Ночь Йоля

      Ейрих Лунд никогда не верил во всю эту праздничную чепуху. Ну, возможно, еще в далеком детстве, но сейчас он уже вырос и осознал, что все те сказки, что рассказывали ему раньше не что иное, как полнейшая выдумка. Его семья, живущая в северно-восточной Англии, Нортамберленд, на север от Анкрофта, почти на границе с Шотландией, как и все близлежащие поселения несколько отличались от других. Когда весь мир праздновал Рождество, они отмечали Йоль. И хотя Ейрих не верил ни во второе, ни в первое, но поклонение рождению одного давно умершего человека, он считал еще более абсурдным, чем празднование зимнего солнцестояния. По крайней мере они не делали из человека бога, их боги существовали задолго до появления людей и будут существовать, даже если все люди вымрут. Его родичи поклонялись чему-то более, или менее вечному, как солнце, например. Парочка миллиардов лет несколько больше внушают благоговение, нежели какие-то пару тысяч, по его сугубо личному мнению. В логике подобного он их поддерживал, потому спокойно шел на поводу традиций и не пререкался.       Как раз сейчас и выпала возможность пойти на поводу у этих самых традиций в прямом смысле этого слова. Уже смеркалось, но мать «вовремя» заметила, что не достает омелы, потому быстренько отправила его за ней. Они жили почти у самой кромки леса, и подлесье состояло из лип, что тонкой ветвистой цепочкой проникали вглубь между развесистых сосен и елей.       Яркие мазки оранжевых лучей заходящего солнца растекались по белому полотну снега, проникая глубже в сизый, становясь почти багровыми.       Парень осмотрелся по деревьях, ища нужное растение, но те, что заметил были слишком высоко. Он прошел глубже, окидывая взглядом каждое дерево, не только заснеженные ветки лип, но и ясеней. Пушистые ветки сосен и елей тянуло к земле под весом толстого слоя снега, что рыхлым грузом лежал после недавних метелей. Казалось, что воздушные облака перетекали в верхушки, меняя свое агрегатное состояние на более плотное и упорядоченное. На востоке почти серо-синее небо выглядело намного темнее, чем белоснежный покров на земле. В душе все радовалось этой картине, настолько красивым был окружающий мир в этот момент. Мороз опустился градусов до десяти, и пальцы просто отмерзали, даже несмотря на плотную одежду и перчатки. Слабый ветерок холодил шею, задувая под капюшон ледяной воздух. Пар клубился при каждом малейшем вздохе белым замысловатым облаком. Ейрих потер руки друг о друга, пытаясь согреть их. Снег под стопами громко скрипел при каждом его шаге. Дорожка, что разделяла лес на две почти ровные половины была достаточно широкой летом, но сейчас там мало кто бродил, так что он протаптывал её по новой. На пересечении со рвом, что разделял лес на четверти и сейчас выглядел просто двумя заснеженными валами с впадиной внутри, он остановился, осматриваясь вокруг. В лесе было намного темнее, чем снаружи, хотя лес и был сам по себе довольно светлым с неплотно растущими деревьями. Парень выдохнул новое облачко, когда так и не рассмотрев нужное дерево, где омела росла бы достаточно низко, до его слуха донесся звук, едва слышимый, но отличающийся от тихого шороха деревьев. Низкий тихий голос лился ледяным ручьем между гудения ветвей, клубился морозным паром, тек вместе с соком и смолой, тягучий, липкий, цепляющий до самой глубины души. Ейрих замер, внимательно вслушиваясь в замысловатую мелодию, что стройными пальцами взыграла на струнах его сознания. Сам того не осознавая, парень двинулся в сторону звука, вглубь леса, напрочь сбиваясь с проторённой дорожки. Сумерки становились глубже, а дыхание, чаще и горячее, разбавляя морозный воздух вокруг теплом. Кончики пальцев покалывало, будто он держал их над пламенем. Казалось, что даже его сердце билось в такт тихой мелодии, то стуча размерено, то срываясь на высокие и низкие ноты.       Голос становился все громче и манил только больше. Все его естество тянулось к этому пению, желая увидеть того, кто поет, узнать, что же произойдет, когда музыка от струн его души сольется с ним воедино. Он не слышал собственных скрипучих шагов, щебетания птиц или тявканья лисиц вдалеке, ним всецело овладело другое. Что-то необъяснимое, с иной стороны жизни.       Когда Ейрих вышел на пространную поляну, её заливал серебряный свет полуночной зимней луны. Лунд замер на месте, увидев в центре силуэт, высокий, под два метра ростом, с оленьими рогами. Сердце замерло, когда фигура развернулась к нему. Голос затих, и первое, что он увидел — темные светящиеся отблесками звезд глаза, обрамленные густым венком белых ресниц, что смотрели на него в прорезях черепа животного, насаженного на голову мужчины. Серебряные и золотые украшения, драгоценные камни на красных лентах, свисающие с ветвей рогов разноцветно поблескивали в блеклом свете. Белые длинные волосы струились змеями к самой земле, ложась шёлковыми лентами на черное одеяние. Широкий серебряный пояс охватывал узкую, но сильную талию. Узор на нем напоминал цветки мороза. Именно за этот пояс были запихнуты веточки омелы вместе с небольшой веткой остролиста, что свисали вниз, опоясанные красной лентой, будто вырастая из него вниз. Рука, что была сокрыта за широким рукавом, поднялась, маня его к себе. Не отдавая себе отчета, парень пошел вперед. Пепельный пушистый ворот одеяния мужчины ожил, сверкнув желтыми глазами, и мягко спрыгнул на снег. Этим воротом оказался лесной дикий кот. Но даже подобная внезапность абсолютно не тронула и не испугала Ейриха. Парень остановился в сантиметрах тридцати от мужчины. До носа донесся морозный аромат хвойных, смешанный со сладким и свежим, легким запахом омелы.       Темно-синие глаза с яркими вкраплениями сияющих осколков внутри внимательно всматривались в его широко открытые, зелено-голубые. А сердце в груди коротко дребезжало, подобно оконному стеклу в сильный ветер, пуская вибрации по всему телу. Яркие украшения на рогах всколыхнулись, когда это создание наклонилось к нему. Хвойный аромат стал плотнее, а воздух будто остыл до абсолютного нуля. Казалось, его кожа и вовсе покрылась слоем вечного льда.       — Чловече, ако си ма нашел? — низкий голос слышался шорохом сухого листья и шуршанием ветра между тяжелых ветвей заснеженных деревьев. Он неподъёмным грузом оседал на его подкорке, навсегда отпечатываясь на ней. Морозный воздух от дыхания пал на лице парня инеем.       — Я шел за мелодией, — и секунды не задумываясь, ответил Лунд.       — Почул мою песень? — в ровном шорохе улавливалось легкое удивление.       — Она была прекрасна, — шум бега крови в ушах отступил от недавних воспоминаний.       Тонкие губы под черепом растянулись в улыбке.       — Въешь, кого си стретол? — шорох оседал на его губах, проникал в рот, от чего язык периодически буквально немел, и снова оживал, когда голос затихал.       — Нет, — сердце бешено колотилось в груди, будто он был на грани смерти. Руки и ноги дрожали, а колени едва держали его.       Белый череп оказался настолько близко, что Ейрих мог разглядеть тонкие золотые прожилки на нем. Точно там протекал драгоценный ручей, проложивший на костях свое ветвистое русло. Темно-синие глаза, казалось, даже могли рассмотреть вкрапление голубого на его радужке среди тусклого зеленого.       — Ты познаш ма, ако Наттсонґ, — с улыбкой сказал существо, и лес в тот же миг ожил, завыл, зашумел, воскликнул и мигом стих.       Все его естество прошило радостью от этого имени. Казалось, что то осталось высечено прямо на сердце, так сильно оно сжалось и облилось вмиг кровью.       — Спасибо, — выговорили его губы. Ейрих чувствовал огромную благодарность за дарованное знание.       — Плниш свое мено, так достанешь дарчек, а Аске, моя мачка, никды са тя недоткне, — кот на его слова коротко мяукнул, покрутившись в ногах своего хозяина и подошел немного вперед, знакомясь с запахом мальчика. — Питай, си чо хчеш, — послышался приказ, и все его нутро собралось. — Поведзь ми, пречо си ишел до леса найдолшию ноц в року, напрек вшетким небеспеченствам?       Темные глаза горели призрачным синим светом.       — Я искал омелу, — сразу же отозвался Лунд.       А следом рощу поразил тихий веселый смех, от чего щеки парня зажглись румянцем, настолько красив и обворожительный тот был.       — Нашел си ю, ако си хтел? — с улыбкой спросило существо.       — Нет, ваша песнь привлекла меня раньше, — честно ответил парень.       — Имело са стане твоим пряньим? Пожьядать о чоколвек — акекольвек людске привилегиум, алебо ценности, можем ти то дать, — сказал мужчина. — А потом нихам тя истъ зо вшетким, зобер си спомьенку на стретнутье ровнако.       — Но я не хочу забывать, — выпалил парень, даже не подумав.       Лицо создания стало серьезней, а глаза сверкнули голубым.       — Небудете си мочть споменуть — таке су законы, така е сила, с кторою невихнутне сте са стретли , — ровно прошуршало в ответ.       — Я смогу, — уверено заявил Ейрих, даже его ноги перестали дрожать. Как он мог забыть что-то настолько прекрасное? Песнь, эти неестественные глаза, тихий пробирающий внутренности голос.       — …В том припаде будем мусьетъ пристъ по теба, чловече, — с легкой меланхолией сообщил мужчина.       — И что тогда случится? — его разбирало любопытство от этой фразы, сказанной таким необычным тоном.       — Змизньешь ти потом, — глаза сверкнули золотым, когда его голова наклонилась в сторону. — Але жьядна небола наживе, ай за тисиц роков, кто бы си памятал стретнутье. Немусишь са обявять ти. Е то неможне.       Парень молчал. Почему-то Ейрих был уверен в том, что будет помнить, несмотря ни на что, но не хотел перечить этому странному существу.       Луна светила ярко, от чего Лунд заметил очертания губ, что поджались после этих слов, будто в сожалении.       — Подари мне омелу, — попросил Лунд.       — Наозай ниц ине нехчеш, хлапче? Лес е плный имелы, можеш зискать дость ти, врацаюци са домов. Прядь ньечо драгше, — казалось, будто шорох хотел переубедить его, или же предостеречь от ошибки, но почему-то не делал этого прямо.       — Не хочу. Подарите мне омелу, Наттсонґ, — повторил Ейрих.       Фигура коротко зажглась блеклым серебряным светом, и лес зашумел следом.       — Дам ти то, цо хчеш, — выдохнул мужчина ледяной воздух ему в лицо. — Але памьятай, сам си о то пожьядал.       — Я не забуду, — утвердительно кивнул головой парень, его черные кудри послушно всколыхнулись следом. Существо только улыбнулось на его слова.       — Дай руки допреду, уробим дар, — приказал мужчина.       Парень послушно протянул свои окоченевшие от холода руки, тот непонимающе взглянул на них. И прежде, чем Ейрих сообразил, что что-то не так, провел длинным черным ногтем белой руки вдоль ладони, разрезая ткань. Перчатка исчезла, а следом за ней и вторая. Его руки были болезненно бледными и красными на фалангах. Существо начертило круг сначала на одной руке, потом на второй. Тонкой струей кровь выступила на ладонях, но Лунд не чувствовал боли, только как завороженный наблюдал за этим. После он коснулся его лба, выводя руну Альгиз . Она засветилась легким красным, когда его губы стали напевать заклинание:       — Solen går nedover. Skiven synker ned i det mørke vannet, og isen lukker seg over den. Den første snøen faller på en tynn film. Fra Samhain selv skinner solen svakt. Gjennom disen av gnister selv på den klareste dagen. Og hver dag kommer mer og mer varme fra oss, kraften til natt og kulde er sterkere enn noen gang. Solen skinte og gjemte seg. Markering av dagen før med en kort krøll. Og natt igjen. Luften er fylt med ringing, lyder, vindens sanger. Vinterjulenatt, festnatt, dronningen midt på natten, i kraften til gudinnen Hel, faller på skuldrene våre. Pusten trenger inn, pakker seg inn i velsignet ild mellom fingrene, kjøler ned varmen, tenner hjertet. Et kaldt sinn ser i natten, og du ser kontinuerlig. Jeg er rede til å vinne nåde for deg, o mann, fordi etter å ha lagt frykten din til side, kom du i møte med den mørke kongen av ånder, brakte ham gode nyheter, ga ham en hyggelig melding. At du kunne se inn i øynene som så døden bare ved å gjenopplive dem. At øret ditt fanget åndenes stemme, min stemme i julenattens sanger. Så ditt hjerte vil glede seg, din helse vil være sterk og ditt sinn vil være klart, ta imot gaven fra midnattsguden, den hellige konge med tomme øyne, Christorn, kalt av deg, Eurich Gott Lund, som Nаttsong, — пение затихло, и божество, поведя пальцем вдоль его носа по губам к самому подбородку и шее, убрал пальцы со лба и нарисовал перевернутую руну Альгиз на своем черепе, после чего золотые линии стали красными и засветились. Кровь из них алыми ледяными снежинками посыпалась на снег у их ног. — За обьетъ, ктору ми даваш, — ветка омелы поднялась в воздух над ними, и Кристорн сорвал оттуда ягоду. — Я давам на оплатку своье святочне имело, — тихо прошептал он. — Спечатам слюб под имелом, — отодвинул череп в сторону и вложил в бледные губы ягоду. Наклонился вниз, передавая ту в губы мальчишки и давя своими губами. Сок потек вдоль багровой линии крови и проник в его рот, когда губы существа плотнее прижались к его. Длинные ледяные пальцы повели от центра шеи в стороны, рисуя ею полосы по телу, охватывая шею плотным кольцом и приподнимая его лицо больше вверх. Лес громко шумел на фоне, сплетаясь с тонкой едва уловимой музыкой, что отдавалась странным трепетом внутри него. Язык проник внутрь, и рот наполнился сладким соком омелы, от чего ему пришлось сделать несколько глотков, жидкость опалила горло, прокатываясь по всему телу огненной смолой, отдаваясь жжением в кончиках пальцев, заставляя задыхаться от жажды, пока холодный язык блуждал в его рту. Ейриха манила эта прохлада, будто в наркотическом дурмане, он неизмеримо тянулся к ней. Его язык переплелся в ответ, смешивая остатки сладкого вязкого сока, что пьянил его похуже самого крепкого вина. Ледяная прохлада на кончике языка казалось неимоверное приятной. Все его нутро трепетало от этого. Он обхватил ледяные руки, держащие его шею, и скользнул вдоль них под черные одеяния. Темно-синие глаза сверкнули жадным багровым отсветом, когда мальчик всем телом прильнул к нему. Красные линии расплетались по его коже под одеждой, тянулись к румяным щекам, окрашивали руки до самых ногтей в алый, пока внутри полыхал ледяной огонь, сжигая его без остатка. Сердце сильно грохотало в груди, будто отбивая тяжелый барабанный ритм, пока холодный язык сладко скользил внутри его рта, заставляя задыхаться от нахлынувших эмоций. Слезы потекли вдоль щек, смывая кровь и замерзая еще до того, как коснулись снега, округлые, точно ягоды остролиста. Также ядовитые, как они. Его губы начинало жечь, когда мужчина резко отодвинулся, всматриваясь в заплаканное, измазанное кровью лицо. Пальцам стало жарко, и он отпустил чужую шею. Дыхание клубилось вокруг легким белым туманом, оседая инеем на заснеженных деревьях вокруг. Красные губы мальчика выглядели как самый вкусный плод, что он когда-либо видел. Зеленые глаза горели неестественным ярким отсветом после разнёсшегося по крови яда, а щеки отдавали нездоровым румянцем. Неимоверно привлекательный, едва дышащий, сладкий, истерзанный им.       — Она е твоя, — омела резко опустилась во все еще протянутые руки тяжелым даром.       И бог испарился, будто был всего лишь видением. Ейрих рухнул в снег, склонившись над подарком, и потерял сознание. А когда открыл их вновь уже был на краю леса, а впереди виднелся его дом. И только вязкая сладость во рту отдавала неясным огнем внутри.       Ейрих поднялся на ноги, и только тогда заметил, что держал в руках куст омелы с остролистом. Голова немного кружилась, а перед глазами плыло. Он направился домой, идя по своим же следам.       — Где ты был? — испугано кинулась к нему мать, что уже одевалась вместе с отцом в прихожей.       — Искал омелу, — не понимая их волнения ответил парень.       — Где ты её искал? Мы уже думали, что ты заблудился и шли тебя искать.       — Ну вот, я здесь, — ровно отозвался Ейрих.       — Вот же, раздевайся, пойдем за стол, — выдохнула мать облегченно, снимая пальто.       Лунд младший остался стоять на месте.       — А омела? — он был несколько озадаченный реакцией матери. Если ей на нее так наплевать, то зачем он вообще в этот мороз понесся в лес?       — Забери к себе пока, — кинула мать, даже не оборачиваясь.       — У тебя случайно нет температуры? — спросила сестра, что все это время выглядывала из-за угла. Она подошла, трогая лоб. — Какой горячий. Мам, — позвала она, но парень резко закрыл ей рот.       — Помолчи, не порть праздник.       — Но ты болен, — возмущено прошипела она в ответ.       — Что такое, Алиса? — посмотрела на них Мелисса.       — Я скажу им после, а пока помолчи, не порть все, — прошептал ей возле лица брат. — Я куплю тебе новую куклу того учителя Годжо, что ты хотела, — добавил, видя на её лице сомнения.       — Боже, ты невыносим, — прошептала сквозь зубы, и уже громче: — Мам, тебе помочь чем-то? — мило улыбаясь матери.       — Иди сюда, доченька, нарежешь торт, — позвала её к себе Мелисса. — Роберт, чего ты застыл, неси тарелки, — окликнула мужа.       — Но еще пять минут до завершения матча, Манчестер собирается…       — Роберт, — нахмурилась женщина, перебив его. — Позже посмотришь повтор.       — Но тогда уже будет известно счет, — пробубнил он под нос.       — Что ты сказал?       — Хорошо, дорогая, уже несу, — тот послушно поплелся на кухню, подорвавшись вмиг с места и снова отвлекаясь от только что возникшего счастья в виде футбола.       — Ейрих, ну чего ты встал там, раздевайся скорее и иди к нам, — позвала она сына.       — Да, мам, — он отмер, начав раздеваться, и обнаружил, что где-то потерял перчатки.       «Неужели выпали из карманов, когда срывал омелу?»       Озадаченный парень отнес растение в свою комнату, прежде поставив в воду, а потом возвратился обратно к семье.       В тот вечер все казалось ему сладким, вязким, и Лунд мало что съел, больше болтая с семьей о недавних событиях. После ужина сестра незаметно вручила ему пластинку фарбетола со словами, что завтра она точно расскажет обо всем матери. Парень только кивнул в ответ. Ему не хотелось портить такой теплый вечер лишними волнениями, видимо, и сестра поняла это.       Отправившись в свою комнату после ужина, он сразу лег в кровать. Засыпая, Ейрих смотрел на вечнозеленые ветки, что распространяли свой приятный аромат по комнате, от чего в сон клонило неимоверно.       Он уснул, так и не вспомнив, где потерял свои перчатки.       — Варме, Ильд, за мальчиком присмотрите в эти двенадцать ночей, — приказал Кристорн, вернувшись в свою обитель. Духи в тот же момент испарились, повинуясь. — Ис, Сно, за мной идите, — он сменил одеяние на белое, поспешая на встречу. — Сварт, ворон мой, присмотри за Фростом.       — Но господин, почему вы снова не берете меня с собой? — сразу же трескучим тоном отозвался возмущений дух.       — Таково мое веление, иль ты смеешь ослушаться? — взглянул он прямо в ярко-голубые глаза.       — Нет, господин, — дух мигом склонился. — Но вы же сильнее, почему не желаете использовать меня?..       — Фрост, — сразу остепенил его король. Дух в мгновение замолчал. — Следуй за Свартом.       Мужчина в смольном одеянии с черными как ночь глазами и волосами, на которых не было и отблеска света, встал рядом с сияющим небесным духом.       Священный король с пустыми глазами вложил светящийся серебром и алмазами меч в ножны на поясе боевой портупеи, и в сопровождении двоих своих подопечных в таких же белоснежных одеяниях, как и он сам, отправился на битву. Битву, которая еще до начала сражения, уже была проигранной.       — Впервые за тысячу лет вижу такое, — произнес Варме, стоя вместе с братом в светлой комнате человеческого дитя. Их красные одеяния поблёскивали в тусклом свете луны, что пробивался острыми лезвиями сквозь окно.       — Еще и омелу священную даровал, — добавил Ильд, бросив взгляд на стол. Священные белые ягоды отливали тусклым молочным светом.       Варме подошел к кровати и вытянул вперед руку.       — Лед сжигает его изнутри, — ошарашено произнес он. Огненные глаза брата метнулись к нему. Тот также подошёл ближе, выставляя и свою руку.       — Нужно растопить его, иначе мальчик умрет, — теплое желтое свечение переместилось с их пальцев на лицо парня и расползлось легкой дымкой вдоль тела.       — Что же господин сделал с ним, что он в таком состоянии? — поразился Варме.       — Или это человек навлек на себя гнев господина. Нам не впервой наблюдать такое. Люди жадные создания, утопающие в своих бесконечных желаниях, — отозвался Ильд.       — Будь это так, разве отправил бы он нас к нему?       — Твоя правда, брат, — согласился тот.       — Просто делай, как велено, не нам раздумывать над действиями нашего короля, — сказал Варме.       — Я и делаю, брат, тебе первому стало любопытно, — отразил Ильд.       