничной пустоте. И может быть, сейчас я слишком опьянён своей ничтожностью и несу бред в наркотическом угаре собственной тоски и глупости. И может, всё это и вправду не имеет смысла. Но порой действительно не стоит быть мной. А лучше и не быть вовсе. Так проще. Так лучше. Так свободнее. Меньше мыслей. Меньше чувств. Меньше жизни.       Оба замолкают, переваривая слова друг друга. Тэхён ловит себя на мысли, что они очень похожи.       Скуривают одну сигарету на двоих, передавая её по очереди, запивая остатками шампанского.       — Чимин, оглянувшись назад, ты можешь сказать, что твоя жизнь принадлежала тебе? — задумчиво шепчет Тэхён.       — По сути, если задуматься, всё наше жалкое существование не принадлежит нам. Сначала тебя на свет воспроизводят родители, хотя ты об этом даже не просил. Потом от тебя что-то требуют в школе/университете. Родителям ты должен за то, что они тебя вырастили. Школа и университет от тебя требует зубрёжки и знаний, чтобы ты нашёл себе хорошую высокооплачиваемую работу. Ты всё время кому-то что-то должен. Да даже чёртово государство требует от тебя службы в армии, потому что ты им должен. А за что? Просто за то, что ты родился. Сплошные должен-должен-должен. А сколько людей от этого «должен» кончают жизнь самоубийством? Ты не задумывался? Дохуя, Тэхён. По статистике каждые сорок пять секунд в мире совершается самоубийство. Поэтому наша жизнь никому из нас всецело и полностью никогда не принадлежит. Мы все постоянно находимся под чьим-то гнётом и загнанными в рамки «должен». Принадлежать она будет только в том случае, если ты пошлёшь всех и вся нахуй, забьёшь на все морали и устои и просто свалишь на необитаемый остров, где ты будешь сам себе хозяин. И то, там-то ты всё равно будешь подчиняться законам природы, а в конечном итоге самовыпилишься от скуки, потому что даже такой эстет, как ты, не сможет вечно созерцать «прекрасное». А если не мыслить настолько широко, то, думаю, моя жизнь принадлежала мне до двенадцати лет. Дальше — сплошная беспросветная тьма. Сначала у меня забрали семью, убив их у меня практически на глазах. Потом забрали в синдикат, избивая и издеваясь надо мной до полусмерти за неподчинение. Ломали, калечили, насиловали, пытали, унижали, кололи, резали. Я был ребёнком, Тэхён. Мне было сраные двенадцать лет, когда моё существование превратили в настоящий Ад. Меня лишили детства, заставив слишком рано повзрослеть. Игрушки в моих руках заменили на пистолеты и ножи. У меня отобрали имя, дав порядковый номер. Ты знал, что во всех базах данных я уже шестнадцать лет числюсь как погибший в результате убийства целой семьи? И дело до сих пор не раскрыто. И не будет. Его просто забросили в самый дальний ящик, к множеству других «глухарей» потому что ничего нет. Абсолютно. Ни зацепок, ни улик, ни свидетелей, ни тел. Ни-че-го, — Чимин хмыкает. — По факту Пак Чимин — мёртв. Он умер ещё в ту роковую ночь, когда синдикат убил мою семью. И, получается, меня. У меня куча паспортов на левые имена, и иногда я уже сам забываюсь, кто я и что я вообще. Меня просто не существует. И в этом есть доля правды. Маленький добрый мальчик Пак Чимин с большими мечтами и надеждами на светлое будущее, захоронен в ближайшем Пусанском колумбарии. Его мечты так и остались несбыточными мечтами, — Чимин тяжело вздыхает, утирая дрожащими руками скопившуюся влагу в уголках глаз. — У меня отобрали всё, Тэхён. У меня ничего нет. Я нищий. Нищий на эмоции, мечты, чувства. Просто пустая оболочка. Во мне убили всё, что только можно было. Но единственное, что у меня осталось — мои воспоминания. Даже их хотели уничтожить, довести до амнезии, слепив из меня новую совершенную личность, и впихнуть мне в голову навязанные кем-то воспоминания. Я был достаточно смышлёный и быстро понял, что к чему. Стал подчиняться, делать вид, что ничего не помню. Забавно, но это сработало. Со временем, по мере взросления, издевательств стало меньше, потому как я делал вид, что я всецело принадлежу боссу. И он, наконец, получил то, что так отчаянно мечтал заполучить — послушную суку на побегушках, которой можно вертеть как хочешь и трахать, как и когда ему вздумается. По факту даже моё тело мне не принадлежит. Всё, что во мне есть, как говорит мой бывший босс — всё его. Знания, навыки, новая личность — это всё его заслуга. Всё слепил сам, словно из пластилина. А я марионетка в руках безумного кукловода. Но душа-то у меня всё ещё есть. Её не сумели выдрать с корнем, потому что я её спрятал глубоко в себе. Потому что я живой. Я настоящий. Я тоже могу ещё что-то чувствовать, если очень постараться. Да, она со временем очерствела, но она есть. Побитая, израненная, но есть. И вот только этот ублюдок не учёл одного, что я старательно обучался всему и строил из себя хорошую сучку не для того, что его ублажать и угождать ему во всём, а чтобы однажды уничтожить эту мразь, отобрав у него всё, что есть. И беда в том, что я сейчас на свободе только потому, что он это позволяет. Скоро ему наскучит, и эти игры кончатся, а моя жизнь снова будет всецело в его руках. И он каждый сраный раз напоминает об этом, направляя на меня дуло пистолета чужими руками.       Чимин глубоко вздохнул. Словно камень с души упал. Стало немного легче после того, как выговорился близкому человеку. Они знают друг о друге очень многое: вредные и плохие привычки, глупые повадки, любимую еду и любимый алкоголь. Даже думают порой одинаково, зная слова друг друга наперёд. Но это многое не есть самое болезненное и сокровенное, что оба прячут глубоко в своих душах и разумах за семью печатями, на бронзовых сундуках. И вроде бы такие близкие друг другу люди, но они всё ещё оставались такими далёкими друг от друга. А сегодня, под действием веществ, наконец, могут немного открыться. Довериться. Вот чего им не хватало. Толчка к этому и простого разговора по душам.       Тэхён долго молчит. В уголках глаз собирается влага, пощипывая и раздражая слизистую. Они давно не разговаривали на такие глубокие темы, ковыряя всё внутри себя. Думает о словах Чимина, пропуская всю его боль через себя. Сколько он пережил, чтобы стать таким? Его столько раз ломали, но он по-прежнему остаётся сильным. Тэхёну несказанно повезло иметь такого человека в жизни, в сердце и в душе.       Он закидывает на Пака ноги, обвивая его тело, как коала. Вешается, прижимаясь крепче, шумно вдыхая любимый парфюм друга. Он не умеет поддерживать. Не умеет подбирать подходящие слова, чтобы успокоить. Поэтому всегда прибегает к телесному контакту, показывая свою любовь и заботу. Он рядом, он не оставит, как бы трудно не было. Тэхён не тактильный, но с близкими почему-то всё по-другому. И сейчас, когда не хватает слов, его тепло согревает душу Чимина.       Пак приобнимает в ответ, слегка улыбаясь. Улавливает нотки мужского шампуня, рассматривая разбросанные белые пряди на своей груди. Что-то ёкает внутри от этой картины, заставляя прикрыть глаза и спросить у Тэхёна его же вопрос.       — А твоя жизнь принадлежит тебе? — Чимин поворачивает голову на друга, рассматривая профиль.       — Моя — нет. Она принадлежала каждому, но не мне. Сначала это был отец с его конченной мафией. Множество ублюдков пускали меня по кругу по приказу отца. Ну как по приказу. Он просто просил отвезти его людям документы. А я выполнял. Один раз приехал в загородный дом. Меня там радушно встретили, предложили выпить и обговорить поставку оружия. Я совсем не думал, что меня ждёт за этими дверьми, переступая порог. И зря, друг, зря не думал. Потому что меня трахнул старый дед, подсыпав в шампанское метадон. Это ебучий синтетический «героин»… — сглатывает, продолжая ковырять старые раны. — Меня разнесло сразу же. Я перестал чувствовать своё тело. Оно онемело. Я был в сознании, но ничего не мог сделать. Меня разложили на полу. Ебали как дешёвую шлюху, разрывая мою задницу. И самое паршивое, что это чмо трахал слишком долго. Как только он кончил, то отбил мне почки за то, что я кричал, чтобы хоть кто-то меня услышал и помог. Но никто не пришёл, как и всегда. Его псы зашвырнули меня в тачку под предлогом, что увезут домой. Ну и догадаться не сложно, чем закончилась увлекательная поездка по «бизнесу». Они тоже меня поимели. Только не мучили долго. Высадили где-то на окраине Сеула и уебали. А я стоял весь избитый, рыдал как тварь. Одежда была вся в крови и разорвана. Я был подростком, Чимин. Боялся и слово сказать отцу, чтобы меня не избили до предсмертного состояния. Выслуживался перед ним, получая похвалу в виде молчания. И тогда получил, когда вернулся спустя неделю домой. Узнал, что этот ублюдок заключил с моим отцом многомиллиардную сделку. Помню, я залетел в свою комнату. Слёзы тогда рекой лились. Мне было так больно, но показать при отце свою слабость равнялось смерти. Знаешь, что первое я увидел на постели? Пышный букет цветов и брендовые шмотки. А в букете была записка:       «Не обижайся, карамелька. В следующий раз буду нежным. Подготовься для меня».       Тэхён делает паузу, сжимая руку Чимина от накатившей паники. Крепко держит, не отпуская. Чувствует в ответ чужую хватку, расслабляясь. Его слушают. Его поддерживают. Он не один.       — Я и подготовился. Взял из оружейной три Глока с глушителем и поехал. Это дерьмо решило маскироваться, чтобы отец не узнал. Но я то знаю, что мой папаша сразу всё понял. Понял, что его сына изнасиловали, при этом ничего не предприняв. Ему всегда были дороже бабки, нежели я. Меня захлёстывало чувство несправедливости и всего ужаса, что я пережил. Поэтому решил мстить сам за себя. Я убил его и всех, кто был причастен к этому. Сначала снял всю охрану. Они думали, что я самая простая подстилка. Это и сыграло мне на руку. Зашёл в номер, прострелил ему плечи и колени. А потом вскрыл ему вены. Полосовал его тело ножом до победного. Поехал в его особняк, зарезал всю семью и сжёг дом. Мне было похуй, что там есть дети и женщины. Я мстил за свою боль и до сих пор не сожалею. Только двоих пощадил. Это был грудной ребёнок и няня. Закинул все бабки из его сейфа в тачку, кинул ей ключи и приказал сваливать. В тот момент в её глазах было столько счастья и благодарности. Никогда не забуду этого. После этого моя жизнь и тело никогда не принадлежали мне. Никогда.       Тэхён резко подрывается с нагретого ими ковра. Вытягивает руки к потолку, будто ничего только что не рассказывал.       — Погнали в магазин. Я быстро трезвею, — закидывает очередную порцию таблеток на язык, мурча от удовольствия.       Лежащий Чимин смотрит на друга нечитаемым взглядом, в мыслях прогоняя его историю по сотому кругу. Он даже не задумывался, что Тэхён прошёл через такое дерьмо. По пустым глазам понимает, что это лишь вершина айсберга, а таких историй у него много.       — Мы пойдём в таком виде? — спрашивает он, оглядывая Тэ с ног до головы.       Его пижама вся в пятнах и разводах от краски. Из-под рубашки торчит корсет, фиксирующий его рёбра, о котором он напрочь забыл. Волосы мокрые и растрёпанные. Зрачки расширены, лицо бледное, на пухлых губах пьяная улыбка. А на лице ещё и дебильная маска, обещавшая, судя по этикетке, увлажнить кожу. Он выглядит слишком хорошо и плохо одновременно.       — Вообще похуй, — фыркает Тэхён, направляясь к прихожей.       Он накидывает на себя кожаную куртку, обувается в бежевые кроксы, на которых красуется множество украшений из разных сердечек, звёздочек и зверушек. Самый настоящий фрик. Останавливается напротив зеркала, рассматривая себя.       — Ты выглядишь не лучше, — хихикает Тэ, всматриваясь в отражение.       — Не спорю. Выглядим как ебланы, — закатывает глаза, недовольно накидывая на себя куртку. — Блять, что за подкрадули у тебя на ногах?       — Нормальные подкрадули! Кроксы — тренд этого лета! — возмущается Тэхён.       — По версии кого, блять? — Чимин начинает ржать, как подбитая чайка, потому что дыхалки на неконтролируемый смех уже не хватает. — Сайта БонсайЭмпайр про садоводство?       — По версии Арианы Гранде, лошара! — Тэхён ржёт, возмущённо пихая Чимина в плечо, который уже еле стоит на ногах. — На себя посмотри!       Немного успокоившись, Чимин осматривает себя. Растянутые домашние штаны Тэхёна, грязная безразмерная футболка, мокрый воротник которой прилипает к телу, и ебейшие тапки от Кавс и Канье Уэста. Ну само совершенство. Его неуложенные волосы выглядят будто голубиное гнездо, но и Чимин никогда их не укладывал. Они вдвоём — тотальный модный провал. Если их кто-то увидит в таком виде и состоянии, это будет трагедия мирового масштаба.       Перед выходом Чимин закидывает последние таблетки себе в рот, чтобы догнать состояние друга.       Наркотик даёт нужный веселящий эффект, украшая всё вокруг яркими бликами и цветами, словно его бесцветный мир, наконец, приобрёл краски. Они бегут в сторону лифта, нажимая все кнопки на панели. Смеются во весь голос, будя всех соседей в жилом комплексе.       Спускаются на улицу, вылетая, как пули из душного помещения. Ноги интуитивно ведут по назначенному маршруту. Тэхён орёт что-то неразборчивое. Его голос острыми иглами вонзается в одуревший мозг Чимина. Он подлавливает волну дикого бешенства, начиная кричать вместе с ним. Шатаясь из стороны в сторону, они сносят всё на своём пути. Сбивают с дорогих тачек боковые зеркала заднего вида. Замахиваются ногами, с проводами вырывая их. Задыхаются от смеха, понятия не имея, для чего это делают.       — Смотри, как умею! — кричит Тэхён, подхватывая с земли металлическую палку.       Раскачивается и разбивает лобовое стекло серого Макларена. Запрыгивает на капот, превращая машину в груду металлолома. У Чимина от постоянного смеха уже начинает болеть живот. Он скручивается гусеницей, падая на землю и громко хохоча.       — Тэхён, ты долбоёб! — срывая голос, кричит на друга.       — Чимин, я могу купить любую тачку на свете! И эта не исключение! — откидывает палку на землю, падая задницей на капот ещё горячей машины.       — Тэ, смотри! Там два мужика симпатичных стоят и смотрят на нас! — пьяно вскрикивает, продолжая лежать на земле.       Показывает пальцем в сторону двух охуевших мужчин, в которых они не в состоянии узнать Чонгука и Юнги, что стоят возле круглосуточного магазина.       — Пошли знакомиться, чего лежим! — вскакивает, подбегая к другу. — Слушай, Чимин, мне кажется, или я где-то уже видел её, — делает серьёзное выражение лица, осматривая своё творение.       — Тэхён, ты глава V`motors. Конечно же, ты видел её! Ты, блять, тачки продаёшь! — поражается глупости друга.       — Фу… Я не гоняю такое дерьмо. Seulement des Italiens, mon bon! — кривится, дуя губы.       — Пошли уже. Меня тошнит от твоей дрочки на тачки, — фыркает Чимин, пихая этого валенка в плечо.       — Главное, чтобы не тошнило от физиологической дрочки!       Чимин только фыркает на это. Чонгук и Юнги неподвижно стоят, выпучив глаза. Держат в руках сигареты, за которыми решили заехать перед важной сделкой.       — Что это за кадры? — Юнги смотрит, как блондинистый парень в кожанке, пижаме и какой-то белой хернёй на лице прыгает на Макларене Чонгука.       — Что за хуйня? — матерится Чон.       — Слушай, это не Сатори случайно? — Мин вглядывается в силуэты, замечая знакомые очертания.       — Тэхён живёт в квартале от этого магазина…       — У Чимина синие волосы, а не чёрные… — наблюдает за другим парнем, что валяется на земле, заливисто смеясь.       — А у Тэхёна не белые…       — Чимин поехал сегодня к Тэхёну…       Они смотрят друг на друга, находясь в шоковом состоянии. Не могут подобрать слов, чтобы описать картину, что происходит перед глазами. Машина Чонгука с каждым ударом превращается в металлолом, на котором они сегодня уже не уедут. До них доносятся какие-то фразы. И всё становится на свои места, когда эта парочка обдолбанных начинает двигаться в их сторону, громко присвистывая.       — Это наши, Юнги…       — Я уже понял, — тяжело вздыхает, улавливая аромат любимого парфюма.       — Они под наркотой, — цедит Чонгук, выходя из себя.       — Просто стой. Посмотрим, узнают они нас или нет. Тэхён может словить паничку, если поймёт, кто стоит перед ним.       — Мужчины, а чего стоим одни и грустим? Познакомиться не хотите? — начинает Чимин, поднимая с земли Тэхёна, который упал прямо возле них.       — Да! Мы тут решили прогуляться. Такой вечер прекрасный! Жизнь хороша… — опирается о Чимина, как на спасительный столб, шатаясь в разные стороны.       — Тэхён, нахуй ты надел эти тапки? Чапы тупо какие-то! Ты даже стоять ровно не можешь, — наигранно отчитывает его.       — Да… Чапы — заебись. Завтра куплю компанию кроксов, чтобы на каждый день были новые, — хмурит брови, размышляя над этим.       Чонгук и Юнги одновременно переглядываются, сдерживая рвущийся смех. Они смотрят на это зрелище с неподдельным интересом. Никто из них не знает, какой будет следующий шаг пьяных в стельку парней с уморительными масками на лицах. Молча наблюдают, не выдавая себя, потому что по голосу узнают.       — Чимин, я карту забыл, — хнычет Тэ, поднимая рубашку в поисках банковской карты.       — Ты в корсете карту носишь? — упирается руками в бока, корча недовольную моську.       — Я на всякий случай проверил!       — Мальчики, деньги есть?       Чимин поворачивается на Чонгука и Юнги, бегая глазами по каждому. Пристально всматривается в чужие лица, ожидая ответа.       — Воды в рот набрали? — хмурится, толкая язык за щеку.       — Чимин, зачем спрашивать? Взял, — Тэхён подходит к Чонгуку, ощупывая чужое крепкое тело на наличие бумажника в карманах. — И сам забрал, — достаёт кошелёк, вытягивая чёрную карту. — О! Они богатые! — поворачивается к другу, показывая банковскую карту.       — Так, что тут у тебя, — тянет руки к карманам пальто Юнги. — Нашёл! Тэхён! Этот тоже при деньгах! — радостно трясёт карту в руке.       — Не скучайте, мальчики! — одновременно выкрикивают, исчезая в магазине.       — И что это было только что?       — Спроси что-то попроще, Чонгук…       — Они нас даже не узнали. Я в ахуе, — проходится ладонью по лицу, продолжая смотреть на свой разбитый Макларен.       — Звони Хосоку. Скажи, что нужна новая тачка. На этом корыте мы не уедем.       — Позвоню, как Тэхён и Чимин уйдут, — кидает Чонгук, поворачиваясь на громкие звуки.       Их чертята идут в обнимочку, на ходу открывая бутылку виски. По очереди делают глотки, вытираясь рукавами. Они выглядят слишком потрёпанно и пьяно. Чонгук качает головой, потому что знает, как его Бестия любит мешать алкоголь с наркотой. Закрывает глаза, сжимая пальцами переносицу. Разочарованно вздыхает, а внутри щемит от этой картины. Такое состояние Тэхёна — лишь его вина.       — Будете должны, — высокомерно швыряют их карты под ноги, собираясь направляться в сторону квартиры.       — Тэхён, дай бутылку! — кричит Чимин.       — Возьми в пакете!       Пак роется в пакете, доставая из него какое-то дорогущее шампанское, вскрывает и делает большие глотки, блаженно прикрывая глаза. Встречается взглядом с разглядывающим его мужчиной и случайно роняет из рук бутылку, что она разбивается вдребезги. Брызги шампанского летят на чужие ботинки и штанины. Пак деланно охает, прикрывая губы с усмешкой ладонью.       — Пардоньте, месье, я могу слизать это безобразие, — Чимин хихикает, принимаясь наклоняться, отчего даже прилипшая к лицу маска падает подле ботинок, вызывая приступ истерического, неконтролируемого смеха.       Чимин уже и забыл, что был с этим дерьмом на лице. Вовремя подлетевший Тэхён хватает его за шкирку, оттаскивая назад:       — Куда ты, сука, полетел?! Это тебе не кокс со стола слизывать, придурок! — ржёт, утягивая друга-идиота за собой.       Два силуэта исчезают за домом, звеня пакетами и сильно шатаясь. Они оставляют Чонгука и Юнги в одиночестве и в полной тишине.       — Это пиздец… Я сейчас обоссусь от смеха, подожди, — взрывается Юнги, принимаясь хохотать, как умалишённый, запрокидывая голову к небу.       — Полнейший, — прыскает Чонгук, набирая номер Хосока.       — Давай только им не будем говорить, что это были мы, если они хоть что-то вспомнят.       — Договорились.       ***       Чимин и Тэхён заходят в квартиру, скидывая с себя одежду и обувь. Падают на пол в прихожей, заливисто смеясь. Из пакетов выкатываются бутылки и какие-то снэки, которые они успели прихватить на скорую руку.       — У того парня парфюм, как у Чонгука… — говорит Тэ с прикрытыми глазами.       — А у второго руки холодные, как у Юнги. Я когда карту забирал, он дотронулся слегка до меня, — тянет Чимин, пытаясь вспомнить его образ.       — Плевать, у нас есть дела поинтереснее, чем думать о каких-то незнакомцах. Пошли переодеваться, пора в клуб к Хосоку, — поднимается Тэ, протягивая руку.       Они заходят в просторную гардеробную забитую до потолка всеми возможными брендами.       — У тебя еды нет, зато в гардеробе целый магазин. Хуёвые приоритеты расставляешь, — хмыкает Чимин, набирая целую гору одежды.       — Так-то я всегда должен быть неотразим. А еду можно заказать в любое время дня и ночи, — подмигивает ему, хватая с вешалки белую рваную футболку и чёрные джинсы.       Снимает с себя пижаму, откидывая её в сторону. Подходит к зеркалу, осматривая свои ссадины и гематомы. Ведёт пальцем вдоль корсета, что прочно фиксирует его рёбра.       — Забавно. Сколько бы меня не ломали, я всё равно остаюсь на плаву, — затягивает липучку покрепче, изучая своё тело.       — Раны затягиваются, оставляя после себя шрамы. Но душа твоя сломана, Тэхён. Ты сам не замечаешь, как тонешь. Тебе кажется, что ты держишься, контролируешь процесс и в любой момент сможешь всплыть со дна. И весь мир для тебя слишком пресный и простой. А внутри у тебя что? Пустота, Тэ. Ничтожная пустота, — смотрит на друга через отражение в зеркале, укладывая ладони на его плечи.       — Так проще, сам же знаешь. Оболочку можно подправить, а душу нет, поэтому я лучше буду пустым, чем живым. Моя агрессия никогда и ни к чему хорошему не приводила. Намного легче жить чёрствым похуистом, а не взрывной волной, сносящей всё живое в радиусе километра, если что-то идёт не так, как хочу этого я, Чимин, — кидает Тэ, поджимая губы.       Он разворачивается, скидывая с себя руки друга. Застёгивает молнию на джинсах, попутно отпивая алкоголь из начатой бутылки виски. Цепляет на уши длинные серебряные серьги и лохматит свои волосы.       — Я готов, — обращается к Чимину, стоящему в дверном проёме.       — Я уже давно, — ухмыляется, сверкая своими подкрашенными глазами.       — Вау, цыпа! Ты нереальный. Не будь мы как братья, я бы даже подумал о чём-то очень неприличном, — играет бровями Тэхён, довольно присвистывая.       Чимин божественно красив, словно сошёл с обложки глянца. Его выбор пал на чёрные джинсы, что плотно облегают натренированные крепкие ноги. Тэхён не может оторвать взгляда от перекатывающихся мышц под одеждой при каждом движении. Белая рубашка от Gucci сидит на нём как влитая, и чёрный пиджак, усыпанный блестящими камнями, цепляет взгляд, заставляя беспардонно глазеть и раздевать взглядом. Такой Чимин приковывает к себе внимание моментально. Хорош собой, чертила, и прекрасно умеет этим пользоваться. В его глазах горит дьявольский огонёк, готовый сжечь каждого, кто заглянёт в них. На Пака вот вообще нельзя смотреть без странного шевеления в штанах. Особенно в глаза, потому что ненароком можно как влюбиться, так и потопиться в них же с головой.       — Инцест, Тэхён-и, инцест, — довольно цокает языком Чимин, качая головой. — Поехали уже.       — Я за рулём! — хватает ключи от своей Ламбо, выбегая из квартиры.       ***

I Kissed a boy — Jupither

      Клуб встречает громкой музыкой с сильными битами, разрывающей барабанные перепонки. Яркие улыбки пьяных людей не сходят с лиц. Они танцуют, целуются, употребляют. За всем этим они и приехали сюда. Им надо развеяться. А Тэхёну в очередной раз забыться в чужих руках, чтобы не вспоминать о нём.       Отточенной походкой двигаются к огромному бару, усаживаясь на стулья.       — Белый русский, — обращается Тэ к бармену, вытягивая из кармана кожанки пакетик с белым порошком.       — Лонг Айленд, — кивает молодому парню за стойкой. — Откуда у тебя порошок, мы же только вошли в клуб? — Чимин наблюдает, как друг ровняет дорожки на столе.       — У меня всегда есть в машине заначка. Просто я про неё забыл, — отвечает Тэ, прижимая ноздрю пальцем.       Он втягивает порошок, откидываясь на стуле. Расслабленно смотрит на яркие огни от прожекторов, теряясь в этой атмосфере.       В ушах сплошной гул и писк, а лицо горит огнём. Тело потряхивает от прихода, мышцы сводит и скручивает, но ему хорошо. Хорошо, как никогда прежде. Голова снова пустая, как и несколько часов назад. Его ничего больше не гложет, и только друг вырывает его из мыслей, пихая в ногу.       — Тебе нормально? Ты отъехал минут на двадцать… — обеспокоенно спрашивает Чимин.       — Мне отлично, — пьяно тянет, расплываясь в довольной улыбке.       Берёт свой коктейль, залпом выпивая его до дна. А чувство, что кто-то за ним наблюдает, так и не улетучивается. Тэхён отбрасывает эти зудящие мозг мысли, направляясь в сторону танцпола, предлагая Чимину присоединиться потанцевать. Но Пак нашёл себе увлечение поинтересней, что сидит чуть поодаль от них, общаясь с барменом и периодически бросая на него заинтересованные взгляды.       — Я догоню! — выкрикивает Чимин исчезающему другу в толпе разгорячённых тел, смотря на мужчину, прожигающего его взглядом.       Тот что-то говорит бармену, кивая на Пака, а после начинает разговаривать по телефону. Чимин отворачивается к толпе танцующих людей и попивает свой коктейль, наблюдая за танцующим в толпе Тэхёном, к которому липнут какие-то мудаки. Судя по всему, всё нормально, поэтому Чимин не спешит расталкивать толпу. Внезапно его отвлекает бармен, ставя на стойку ещё один коктейль.       — Извините, это вам за счёт заведения, — говорит бармен, мягко улыбаясь и пододвигая к нему ещё один Лонг Айленд.       Чимин смотрит на коктейль, затем переводит взгляд на мужчину в дальнем углу барной стойки и довольно хмыкает. О, да. Он знает, кто этот мужчина. Владелец заведения и по совместительству брат Чон Чонгука — Чон Хосок.       Пак коротко благодарит, отворачиваясь обратно к толпе и разглядывая её незаинтересованным взглядом. Чувствует, как рядом с ним кто-то присаживается, ощущая в спёртом воздухе нотки приятного парфюма, что начал оседать на кончике языка и забиваться в лёгкие.       — Привет, — раздаётся приятный голос у самого уха. — Один тут?       — С другом.       — Я Чон Хосок. Можно просто Хосок. А как мне тебя называть?       Сначала в голове Пака возникла гениальная идея, как доставить ненавистному Алабаю боль. Он даже подумывал над этим на досуге, когда лежал с Тэхёном, охраняя его сон. Убить брата Чон Чонгука, отобрав у него самое дорогое, что есть — отличная идея. Но какой бы мразью Чон младший не был, даже он такого не заслуживает. А ещё не заслуживает такого брата, как Чон Хосок. А Хосок, в свою очередь, не заслуживает смерти из-за брата-идиота, который не контролирует себя. Поэтому Пак быстро отмёл эту мысль и не вспоминал об этом по сей день. Не животное всё-таки.       Чимин поворачивает голову и осматривает сидящего рядом мужчину. Тёмные волосы, беспорядочно уложенные, красиво обрамляют симпатичное лицо. Белоснежная рубашка с закатанными рукавами до локтя, открывающая вид на острые ключицы. Чёрные классические брюки, облегающие чужие стальные бёдра. Смуглая кожа усыпана чернильными рисунками на шее, груди и руках. В мочках ушей серебряные колечки серёжек, которые ему так и хочется прикусить. Чимин смотрит на длинные тонкие пальцы с кольцами, про себя отмечая, что неплохо было бы ощутить эти пальцы в себе. Закусывает губу, понимая, что попался. Переводит взгляд на Хосока, что улыбается ему в ответ. Понял, что его оценивают.       — Можешь называть меня так, как тебе захочется, — обольстительно улыбается, играя языком с соломинкой.       — Хмм… — мужчина ещё раз осматривает Чимина, прокручивая варианты в голове. — Прелесть подойдёт?       — Как скажешь, — Чимин смеётся, ведь так его ещё никто не называл. — И что же это получается, ты решил сначала споить «прелесть», а потом воспользоваться? — кивает на коктейль, что недавно поставил рядом бармен.       — Оу, нет, — Хосок округляет глаза, коротко прокашливаясь. — Просто подумал, что, наверное, так знакомятся с парнями. Разве нет? Извини, я в этом не разбираюсь, — стыдливо опускает глаза.       — Всё нормально, — говорит Чимин, пальчиком поднимая его лицо за подбородок, чтобы смотреть прямо в глаза. — Мог бы просто подойти и сказать, что я тебе понравился, — сверлит взглядом, соблазнительно закусывая губу. — А потом мог бы просто сказать, что бы ты хотел со мной сделать. А я бы подумал, стоишь ли ты того или нет, — шепчет уже на ушко, ведя носом по коже на шее и шумно вдыхая аромат парфюма.       Чимин уже понял, что этот мужчина впервые подкатывает к парню. Ему так льстит, что даже натурала может склонить на свою голубую сторону одним только видом. Приятно до кончиков пальцев.       — Чёрт, все парни такие, как ты? — тяжело дышит, смотря на чужие губы, что растянулись в демонической улыбке.       — Нет, только я. Так что считай, что ты сорвал джекпот. Так чего же ты хочешь, Хосок-и?       Настоящий дьявол во плоти.       Биты в клубе бьют по ушам развязным треком, вытаскивая всех демонов Хосока наружу. Приятный чужой голос заставляет хотеть и желать запретного. Заставляет рушить все рамки в своей голове и перейти на совершенно другую сторону. Какая разница? Почему бы и нет? Что от этого Хосок потеряет? Абсолютно ничего, так ведь? Трек, играющий прямо сейчас в клубе, заставляет воспалённый мозг пойти на этот шаг. Просто попробовать. И Хосок пробует.       — This was never the way I planned. Not my intention. I got so brave, drink in hand. Lost my discretion. It's not what, I'm used to just wanna try you on. I'm curious for you, caught my attention, — шепчет текст прямо сейчас играющего трека, утопая в своём желании.       Он пьян или опьянён этим нахальным, самоуверенным парнем?       — Just shut up and kiss me, — шепчет Чимин.       И Хосок целует. Так опьяняюще мокро, неторопливо и горячо. Зарывается пальцами в чёрные волосы на чужом затылке, слегка оттягивая их назад, заставляя Пака откинуть голову. Ведёт мокрую дорожку языком по разгорячённой шее, слегка прикусывая кожу под кадыком. Встаёт со своего места, устраиваясь меж чужих разведённых ног. Поочерёдно прикусывает в поцелуе то верхнюю, то нижнюю губу, заставляя Чимина чуть ли не мурчать в поцелуй. Тот нагло проникает языком в рот Хосока, буквально вылизывая его изнутри и пробуя на вкус. По коже Хосока пробегают мурашки, когда Чимин кладёт ладони на его спину, сжимая пальцами рубашку и царапая через неё кожу. Их языки сплетаются в поцелуе, скользя друг по другу, что попросту становится нечем дышать.       Хосоку сносит крышу. Он ещё никогда не чувствовал себя так окрылённо, когда целовался с девушками. Кажется, он оказался пиздаболом, когда утверждал, что натурал, а оказалось, что парни очень даже в его вкусе. Как минимум один конкретный так точно.       Он увлекается, больно прикусывая и без того пухлые губы, заставляя их ещё больше покраснеть и опухнуть. Чимин скользит ладонями по его телу и бёдрам, сжимая через штанины кожу до побеления, жадно отвечая на поцелуй и кусаясь в ответ. Так некстати звонит телефон, заставляя Хосока оторваться от чужих губ и ответить на звонок. Пак разочарованно выдыхает, облизывая растерзанные губы.       Чимин закуривает, погружаясь в свои мысли. Странное ощущение его преследует. Ему вроде бы и понравилось, но всё равно что-то не то. Сердце не ёкает, не стучит так бешено, норовя пробить грудную клетку, как это бывает, когда он находится рядом с Сахарным. Да, Хосок ему симпатичен. И почему Чонгук не упоминал о своём горячем братике? Он бы с удовольствием попробовал его раньше. Он даже может представить, как Хосок хорошо может трахаться, но чёрт. Это не то. Не его. А жаль.       Закончивший телефонный разговор Хосок обращается к Чимину:       — Чёрт, прелесть, это было потрясающе. Но мне нужно бежать решать дела. Мы же увидимся снова?       — Ты можешь знать моё имя, можешь получить мой номер, но моё сердце никогда не будет принадлежать тебе. Извини. Ты мне понравился, Хосок, но… Я не думаю, что это будет хорошей идеей. Ещё раз извини, я пойду.       И Чимин встаёт, уходя в сторону танцпола, оставляя мужчину одного наедине со своими мыслями и сотней вопросов в голове.       Что он сделал не так? Ему не понравилось? Или не понравился он сам? А может, его сердце занято? И они даже не смогут остаться друзьями? «Прелесть» ушёл, ни дав ни одной подсказки и оставив после себя шлейф какой-то непонятной тоски и грусти в чужой душе.       Хосок спрашивал себя: «Что я от этого потеряю?», мысленно отвечая сам себе: «Ничего». Но он потерял.       Себя.       ***       Тэхёну не по себе. Он чувствует чужие руки на своём теле, что беспорядочно бегают по оголённым участкам кожи. Чувствует чужие губы на своих. Жар множества тел, что трутся о него. Противно. Ему до тошноты противно. Не эти руки и губы он хочет ощущать на себе. Не таких грязных касаний он хочет. Хочет только Дьявола. Его губы, руки и глаза. Только в нём Тэхён хочет раствориться.       Его начинает трясти. Воздух перестаёт поступать в лёгкие, вызывая приступ удушья. Тэхён вырывается из хватки какого-то парня, лицо которого даже не запоминает. Расталкивает пьяных людей, выбегая из клуба.       Холодный воздух остужает тело и возвращает остатки разума. Он смотрит по сторонам, оказываясь совсем один на улице. Делает глубокие вдохи, предотвращая паническую атаку.       — Пиздец, — шепчет себе, закрывая лицо руками.       Решает прогуляться вдоль улицы до набережной, чтобы успокоиться. Там и наберёт Чимину, чтобы не переживал. Он так и не присоединился к нему. А Тэхён особо не вдавался в подробности, куда он исчез.       ***