Парень беспокойно заворочался на кровати, сбрасывая одеяло. От его тела шел жар, и казалось, будто тело просто горело, даже несмотря на выпитое лекарство. Внутренности полыхали, точно сухое сено в зной, отдаваясь треском в ушах. А перед глазами мутными картинками возникал странный олень с позолоченными рогами, что смотрел на него неимоверно разумным взглядом. Олень превращался в человека и с каждой ночью, когда он сгорал в жаре, его очертания становились все яснее. Дни сливались друг с другом, покрываясь мутной пленкой, а ночи казались неимоверно долгими. Когда на утро тело остывало, к вечеру, он снова неимоверно горел, прячась в своей комнате, как только чувствовал неладное. А на омеле возле кровати с каждым днем возникали все новые белоснежные цветки, похожие на маленькие звездочки. Каждый раз, когда он смотрел на нее, во рту усиливался необъяснимый сладкий привкус. С того дня, как Ейрих возвратился из леса, все приобрело странный вкус, и он почти перестал есть, только пил, чувствуя сильную жажду.       Странный человек из его снов, что каждый раз заканчивались кровавым кошмаром, неимоверно манил своей таинственностью. Он не знал почему, только чувствовал, что любой ценой должен рассмотреть его лицо, всегда сокрытое за рогатой маской. И как только он порывался её открыть, его конечности отрезало, тело разрывало, или мир вокруг вспыхивал. Ейрих часто просыпался, слыша протяжное эхо собственного крика. И еще подолгу сидел, смотря в одну точку, и не понимая, где проходит граница реальности и выдумки. А ночи были неимоверно долгими, становились все темнее, алмазная россыпь на снегу сменялась пылью синих сапфиров. Как-то раз он даже порывался пойти в сумеречный лес точно, как тогда, когда он впервые ощутил этот жар, увидел те глаза во сне. Но так и застывал у кромки леса, не решаясь ступить внутрь. Когда он вернулся домой, сестра встретила его расспросами.       — Что с тобой? Ты какой-то странный в последнее время.       — Со мной все хорошо, — пробубнил он тихо себе под нос. Никто и ничто не привлекало его внимание больше. Внутри несоизмеримо росла тревога, с каждым днем только больше усугубляясь. Будто он приближался к границе своей смерти.       — Я же вижу, какое хорошо? — вспыхнула сестра. Если он был спокойной водой, пойдя в отца, то она — жарким огнем, похожая характером на мать.       — Алиса, — ровным тоном позвал парень, повернувшись к ней. — Со мной все в порядке, не лезь, — отрезал брат.       Сестра обижено поджала губы и сбежала. Алису явно расстроил его резкий ответ, но иначе её не отвадить, кому как не ему знать, как справится с этой вспыльчивой девушкой.       На вечер мать с отцом сидели у его кровати, а сестра выглядывала из-за дверного проема, явно приложив некоторые усилия для этой встречи.       — Я думала, что стало легче, но Алиса говорит, что ты все еще болеешь, — взволновано начала мать.       — Может, мы все же отвезем тебя в больницу? — поддержал жену Роберт.       — Не нужно, со мной все в порядке, — ровно сказал парень, прямо смотря на родителей.       Мать потянулась к его лбу, пробуя температуру.       — Вроде, жара нет.       — Я же говорил. Я просто был немного расстроен в обед, вот сестра и подумала, что что-то не так.       — Чем ты был расстроен, мальчик мой? — заботливо поинтересовалась Мелисса.       — Потерял перчатки, что вы мне подарили на праздник, — сказал он, отводя взгляд в сторону. — Простите, я не хотел. Я искал их, но так и не нашел.       — Потому ты так долго был в лесу в первый день Йоля?       Тот утвердительно кивнул.       — Ах, мой малыш, чего же ты так разволновался, все в порядке, — нежно обняла она сына, — мы купим тебе новые, это совсем не проблема, правда, Роберт? — посмотрела она в сторону мужа.       — Совсем не проблема, даже несколько пар, здесь не из-за чего волноваться, — ровно отозвался тот.       Мелиса шлепнула его рукой по плечу.       — Ты что не понимаешь, он волновался не из-за перчаток, а о наших чувствах.       — О, — только и протянул мужчина, удивившись.       — Вот же, старый чурбан, — вздохнула женщина.       — Отпусти, мам, я уже не маленький, — попытался высвободиться Ейрих.       — Неугомонный, потерпи немного, когда еще я так словлю тебя, — улыбнулась она широко. — Алиса, иди к нам, чего стоишь там одна?       Ейрих поднял взгляд, встречаясь с её взглядом.       — Иди, — позвал, протянув руку.       Сестра подбежала, кидаясь в объятия.       — Папа, а ты к нам не идешь? — повернулась она к мужчине. Тот застенчиво замялся.       — Роберт, — сказала стальным голосом Мелисса, и мужчина тут же оказался рядом. — Вот так вот лучше, — она схватила его за поясницу, прижимая ко всем.       Они пробили так с парочку секунд, пока Ейрих не вырвался, задыхаясь от жара.       — Фух, так жарко.       Алиса громко засмеялась на это.       — Вечно заставляешь нас волноваться, — толкнула она его в плечо, — негодник.       — Алиса, не называй так брата, — сразу остановила её мать, услышав тихие слова дочери.       — Ну мам, — Мелиссу было не переубедить. — Ладно, — вздохнула она. — Прости, — уже к брату.       — Вот так вот, а теперь поцелуй на ночь.       — Фу, — воспротивилась девушка и сразу же сбежала в комнату.       Женщина повернулась к сыну.       — Нет, мам, не надо, — резко отодвинулся тот.       — Вот же, мои детки так быстро выросли, Роб, что мне делать? — пожаловалась она мужу. В такие моменты, когда нужна его помощь, она всегда говорит «Роб», а если что не так, так сразу «Роберт», вот же избирательная женщина.       Мужчина встретился с умоляющим взглядом сына. Они оба знали, что если Мелисса начнет, то обцелует все личико.       — Идем, дорогая, детям пора отдохнуть, — обнял он её.       — Роберт, от тебя в такие моменты совсем никакой помощи, — возмутилась женщина.       — Да-да, дорогая, — закивал муж. Соглашаться — это было лучшей проверенной стратегией, что он выработал за годы жизни с Мелиссой. Роберт наклонился и поцеловал её в макушку. — Пойдем.       — Ладно, — нехотя согласилась женщина. — Спокойной ночи, сынок, — она потрепала его по волосам.       — Доброй ночи, Ейрих, — пожелал отец.       — Спокойной, — отозвался Лунд младший, и отец выключил свет, пряча улыбку матери.       — Зайдем еще к Алисе, — послышалось уже в коридоре.       — Спасибо, — одними губами произнес парень.       Роберт сдержано кивнул, закрывая за ними дверь в комнату сына и следуя за женой.       Ейрих лег на кровать. Света почти не было, и всматриваясь какое-то время в омелу, он приметил, что та едва заметно светилась, очень тускло. И тут его осенила идея. Он взял куст в руку, рассматривая тот с разных сторон. Снова включать свет не хотелось, и ему казалось, что сделай он это, и точно упустил бы то, что ищет. Парень сорвал ягодку и кинул ту в рот. Она приятно лопнула, заполняя рот вязкой сладостью, и Ейрих понял, что же за вкус он все это время чувствовал. Но больше ничего странного не произошло. Тогда он взял новую ягоду. И еще. Одну за одной.       Варме потянулся к парню, но Ильд остановил его руку, не позволяя прикоснуться.       — Мы не можем позволить ему увидеть нас, — предупредил он брата.       — Но тогда он отравится, — возразил тот.       — Я верю, что господин не дал бы ядовитую омелу тому, кого послал нас оберегать. Или ты не согласен? Сегодня предпоследняя ночь, осталось совсем немного до того, как все встанет на свои места. И мы просто завершим успешно свое задание.       Варме согласно кивнул.       — Если жар возобновится, мы просто снова придушим его, — сказал он Ильду, и тот поддержал его.       