      Leo — Morning

      — Тут Тэхён. И Чимин, — кидает Юнги, опираясь на стеклянное ограждение второго этажа.       Чонгук подрывается с дивана, подходя к другу. Смотрит вниз, цепляясь глазами за свою Бестию, движущуюся к бару. Фиолетовые огни бегают по его лицу, освещая гладкую кожу. Из-под рваной футболки замечает выпирающий бежевый корсет.       Ему моментально срывает крышу. Хочет кинуться к нему, объясниться, молить о прощении. Увезти прочь отсюда. Крепко обнимать всю ночь и целовать. Делить одно одеяло на двоих и разговаривать обо всём и ни о чём.       — Нет, Чонгук. Не сейчас, — хватает его за руку Юнги, останавливая.       Чонгук замирает каменной статуей. Слушает друга. Не переставая, следит за каждым движением его маленького. А сердце пропускает удар, когда он наклоняется, снюхивая порошок.       — Посмотри, Юнги. Посмотри, что я с ним сделал, — кивает в сторону бара, заламывая брови от боли и ненависти к себе.       — Это его выбор, Гук. Только его. Ты не можешь забрать у него порошок в надежде, что он сложит руки по швам и станет трезво жить. Не можешь, Чонгук, — произносит Юнги, понимая его, как никто другой.       — Мне больно смотреть, как он губит себя, Юн! Как ты этого не понимаешь? Мне, сука, больно, что я являюсь одной из причин, по которой он употребляет, понимаешь?! — кричит, зарываясь ладонями в волосы.       — Но тебе по-прежнему нельзя попадаться ему на глаза. Нельзя. И ничего ты с этим не сделаешь. Сядь и успокойся, — спокойным тоном просит, двигая к нему стакан с алкоголем.       ***

ROSYE — i wanna kiss you/lovegame(sped up)

      Юнги решил пойти вниз, немного прогуляться и размять ноги. Но чего уж точно он не ожидал, так это столкнуться с Чимином возле лестницы, которая ведёт на второй этаж клуба.       Чувство собственничества начинает захлёстывать Юнги, а ревность так и рвётся наружу. Чимин красивый. Очень. Ему очень идёт новый цвет волос. И то, как он соблазнительно одет. Но ему совершенно не идёт то, как он выглядит. Вернее, выглядит он так не после Юнги, а это начинает хорошенько подсаживать на пегаса до сжимающихся от злости кулаков.       Любимые пухлые губы все краснющие, полностью искусаны и выглядят так, как будто Чимин либо сосал, пока не отвалится челюсть, либо целовался по меньшей мере час. Смоляные волосы с синеватым отливом в свете неона выглядят очень потрёпанно, словно кто-то зарывался в них руками, которые бы следовало отрубить к чертям за то, что нельзя трогать то, что принадлежит Юнги.       Ревность в груди противно скребётся. Чимин смотрит на него ошалелыми глазами, но в миг они снова становятся безразличными ко всему происходящему.       — Привет, Сахарный. Не ожидал тебя тут встретить, — спокойно бросает Чимин.       — Не ожидал увидеть тебя таким растраханным, — цедит Юнги сквозь зубы, сжимая кулаки до побелевших костяшек.       — Ты что, ревнуешь? Мне напомнить тебе, что ты мне никто? Мы не встречаемся, чтобы ты отчитывал меня. Тебе ясно?       — Никто, значит? Славно.       — Никто, — повторяет по буквам. — Я не твоя собственность, Юнги! Я волен делать то, что захочу. Сосаться с кем захочу, трахаться с кем захочу! И ты не имеешь никакого права меня в этом упрекать, понятно?!       У Мина играют желваки на челюсти. Больно. Совсем не это он хотел бы слышать. Не от Чимина точно. Он-то думал, что они пришли к какому-то взаимопониманию. Да, проводят время вместе, трахаются, даже на свидание ходили. Чимин рассказывал о себе, открылся ему, доверился. А сейчас что? Им же было хорошо друг с другом. Что поменялось? Неужели это ничего для него не значит?       Юнги молчит, сверля его взглядом.       — Что, не сумел папашу своего уберечь, теперь за меня взялся? Думаешь, меня это спасёт от чего-то? Думаешь, так ты сможешь снять камень с души за то, что ты его убил собственными руками?! Я знаю о тебе абсолютно всё, Шуга. Нехуй меня опекать! Я всё равно не буду стелиться перед тобой и ходить на цыпочках! — плещет ядом Чимин, начиная на повышенных тонах кричать, что на них даже стали оборачиваться гости клуба.       Сорвался. Чимин сорвался. Он совершенно не хотел этого говорить. На самом деле он так не считает. Он вообще о нём ничего плохого никогда не думал. И в жизни не подумал бы.       А Юнги взрывается. Про отца явно было лишнее. Он никому не позволит говорить что-то о его отце. Даже своему Ангелочку. Это уже слишком для него.       Не ожидая от самого себя такого, он проезжается отрезвляющим ударом по чужой челюсти. Юнги больно, что Чимин такое говорит. Как он вообще может так говорить? Да, Юнги не святой, но он же не виноват. Он делал всё, что было в его силах, чтобы помочь отцу. Он не убивал его по собственной прихоти. Его заставили. Поставили перед тяжёлым выбором. Да и отец сказал, что он всё понимает. Что так нужно и он его прощает.       Flashback       Больничная палата. Раннее утро, когда врачи ещё не начали обход. Юнги проник туда ни свет, ни заря, чтобы объясниться и в последний раз попрощаться с отцом. На него оказали сильное давление, что иного выхода просто не осталось.       — Пап… — Юнги держит пистолет дрожащими руками, пока слёзы предательски стекают по его щекам.       — Я знаю, сынок. Я всё знаю, — слабо шепчет мужчина.       — Я не хочу этого. Я делал это всё ради тебя. Ради нас…       — Я люблю тебя, мой мальчик. Позаботься о себе. Найди людей, которые смогут обеспечить тебе безопасность. Вернись в Сеул, дорогой. Тебя здесь больше ничего не держит, — нежная и любящая отцовская улыбка не сходит с исхудавшего бледного лица.       — Но как мне жить после этого? Как я смогу быть счастлив, зная, что лишил жизни самого родного человека? Папа, скажи мне, как?! — хватаясь за голову, завывает Юнги, не сдерживая поток слёз.       — Я же смог, Юн-и. Смог после смерти твоей мамы стать счастливым. Не так, как прежде, но всё же смог…       — Но ты не убивал её! Ты не забирал её жизнь!       — Моя вина всё равно есть. Я был так занят своей работой, что не заметил, как она угасла. Не заметил, как она мучилась от боли, пока опухоль съедала её изнутри. Не спас её, когда были все шансы. Пришло время уйти к ней. Встретить её где-то там, чтобы попросить миллион раз прощение за свою ошибку, сынок.       — Папа…       — Не медли, сынок. Просто сделай это. Я верю, что у тебя всё будет хорошо. Позволь нам с мамой снова вернуться в нашу молодость и тоже стать счастливыми, какими мы были когда-то. Помни, мы всегда рядом. Вот здесь, — мужчина кладёт дрожащую руку на сердце сына, — мы всегда будем жить. В твоём сердце. Мы будем оттуда оберегать тебя. Я верю в это.       — Я люблю тебя, папа, — слёзы катятся градом по лицу, неприятно стекая за шиворот.       — И я тебя люблю, сын мой. Я горжусь тобой. Ты вырос достойным человеком, и я прощаю тебя. Лучше умереть от твоей руки, чем от чужой. Всё будет хорошо, мой хороший. Просто спусти курок, — мужчина из последних сил крепко обнимает своего сына и мягко улыбается.       Обнимая, Юнги приставляет дуло пистолета прямо к сердцу отца. Он не позволит ему мучительно умирать. Он сделает всё быстро и чётко. Находясь всё также в крепких объятиях, Юнги тяжело вздыхает, шепча беспорядочное «прости» отцу на самое ухо. Отец же всё слышит, повторяя, что «всё хорошо». Но всё не хорошо. Всё чертовски дерьмово, и Юнги погряз в этом дерьме с головой.       Три.       Два.       Один.       Тихий выстрел.       Ненавистная пуля забирает последнее, что у Юнги было в этой жизни, и часть его никчёмной души с собой.       Отец окончательно обмякает в его руках, а Юнги разрывается истошным криком, проклиная себя, свою ничтожность, свою жизнь и своего босса, из-за которого это всё и началось. Прекращая рыдать навзрыд, он последний раз смотрит на отца, что навечно уснул с нежной улыбкой на губах.       «Будь счастлив, папа».       Юнги выходит также бесшумно, как и проник сюда — через окно. Сегодня и все последующие годы его ждёт сплошное самокопание, самоуничтожение и бесконечный цикл серых дней, полнейшего забытия и алкоголизма. Он всю свою оставшуюся жизнь будет нести на себе этот крест. Он, правда, попытается стать счастливым, но не может ничего обещать. Он ведь не обещал отцу, так ведь?       Когда-нибудь и он воссоединится со своей семьёй. Но пока что дома его будет ждать чёрный пушистый кот по кличке Чин, которого ему подарил отец и который прожил относительно хорошие пятнадцать лет. На следующий же день он умрёт, словно почувствовав ещё одну потерю в своей жизни. Юнги похоронит их обоих. И искренне будет надеяться, что его любимый питомец ушёл вслед за отцом, чтобы также оберегать его и его семью.       End of flashback.       Челюсть горит. Кожа словно ошпаренная. Пак даже немного приходит в себя, но этого недостаточно. Он хочет больше. Больше боли, больше чувств, больше ненависти. Хочет прочувствовать сполна. Эта боль — ничто по сравнению с той, которую он приносит Юнги своими резкими словами.       — Ударь меня ещё раз. Сильнее, Юнги. Ударь так, чтобы я почувствовал, насколько больно я тебе сделал.       И Юнги бьёт снова, вкладывая всю свою силу и боль. Бьёт так, что от удара Пак падает на пол, потирая челюсть. Нижняя губа треснула, брызнув кровью на наливной пол клуба. Чимин улыбается окровавленной улыбкой. Вот теперь ему самому лучше. Даже мозги встали на место. Он поднимается с пола, педантично отряхиваясь, и смотрит на Юнги, что тяжело дышит. Видимо, сам не ожидал, что сможет так сильно ударить. Но и жалеть не спешит. Пака не за что жалеть, он заслужил.       — Прости меня, Юнги. Я не хотел так говорить. Я не считаю тебя монстром или кем-то там ещё. Я просто конченный идиот. И я понял это. Я заслужил, Юнги. Если хочешь, ударь меня ещё раз, чтобы тебе полегчало. Бей, сколько душе угодно, пока тебе не полегчает. Я обещаю стойко вытерпеть и даже не ударю в ответ. Хочешь — можешь убить меня. Я тебе позволю всё, что угодно. Прости меня, пожалуйста, Юнги.       — Хватит. Я услышал достаточно.       Юнги разворачивается на выход, собираясь уходить из этого грёбанного места, где ему в очередной раз напомнили о его ничтожности. Он никогда не хотел причинить Паку боль, но почему-то именно сейчас его хочется до скрежета в зубах убить. И он себя не простит, если действительно сделает это. Ему нужно остыть и просто уйти, иначе может случиться непоправимая катастрофа, которой он точно не переживёт. У него просто нет сил. Он хочет на воздух.       Чимин цепляется за его руку, зовёт его, просит прощения, но Юнги в порыве слепой ярости не слышит его, грубо одёргивая и вырывая свою руку из чужой хватки. Просто уходит, оставляя безалаберного Чимина на съедение собственной совести. Если она у него, конечно же, есть.       Пак хочет потопить свой идиотизм в алкоголе. Хочет напиться до беспамятства, чтобы в груди перестало болеть хотя бы на пару часов. Чимин громко матерится, снося на своём пути к бару какие-то ограждения. Выбивает из рук официанта поднос, посылая его ко всем чертям. Проклинает себя на чём свет стоит. По пути бьёт какого-то мужика в лицо, отправляя того в нокаут.       Дойдя до бара, он вальяжно заходит за барную стойку, полностью игнорируя бармена, и берёт с полки закрытую бутылку Hennessy. Ему уже совершенно плевать на всё.       — За счёт заведения, еблан! — выкрикивает Пак, перепрыгивая через барную стойку и показывая средний палец на прощание.       После такого ему явно будет закрыт вход в это место, но сейчас ему абсолютно похуй. Он просто двигается к выходу из клуба, ставя себе цель найти куда-то испарившегося Тэхёна.       ***       Спустя два часа терзаний и нервов Чонгук поднимается с дивана, чтобы вновь посмотреть на своё Чудо. Ничего не может с собой поделать. Никак не может запретить себе, как бы ни старался.       Хоть издалека будет наблюдать и знать, что с ним всё хорошо.       Он подходит к ограждению, выискивая блондинистую макушку, и находит. Видит, как пьяный Тэхён выходит из клуба, а следом за ним направляются два здоровых мужика.       Чонгук вливает в себя остатки виски. Снимает пистолет с предохранителя, надевает пальто и покидает вип зал. Юнги давно свалил вниз, а он не может больше находиться в стороне, когда грозит опасность самому дорогому человеку в его жизни.       Чон выбегает на улицу, игнорируя режущую боль на не до конца зажившем бедре. Смотрит по сторонам, замечая два силуэта, двигающихся в сторону парковки. И его Тэхёна, идущего чуть дальше.       Всё внутри сжимается от осознания, что его тут вовсе могло бы и не быть. Не простил бы себе, если бы Тэ забрали. Он может защитить себя. Чон знает это, но не в таком состоянии. Не в состоянии наркотического и алкогольного опьянения, когда координация полностью даёт сбой и тело тебя не слушается.       Чонгук нагоняет их. Мужчины начинают тянуть руки, чтобы схватить Тэ, роющегося в карманах своих джинс. И он целится, спуская курок.       Чёткий выстрел. Тело замертво падает слева от Тэхёна. Выстрел. По правую сторону летит второй. Лужа чужой крови растекается вокруг него, пачкая белые кеды. Тэхёну не нужно даже поворачиваться, чтобы понять, кто стоит за его спиной, прожигая в нём дыру.       Он чувствует тонкий шлейф свежести и цитруса. Пальцы начинает покалывать, сердце заходится в бешеном ритме, а ноги становятся ватными. Его Дьявол был всё это время рядом, а он этого даже не заметил. Не почувствовал.       Тэхён медленно разворачивается, впервые не зная, как себя вести. Лёгкость и пустота в голове резко сменяются на цунами из мыслей. Его снова топит пережитыми чувствами.       Чонгук наблюдает за каждым движением. Не может успокоиться от накатившей тревоги. Его рубашка готова разорваться от учащённого дыхания. Чужой силуэт разгоняет сильнее кровь по венам. Чудо, которое он так боялся увидеть, стоит в двух метрах от него. Смотрит нечитаемым взглядом в ответ. Бегает глазами по лицу и телу, задерживаясь на ладонях и скулах. Стреляет искрами, уничтожая всё вокруг. Сжигает своим присутствием каждую клеточку Чонгукова сознания.       Они теряют счёт времени, продолжая неподвижно стоять, прожигая друг друга взглядами.       — Здесь небезопасно, Чудо, — хрипло шепчет Чонгук. Так, чтобы его было слышно. А губы немеют, произнося такое заветное и нежное прозвище.       Выдавливает из себя слова. Хочет сказать совсем другое. Но не сейчас. Не при такой ситуации и не в этой обстановке.       Тэхён не готов. Тэхён не станет слушать. А Чонгук не хотел, чтобы он видел его таким.       — Тебе в первую очередь, Чон, — цедит Тэ, сжимая кулаки.       — Забирай Чимина и уезжайте, — игнорируя чужую злость, продолжает Чонгук.       — Если хочешь остаться в живых, то уёбывай прямо сейчас, — хватает пистолет возле лежащего трупа.       — Ты под кайфом! Тебя, блять, хотели похитить! Ты вообще слышишь меня? — звереет Чон, раздражаясь от чужой безрассудности. — Стреляй! Мне нечего терять, Тэхён. Давай! — рычит, расправляя руки в стороны.       Делает несколько быстрых шагов, разрывая расстояние между ними. Возвышается, упираясь грудью в дуло пистолета. Смотрит в наполненные ненавистью глаза, произнося:       — Не мешкай, маленький. Не в твоём стиле, — шепчет одними губами, чувствуя жар его тела.       Зазывает. Вынуждает. Просит. Словно умоляет сделать этот единственный и контрольный.       — Давай, спусти курок, — вжимается в холодный металл, бегая глазами по лицу, что в сантиметре от его.       От сказанных слов Тэ пробивает током. Он держит в руках пистолет, целится прямо в сердце. Но руки начинают чертовски сильно дрожать. Снова. Снова впервые. Мозг окончательно отказывается обрабатывать поступающую информацию.       Нечего терять? Но как же он? Он не задумывается, что Чонгук потерял его той ночью. Или же не хочет об этом думать изначально простив его ошибку.       Влюбился. Окончательно влюбился. Может, это из-за действия порошка и таблеток? Может, это они дают сбой в сердце, заставляя его биться сильнее и быстрее?       Прокуренный и басистый голос слишком близко. Тэхён ощущает на своих губах дыхание Дьявола, смешанное с терпким виски и табаком. Он через мясорубку пропускает его душу. Снова рвёт в клочья, вынуждая отбросить оружие на залитый кровью асфальт.       С Чонгуком у Тэхёна снова всё впервые.       — Проваливай нахуй! — задыхаясь, гневно выплёвывает Тэхён в чужое лицо. — Уходи, Чонгук, — поджимает губы, уводя глаза. — В следующий раз я спущу курок, обещаю.       — Я сам это сделаю, — в его словах лишь сталь, решимость и уверенность. — Береги себя, Чудо, — нежность и тревога.       И уходит. Разворачивается, сильно хромая, но уходит. Оставляет его одного посреди пустой улицы. Тэхён замечает, как ему тяжело наступать на левую ногу. Смотрит вслед на удаляющуюся широкую спину, а на глаза подступают слёзы. Закусывает ребро ладони, чтобы не завыть от бури внутри. Хочет догнать, чтобы узнать, что с ним произошло. Глубокий порез вдоль скулы, забинтованные руки. Что с ним? Его Дьявол весь бледный, с безжизненным и морозящим взглядом.       И только его нежное «Чудо» выдало с потрохами все переживания за Тэ.       Тэхён поднимает голову к небу, вдыхает полной грудью воздух. Слёзы, не переставая, стекают по щекам, напрочь сжигая чувствительную кожу. С каких пор он стал таким слабым? Или он такой только с Чонгуком? С этим человеком по-другому у него не получается. Слабость ли это? Или это простая реальность, где любовь причиняет боль, а не сказка, вносящая в нашу жизнь только радость?       Как бороться, когда силы иссякли? Как спасать самого себя, когда хочешь мчаться к причине, по которой ты стал таким?       Тэхён никогда не даст себе ответов на эти вопросы. Ему не суждено начать жизнь с чистого листа.       — За что? — падая на колени, в истерике выкрикивает на пустой парковке. — Почему? — закрывает лицо ладонями, бормоча себе под нос.       Чонгук останавливается, не доходя до машины. Слышит чужой крик. Слышит плач, вонзающийся в его спину, словно пули. По живому режет, не имея права приблизиться к нему. А хочет. Так сильно хочет его успокоить, обнять, вымаливать прощение сутками напролёт. Целовать его руки, греть холодными ночами. Разрешать закидывать на себя ноги, потому что его маленькому так удобнее. Он всего этого хочет. Только сам себя лишил этой возможности.       Чонгук поворачивается, встречаясь взглядом с Юнги. Друг совсем на себя не похож. Его зрачки почернели, а кулаки сжимаются от гнева.       — Поехали. Видимо, не одному мне сегодня хуёво. Пистолет с собой прихватил? — тушит бычок, запрыгивая в тачку.       — Тупые вопросы задаёшь киллеру, — грубо кидает Юнги, усаживаясь на пассажирское сидение.       — Твоё состояние как-то связано с Чимином? — заводит машину, поворачиваясь к другу.       — Да. Поговорим об этом позже. Мне нужно успокоиться, — замолкает, устремляя взгляд в окно.       — Ночка будет жаркой, Юн. Обещаю, — подмигивает сам себе в зеркало заднего вида, а в глазах черти пляшут.       ***

Rick Ross — Stay Scheming

      Юнги выходит из машины, разминая шею. Смотрит на парней, что собрались вокруг ангара. Затягивается табаком, обращая внимание на подошедшего Чона.       — Новый? — кивает на аспидный MacLaren 750S Spider. — Не видел его в твоей коллекции.       — Да, буквально на днях привезли в Сеул, — облокачивается на своего нового любимчика и тихо усмехается себе под нос.       С появлением Тэхёна в его жизни он отправил на свалку уже две лучших тачки в своём арсенале.       — Закажи ещё парочку, — серьёзным тоном произносит Юнги. — Никто не знает, что Тэ сделает с этой, — смотрит на Чона, начиная смеяться.       — Уже заказал… — жалобно завыл Чонгук.       — Пойдём? Сколько их?       — Четверо. Оператор и три пса, которые издевались над ним.       — Отлично, — кидает бычок на сырую землю, заряжая пистолет.       Они направляются в сторону амбара, куда их люди привезли ублюдков Вона. Чонгук напряжён до предела. Юнги спокоен, как удав. Перед чужаками не покажет, как разрывается сердце внутри из-за случившегося в клубе. Чонгук видел его состояние сразу после, и этого достаточно, чтобы понять, как ему хуёво. Они обязательно поговорят на эту тему, но не сейчас. Там сидят люди, которые когда-то уничтожили и сломали Тэхёна.       Для Юнги он стал человеком, за которого также болит сердце. Тэхён — единственное родное, что есть у Чимина. Юнги будет защищать счастье Чимина ценой собственной жизни. И не важно, будет это он сам или его друг. Отомстит каждому.       Для Чонгука Тэхён — любовь. И он, так же, как и его друг, будет защищать жизнь Чимина собственной, несмотря даже на их взаимную неприязнь.       Негласное правило, которое никто не озвучивает, но знает как Отче наш. Каждый из них будет оберегать счастье другого.       — Расходимся, ребят. На сегодня вы свободны. Всем спасибо, — хлопает в ладони Чонгук, распуская своих парней.       — Здравствуйте! Господин Чон и Господин Мин, — кланяется Мунбёль.       Чонгук, как и обещал, оставил парня работать на него. Он мозговитый и верный. Доказал, что нет ничего важнее клана. И получил повышение, за что был безмерно благодарен.       — Мунбёль, ты сделал то, что я просил? — глянул на него украдкой Чонгук, толкая язык за щеку.       — Адрес, место и время уже у вас на почте, Господин Чон, — тихо произносит молодой человек.       — Это достоверная информация? Проёбов не будет? — переспрашивает Чон, оглядывая стоящих на коленях мужчин.       — Он точно будет там. Я отправил туда нашего человека, — уверенным тоном докладывает, кивая своему боссу.       — Славно. Хорошая работа. Забирай наших и отправляйтесь по делам. Созвонись с Хосоком и Намджуном. Скинь им эту информацию и передай, что от меня. Скажи, чтобы ждали нас с Юнги. Обрисуй всю ситуацию. Пускай будут готовы к жести, — хрипло усмехается, поджигая сигарету.       — Будет сделано, босс, — кланяется, уводя за собой парней.       — О чём речь, Чонгук? — хмурится Юнги, не уловив суть.       — Это сюрприз для тебя, друг, — расплывается в хитрой улыбке. — Я уверен, он тебе понравится, — хлопает его по плечу.       — Опять шкеришься, сука, — мажет лисьим взглядом по чужому лицу.       — Это того стоит, Юн. Просто поверь и наслаждайся. Я, конечно, не Пак, который одним своим видом тебя с ног сносит, но то, что приготовил для тебя я, тоже неплохо.       — Как ты понял?       — Я же не слепой, Юнги. У меня есть глаза и уши или тебе напомнить, как Пак уложил тебя позорно на лопатки? — подмигивает опешившему другу.       — Я поддавался.       — Да-да, верю.       — Ой, иди ты нахуй, Чон Чонгук! — пихает ржущего Чонгука в плечо, злобно зыркая на него.       — Ну что, мрази! — утробно рычит Чонгук, заряжая пистолет. — Готовы веселиться?       Он снимает с себя пальто, закатывая рукава на белой рубашке. Юнги раскладывает на столе всё оружие, перебирая каждый пистолет. Вешает своё пальто на спинку стула, педантично разглаживая ткань.       Сегодня он отвлечётся от обжигающей боли и обиды, что затаилась глубоко внутри. Сегодня Юнги побудет с Чонгуком на одной волне. Он не чудовище, но почему-то сейчас им хочется стать.       — Та-ак, — тяжёлым шагом подходит к другу, сверкая больной улыбкой. — Кто тут у нас? — прожигает избитые лица грозным взглядом. — Кихо, Хван, Чонсу и Джумин. Интригующе, — тянет каждое имя, смакуя на вкус.       — Джумин, ты любишь трахать или чтобы тебя трахали? — фальшивая вежливость сочится из Чонгука ядом, а Юнги позади прыскает в кулак, уже представляя весь этот пиздец, что они тут устроят.       Чонгук выглядит безумно. Перед глазами кадр за кадром сменяются, как Тэхёна берёт каждый здесь стоящий на коленях. Он втягивает носом запах липкого страха и трусости. Рычит от наслаждения и превосходства.       — Мы выполняли приказ! — выкрикивает Кихо, обращая на себя внимание Чонгука и Юнги.       Юнги становится чернее тучи, когда слышит противный голос. Он не видел видео, но прекрасно знает, что на нём происходило. Разделяет боль и ярость друга.       Он подлетает к парню, замахиваясь тяжёлым ботинком по лицу. Сносит его на холодный бетон. Отбивает точными ударами голову, заливая руки горячей кровью. Обходит его со спины и поднимает обратно.       Чонгук благодарно кивает другу, останавливаясь напротив избитого парня.       — Кихо, ты знаешь, как Дьявол мучает грешные души? — склоняет голову набок, смотря свысока на жертву.       Нависает над ним. Вспоминает, как эти мрази терзали тело и душу его маленького. Давит своей аурой и силой, обнажая ряд белоснежных зубов в ухмылке.       — Н-нет… — шепчет трясущийся парень, стоя на коленях, пока Юнги заламывает ему руки.       — Я заставляю их ждать и мучиться, Кихо. Ждать, пока я заберу их жизнь самым жестоким способом, — скалится Чонгук, скуривая десятую сигарету за последний час. — Воплощаю все желания своего чертёнка в реальность, — тушит тлеющий окурок о чужое лицо, выжигая на коже глубокую рану.       Спускает с поводка своих внутренних псов, разрешая им делать всё, что они захотят. Отчаянный крик Тэхёна в его спину был последней каплей здравого смысла на сегодня.       — Так это твоя шавка была? — раздаётся мерзкий смех рядом. — Хуёво сосёт. Надо было ему зубы выб…       Не успевает произнести последнее слово, как Чонгук хватает его за горло, поднимая на ноги.       Врезается кулаком в чужие губы, выбивая ряд кривых зубов. Швыряет стонущего парня на пол, разворачиваясь в сторону Мина. Улыбается ему, ловким движением ловя из рук Юнги молоток.       За секунду разрывает расстояние между ними, попутно вытирая кровь с лица. Заносит высоко над головой оружие, кроша остатки зубов тяжёлым металлом.       — Вот теперь тебе будет охуенно сосать член твоих дружков, сука, — наносит последний удар, дабы не убить. Ему нужны все присутствующие здесь. Иначе эффект будет не тот.       Чонгук откидывает окровавленный молоток с прилипшей кожей в сторону и двигает два стула поближе, пока его друг превращает в кашу чужие лица.       Усаживается, завороженно наблюдая, как Юнги измывается над телами. Восхищается, как хладнокровно он наносит точные и тяжёлые удары по жизненно важным органам. Как вытаскивает нож из ножны на ремне.       — Сделаем тебе апгрейд, красавчик, — срезает ухо у вопящего парня, швыряя его ему под нос.       Помещение заполняется воплями, истошными криками, скулежом и плачем.       Чонгук тянет носом, заполняя свои лёгкие свежей кровью.       — Монстр, — шепчет себе под нос, а губы трогает оскал.       Юнги вытаскивает пистолет, нанося рукояткой мощный удар. Глубоко в сознании мелькает образ его Ангела, распаляя его до предела. Эти распухшие губы, блядское выражение лица и холодный взгляд. Он режет без ножа, собственноручно вспарывая его бледную кожу.       Чимин — огонь. Юнги — лёд. Огонь в этой схватке побеждает. 3:2, Юнги.       Нависает всем телом над орущим парнем, ломая его кости. Пытается выместить хоть каплю жгучей ярости и ненависти.       — А сейчас будет десерт, ребята, — мажет по лицу окровавленной ладонью, сбито дыша.       Юнги поднимается на ноги, поворачиваясь к Чону.       — Развяжи им руки, Юн, — довольно тянет Чонгук, зажимая зубами сигарету.       Юнги успокаивается, чувствуя то самое насыщение, по которому скучал. Его кулаки онемели, а пальцы подрагивали от частоты сильных ударов. Громкий смех разлетается по ангару, вызывая жуткий испуг у полудохлых парней, что еле двигаются.       — Встаём, — чеканит Чонгук, кидая пистолет в руки Мина.       Все четверо поднимаются с колен, качаясь из стороны в сторону. У каждого из них вместо лица каша. Юнги отбил всем лица до такой степени, что у некоторых вытекли глаза из глазниц, а кто-то остался без уха.       Чонгук восхищённо смотрит на это, медленно хлопая в ладони.       — Дьявол, — хищно тянет, продолжая любоваться творением Юнги.       — До тебя далеко, животное, — хрипло смеётся, осматривая избитого молотком Джумина.       — Сегодня догонишь, — подмигивает другу, включая камеру на телефоне.       Поднимает мобильный, фокусируя камеру на четырёх лицах. Нажимает кнопку, начиная запись.       — Трахайтесь, господа! — приказывает Чонгук, наблюдая за этим через камеру.       Все четверо непонимающе смотрят на него, но послушно снимают штаны.       — Ты, — Юнги указывает дулом пистолета на Джумина. — На колени! — рычит, взглядом испепеляя в прах.       — А ты, — Чонгук кивает на Кихо, — Достал член и засунул ему в глотку. Быть нежным не стоит, иначе убью.       Всё равно убьет. Каждого.       Они с удовольствием смотрят, как Джумин давится от чужого члена, захлёбываясь собственной кровью с примесью зубов. Как рыдает, пока дружок грубо трахает его в рот.       — Чего стоим? Особое приглашение нужно? — Юнги щёлкает предохранитель. — Не проблема, — стреляет в бедро самого крайнего, вызывая вопли и скорченную рожу.       Парень скручивается, падая на колени, кричит от боли, пока второй пристраивается к нему сзади, разрывая его нутро. Он просит отпустить его, вырываясь из крепкой хватки.       — Он тоже просил, — шепчет Чонгук, не прекращая съёмку. Ставит телефон на бетон, освобождая руки.       — Кихо! — рычит Юнги. — На колени! — грубо окликает того. — Джумин, — указывает в сторону орущего Хвана. — Трахайте в два ствола.       Юнги одаривает их улыбкой настоящего психопата, стирая с губы каплю крови. Мычит от наслаждения, постукивая пальцами в такт чужому ору.       Чонгук хватает металлическую биту, подходя ближе к кровавой оргии. Смотрит на весь этот пиздец, довольно скалясь. Припечатывает к земле Чонсу, давит ботинком на шею, ощущая чужой ужас каждой клеточкой своего тела.       — Сейчас будет хорошо, — хватает его за волосы, раздвигая ногой бёдра. — Посмотрим, как ты принимаешь её в себя.       Холодный металл касается сжатого ануса, вызывая у парня скулёж и стон.       — Боишься? Он тоже боялся, — не дожидаясь ответа, Чонгук резким движением проталкивает основание биты в тело.       Смотрит с упоением, как рвётся кожа на чужой заднице. Как по его ногам хлыщет кровь, заливая бетон очередной лужей. Вводит её на половину, отходя от орущего Чонсу.       — Ему было больнее, сука! — вбивает ботинком оставшуюся часть биты.       Парень замертво падает, переставая дышать. Из его рта вытекает густая кровь, а на глазах застыли слёзы и дикий ужас.       — Минус один, — произносит Юнги, поднимаясь со стула. — Я разве разрешал останавливаться? — простреливает почки Джумину.       Юнги подносит горячее оружие к носу, вдыхая ароматный порох, как наркоман. Волосы становятся дыбом от дурманящего запаха. Его кроет.       Чонгук передаёт ему второй топор, держа в руке ещё один. Они обходят парней, трахающих Хвана. Становятся за их спинами, с наслаждением замахиваясь острым лезвием.       Две отрубленные головы падают, укатываясь куда-то в сторону. Рвущий глотку Хван в истерике пытается выбраться из-под двух грузных тел, что осели на него. Он рыдает, пока ему в рот стекает чужая кровь.       Юнги вытаскивает его за волосы, оттягивая голову назад и оголяя шею.       — Встретимся в аду, ублюдок, — обезглавливает его, швыряя голову к остальным.       Чонгук подходит к стоящему телефону, присаживается на корточки и обращается в камеру:       — Спи спокойно, маленький. Я отомстил. Мы отомстили, — мягко улыбается, переворачивая телефон и выключая запись.       Встаёт, открывая пустой чат с Тэхёном. Загружает видео, подписывая «Для тебя, Чудо.» и смотрит, как в ту же секунду его сообщение просмотрели.       ***       Тэхён слышит рёв мотора и визжание шин. Поднимается с колен, стирая слёзы рукавом кожанки. Осматривает два тела, забирая пистолет.       — Псы Вона, — цедит сквозь зубы, делая два выстрела в головы.       Ему плевать, что они давно мертвы. Просто хотелось выстрелить. Хоть в кого-то.       Еле перебирая ногами, он доходит до набережной, усаживаясь на песок.       Снимает свои окровавленные кеды с носками, откидывая их в сторону. Зарывается стопами в холодный песок и вдыхает свежий морской бриз.       — Какой же ты придурок, mon Diable… Я же мог на самом деле выстрелить, — прикрывает глаза, качая головой.       Мог, но не сделал. Он мог убить его, как и всегда это делает. Но внутри всё сломалось бы окончательно. И оболочку подправить у него не вышло бы снова. Тэхён не всесилен, а испытывать себя на прочность нет желания. Натерпелся, настрадался, намучился. Хватит уже.       — Что с тобой произошло, Чонгук? Что с твоим лицом? Почему хромаешь? Что с руками? Что ты с собой сделал… — спрашивает у моря, мысленно обращаясь к одному единственному.       Первое, что он почувствовал, когда увидел его лицо — это ужас. Он будто обволакивает тебя с головой. Въедается, пуская яд в подсознание, напоминая каждый раз о себе.       Нет, Тэхён не боится его. Не боится зверя, что скрывается в нём. Не боится ничего, что связано с Чонгуком. Он боится себя. Боится, как его тело реагирует на Чонгука. Боится, что руки непроизвольно тянутся к нему. Как мозг отключается рядом с ним, заставляя сердце вырываться из груди. Оно выбивает его рёбра с глухим треском, вырываясь к негласному хозяину, чтобы лечь ему в руки.       — Нашёл, — усаживается Чимин на песок рядом с Тэ.       — Где был? — стирает влажные дорожки с лица.       — Ты плачешь? Это Чонгук? Что он сделал? — спрашивает Пак, поворачивая на себя опухшее от слёз лицо друга.       — Спас меня. Оказывается, он тоже был в клубе. Я вышел на улицу, чтобы прогуляться, а за мной был хвост. Он их убил, а я в истерике взял пистолет и хотел выстрелить в него, — делает глоток алкоголя, смачивая пересохшее горло. — Я не знаю, чем думал. Но Чонгук просто пошёл на меня и уткнулся грудью в дуло. Чимин, он просил выстрелить, а я… А я не смог.       — Может, это и к лучшему? Ты бы не пережил этого. Это же Алабай. Импульсивный, больной и неуравновешенный психопат, — пожимает плечами Чимин.       — Да, ты прав. А что у тебя с лицом? — спрашивает Тэхён, разглядывая разбитую губу Пака.       — Юнги подправил макияж, — хмыкает Чимин, отпивая виски из бутылки. — Фу, какое же дерьмо ебаное, — кривится и шипит от обжигающего свежую ранку алкоголя.       — Согласен, мне тоже не нравится, — улыбается Тэ, опираясь спиной о дерево. — Что у вас с ним?       — С кем? С Юнги? Да ничего. Просто я наговорил ему хуйни с три короба, и он мне всёк, чтобы в себя пришёл. Действенно, честно говоря. Меня эти драки даже заводят, — хохочет Чимин, зарываясь ладонью в прохладный песок.       — Вы, кстати, очень гармонично смотритесь вместе. Вы встречаетесь?       — Мм… Нет. Он хочет со мной встречаться, но я… Я боюсь, Тэхён. Боюсь отношений и самого себя. Я привык быть один и полагаться только на себя. У меня просто феерические проблемы с головой, и я боюсь, что однажды я наврежу ему в очередном неконтролируемом приступе. К тому же, по сути, я принадлежу бывшему боссу. Если он прознает о том, что я с кем-то встречаюсь, то пиздареза не миновать, — тяжело вздыхает Чимин, опуская голову к коленям. — Но он мне очень нравится, Тэ. Просто пиздец как нравится. А я веду себя как грёбаный мудозвон. А ещё он трахается шикарно, — смеётся Пак, наблюдая за реакцией Тэхёна.       — Господь! Избавь меня от этого! — ржёт Тэхён, закатывая глаза. — Чимин-а, кто не рискует, тот не пьёт шампанское, знаешь? Рискни или умри. Вдруг этот человек станет твоим спасением. Я бы очень хотел, чтобы у тебя всё наладилось, и вы были вместе. Чтобы хоть кто-то из нас двоих был счастлив, — Тэхён грустно улыбается, вырисовывая какие-то рожицы палкой на песке и отпивая из бутылки виски.       — Ты тоже будешь счастлив, Тэ. Хочешь, я Чонгуку голову отобью и палку в задницу запихаю? Мигом шёлковым станет, — хихикает Чимин, представляя эту картину. — Ну, или подержу его, чтобы не сопротивлялся, пока ты будешь над ним издеваться.       — Не надо никому палки в задницы пихать, — смеётся Тэхён. — Но если мне понадобится помощь, я тебя обязательно об этом попрошу. — Кстати, помнишь, ещё в Париже я постоянно сидел на антидепрессантах, и меня часто ломало? — Тэхён поворачивается на друга, получая кивок. — Дело всё в одном ублюдке. Ты его знаешь, это глава клана Кацугари. Этот выблядок решил меня шантажировать, чтобы моими руками уничтожить клан Морте. Каждый ваш шаг отслеживался его псами. И я боялся, Чимин. Не за свою жизнь, а за вашу. Собственно, тогда я согласился на сделку с ним, чтобы он оставил вас в покое. Сделка заключалась в подрыве складов с наркотой и оружием. Он отправил нам несколько тонн взрывчатки, которой они торговали с Чонгуком, и приказал всё снести к чертям. Я не знал, кто он. Меня не особо волновало, какую Чон имеет власть в Корее. Я видел только цель. Долго не думая, отправил наших ребят и тебя на задание, совершив самую большую ошибку в своей жизни. А ещё он насиловал меня. Постоянно. Брал и трахал, накачивая внутривенно экспериментальными видами наркоты. Последний раз меня закинули в комнату в его доме, связали руки, заткнули рот кляпом и насиловали. Сначала Вон, потом его четыре пса. Пустили по кругу, рвали меня, а два ублюдка решили, что им мало и отымели вдвоём и сразу. Я вырубался, терял сознание, а мне просто добавляли дозу и отбивали органы. Ну и Вон не оставил меня без памятной метки, — трясущимися руками снимает джинсы, оставаясь в белье. — Он вспорол мне бёдра, разрезав кожу до костей. Вот такие дела, — грустно усмехается, натягивая штаны обратно.       — Так вот оно что… — невесело усмехается Пак, забирая бутылку из рук и делая большие глотки отвратительного виски. — Раз у нас сегодня ночь откровений, тогда и я должен тебе кое-что сказать. То, о чём ты должен знать.       — О чём?       — У меня посттравматическое стрессовое расстройство, основным триггером которого является звук взрыва.       — Твою мать, Чимин… Что за хуйню я сотворил? — Тэхён хватается за голову. — Блять! Прости. Я не знал. Не знал и отправил тебя туда. Какой же я идиот! — причитает Тэхён, хватаясь за волосы.       