Когда на веточках не осталось и одной ягодки, только тогда Ейрих остановился, но совсем не чувствовал насыщения. Взгляд привлекли его же руки, на которых появились странные едва заметные красные круги.       «Что это?» — удивился парень, он почувствовал странную прохладу на лбу, и когда подорвался посмотреть в зеркало, там уже ничего не было, как и на ладонях. Лунд ошарашенный смотрел на свои руки, сидя на краю кровати, и его мучило странное чувство, будто он видел уже такое раньше, но никак не мог вспомнить, где и как. Просидев так какое-то время, Ейрих так ничего и не вспомнил, как ни силился, а лицо странного существа из его снов, с телом человека и костяной головой оленя, так и осталось неизвестным. Было ли это существо человеком или же чем-то совершенно иным, он также не знал.       Ейрих, сжимая в руках букет из омелы лег и уснул, раньше, чем успел еще больше углубиться в эти мысли. Он чувствовал покой, как никогда прежде за все эти мучительные ночи и короткие дни просвета.       В предпоследнюю ночь ему снова снился тот же сон, красные линии, что ползли по его телу, разрезая, и неимоверная вязкая сладость во рту. Когда он проснулся утром, то чувствовал, что просто горел, губы потрескались, а изо рта, казалось, извергался огненный пар. Но несмотря на это, его разум был чист и открыт. Темно-синие глаза из вкраплением звезд, с веночком белых густых ресниц, стояли перед ним, как и бледное красивое лицо мужчины, частично сокрытое черепом оленя.       Ейрих вспомнил наконец, и не мог дождаться новой ночи, когда снова сумел бы отправиться в лес.       — Он какой-то другой, — заметил Ильд, до сих пор пристально наблюдавший за мальчишкой. Всколоченные черные волосы напоминали воронье гнездо, темные глаза лихорадочно горели, зрачки затапливали почти всю радужку. Губы потрескались, а на щеках застыл нездоровый румянец.       — Разве к утру ему не должно становиться лучше? — отозвался Варме, также заметив неладное. — Стоит сообщить господину? — взглянул он на брата.       — Думаю, что так, — согласился Ильд, — сходи к нему, а я пока присмотрю за мальчишкой.       — Чтобы я принял на себя весь его гнев? — возмутился тот.       — Тогда я пойду.       — Нет, я не дам тебя в обиду.       — Тогда он останется один? — указал Ильд на парня, что как раз одевался.       Тот развернулся в их сторону, и духи аж вздрогнули от пристального взгляда, что, казалось, смотрел прямо на них.       — Он нас видит? — наклонился Варме к брату, шепча.       — Не только, еще и слышу, — отозвался парень.       Духи перевели на него ошарашенные глаза, а после так резко испарились, что их и след простыл.       — Вот же, а я только хотел их расспросить обо всем, — пробормотал Ейрих под нос, натягивая свитер на исхудавшее тело.       Одевшись, он взглянул на себя в зеркало. Выглядел весьма болезненно. Под глазами залегли выразительные синяки от постоянных кошмаров и жара, лицо заметно истончилось, щеки розовели на их фоне так неестественно, как и летние цветы зимой. Только нефритовые глаза горели жизнью.       «Мда, бывало и лучше, но ничего, справлюсь, — он пригладил всколоченные волосы, пытаясь немного привести себя в порядок. Вот только те сразу же вернулись на место. — Ладно, пусть торчат, — вздохнул Лунд, — я все равно их не вижу».       Даже столь короткий зимний день, как сегодня тянулся неимоверно долго. Стараясь не привлекать ничьего внимания, он мало показывался перед семьей, и почти закрылся в своей комнате, читая, всем сердцем желая, чтобы время быстрее пришло к ночи. К обеду, когда родители отправились в гости к друзьям, а сестра ушла потусить, как она сама сказала, к подруге, он остался один, хоть его и звали с собой. Тишина вокруг, ощущение полной свободы действий будто стали спусковым крючком для его лихорадочно колотившегося сердца. Ейрих переоделся в плотные черные джинсы, натянул еще гольф под свитер, в коридоре курточка и высокие шнурованные ботинки на массивной подошве, чтобы снег не залетал внутрь обуви. Он бросил одинокий взгляд на новые перчатки и не стал их брать. Вместо этого взял в руки букет из омелы. Закрыл дом, оставив ключ под горшочком с декоративной елью и отправился к лесу.       Небо затянули густые тучи, и на улице оказалось темнее, чем Лунд ожидал от этой поры дня. Но ему подобное было только на руку. Ведь парень и так уже буквально сгорал от нетерпения и любопытства. С новым порывом ветра с неба стал пролетать хлопьями снег, но парню все было ни по чем. Накинув на голову капюшон, он рушил вглубь леса.       Он ведь обещал, что будет помнить. И так сильно опоздал уже.       Когда духи возвратились во дворец, внутри оказалось необычайно пусто.       — Что-то потеряли? — отозвался к ним Фрост, привлекая к себе взгляд справа от пустого престола господаря. Сварт стоял позади него, как-то ли неизменный стражник, то ли надзиратель. Его строгий черный сюртук отливал синим, из-за близкого нахождения возле яркого Фроста.       — Где господин? — первым опомнился Ильд.       — Пф, что за вопросы? Будто вы не знаете, где ему быть в это время. Сегодня же чертовая последняя ночь битвы, — ядовито выдохнул он, обмораживая все вокруг инеем.       — Еще не вернулся, — констатировал загробным голосом Сварт. Фрост неосознанно вздрогнул от его голоса и поднял голову вверх, встречаясь с пустыми черными глазами.       — Аске также там, — подытожил Варме. — Совсем плохо, — пробормотал под нос.       — Что-то случилось с человеческим дитём? — спросил Сварт, вмиг появившись перед братьями.       Те вздрогнули, едва сдерживая порыв сделать шаг назад. Сварт всегда казался жутким, но с близкого расстояния особенно.       Духи молчали, точно набрали в рот воды.       — Варме, — обратился он прямо, зная, кто из двоих расколется первым.       — Он увидел, — выдавил дух, смотря куда угодно, только не на ворона.       Ильд едва заметно дернул брата за рукав, осуждая за такое слабодушие.       — Что увидел? — наклонился ближе Сварт, и даже Ильд замер, не смея двинуться. Фрост позади с любопытством наблюдал за этим.       — Нас увидел.       Ворон вспыхнул черной дымкой.       — Как такое произошло? Разве ваша задача не состояла в том, чтобы проследить за тем, чтобы он забыл обо всем, чего не должен знать? — задал он риторический вопрос, поворачиваясь к Ильду.       — Съел, — выдавил тот.       — Что съел, Ильд?       — Возможно, это из-за того, что…       — Омелу, он съел всю омелу господина, — решил быстро спасти брата Варме.       — И вы ему это позволили? Съесть омелу господина? — он поднял их за жбарки, даже не прикасаясь.       — Но он ведь тогда узнал бы, как мы могли вмешаться? — выпалил Варме.       — Ясно, потому вы позволили ему увидеть, — процедил сквозь зубы ворон.       — Так не должно было случиться, ведь никто до этого… — Ильд замолчал, встретившись с яростным взглядом, что теперь стал золотым, точно жидкое золото.       Сварт отпустил их, и духи рухнули наземь.       — Я сам сообщу господину, а вы пока присмотрите за ним, — сказал он. — И только попробуйте облажаться в этот раз.       — Да за кого ты меня имеешь, будто я специально буду создавать проблемы господину, — отгавкнулся Фрост.       