Тэхён знает, что такое посттравматическое стрессовое расстройство. Джин любит читать книжки по психиатрии, а Тэхён иногда любит их у него брать, чтобы почитать что-нибудь и отвлечься. Знает, как это проявляется и влияет на жизнь человека, страдающего этим заболеванием. Знает, что это может вызывать депрессию, тревожку, панические атаки, зависимости, агрессивность и суицидальное поведение. И он это всё замечал за Паком, но никогда не спрашивал. Думал, что он сам расскажет. Но он не рассказывал. Неужели Чимин думал, что для Тэхёна это будет неважным? Поэтому Чимин закрывался от всех и мог неожиданно пропасть? Поэтому он иногда сам на себя не похож, что Тэхён порой перестаёт в нём узнавать своего лучшего друга? И теперь ему ужасно стыдно. А ещё безумно жаль.       В голове вертится осиный рой вопросов: «Почему?», «Как это началось и как давно?», «Почему Чимин в тот день ничего не сказал, когда он знал, что склад взлетит на воздух?», «Как он всё это время жил?», «А жил ли или просто существовал?», «Почему ты молчал, чёрт возьми?!». Но Чимин неожиданно прерывает его внутренний монолог, спокойно говоря:       — Всё нормально, Тэхён-и. Я уже привык. Да и меня тогда не задело. Я вовремя свалил оттуда куда подальше. Не вини себя. Я сам не рассказал тебе об этом, а должен был, — Пак кладёт свою голову на плечо Тэхёна, как бы успокаивая.       Тэхён чувствует вибрацию в кармане джинс. Тянется к телефону, открывая сообщение от неизвестного отправителя. Читает: «Для тебя, Чудо.» и кликает на видеозапись.       Тело бросает в жар, когда до ушей доносится хриплый голос за кадром. Всматривается в избитые лица, узнавая в них людей Вона, что измывались над ним. Руки нещадно трясутся, пока он смотрит, что делает Чонгук и Юнги на видео. Как они расправляются с его болью, наказывая за содеянное. Как Дьявол кровожадно убивает и наслаждается этим. Чимин всё это время также смотрит на видеозапись, а его брови стремительно ползут вверх от увиденного.       Тэхён зажимает рот ладонью, продолжая держать телефон в руке. Слёзы стекают по щекам, падая на экран.       Видел. Он видел всё, что они делали с ним. Он видел то видео. Осознаёт, кто будет следующим, судорожно хватая воздух.       — Mon Diable… — едва слышно произносит, продолжая смотреть на чужие муки.       А Чонгук на записи смеётся, возвышается над ними, вбивая биту ногой в тело парня, который трахал Тэхёна без сознания.       Не верит своим глазам, когда его Дьявол и Юнги обезглавливают их. Не верит, что кто-то мстит за него. Не верит, что кто-то по-настоящему о нём переживает и думает. Не верит, даже когда Чонгук смотрит на него через камеру и говорит последние слова, отключая видеозапись.       Чимин охуевше присвистывает, приобнимая Тэхёна, у которого слёзы застыли на глазах. Кладёт свой подбородок на его макушку, молчаливо поддерживая. Он рядом. Теперь точно всё будет впорядке, когда у них обоих есть такая поддержка. У Тэхёна — пизданутый Алабай, а у Чимина — его сумасшедший Сахарный.       Пак достаёт мобильный, вызывая такси до квартиры. Сейчас он должен отвезти Тэхёна домой и уложить спать. А дальше ему просто жизненно необходимо увидеть Юнги и снова извиниться перед ним. Сегодня Чимин готов либо рискнуть, либо умереть.       ***       Чонгук с Юнги покидают тёмный амбар, залитый кровью. Выходят на свежий воздух, потягиваясь до хруста позвонков и разминая шеи.       Чонгук проверяет время на наручных часах. Успевают. Сегодня они всё успеют.       — Куда мы едем?       — К Джеймсу, — кратко отвечает, забирая зажигалку из рук друга. — Мы едем мстить за Господина Мина старшего.       — Поехали.       Всю дорогу в машине царила гробовая тишина.       Чонгук думал о Тэхёне. Юнги думал обо всём и сразу. Его друг предоставил возможность отомстить за смерть отца. Понять не может, почему Чонгук влазит в это. У него своих проблем хватает, а он рвётся добавить сверху ещё. Не понимает, но обещает после сказать спасибо и поговорить об этом.       Чувство вины ежедневно душило Юнги. С возрастом становилось легче, но каждое воспоминание, связанное с семьёй, скреблось когтями по душе. Сегодня он окончательно отпустит своего папу. Посмотрит в небо и улыбнётся. Засверкает ярче всех звёзд. Отец с мамой заслужили покой. И счастье. Может, там у них хватает времени друг на друга. Может, там они по-настоящему счастливы. Юнги просто в это верит. И больше ему ничего не нужно.       Макларен паркуется возле элитного частного ресторана, где собираются все шишки бизнеса.       Они редко сюда приезжали. Были тут пару раз, когда Чонгук тянул Юнги на встречи со всякими министрами.       — Возьми, — Чонгук протягивает ему три заряженных магазина.       — Спасибо, Гук.       — Чего расселись?! — хлопает по стеклу Хосок. — Ебать, что у вас за прикид… — ошарашенно смотрит на брата и друга.       Намджун подходит к друзьям, здороваясь крепким рукопожатием со всеми.       — Нормально вас потрепало, — усмехается с окровавленных парней, кидая им в руки бронежилеты. — Подстраховка. Мы же не самоубийцы идти на босса Далии в чём мать родила, — пожимает плечами, фиксируя на теле жилет.       — Мне не надо, Джун, — отдаёт обратно другу в руки.       — Понял. Смотри сам. Медика у нас поблизости нет.       — У Тэхёна есть, — смеётся Хосок, хлопая брата по плечу и подмигивая.       — Какая обстановка внутри? Сколько там охраны? — спрашивает Чонгук, кидая бычок в урну.       — На удивление мало. Человек двадцать, максимум тридцать, — заряжая пистолет, отвечает Хосок.       — Что-то слабовато Джеймс свою задницу защищает. Обычно человек сорок, а то и больше. Пару лет назад на встречу с министром он притащил пятьдесят псов с собой.       — Ну-у, он хотя бы таскает охрану за собой. Тебе так вообще похуй. Ходишь по улицам и клубам, будто тебя не хочет убить каждый второй. А если тебя кто-то подстрелит, Чон? — саркастично кидает Намджун.       — Подстреливали уже. Знаем, плавали, — кивает на ногу, что относительно недавно прострелил ему Пак. — А так — флаг им в руки. Меня ещё никто не смог убить, — усмехается, подмигивая Джуну.       — Самоуверенно и очень глупо, — закатывает глаза Джун.       — В этом весь Чонгук. Пока не ёбнет, он не схватится за голову, — тыкает дулом пистолета в брата.       Собрав всё оружие, они выдвигаются к главному входу. Весь ресторан был забронирован Чонгуком, кроме мест Джеймса. Он заранее подготовился, чтобы не было паники и толпы обычных граждан.       Вчетвером они быстро снимают охрану на входе. В рассыпную пробираются в помещение, чтобы иметь преимущество.       Чонгук действует импульсивно, поддаваясь своим эмоциям. Машет Юнги рукой, чтобы следовал за ним. Поворачивается к Хосоку и Намджуну, кивая на двери.       — Следите, чтобы никто не вошёл. Прикрывайте наши спины, — шепчет Чонгук, щёлкая предохранителем автомата HK-416. Его любимая игрушка, когда пистолет наскучивает.       На пути попадаются ещё пять человек из охраны Джеймса. Намджун быстро и точно снимает каждого, простреливая им черепа.       — Чисто. Заходите, — Намджун кивает в сторону центрального зала, где сидит Джеймс.       Чонгук выбивает дверь тяжёлым ботинком, срывая её с петель. Спускает обойму по пустым столам, двигаясь к опешившей охране.       — Юнги! Давай! — кричит за спину, вырубая крепкого охранника.       Начинается бойня насмерть. Хосок снимает пятерых, что хотели увести босса. Намджун отстреливает охрану в дверях, не давая пройти в зал. На Юнги налетает его бывший знакомый, с которым он некогда выполнял заказы.       — Прогнулся под дешёвую мафиозную шавку? — сверкает больной улыбкой мужчина, держа в руке охотничий нож.       — Мафиозная шавка? Как грубо, — наносит удар с ноги по чужим рёбрам.       Он ловко уворачивается от ножа, вскипая от злости. Выбивает из чужих рук нож, что тот падает на пол, звонко ударяясь о плитку. Слышит крик Хосока, теряя бдительность. Разворачивается, чтобы нанести удар и обезвредить давнего коллегу.       — Сегодня живым ты не уйдёшь, Шуга, — ухмыляется мужчина, пользуясь форой в считанные секунды.       Острое лезвие ещё одного ножа-бабочки разрезает белоснежную кожу на лице. Юнги матерится, зажимая окровавленный глаз ладонью, простреливая ему сердце.       — Вот ты теперь точно уже не уйдёшь.       Он не чувствует боли, лишь неприятное жжение. Это совсем не важно сейчас.       — Юн! Сзади! — выкрикивает Чонгук, разрезая глотку очередного охранника.       Юнги пригибается, быстро меняя магазин пистолета. Целится в головы, убивая оставшихся трёх псов Джеймса.       Чонгук подбегает к другу, подавая руку. Он сам весь в крови и мелких ссадинах. И так довольно скалится, словно это его самое любимое развлечение.       — На меня смотри, — хватает лицо, осматривая порез. — Заебись, видеть будешь, — подбадривающе хлопает по спине. — Мы теперь с тобой Джокеры? — смеётся, махая на выход друзьям.       — Мы теперь два шрамированных долбоёба, — ухмыляется Юнги, шипя от неприятных ощущений.       Хосок и Намджун покидают ресторан, оставляя их один на один с причиной, по которой, собственно, и собрались.       — Сам Чон Чонгук почтил меня своим визитом. Да ещё и с кем, — тянет Джеймс, сидя с широко расставленными ногами.       — Не получилось сбежать, так решил принять свою жалкую судьбу? — чеканит Чонгук, толкая язык за щеку.       — Судьба? Я не верю в неё. Факты, Чон. Факты правят миром.       — Миром правлю я, Джеймс. И твоя судьба стоит сейчас возле меня. И это Мин Юнги, — расправляя плечи, цедит Чонгук.       Отходит в сторону, давая дорогу другу. Усаживается на стул, подкуривая сигарету. Берёт со стола уцелевшую бутылку виски, жадно отпивая несколько глотков.       — Шуга, Шуга, Шуга… — словно смакует кличку на вкус. — Давно не виделись. Я уже соскучиться успел. Давненько ты в Штатах не появлялся.       — Закрой рот! — рычит Юнги, щёлкая предохранителем.       — Неужели тебя так расстроил тот факт, что отец был твоей слабостью? — самодовольно усмехается в стакан с алкоголем, смотря прямо в глаза.       — Отец был единственной причиной, по которой я к тебе и пришёл, — рычит побитым волком, простреливая ему руку, в которой был стакан.       Упавший на пол стакан разлетается на мелкие осколки. Джеймс кривится, сдерживая стон. Если и умирать, то с высоко поднятой головой. Так он учил Юнги. Но не учёл тот факт, что его ученик, превзошедший всех в его организации, совсем не тот, с кем смерть захочет тягаться.       — Чётко и без колебаний, похвально. Сноровку не растерял за все эти годы.       — Каждый день я ненавидел себя за смерть отца. Каждый проклятый день я не мог спокойно спать, не отомстив тебе, ублюдок, — стреляет в правую голень.       — Р-решил медленно убивать? — мычит, сжимая челюсть.       — Этого будет мало, чтобы успокоить мою душу, — свинец вонзается в предплечье.       — И что же будет после того, как убьёшь меня? Мм, Юнги? — спокойно спрашивает, зажимая ранение окровавленной рукой.       — Сдержу своё обещание перед отцом, — простреливает стопы через лакированные туфли, вызывая первый стон у Джеймса.       — Щенок! Ты ничего не понимал в своей жизни! Только я знал, как для тебя будет лучше! Неблагодарный мерзавец! — воет от боли, наконец, срывая маску фальшивого безразличия.       — У меня были принципы, — выстрелы по ключицам. — У меня были цели, — пули пронзают каждый участок тела. — У меня были мечты, — меняет магазин, продолжая стрелять. — У меня был отец, — нашпиговывает свинцом ненавистного бывшего босса, что забрал самое дорогое.       Последний раз нажимает на курок, размазывая чужие мозги по золотой мраморной стене.       Его тело похоже на решето. Нет и сантиметра уцелевшего участка. А у Юнги камень с души падает, что тянул его на дно кромешной темноты и морозного холода.       Весь ресторан в трупах и залит лужами багровой крови. Это место выглядит как картина «Страшный суд» Иеронима Босха. Самопровозглашённые этой ночью художники воспроизвели её вживую и на свой лад. Невообразимый хаос и жестокость. Но им не привыкать.       Чонгук подходит к другу, что неподвижно стоит напротив тела и держит в руке пистолет. Замечает подрагивающие плечи и гримасу горькой боли на лице. Он обнимает его, крепко прижимая к себе и поглаживая смолистые волосы.       — Ты отомстил. Ты справился, Юн. Папа тобой гордится, слышишь? — тихо шепчет, позволяя выплакаться другу.       — Спасибо, Гук. Спасибо большое, — на грани слышимости произносит Юнги, вытирая рубашкой кровь и слёзы на лице.       — Это я должен тебе говорить спасибо, — обнимает за плечи, взъерошивая кулаком его волосы.       Они выходят на улицу, где всё это время их ждали друзья. Чонгук набирает номер своих людей, чтобы почистили зал и замели следы.       Хосок сидит на капоте Макларена и болтает ногами, отбивая пятками новый бампер. В руках у него одноразовый стаканчик с крепким кофе, а во рту сэндвич. Намджун стоит рядом, разговаривая по телефону и решая важные вопросы по поставкам оружия. Пускает кольца дыма в ночное небо и отбирает у Хосока еду.       — Нет, ну вы охуели? — раздражённо кидает Чонгук, спихивая своего брата с машины. — Я за ней столько людей гонял, чтобы ты сидел и ел на ней?       — Тебе вообще важнее что-то, кроме тачек своих? — обиженно бормочет с набитым ртом Хосок.       — Да, Тэхён. Но его сейчас здесь нет, а есть ты и моя хорошая, которая уже прогнулась под весом твоей задницы. Съебал, кому говорю! — шипит на брата, забирая его кофе.       — Ведёте себя, как малые дети, — прыскает в кулак Намджун, разворачиваясь к Юнги. — К врачу надо, друг, — морщится от окровавленного лица со свежим глубоким порезом. — Прости, но броники для лиц ещё не придумали, — с грустью пожимает плечами. — Зато вы теперь с Чонгуком похожи!       — Да, биба и боба — два долбоёба! — выкрикивает Хосок.       — Поехали, ребят. Скоро тут будут копы. Нам лишняя шумиха перед похоронами не нужна, — кидает Чонгук, заводя машину. — Юнги, садись, — машет рукой другу.       — Чонгук, Юнги, вы в клуб приедете? — окликает Хосок.       — Нет. И тебе пора домой. Через пару дней похороны, и мы должны быть наготове, — одаривает брата серьёзным взглядом.       — Чонгук сегодня не в духе. Уезжаем, Намджун! — разворачивается Хосок, запрыгивая в тачку к другу. — И да, один симпатичный парень сегодня свистнул бутылку Хэннесси из бара, — задумчиво тянет Хосок, но решает не говорить, что перед этим он буквально вылизывал его рот, а то ещё засмеют. — Чонгук, будешь ты отрабатывать своей задницей ущерб клубу.       Чонгук и Юнги переглядываются, прекрасно понимая, кто мог так сделать. Юнги прыскает в кулак, еле сдерживаясь от смеха.       — Эй, с хрена ли я? — возмущается Чон. — Ты это Юнги скажи!       — Я так решил, братик, и это не обсуждается, — подмигивает Хосок на прощание.       — Абъюзер! — выкрикивает Чонгук напоследок, чтобы брат его точно услышал за грохотом музыки, что уже включил Нам.       Джун срывается с места вместе с Хосоком, оставляя двух Джокеров по несчастью в облаке дорожной пыли.       — Я тебя отвезу домой, Юн, — спокойным голосом говорит Чон, выезжая с парковки.       — Что с тобой, Гук? — спрашивает Юнги, замечая, что тот поник.       — Легче не стало. Совсем. А зная, что зачинщик всего этого дерьма ещё живой и ходит на своих двоих, становится ещё хуже, — сжимая челюсть, он концентрируется на дороге.       — И ему отомстишь. Только позже. Всему своё время, Чонгук. Всему своё время.       — Твой отец был прекрасным человеком, Юнги. Я часто встречал его на разных мероприятиях. И знаешь, разговаривая с ним, я думал, как повезло его ребёнку. Мне хватало десяти минут беседы с ним, чтобы почувствовать родительскую заботу и поддержку. Он за мизерный промежуток времени дал мне столько тепла, сколько не давал родной отец. В последнюю нашу встречу он назвал меня «сынок», похлопал по плечу и попросил об одолжении. Я согласился, конечно. Ведь это единственный человек, который разговаривал со мной на равных и уважал не за деньги и статус, а как личность, — тяжело выдыхает Чон, опуская боковое стекло. — Господин Мин попросил присмотреть за своим сыном, если он вернётся один из Штатов. Он никому не доверял, поэтому я был единственный, у кого он мог попросить помощь на случай неладного. Пожал мне руку и крепко обнял на прощание. И больше я его никогда не видел. Потом я узнал, что он умер. Навёл справки о тебе, нашёл твоего босса и ждал. Ждал, пока ты приедешь сюда, Юнги. А дальше и сам всё знаешь. Это была не только твоя месть, но и моя. Я был в долгу перед твоим отцом. За все те слова поддержки, за все советы, которые он мне давал. За всё, друг. Он гордится тобой. И всегда мне об этом говорил, — дёргает уголком губ, крепче сжимая руль.       Хочется позорно разрыдаться, как маленький ребёнок. Потому что самых чистых и нужных людей, как назло, всегда забирают раньше.       Чонгук даже думал о том, как повезло бы его маме, если бы она встретила именно такого мужчину, как отец Юнги. Но она была безответно влюблена в Чонгукова отца, что не щадил её, избивая днями и ночами.       — Спасибо, что рассказал. Мне было важно это услышать, — шепчет Юнги, стирая с рук запёкшуюся кровь.       — Я должен был раньше это сделать. Прости меня, — поворачивается к другу с полными сожаления глазами.       — Ты правильно сделал, сказав мне об этом сейчас. После всего, что мы сделали. Я бы не пережил, узнав об этом раньше. Не смог бы, Чонгук. Сейчас моя душа спокойна. Она наконец-то знает, что всё было не зря. Знает, что отец отомщён. И Тэхён тоже, — мягко улыбается, выкидывая бычок за окно.       — Вона я убью лично. Это моя война, и вас впутывать я не стану.       Машина тормозит возле дома Юнги. Они сидят в тишине, слушая пение птиц. Первые лучи солнца бегают по сбитым костяшкам на напряжённых руках Чонгука. Юнги выходит из машины на окутанную туманом улицу. Захлопывает дверь, облокачиваясь локтями на неё.       — Запомни, Чонгук. Мы твои друзья, твоя семья и единственные, кто пойдёт за тебя напролом. Поэтому не неси чепухи и прими, как есть. Твоя война — наша война, придурок, — усмехается Юнги, направляясь в сторону дома.       — Спасибо… — тихо шепчет сам себе, уезжая домой.       ***       Пак привёз Тэхёна домой, пробыв с ним ещё час, пока тот не уснёт от тяжелой эмоциональной ночи. За окнами квартиры Тэхёна уже светает, поэтому Чимин бесшумно покидает жилой комплекс и присаживается на ближайшей лавочке, закуривая сигарету. Достаёт мобильный, набирая номер Сахарного, но тот не берёт телефон.       Чимину дико хочется к нему сорваться и в принципе, а что мешает? Да, возможно, тот зол на него, но ведь помириться — не проблема. А ещё это чёртово видео на телефоне Тэхёна, где чёрный костюм-тройка Юнги окрашен чужой кровью…       Пак прикрывает глаза, вдыхая свежий воздух. Сумбурные мысли никак не складываются по полочкам, устраивая полнейший хаос в голове. Этот мужчина точно сведёт его в могилу. Чимин вытягивает ноги, рассматривая мыски дерби, и делает очередную затяжку, стряхивая пепел под ноги. Он ещё раз набирает номер в надежде, что ему ответят, но на том конце идут лишь длинные гудки.       — Проклятье! — выбрасывает окурок в мусорку.       Пак двигается к своей машине, что оставил возле комплекса Тэхёна, когда ехал к нему. Садится в свой Кёнигсегг, заводя двигатель и вбивая на навигаторе адрес дома мужчины. Ехать около часа, поэтому Пак включает первую попавшуюся песню в своём плейлисте и выезжает навстречу неизвестности.

DPR ARTIC, DPR IAN — DO OR DIE

      Если надо будет, он готов его прождать под дверьми дома хоть до завтрашнего дня, но обязательно с ним поговорит. Даже если тот не хочет видеть его. Даже если Чимин своими словами вырвал его сердце. И даже если ему придётся растоптать свою гордость.       Сквозь спущенное боковое стекло промозглый ветер залетает в салон автомобиля, заставляя Чимина ёжиться от неприятного холода. Пейзажи за стеклом сменяются со скоростью света, ведь он несётся на скорости около двухсот километров по практически пустым городским улицам, объезжая редкие машины, не соблюдая скоростной режим и правила дорожного движения. Некоторые ему даже сигналят вслед, но Чимину настолько плевать. Его сейчас ничего не остановит. Ни начинающийся шторм, ни дождь, ни обычные водители, провожающие его небесно-голубой гиперкар возмущёнными взглядами и трёхэтажным матом.       За роящимися в голове мыслями, словно стайка голодных шершней, Чимин не заметил, как подъехал к дому Юнги. Свет в доме горит где-то в стороне кухни, что не может не радовать. Значит, ему не придётся ночевать на улице и ждать его. Хотя он задумывался о том, что готов был даже прождать его здесь целую вечность.       Пак выходит из машины, ставя её на блокировку, и двигается в сторону дома. Как какой-то воришка вглядывается в чужие окна, пытаясь рассмотреть внутри хозяина дома, но его нигде не видно.       Всё или ничего. Сделай или умри.       Пак вводит пароль на электронном замке, и дверь бесшумно открывается. В гостиной царит кромешная тьма, за исключением полоски света, что освещает в темноте силуэт мужчины, стоящего возле фортепиано спиной к нему.       Пак прикрывает дверь, оставаясь стоять на расстоянии и просто смотреть на чужой силуэт. Полоска пробивающегося света красиво очерчивает чужие широкие плечи, обтянутые некогда белой, а теперь уже кое-где белой с кровавыми разводами рубашкой. Пак слышит щелчок затвора и поднимает взгляд выше, видя, как на него теперь в упор направили дуло пистолета.       — Не стоило идти за кроликом в нору, Алиса, — звучит по-животному утробно.       Чимин вздрагивает от этого хриплого и в то же время бархатного голоса. Этот тембр ему до жути нравится; его хочется слышать и чувствовать, хочется погладить, утонуть в его мягкости и упругости. Ему кажется, что сейчас его ноги подкосятся, и он просто-напросто упадёт.       — А если у меня нет инстинкта самосохранения? — выходит совсем жалобно.       — Тогда тебе сегодня отсюда не уйти.       — Я и не планировал, — шепчет, двигаясь навстречу направленного на него пистолета.       Юнги наблюдает за парнем, что только что вломился к нему в дом. Он сразу понял, что это Чимин, уловив любимый цветочный и нежный аромат. Глубоко вдохнул, прежде чем направить на него пистолет. В лёгкие забился запах апельсина и водяной лилии с тёплыми оттенками ириса и бальзамического ветивера. В голове сплошной туман, и сейчас его личный демонёнок двигается по направлению к нему, как всегда в своей игриво-развязной манере. Когда тот оказывается рядом с ним, его сердцебиение начинает учащаться. Прекрасный. Как и всегда. И лишь разбитая губа с запёкшейся кровью напоминает ему о том, что он вообще-то зол на Чимина. Но тот, как всегда, улыбается.       Улыбается. Ему. И, несмотря на сорок пятый калибр в руке, он понял, что в этой комнате был вооружён только Чимин.       Юнги, конечно же, до прихода Пака успел умыться и стереть с лица разводы чужой и собственной крови, и даже успел обработать саднящий, свежий и глубокий порез, что идёт от брови до щеки через глаз. Но совершенно забыл о нём. Вот же дерьмо. Он отворачивается, чтобы Чимин этого не видел, всё ещё держа направленный на него пистолет.       Уперевшись подбородком в дуло глушителя, Пак рассматривает только что отвернувшегося Юнги. Ему совершенно не нравится, что тот от него отворачивается. Тянет руку к его лицу, легонько обхватывая пальцами подбородок, и поворачивает на себя. Его глаза мигом расширяются, а мужчина перед ним опускает голову и тупит взгляд. Чимин рассматривает свежий порез на любимом лице, а груди начинает разрастаться неприятное липкое чувство.       — Кто попортил это прекрасное личико, Сахарный? — шепчет, невесомо касаясь подушечками пальцев чужой раны.       — Тот, кто попортил, уже кормит своим трупом птиц. Не смотри так пристально, я не хотел, чтобы ты это видел, — хрипло шепчет Мин, чувствуя, как порез на лице начинает неприятно жечь от чужого пристального взгляда.       — Я бы это всё равно увидел. Рано или поздно, но увидел бы. Будет шрам, Сахарный. Чертовски сексуальный шрам. Кажется, я даже завожусь от вида такого тебя, — шепчет. — Пиздец, потрогай, какой я твёрдый, — Пак шумно выдыхает.       Берёт чужую свободную ладонь, сначала кладя её на свой рельефный живот, а затем медленно ведёт вниз, к паху. Юнги ощущает ладонью, насколько сильно Пак возбуждён, когда его рука оказывается на ширинке джинс. Соблазняет. Снова. Казалось бы, он уже должен был привыкнуть и выработать своеобразный иммунитет к проделкам Чимина. Но он каждый раз ведётся. У него нет сил противостоять демоническому очарованию своего похотливого Ангелочка. Нет сил и нет желания, потому что Чимина он хочет всегда. И навсегда.