Сварт повернул к нему голову, бросив испепеляющий взгляд.       — Имею. И только попробуй, — сквозь зубы.       Фрост тут же заткнулся, чувствуя, как по коже пробежал мороз от этого взгляда.       Сварт исчез, и только тогда духи смогли облечено выдохнуть.       — Боги, какой же он жуткий, — бросил Фрост, подымаясь из кресла. — Ну-ка, идите сюда, расскажите мне, что произошло в подробностях, — позвал братьев он.       — Отстань, Фро, дай отойти, — поднялся Ильд, помогая встать и Варме.       — Какие они нежные, только посмотрите на них, так и не скажешь, что способны испепелять и разрушать, — ядовито бросил Фрост.       — Как и по тебе, что твой разум холоден. Скорее ядовит, как у Сюртоке. Это у вас родственное? — иронично в ответ.       — Вот не надо приплетать сюда моего дальнего брата. Как что вечно ты переходишь на личности, Ильд. На своего лучше посмотри.       — С моим как раз-таки все в порядке, — он похлопал того по заднице, отряхивая невидимую пыль, и тот невольно вспыхнул.       Фрост отвернулся, проведя рукой по лицу и тяжело выдохнул.       — Бги, смотретьнавастошно, — сквозь зубы скороговоркой.        — Завидуй молча.       — Да было бы чему…       Ейрих шел по снегу, не видя и дорожки, понятия зеленого не имея, где то место, которое ему нужно, но уперто продвигался вглубь леса. Дойдя до знакомого перекрестка, он осмотрелся. Вот только стена из снега становилась все плотнее, а обзор сужался. Еще и опускались густые сумерки, так что все вокруг становилось бледно-серым и размытым, мешая ориентироваться.       Он попытался возродить в голове воспоминания, чтобы узнать, в каком направлении ему стоит идти дальше. Но на ум ничего не приходило. Будто он тогда был в каком-то дурмане. Вот только стоять и ждать было не в его репертуаре, потому Ейрих приложил омелу к своему лицу, вдыхая ее свежий запах и двинулся в ту сторону, в которую подсказывала ему интуиция.       Собрание громко галдело, наполненное всевозможными голосами творений. Ис и Сно подошли к Сварту, как только он появился.       — Что-то произошло? — спросил Сно, заглядывая ворону в пустые глаза. Он прекрасно знал, что тот так просто не покинет свои обязанности. Ис только и окинул его холодным взглядом белых глаз. Один брат был мягким и покладистым, второй же — непробиваемым камнем.       — С человеческим дитём. Возможно, он увидел то, что не должен.       — Братья из Муспелла снова натворили дел, — сухо констатировал Ис низким звучным голосом. Между ними, как исходящими из Нифль, всегда точилась невидимая вражда.       — Это не только их вина, парень съел омелу.       Оба так и замерли после этих слов.       — Ненормальный, — поразился Ис.       — Это может плохо закончиться, — задумался Сно.       — Не давал ли вам господин указаний на его счет? — спросил Сварт.       Сно только помотал головой.       — Да как же, такое и представить трудно… священную омелу, подумать только, — все еще поражался Ис.       — Долго ли еще до пиршества? — спросил Сварт. То чередовалось с битвами, таким образом развлекая новых богов и хлебом, и зрелищами.       — Судя по всему, совсем скоро, — сообщил Сно. — Аске уже подошел к ограде.       Каждый раз продолжительность отличалась, и только кот знал все наверняка.       Дождавшись перерыва вместе с братьями, Сварт подошел к господину. Низко поклонившись, упал на одно колено.       — Сварт? — удивился Темный бог, не ожидавший увидеть здесь ворона. — Фрост сбежал все же? — для его появления была только одна причина, так он думал.       — Нет, мой господин, я здесь по другой причине, — Сварт не смел поднять голову.       — Говори же, — ровно приказал Священный.       — Человеческое дитя увидело духов после того, как съело все ягоды ядовитой омелы, — тихо сообщил ворон, желая, чтобы никакие лишние уши их не услышали. — Есть возможность…       Король взмахнул рукой, давая знак замолчать.       — Услышали мы твои мысли.       — Простите, это моя вина, если бы присмотрел за ними…       — Нет, Сварт, поднимись. Нет здесь вины твоей. С самого начала знали мы, что мальчик есть необычный, потому и духов приставили к нему.       — Что прикажете сделать, господин, с этим? — вопросил ворон, все же взглянув на монарха.       — Сами мы разберемся с этим, домой ступай, к обязанностям вернись своим.       — Слушаюсь, — поднявшись, Сварт еще раз поклонился, а после исчез в черной дымке.       Ейрих остановился посреди леса. Сердце беспокойно трепетало в груди, а дыхание сбилось от долгого хождения вокруг. Он не хотел верить в это. Но, кажется, Лунд действительно заблудился. Куда не кинь взглядом — вокруг только белая стена, из-за которой одиноко выглядывают то тут, то там силуэты сосен или елей. Лес превратился в ловушку, из которой он не мог выбраться, и парень сам не осознал, когда это произошло.       В сознание начала закрадываться паника. Зачем он вообще побрел в лес, зная, что надвигается метель? Как будто сумасшедший, одержимый одной единственной идеей, образом, которого, возможно, никогда и не существовало. Почему «как»? Он им и был.       Лунд закрыл глаза и вдохнул запах заснеженного леса полной грудью. Мороз почти болезненно холодил ноздри и легкие. Руки и ноги уже прилично окоченели, но Ейрих отбросил это вместе со своим, ставшим зарождаться, страхом.       Он вдохнул еще раз, глубже, и еще, поднял глаза к небу. Даже тусклого лучика видно не было, только темные тяжелые облака, лежащие почти на верхушках деревьев. Опустив взгляд к омеле, парень заметил несколько ягод остролиста, и во всей яркости представил образ, за которым гнался. Ейрих выдохнул и тихо запел, слова, что с такой легкостью вспоминались ему. Пальцы плотно сжали растение в своих руках.       Solen går nedover.       Skiven synker ned i det mørke vannet, og isen lukker seg over den.       Den første snøen faller på en tynn film.       Fra Samhain selv skinner solen svakt.       Gjennom disen av gnister selv på den klareste dagen.       Og hver dag kommer mer og mer varme fra oss,       Kraften til natt og kulde er sterkere enn noen gang.       Solen skinte og gjemte seg.       Markering av dagen før med en kort krøll.       Og natt igjen. Luften er fylt med ringing, lyder, vindens sanger.       Vinterjulenatt, festnatt,       Dronningen midt på natten, i kraften til gudinnen Hel, faller på skuldrene våre.       Pusten trenger inn, pakker seg inn i velsignet ild mellom fingrene,       Kjøler ned varmen, tenner hjertet.       Et kaldt sinn ser i natten, og du ser kontinuerlig.       Jeg er rede til å vinne nåde for deg, o mann, fordi etter å ha lagt frykten din til side, kom du i møte.       Med den mørke kongen av ånder, brakte ham gode nyheter, ga ham en hyggelig melding.       At du kunne se inn i øynene som så døden bare ved å gjenopplive dem.       At øret ditt fanget åndenes stemme, min stemme i julenattens sanger.       Så ditt hjerte vil glede seg, din helse vil være sterk og ditt sinn vil være klart,       Jeg vil ta imot en gave fra midnattsguden,       Den hellige kongen med tomme øyne, Christhorn, kalt av meg som Natt Song.       