      «Я бы покаялся перед тобой на коленях, но главный мой грех — это ты.»

Spacyboi — Love & Hate

      Чимин ведёт носом, шумно вдыхая невероятное смешение запахов, которым разит от мужчины. Цитрусовые мотивы с морскими нотками, жасмином, амброй, дубовым мхом, деревом гуаяком и пачули вперемешку с запахом чужой крови кружат голову настолько сильно, что он перестаёт что-либо соображать.       — Пахнешь, как мужчина, — с придыханием выдаёт Пак, переводя взгляд на чужую сонную артерию, что бьётся очень быстро, привлекая к себе его внимание.       — А я, по-твоему, кто? — Юнги оглаживает глушителем пистолета чужие скулы, смотря в невозможные глаза, где плещется похоть и что-то ещё, что он не в силах сейчас разгадать.       — А ты, Мин Юнги, мой мужчина, — тихий шёпот, от которого у Юнги сердце забилось, словно подстреленная птица.       Кажется, сейчас у Мина случится любимый Чимином разрыв миокарда. Чимин — нечто. Чимин — его разрушенные вены дорог, по которым теперь ходят составы его признаний. Сначала он обрушил на него свою Антарктиду, покрыв инеем с головы до ног. Но ведь Пак предупреждал. Так кто же сейчас ему позволил менять полюса в сердце Юнги, а самому скрываться в неизменчивом экваторе и исчезать в зоне невидимой вечности.       Пожалуй, Чимин — единственное зло, которым хочется жить, питаться им, как Луна питается Солнечным светом. И он должен его простить, ведь всё это hassliebe с Чиминовым вечным nothing special. И ведь раньше они говорили на разных языках, а сейчас их сердца в унисон.       Пак прерывает затянувшуюся паузу, ощущая колебания со стороны Юнги. Он явно ошарашен этим признанием. А Чимину это доставляет небывалое удовольствие.       — Я ни с кем не трахался, если тебя это беспокоит. Целовался — да, но не трахался. Зачем мне кто-то, если я могу трахаться с тобой? Я, конечно, был люто объёбан, Юнги, но отчёт своим действиям я ещё давал. Да и я не назвал бы это поцелуем, скорее помощь в принятии себя.       — Я тебе сейчас моську вскрою, Чимин, если ты не заткнёшься, — хрипит на ушко Юнги, подставляя дуло пистолета под подбородок.       — Ревнивый собственник, — довольно хмыкает Пак, заглядывая в почерневшие глаза. — А твой будущий шрам — просто пиздец. Я готов заскулить прямо сейчас, — закусывает губу, сильнее опускаясь подбородком на дуло пистолета.       — Дьявольское отродье, — приближается лицом к чужому, кусая за нижнюю губу, сдирая подсохшую корочку в кровь.       — А ты сегодня щедр на комплименты, Сахарочек, — довольно скалится. — Знаешь, я когда увидел то видео, где ты, как настоящий мясник отрубал головы, я дико завёлся. Думал, трусы сниму нахуй, — хихикает. — Это было настолько сексуально, что посмотри я это видео ещё раза три, я бы позорно спустил в штаны, — томный шёпот.       — Тогда начинай ходить без трусов, искуситель, — Юнги зеркалит его оскал, осматривая Пака с головы до ног.       — С сегодняшнего дня и начну, сладкий.       Чимин сладко облизывается, но кровь из ранки так и не перестаёт сочиться. Юнги подаётся вперёд, обхватывая своими губами чужую нижнюю и слегка посасывая, словно хочет выпить всю его кровь. Пак довольно урчит, наконец ощущая такие родные губы на своих. Вот их он бы ни за что и ни на что в жизни не променял. Потому что это его. Целиком и полностью. Юнги — его.       Юнги углубляет поцелуй, оглаживая языком нёбо. Успев ухватить язык Пака в своеобразный плен, он его слегка посасывает, а после кусает. Чимин мычит в поцелуй, желая большего, но Юнги отстраняется, напоследок проходясь языком по чужим пухлым губам, слизывая остатки крови и пробуя металлический привкус на вкус.       — Ещё раз узнаю, что ты кого-то целуешь, я отрежу тебе язык, малыш, — хрипит Мин, убирая со лба дулом пистолета чужую выбившуюся иссиня-чёрную прядку волос.       — Не узнаешь, — довольно скалится. — Накажешь меня? — шепчет Пак, заглядывая в чёрные глаза и перехватывая своей ладонью руку с пистолетом, поднося прямо к губам.       Обхватывает губами глушитель, высовывая язык, как собачонка и проходясь по нему во всю длину. Облизывает холодный и шершавый металл, толкаясь языком внутрь ствола. Неприятный привкус пороха и металла оседает на языке, от чего челюсть начинает сводить. Но он не желает прерывать это представление. Сегодня он весь только для Юнги. Заглатывает ствол пистолета до середины, заламывая бровки домиком, как самая послушная сука. Доставая пистолет изо рта, он напоследок громко чмокает, что скопившаяся лишняя слюна стекает по подбородку. Юнги большим пальцем ладони её стирает, специально проходясь пальцем по пухлым губам, вытирая размазавшуюся каплю крови.       Чимин играет. Играет и сжигает до пепелища весь рассудок.       Блестящий металл пистолета отражается в омутах напротив. Улыбка безумца не сходит с лица Чимина, добавляя тому загадочности и опасности. Пак направляет чужую руку с пистолетом от своего подбородка ниже, медленно выводя влажные дорожки по песочной шее вдоль, по кадыку, переходя на острые ключицы. Шумно выдыхает, прикрывая глаза и чуть откидывая голову назад. С ключиц ведёт ниже, спускаясь по груди и рельефному животу прямо к кромке своих джинс.       — Пистолеты детям не игрушка, Минни, — хрипит Юнги, наблюдая за ним, как завороженный.       — Детям — да, а вот папочка очень даже может поиграть им со своей деткой, так ведь? — и ухмыляется своей фирменной улыбочкой.       — Ты заставляешь меня терять рядом с тобой всякий рассудок.       — Так позволь же нам побыть сумасшедшими и счастливыми.       И Юнги позволяет. Меняет их местами, усаживая Чимина на фортепиано. Сам тянется к нему, припечатываясь своими губами к его. Кусается, сводит с ума. Чимин несдержанно стонет, цепляясь за чужую рубашку и царапая спину сквозь ткань. Ловит страстные поцелуи, начиная дрожащими руками избавляться от лишней одежды. Юнги выцеловывает шею, избавляя и Чимина от всех предметов одежды, оставляя его абсолютно нагим. Ловит в свою копилочку новый кинк — обнажённый и разгорячённый Чимин на фортепиано. Неистово хочет разложить его прямо на нём. И плевать, если они его сломают. Он ещё десять таких купит, лишь бы он мог лицезреть такое запретное искусство.       Юнги стаскивает Пака за руку, припечатывая того уже животом на холодное дерево музыкального инструмента. Пак возбуждён до предела. Кожа горит от контраста температур. Он скулит, прогибаясь в спине и открывая мужчине прекрасный обзор за свою задницу. Выгибается ещё больше, когда ощущает на лопатках холодный металл. Юнги выводит незамысловатые узоры пистолетом, слегка надавливая и оставляя красные полосы на коже поверхностью глушителя. Опускается к татуированной спине, выцеловывая фазы лун на позвоночнике. Оглаживает шершавой ладонью татуировку прекрасных демоническо-ангельских крыльев. Наконец-то он их увидел и рассмотрел по всей красе. Прекрасные. Так подходят его Падшему Ангелочку.       Спускается холодным металлом к копчику, заставляя Пака несдержанно застонать во весь голос. Такой чувствительный. Оглаживает пистолетом ягодицы, звонко ударяя ладонью по одной из них до красной отметины. Чимин дёргается от неожиданности, закатывая глаза от удовольствия.       — Что же ты медлишь, Юнги? Я готов, — хрипит Пак, подаваясь задницей назад, ощущая будоражащий тело холод.       — Готов? — хмыкает, подставляя глушитель к колечку мышц, заставляя Пака неосознанно сжиматься.       — Я играл с собой в душе, — мычит, пытаясь податься бёдрами навстречу, но его удерживают мёртвой хваткой на пояснице.       — Играл с собой, представляя меня? Какой же ты развратный, Ангелочек, — ухмыляется Юнги, доставая из заднего кармана брюк презерватив.       Вскрывает фольгированный пакетик зубами, растягивая латекс по глушителю пистолета. Благо, на презервативах имеется смазка, а раз Чимин готовился, то ему не составит труда принять в себя это.       Юнги приставляет пистолет к жаждущему колечку мышц Пака и вырывает из него первый протяжный полустон-полувой, входя в него глушителем сантиметров так на пять. Двигает им размеренно, постепенно растягивая тугие стеночки, пока Чимин распластался бесформенной лужицей по фортепиано, попискивая и царапая ногтями поверхность дерева.       — Я за это попаду в Ад, а черти будут надо мной также измываться, — хрипит Юнги, наблюдая за невероятным зрелищем, как Пак принимает в себя пистолет.       — Ад пуст, все черти здесь, Юнги-я, — особенно звонко выстанывает, умирая и воскрешаясь от удовольствия с каждым поступательным движением внутрь себя.       — Точно, ты же сейчас здесь, — хмыкает Юнги, оглаживая поясницу.       Мин уже выучил, под каким углом трахать Пака, поэтому засаживает глушитель на всю длину, сразу попадая по заветному комочку нервов, выбивая из него весь воздух и громкие задушенные стоны. Намеренно медленно трахает пистолетом, крепко удерживая за поясницу одной рукой и не давая Чимину самому насаживаться на пистолет в таком темпе, в котором он хочет. Сегодня всё будет так, как хочет Юнги. Он и сам уже дико возбуждён от вида трепещущего и стонущего Пака, похлеще любой шлюхи. Возбуждён от рельефного подтянутого тела и пышных ягодиц, что для него являются отдельным видом наслаждения.       — Изверг, — стонет Чимин, прогибаясь сильнее.       — Ты заслужил, малыш, — Юнги ускоряется, трахая Пака теперь ритмично, от чего тот начинает буквально скулить и задыхаться.       В комнате витает аромат секса, распаляя их ещё сильнее. По виду напряжённой спины, разъезжающихся ног, дрожащих ягодиц и громких стонов Пака, Юнги понимает, что тот близок к разрядке. Ускоряет движения руки, трахая своего Ангелочка до ослепительных звёзд и взрывов планет перед глазами. Свободной рукой оглаживает колом стоящий и истекающий смазкой член Пака, массируя уздечку и головку. С упоением, нарочито медленно оттягивает крайнюю плоть вверх и вниз, вызывая резонанс среди медленного подрачивания и быстрого траханья пистолетом. Чимин скулит и чуть ли не бьётся в истерике, готовый кончить прямо сейчас. Почувствовав это, Юнги прекращает трахать Пака пистолетом, вынимая его, и обхватывает большим и указательным пальцами член чуть ниже головки и сдавливает, не позволяя такой роскоши для своёго демонёнка. Чимин разочарованно стонет и хнычет, чувствуя пустоту внутри себя. Дует губы, а Юнги разворачивает его к себе лицом на ватных ногах, пока тот хмурит брови в недовольстве.       — Весь кайф обломал, скотина, — хнычет, утыкаясь мокрым лбом тому в плечо.       — Не хочу, чтобы все лавры себе забрал какой-то кусок бездушного металла. Я вообще-то тоже дико хочу тебя, a chuisle mo chroí, — подхватывает Пака под коленки, заставляя того рефлекторно обвить шею руками и повиснуть на нём, как маленькая обезьянка.       Он льнёт мокрым телом к телу мужчины. Юнги аккуратно несёт всё ещё возбуждённого Чимина в душ, обходя все препятствия в доме, хотя ему бы очень хотелось разложить его на всех горизонтальных поверхностях в его доме. Хочет, чтобы каждый предмет мебели пах Чимином. Хочет вдыхать ещё еле уловимый аромат своего Ангела с мягких подушек. Хочет просыпаться с ним по утрам. Хочет, чтобы Чимин носил его одежду и чтобы она пахла именно им. Хочет только его и навсегда. Ему никто в этом мире не нужен, только этот смертоносный демон-искуситель в ангельском обличии.       Зайдя в душ, Юнги прислоняет Пака к душевой кабинке, опуская на ноги, и влажно целует, параллельно включая горячие струи воды, что своим потоком моментально обжигают их и так разгорячённые тела. Они целуются влажно, пошло и мокро, сгорая в руках друг друга. Никак не могут насытиться. Руки Юнги блуждают по желанному телу, оглаживая все татуировки и шрамы на любимом теле.       Юнги делает тёплый душ, выцеловывая линию подбородка Пака и спускаясь мелкими поцелуями по шее. Разворачивает Чимина лицом к стенке, наблюдая, как по его «демонически-ангельским крыльям» стекают чёрные дорожки воды, немного смывая новый цвет волос.       — Тебе очень идёт этот цвет, — шепчет на ушко, прижимаясь к спине всем телом, отчего его стоящий член упирается Паку в ягодицы.       — С-спасибо, — запинается, сгорая от вновь нахлынувшего возбуждения и поплывшим разумом мечтая только о крепком члене Юнги в себе.       Мин берёт с полки тюбик с лубрикантом, открывая и выдавливая большое количество смазки на свои пальцы и ладони. Обильно размазывает по члену, подставляя крупную головку к сфинктеру Пака. Дразнит, водя член вверх-вниз по ложбинке и расселине паковых ягодиц, но не входит. Чимин тяжело дышит и хнычет от желания, пытаясь податься навстречу желанному члену, но все его попытки тщетны. Отвлекающие поцелуи в шею сводят с ума, кидают тело то в жар, то в холод, затуманивая разум.       — Скажи, что ты мой, Минни, — издевательски улыбается, специально оттягивая момент начала, заставляя Чимина хныкать от желания почувствовать, наконец, член Юнги в себе.       — Я-я… — задыхается, не в силах сказать что-либо. Его разум уже давно витает где-то за пределами Галактики и не собирается возвращаться к законному обладателю.       Твёрдый член снова касается прохода Пака, а головка усиливает давление. Юнги входит сразу во всю длину, заставляя тело Чимина крупно задрожать от желанной наполненности, а с его губ срывается несдержанный стон. Юнги утробно рычит из-за горячей узости нутра Пака, чуть подаваясь бёдрами вперёд, начиная понемногу двигаться. Мин издаёт томный стон, чувствуя, насколько сильно тугие стенки обхватывают его член, потому что Пак специально сжимается.       — Скажи это, малыш. Скажи, что ты мой.       Юнги отвлекает его горячими поцелуями в шею, выцеловывая, покусывая до кровавых отметин и следов зубов, а затем моментально зализывая нежную кожу. Полностью выходит из него, а затем снова входит на всю длину, вырывая из Пака жалобные всхлипы. Не сдерживаясь, Юнги начинает рвано двигаться в горячей узости, наращивая темп.       — Т-только твой, — Чимин принимает поражение, отдаваясь без остатка, выстанывая заплетающимся языком то, чего хочет от него услышать его мужчина.       — Умница, — воркует Юнги где-то в области шеи, вылизывая яремную венку, пуская по коже табуны мурашек.       Пак чувствует каждую венку на эрегированном члене, что заполняет его полностью, и с каждым разом входит в него до звонких и пошлых шлепков о его ягодицы. Он несдержанно стонет, не контролируя громкость, что если бы у Юнги были соседи за стенкой, они обязательно бы сбежались, решив, что тут кого-то убивают. Чимин стонет всё громче и громче, когда Юнги начинает неистово вбиваться в него с такой силой, что кажется, что его кожа на заднице от таких шлепков уже неистово горит. Он выгибается навстречу, подмахивая бёдрами. Обхватывает шею мужчины ладонью, царапая её и прижимаясь лопатками к его груди.       — Е-ещё, — задушенно выстанывает Пак, опираясь горячим лбом о прохладную плитку.       — Ещё? Чего ты просишь, малыш? — хрипло усмехается Юнги.       — Ммм… Я не…       Каждое его слово прерывается стоном удовольствия. Не знает, чего хочет. Не знает, о чём так отчаянно просит. Кажется, он совершенно не знает, что ему сейчас нужно. Мозг не работает совершенно. Всё, что он сейчас может, это стонать и просить большего.       — Скажи мне, чего ты хочешь, — рвано вбивается в разгорячённое тело, входя до упора.       — Ах! Я не знаю-ю, — разбито скулит Пак, задыхаясь от грубых и резких толчков.       Разрешает брать себя грубо, а до этого добровольно никому не позволял в принципе себя трахать. Чимин не обжигался любовью, потому что никого не любил, кроме родных людей. А вот Чимина обжигали и душили своей ненормальной, одержимой и неправильной любовью. Всегда грубо ломали его ещё совсем юное тело, втрахивая в различные поверхности. Грубо, жестоко, властно. А избавившись от гнёта босса, пусть и на время, сам стал таким же. Брал, трахал, ломал.       Но Юнги — это другое. Он единственный человек, кому он добровольно подчинился, уступив свою доминантную позицию в сексе. С ним быть в нижней позиции до одури приятно и совсем не больно. Не так, как в страшных воспоминаниях. С этим мужчиной хочется по-всякому. Хочется вручить себя, подарить и отдать в безвозмездное пользование. Не временное, а навсегда и даже после смерти. Этот мужчина приручил Пака своей лаской, заботой и добрыми лисьими глазами. Всегда относился к нему трепетно и нежно. Чимин научился доверять. Готов позволить тому всё, что угодно. Он знает, что Юнги ни за что не сделает ему больно. Больно может сделать только сам Чимин.       С каждым новым резким толчком Юнги попадает прямо по простате, заставляя Пака громко скулить от удовольствия. Ласкает подтянутое тело ладонями, вызывая крупную дрожь. Гладит, целует, кусает. Крепко удерживает его за поясницу до красных следов от пальцев, насаживая на свой член.       — Малыш, ты стонешь так громко, как настоящая портовая шлюха, — шепчет Юнги на ушко, грубо вбиваясь в Пака и поднимая одну его ногу, ставя на выступ в душевой кабинке.       — Откуда тебе знать, как они стонут? — хрипит Пак, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь.       Пак не перестаёт стонать от удовольствия, что каждый раз прошибает его тело высоковольтными разрядами от попадания по простате. В кабинке становится настолько горячо и душно, что просто нечем дышать. Он готов прямо сейчас распасться на крошечные твёрдые частицы звёздной пыли из соединений кремния и углерода. Ему настолько хорошо, что он не может даже внятно говорить, не говоря уже о том, чтобы мыслить здраво. Головка члена, каждый раз точно и верно проезжаясь по простате, вызывает в голове бурю эмоций, сбившееся дыхание и бешено колотящееся сердце. Жалобные стоны Пака ласкают слух Юнги, а тот с радостью доводит его до предела.       — Секрет фирмы, — хриплый смех раздаётся где-то возле ушка.       Чимин мечется в его крепких руках. В попытках удержаться на ногах хватается за полку в кабинке, и все шампуни и какие-то баночки летят куда-то им под ноги. Юнги только усмехается с этого, продолжая неистово животно трахать.       — Паскуда, — хрипит Чимин.       — И я тебя люблю, Ангелочек, — смеётся Юнги, целуя родимое пятнышко на задней стороне шеи, именуемое «поцелуем ангела».       Символично.       Но Чимин, кажется, не расслышал тихого признания за шумом воды, что разбивается водопадом об их горячие тела, или только сделал вид, что не услышал, откинув голову на плечо Юнги. Чимин тяжело дышит, закатывая глаза от подступающего оргазма.       Чувствуя, как Пак начинает предоргазменно содрогаться всем телом, поскуливая и постанывая, сжиматься вокруг его члена, Юнги кладёт ладонь ему на шею, сильно сдавливая. Немного удушает, лишая мозг кислорода, ведь он помнит, как его Ангелочку нравится.       Нарастающий оргазм разливается по телу сладкой истомой. Зрение затуманивается, пестря яркими вспышками перед глазами, а затем начинает темнеть. Кажется, что сейчас душа отделится от тела. Последние грубые рваные толчки выбивают из Пака всю душу, заставляя того захрипеть и задрожать, обильно кончая на стекло душевой кабинки. Кажется, Чимин достиг чего-то космического, божественного, недостижимого, а то и центра мироздания.       Мин делает последние толчки в горячее нутро. Все мышцы напрягаются. Внутри паха нарастает приятное и покалывающее давление, подобное ядерному взрыву. Мощная волна оргазма простреливает всё тело, дезориентируя. Юнги кончает следом, доставая член и изливаясь Паку на ягодицы.       Оба загнанно дышат. Чимин буквально обмякает в руках Юнги, наваливаясь на него всем телом. Мин окольцовывает талию Пака, чтобы тот не свалился без сил. Так и стоят под душем пару-тройку минут, приводя дыхание в порядок.       — Вау…       — Согласен, Минни. Это было вау.       Юнги целует его в мокрую макушку, пока Пак разворачивается в его руках и заглядывает в глаза. Сил у Чимина хватает только на то, чтобы поднять голову и впечататься своими губами в чужие. Юнги поспешно отвечает на поцелуй, но в этот раз не грубый и страстный, как у них это бывает обычно, а скорее нежный и мягкий. Сейчас в нём сосредоточена только нежность и благодарность за звёздочки перед глазами и уйму наслаждения.       Немного придя в себя, Юнги заботится о своём размякшем Ангелочке после головокружительного секса. Проходится влажной мочалкой по всему телу, смывая пот и сперму. Вспенивает на волосах шампунь, от чего тот становится похож на милого цыплёнка. Будь они обычными людьми, это было бы довольно странно думать об убийце, что он миленький. Но в их реалиях они оба убийцы, поэтому всё впорядке и ни капли не странно. Бережно омывает тело Пака водой, смывая пену, и заворачивает того в полотенце, крепко прижимая к себе и обнимая. Выпутавшись из объятий, Чимин предлагает пойти покурить. Юнги согласно кивает, повязывая на бёдрах второе полотенце.       Оба выходят из душа, двигаясь сначала в комнату, где Юнги даёт Чимину свои домашние клетчатые штаны и худи. И пока тот одевался, он и сам уже успел накинуть на себя тёплую рубашку и серые спортивные штаны. Отправляет Чимина в цветущий сад за домом устраиваться, где тому удобно, а сам уходит на кухню, делая горячий малиновый чай. Возвращаясь с двумя кружками ароматного чая, пледом и сигаретами, Юнги ставит кружки на столик, а сам плюхается меж разведённых ног Пака на второе кресло-мешок, облокачиваясь на чужую грудь спиной.