Мелодия плавно перетекала в незнакомые слова, и он даже представить не мог, откуда знает их. Те рвались изнутри, будто были неотъемлемой частью его естества. После последнего слова лес громко зашумел, будто в подтверждение его словам, тело вспыхнуло холодным жаром, коротко освещая метель красным. И погасло, снова погружая все в белую темноту.       Ейрих тяжело дышал, внутри, будто сдавили тиски, казалось, еще немного и его сердце просто разорвётся. Он упал на снег, хватаясь за грудь. Внутренности горели огнем. Жар был столь сильным и болезненным, что, виделось, как за миг он буквально начнет есть снег, лишь чтобы как-то себе помочь. Хотелось кричать, но горло сильно обжигало. Рука скользнула вниз, загребая горсть, но осеклась раньше, чем Лунд успел что-либо сделать. Парень без сознания свалился на белоснежный покров. Из его рта, глаз, ушей и носа стала идти бурлящая кровь, затапливая все красным.       Кристорн вернулся обратно на поле боя, окликая второго.       — Ейк, сдаемся мы, — громко сообщил он.       Другой повернулся, и его глаза сверкнули огнем, а черные волосы взметнулись вверх.       — Наша битва еще не окончена! — злостно воскликнул тот. — Что за неуважение к происходящему. Не думаешь же ты, что я так просто соглашусь, будто принимая подачку, будто ты просто уступаешь, мне, уверенный в своей победе?!       — Мы должны уйти.       — Ты не уйдешь, пока наш бой не окончен!       — Последняя ночь осталась, и обеим известен исход её, — ровно сказал Темный бог.       — Вот потому я и не дам тебе уйти! — зеленые праздничные одеяния с красным поясом на талии взметнулись вверх, когда бог Света атаковал его вновь. Публика взревела овациями.       Искры вспыхивали от острых лезвий, огонь возгорался и гасился льдом, водой, ветер поднимал в воздух и бросал наземь, когда Темный бог получил, набивший оскомину, удар из-за спины. Финальный аккорд всегда был зрелищным, и даже несколько болезненным для его гордости, пусть он и знал, что произойдет.       — Теперь можем уйти мы? — Кристорн перевел равнодушный взгляд на Светлого бога. Тот зло фыркнул, винимая меч из его груди. По белоснежной ткани расползалось черное пятно. Кровь пульсировала фонтаном и разливалась черным водопадом из пробитой грудной клетки божества.       — Бой окончен, — Ейк взмахнул мечем в воздухе, разбрасывая темные капли по снегу, стирая другой рукой кровь брата со своего лица.       — Победа Света! Победа бога Света! — взревела публика.       Темный бог поднялся под негодующее осуждение. Стер кровь свою с лица и тела одним взмахом рукава, намереваясь удалился прочь из поля боя. Когда в ушах начала звучать предсмертная песнь, его сердце болезненно сжалось? Бог поднес руку к своей груди, замерев на месте.       Глаза Светлого бога зажглись ярким оранжевым. Он резко развернулся, направляя меч к шее брата.       — Нанесение смертельной раны бессмертному — вот что станет окончанием тьмы и началом великого света, — громогласно провозгласил он, и публика возликовала. Кристорн стоял на месте, не двигаясь. — Пришло время обезглавить Темного бога, очистить, сделав из него священного орла! — закричал Ейк. Публика весело поддержала его.       — Боже, какая безвкусица, — прищелкнул языком бог. — Тц, а еще говорят, что я жестокий, — расслабленно откинулся на спинку своего ложа Локи, закидывая в рот ягоду винограда. — Ты только посмотри на этих древних божков, — толкнул он локтем Тора близ себя.       — Хм, твои методы и правда более изящны, — согласился брат, внимательно наблюдая за происходящим.       — То-то же, кому, как не тебе оценивать всю мою изящность, — елейно прошептал над его ухом Локи.       Тор повернулся к брату, пристально всматриваясь в его лукавое лицо. Пальцы на его плече вцепились почти до крови. Он в ответ ухватил Локи за подбородок пальцами, когда резко наступила темнота, затапливая все вокруг.       — Упс, кажется, мы пропустили что-то весьма интересное, братец, — игриво прошептал брюнет у самого лица бога Грома, голосом, от которого поднимались все внутренности.       Тор только хотел посмотреть, что же произошло, когда Локи перенес его прочь из поля.       Когда Кристорн пришел в лес, в котором они встретились, он первым делом направился на поляну, где мальчик нашел его. Если бы тот что-то вспомнил, он первым делом направился бы туда. Метель почти закончилась, и снег медленно и тихо ложился на землю, укрывая её теплым пушистым покрывалом. Бог осмотрелся, но не увидел никого, пока не почувствовал знакомое притяжение. Его омела была здесь. Свежий запах переплелся с кровавым. Он направился в ту сторону. И на краю поляны нашел ветвь и того, кто её держал. Припорошённые снегом, брошенные, окровавленные.       Он вспомнил.       Вот, что бывает, когда встречаешь Темного бога.       Священный внимательно рассматривал тело под ногами. Оно казалось неимоверно маленьким.       Он вспомнил.       Вот, что бывает, когда ты делишь с ним яд.       Мужчина рухнул на снег, оседая рядом с телом. И его корона тонко зазвенела следом.       Он вспомнил.       Вот, что бывает, когда желаешь слушать его предсмертные песни.       Подвинул рукой, сбрасывая снег из тела. То оказалось неимоверно холодным, а совсем не таким горячим, как он его помнил. Не таким мягким.       Он вспомнил.       Вот, какое будущее тебя ждет, когда просишь то, что просить не позволено.       Он снял и отложил свою окровавленную корону, поднимая тело из снега к себе на руки. Оно было непомерно легким, и знакомый сладкий запах защекотал ноздри.       Он вспомнил и нашел место, где они встретились в Йольскую благодатную ночь.       И сегодня была последняя ночь, когда они могли попрощаться. Но колесо Урд нельзя повернуть вспять, оно неотвратимо делает еще одно коло. Свет следовал предсказанию, и ему ничего другого не оставалось, но…       Темный бог вытер кровавые следы из его бледного лица своим белоснежным рукавом. Больше не было видно тех неимоверно смарагдовых глаз. И губы не горели алым, исписанные только багровой заледеневшей кровью.       Он хотел подарить ему все самое лучшее, тому, кто встретил ближайшего друга Хель, её сводного брата. Как мог он хотя бы на мгновение подумать, что способен даровать что-то иное, кроме смерти? Такова его судьба — быть всегда побежденным пред светом жизни.       Но в чем виноват он? Невинное человеческое дитя, последовавшее за гласом предков. Дитя, что предпочло духовную связь всему тому мирскому, что он мог воссоздать в один миг. Разве такова справедливость судьбы для него?       Мужчина провел пальцами по непослушным черным волосам.       Он обещал помнить, и он помнил, как никто до этого. Разве это не значит, что они должны быть связаны нитями судьбы? Как бы далеко не находились их миры…       Кристорн поднял ветку омелы со снега, и та зацвела в его руке. Он приложил её к холодной груди, создал ветвь тиса и остролиста с ягодами. Собрал всю кровь из тела мальчика на их листьях, окрашивая в бордовый. Достал из волос красную ленту, обматывая её вокруг и вложил в руки Ейриху. Он наклонился к его лбу, касаясь своим. Белоснежные волосы пали сияющим водопадом.       — Ты даровал мне жизнь свою, взамен верну я то, что отобрал, во сто крат большее.       Отодвинувшись, он разрезал свой палец и начертил на лбу мальчика ледяной кровью перевёрнутый Альгиз, такой же, как рисовал тогда себе. Его черная кровь потекла вдоль тела по проторённым путям, резко контрастируя на мертвенно бледной поверхности.       Бог снова начал свою тихую песнь, песнь прощания, песнь упокоения, песнь, что сделает его совсем другим. Черная кровь засветилась тусклым золотым светом, и с каждой новой фразой тот становился все ярче, пока полностью не охватил все тело парня.       Кровь проникла сквозь кожу, снова наполняя сосуды. Все камеры сердца, окрашивая органы в черный.       — Ты больше не будешь человеком, но все еще будешь существовать… моим, — произнес он тихо шорохом и наклонился к приоткрытому рту Ейриха, наполняя тот своим холодным дыханием и запечатывая там поцелуем.       Остатки красной человеческой крови стали пузыриться, выталкиваясь наружу его собственной, истекая вниз вдоль тела, окрашивая подолы его одеяний в багровый.       Лунд закашлялся, и бог сразу же вытянул лишнюю кровь, позволяя парню вдохнуть глубже.       — Вот так, дыши медленно, — он повел пальцем вдоль его шеи к груди, расправляя спавшиеся легкие и наполняя те его духом.       Глаза распахнулись, в шоке смотря на него. Такие широкие и зеленые, как он и помнил, но теперь с вкраплением черного. Кристорн потер его лоб двумя пальцами, освобождая разум от затемнения.       — …Я пел, но бог не пришел, — было первым, что произнес мальчик. Голос пробивала сильная хрипота, и тот больше напоминал скрип снега, нежели человеческую речь.       — Слышал, и пришел сразу, как только смог.       Бог Мрака поднял череп со снега, снова скрывая свое лицо.       Ейрих прислушался к его голосу, и теперь тот звучал иначе, четче, глубже, пробирая внутренности до костей. А еще он видел его лицо, даже когда то было сокрыто маской. Но как это вообще было возможно?       — Что произошло? — спросил он, осмотревшись вокруг и увидев кровавую лужу под собой.       — Умер ты. Я опоздал, не успел сохранить жизнь твою.       — Но как тогда, почему?.. — озадачился парень, но бог понял, что тот имел ввиду. Странно было бы не задавать вопросов в такой ситуации, даже для него.       — Потому я наделил тебя тем, с помощью чего существую я сам — жидкой смертью, холодным духом и ядом.       — …М-м, — Ейрих немного завис от его слов. — Вот оно как, — только и выдал он, всматриваясь в эти невозможные темно-синие глаза. — Наттсонг наделил меня смертью, потому я жив, как интересно, — парень даже сам не заметил, как позвал его так, но это имя отозвалось в его теле также, как и в теле бога. Радостью. Смятением. Воодушевлением. — Это… — Лунд посмотрел на свое тело в недоумении. — Я надумываю или… — он поднял глаза на мужчину. — Наттсонг, — это снова повторилось. В глазах показались искорки веселья. — Нат-…       Ледяная рука накрыла его рот.       — Не стоит.       — Почему? — произнес он одними губами.       — Не сейчас, — бог поднялся, подымая и парня за собой. — Пора нам идти.       Ейрих развернулся и увидел, что его тело осталось лежать на земле. От собственного трупа передернуло.       Кристорн приметил его взгляд.       — Я не совсем жив, так ведь, — констатировал парень, прежде чем он успел что-либо сказать.       — Прости.       — …Все в порядке, я знал, что умру, — повернулся к нему Лунд, не желая больше смотреть на это.       — Тело — оболочка только.       — Я понимаю. Пошли, куда ты там собирался меня вести, — он крепко ухватился за его руку. — Я за этим сюда и пришел. Я понял это. Мое тело в последний день едва дышало, но разум был чист как никогда. И все же, несмотря на все твои предостережения, я не желал забывать.       — Многое это значит для меня. Твое решение и твоя жертва.       Парень только слабо улыбнулся на это.       — Зато теперь я смогу есть сладкие ядовитые ягоды, не боясь умереть, так же? — вопросительно посмотрел он на бога.       Тот смотрел в ответ какое-то время, пока не разразился мягким глубоким смехом, очень отличающимся от того, что он слышал раньше, более жесткого и резкого.       — Так.       — И мне кажется, или же ты говоришь иначе сейчас? — остановился на мгновение Лунд.       — С человеком одна молвь, с ровным — другая.       — Я не об этом, но ладно… — задумался Ейрих.       Не успел он оглядеться, как они вмиг оказались во дворце. И помощники тут же поклонились.       — Приветствуем вас с возвращением, господин.       Когда те подняли головы, то замерли в полнейшем шоке.       — О, а вас я помню, — ткнул в двоих красных духов парень пальцем. Братья опасливо отошли в сторону от указателя, но тот повел следом, а дальше уходить было никуда, ведь с другой стороны стоял Сварт, хмурый даже больше обычного. — Постоянно висели над душой, мешая спать. Это точно из-за вас мне снились кошмары.       — Правда? Страдал ты из-за них? — удивился Темный бог, и духи как один вздрогнули, чувствуя скорую кончину. — Это я приставил к тебе их, для присмотра, моя вина, — духи тот же час пораженно и облегченно выдохнули.       — Это уже вовсе не важно.       — Очень отважный ты, несоизмеримо. Пойдем, стоит тебе отдохнуть после ритуала, — бог повел его в сторону покоев. И когда они вошли внутрь, комната уже была наполнена холодным паром.       — Быстро то как, — оценил парень.       — Для тебя только лучшее самое все, — мягко сказал Кристорн. — Ты искупался в крови, думается мне, после такого хочется очистить дух.       — М-м, это ты верно рассуждаешь.       — Тогда пойду я.       Мужчина отпустил его руку, но тот сразу же ухватился обратно.       — Будь рядом, — лицо вмиг стало серьезней, будто и не было той напускной радости до сих пор. — …Мне страшно, Натт, — он сильнее сжал ладонь, потупив взгляд в ледяной пол.       Темный бог подступил ближе и обнял хрупкое тело мальчишки. Внутри все поднялось от такой близости.       — От сего дня не существует больше никого и ничего, навредить тебе способного. Не быть больше: боли, мукам, страданиям. Изменится все. Изменился ты и мир вокруг, но неизменно я рядом с тобой буду. Что бы не произошло и не оказался бы ты где, одного зова достаточно будет, сквозь мглу, и сквозь солнце.       — Но тогда, я думал… — ледяные капли окатили его бледное лицо, и парень удивленно коснулся их. Наклонившись, мужчина стер их нежно.       — Такого не повторится никогда больше. Услышь меня, — парень коротко кивнул. — Тогда отдохнуть тебе стоит, а позже поведаю обо всем детально.       — И ты останешься здесь?       — Как ты того желаешь.       — Я желаю.       — Хорошо.       — И сладкой ядовитой омелы.       — Ладно.       — И чтобы ты даже принял со мной ванную.       Голос сверху замолчал. И парень вопросительно поднял на него глаза. Он просто не мог противиться этому взгляду.       — Если ты того желаешь, но желания твои, заметить смею, не отличались никогда благоразумием.       — Это уже мне решать.       — Как пожелаешь ты.       В воздухе появилась ветка омелы, что зажглась нежным молочным светом. И сок снова полился в губы.