Skott — Settle Down

      Чимин берёт плед, обворачивая их обоих чуть ли не с головой. Обнимает Юнги, свешивая свои руки с его плеч и сцепляя их в замок. Вдыхает свежий аромат шампуня с волос Мина. Оба смотрят на кровавый рассвет, что развернулся на горизонте и выступил полноправно начинать этот день. Каждый думает о чём-то своём, сокровенном. Повсюду щебечут птички, оповещая, что утро уже официально началось. Атмосфера наполнена тишиной, спокойствием и уютом. Солнечные лучи пробиваются сквозь облака, лаская их счастливые и удовлетворённые лица. Воздух пропитан свежестью и лёгким ароматом росы, что за ночь украсила траву и деревья. Листва на деревьях тихонько шуршит от лёгкого дуновения ветра.       Оба безмолвно курят, попивая горячий чай. Юнги запрокидывает голову, выпуская кольца дыма в небо, и поглядывает, прищурившись, на Чимина, что тотчас переводит взгляд на него.       Зажав сигарету между пальцами, тот наклоняется к мужчине, держа его за подбородок и не позволяя вернуться в исходное положение. Смотрит в глаза, прожигая до самой души. Кажется, секунды, что Чимин тянулся к лицу Юнги, растянулись на целую вечность, но в действительности это было так быстро, что Юнги даже не успел понять, в какой момент губы Пака оказались у него на свежем порезе на лице. Тот невесомо касается своими губами свежей ранки, легонько целуя и оглаживая большим пальцем скулы. Мин блаженно млеет от этих поцелуев, прикрывая глаза. Эти нежные и трепетные поцелуи не ранят, не причиняют ещё больше боли, а наоборот, словно залечивают все шрамы на душе и теле.       Юнги на него странно влияет. Своим спокойствием окутывает, словно в тёплое махровое одеяло. Одним только взглядом может усмирить своевольный нрав и непокорный характер. Успокаивает бушующие морские волны в душе Пака, которые временами готовы выйти за пределы берегов и обрушить несокрушимую мощь своих вод повсеместно. Пожалуй, Юнги — лучший человек в мире. На вкус он как корица и фисташки. Он смеётся, как шелест осенней листвы. Его седалищный нерв располагает к поцелую и молчит он лучше прочих. А сны с ним самые прекрасные.       Чимин, наконец, нашёл свой покой и дом всего в одном человеке. Готов остепениться, чтобы однажды и навсегда. Готов это пронести через всю свою оставшуюся жизнь и последующие. Если реинкарнация действительно существует, то готов искать Юнги и в следующих жизнях. Потому что он звучит аккордом гитарным в почти что дышащей тишине. Отдаётся раскатом эха от стен, раскрашенных на успех. Ему от Юнги не пристало бегать, но и к нему не поможет бег. Юнги в его жизни — почти что догма. Бездоказательный аргумент. По нему не пристало сохнуть, но что у трезвого на уме, то на устах опьянённых живо, а в очерствелых сердцах — мертво. Он в его жизнь вообще первично ворвался этим летом. Всё началось с «Сахарка», перерастая в «нужнее всех».       Отрываясь от своего занятия, Пак тепло улыбается, перебирая пальцами смолистые волосы на чужом затылке. Начинает напевать тихонько мелодию, успокаивающую бурю чувств в его душе. Поёт для Юнги здесь и сейчас. Словно сирена, зачаровывает мужчину своим пудровым и мягким голосом. Чимин поёт совсем тихо-тихо, так, что еле можно разобрать слова, но Юнги вслушивается в них, завороженный ангельским пением. Понимая смысл слов, что Пак пропевает, сердце болезненно сжимается и делает кульбиты.

Heartache's howling

I will love you 'til the day I die

I think I've found it

There's just nothing I would rather do

Now that I've found it

Would you let me settle down with you?

So let me settle down with you

      Эта песня пробирает Юнги до костей. До мозга костей, до самых глубоких клеток и самых донных участков души. Самых тёмных и сокрытых от глаз других и его самого. Эти слова проникают в катакомбы его сознания, в самые мрачные и сырые участки разума. Эти ноты заставляют вывернуться наизнанку, словно простыня. Они вспарывают грудную клетку, они словно удар ножа в поясницу, парализуют и лишают дара речи. Они как вьюга, они как декабрь. Это то самое, что заставляет сжаться изнутри, что заставляет подыхать. Эта песня словно взгляд в зеркало. Это больше, чем слова и музыка. Это тёплая и мягкая патока. Его настоящее. Его будущее. Это его любовь.       Юнги век бы слушал его пение, но Чимин замолкает. Некоторое время они так и сидят в тишине, вслушиваясь в гулкое сердцебиение друг друга. Иногда так хорошо просто помолчать. Это настоящее счастье — найти человека, с которым не нужны слова, чтобы общаться. Вы можете просто молчать, и вам обоим будет комфортно в этой тишине.       — Юнги, — Чимин прерывает молчание.       — Мм?       — Помнишь, ты однажды сказал: «Ты никогда не узнаешь об одиночестве. С этой минуты и до конца своей жизни, я — дом для твоего сердца и вечное пристанище для твоей души». Так вот, ты — мой дом, Юнги. С тобой я чувствую себя безмятежным штилем в бескрайнем океане. Ты — моё безопасное место.       — А ты — мой дом, a chuisle mo chroí. Всегда им был. Ещё с того момента, как мы познакомились, — Юнги тепло улыбается, поглаживая чужую ладонь.       Пак улыбается в ответ, наклоняясь и оставляя нежный поцелуй на лбу мужчины. Так у них всё и происходит. Животный секс, граничащий с бескрайней нежностью, осколки острых фраз наряду с ласковыми словами и бесконечное тепло с трепетом. Они не могут подолгу обижаться друг на друга. Оба готовы жизнь свою отдать ради другого. И оба будут искать друг друга в последующих жизнях.       — Чимин…       — Ау? — Пак откинулся головой на мягкую поверхность кресла-мешка, прикрывши уставшие от солнечного света и бессонной ночи глаза.       — Я убил своего босса. Отомстил за папу, — произносит Юнги, сжимая чужую руку. — И знаешь, мне так хорошо сейчас. Впервые за долгие годы я не чувствую груза внутри. Я чувствовал такую лёгкость, стреляя в этого урода, будто каждая пуля была моим криком боли и ненависти к самому себе, понимаешь? В моменте мне казалось, что рядом стоял отец, смотрел на меня и улыбался своей доброй и искренней улыбкой. Будто он говорил мне спасибо, что я, наконец, отпускаю его. Это… Это было так реально, что захотелось дотронуться до него. Он был таким живым и здоровым, каким я его и запомнил. Эти морщинки в уголках глаз, которые собирались каждый раз, когда он смеялся. Его добрый взгляд, который грел сердце. Эти большие руки, которыми он так тепло и ласково обнимал меня. Я на самом деле прощался с ним. Отпускал к маме в этот момент. Я выпустил две обоймы в тело Джеймса… И заплакал, как девчонка. А Чонгук обнял меня так по-отцовски, что выть хотелось от беспомощности. Я знаю, что он сделал с Тэхёном. Я всё это знаю, но его будто подменили. Вся его голова забита только им. Он места себе не находит, думая лишь о нём, — произносит Юнги, наконец, сбрасывая последний груз с души.       — Ты не девчонка, Юнги. Ты сильный мужчина. Мужчины тоже имеют право на слёзы. Это вовсе не признак слабости. Это признак того, что ты живой и тоже чувствуешь, — Чимин ласково оглаживает свободной рукой шею и плечи мужчины, поддерживая.       — Спасибо, — шумно выдыхает. — Представляешь, Чонгук знал моего папу. Рассказал, что он просил его позаботиться обо мне, если я вернусь один в Сеул. И Чонгук сдержал своё слово, потому что я тут. Это благодаря ему я смог отомстить. Он не плохой, Чимин. Просто не знает другой жизни, как и мы все…       — Юн-и, я не умею поддерживать. И я не знаю, какие слова можно подобрать, чтобы тебе стало легче, — Чимин тяжело вздыхает. — Я не умею красиво говорить и в принципе, предпочитаю не говорить вовсе, просто молча выслушивая. Я бы очень хотел поддержать тебя и сказать, что всё будет впорядке. Но это ведь так глупо, верно? Все так говорят. Это до смешного банально. Но я могу быть рядом с тобой. Не могу обещать долго и счастливо, но я могу быть рядом здесь и сейчас. И пока я дышу, а моё сердце бьётся с твоим в унисон. Ты всегда можешь положиться на меня. Всегда можешь высказать мне всё, что тебя гложет. А я просто молча тебя выслушаю и обниму в немой поддержке. Идёт? — шепчет, обнимая мужчину за плечи.       — Мне этого будет более чем достаточно, a chuisle mo chroí.       — Но собачиться с твоим Алабаем я не перестану. Даже не проси, — усмехается Пак, целуя за ушком. — У меня аллергия на этого бесоватого долбоёба. Для меня он как был, так и останется чмошником, которого я на дух не переношу.       — Вы друг друга стоите, серьёзно, — усмехается Юнги. — Из вас получилась бы отличная парочка закадычных друзей-придурков.       — О нет, я не отберу у тебя это место даже за деньги, — хрипло смеётся, пуская по телу Юнги приятную дрожь.       Чимин зевает, начиная потихоньку засыпать. Рядом с Юнги его клонит в безмятежный сон, потому что с ним ему тепло и уютно. И совсем не страшно.       — Пошли спать, Ангелочек. Ты сейчас будешь носом клевать, — говорит Юнги, вставая с нагретого места и подхватывая Пака на руки.       Чимин обвивает руками его шею, сладко причмокивая губами, позволяя долгожданному сну забрать его в свои объятия. А Юнги лишь умиляется с засыпающего Пака, унося его в дом, в тёплую постель.       В их дом.