Datura noir

— Показатели нашей совместной работы впечатляют. Только за последний год рост населения Джерико составил около пятнадцати процентов, при этом мы достигли наконец желаемого снижения численности мужчин до терпимых, но пока что необходимых десяти процентов. Вам хорошо известно, что каждый мужчина, пожелавший остаться в Джерико и окрестностях, контролируемых нами, проходит сложную процедуру регистрации и лишается возможности заводить здесь семью и любые отношения с противоположным полом. В виде исключения разрешено проживание разнополых пар пенсионного возраста, родившихся в Джерико и имеющих тут собственность. Благодаря нам, преступность в регионе уже сейчас близка к нулевой отметке. День за днём мы доказываем миру, что здоровое, отлично функционирующее общество без насилия и пережитков патриархата — реально. Вернёмся к экономике. Доход от региона утроился, а культурное влияние нашего сообщества сложно переоценить. О нас пишут по всему миру, миллионы женщин мечтают хоть одним глазом увидеть знаменитую Стаю. Популярность Энид просто зашкаливает, буквально сегодня утром число её подписчиков перешагнуло рубеж в семьдесят миллионов. С отчётами о доходах от рекламы с вашим участием вы сможете ознакомиться позже, в своих личных кабинетах. Но я напоминаю, — Уэнсдей поправила туго затянутый шелковый галстук и продолжила всё тем же ровным и безэмоциональным тоном, — несмотря на то, что в Джерико сейчас практически нулевая преступность, что стало возможным благодаря широким полномочиям, полученным от губернатора штата мною лично, у нас остаётся нерешённым вопрос, касающийся общей безопасности. Уэнсдей обвела взглядом вмиг притихшую толпу оборотней. В застёгнутом на все пуговицы чёрном брючном костюме от Диор, белых перчатках и рубашке со строгим мужским галстуком, с неизменной сигаретой в руках и тугими длинными косами, из которых не выбивался ни один волосок, она напоминала скорее стереотипную учительницу, нежели главу самого популярного в мире сообщества лесбиянок. — Вы знаете, о чём я говорю. До тех пор, пока он не решён, ни о каком туризме в нашем регионе и речи быть не может. Мы всё ещё под угрозой. Энид, я готова выслушать твой доклад по вопросам безопасности в своём кабинете после окончания встречи. Энид, альфа Стаи и правая рука Уэнсдей, широко и хищно улыбнулась. Собрание проходило во внутреннем дворике Невермора, в штаб-квартире Стаи, месте, которое все они по праву считали теперь своим домом. Школу перенесли в Джерико, и сейчас обучение велось там на общих основаниях, так как понятие «изгой» было упразднено. Замок, как и огромная прилегающая территория, покрытая лесом, теперь находился в личном владении Уэнсдей Аддамс, но никого в Стае не волновали имущественные вопросы. Благодаря ей они получили такие привилегии, о которых раньше не могли и мечтать. Стая купалась в роскоши и славе, им подражали миллионы, и больше никто не мешал им жить так, как хочется. Ну, почти никто… Энид находилась в прекрасном расположении духа. Дела шли как нельзя лучше. У неё были отличные новости для Уэнсдей. Скоро они избавятся от этих подонков, и все смогут окончательно выдохнуть и спокойно наслаждаться жизнью. Поскорее бы только закончился этот доклад! Она сидела чуть в стороне от Стаи, прямо на мокрой от утренней росы траве, подложив под себя короткую розовую курточку из нежнейшей кожи — подарок одного из крупных брендов, мечтающих однажды заключить с ней рекламный контракт. Энид обожала, как она любила говорить, «милые вещицы», но гардероб давно разросся до таких размеров, что она крайне редко надевала одну и ту же вещь дважды. Большинство предметов одежды после первого же использования, а зачастую и совершенно новые, отправлялись на благотворительные аукционы, а вырученными средствами Уэнсдей распоряжалась по своему усмотрению. Подобные вопросы никогда не волновали Энид. Она жадно впитывала каждое слово Уэнсдей, то накручивая на палец длинный белокурый локон с розовыми кончиками, то нервно расправляя складки на коротких широких шортах, едва прикрывающих стройные ноги. Энид никогда не носила ничего чёрного, и сложно было найти девушку, которой бы больше, чем ей, шли яркие цвета или сумасшедшие принты. Не существовало такого цвета в палитре, который не был бы в избытке представлен в её гардеробе. В противовес ей Уэнсдей не изменяла своей любви к чёрному и белому. Редко можно было увидеть ее в чём-то, кроме излюбленных брючных костюмов, которые она заказывала у Диор пачками, без шелкового галстука с заколкой из оникса и белых атласных перчаток. Уэнсдей, как и раньше, презирала моду, соцсети и всю связанную с этим мишуру. Энид давно привыкла к этому и не досаждала ей вопросами публичности. — Если у вас нет ко мне вопросов, то на сегодня это всё, — Уэнсдей обвела глазами Стаю. Все громко зааплодировали. Уэнсдей выдохнула с едва заметным облегчением и поспешно покинула двор, чтобы как можно скорее оказаться в своем кабинете. Она бы многое отдала, чтобы никогда больше не выступать перед публикой, но положение обязывало. Было слишком много вещей, которые делать полагалось только ей. В кабинете, некогда принадлежавшем бывшей директрисе академии Ларисе Уимс, царил привычный полумрак. Плотные тёмные портьеры были наглухо задёрнуты в любое время суток. На рабочем столе Уэнсдей не было ничего, кроме Макбука последней модели, антикварной настольной лампы и пачки сигарет. На экране горели свежие сводки биржевых данных. Уэнсдей достала из кармана пиджака телефон в черном потрёпанном чехле и положила его рядом с ноутбуком. Окружающие порой недоумевали, почему она, самая молодая миллиардерша из списка «Форбс», которая могла позволить себе всё, что угодно, продолжала ходить с откровенно устаревшим смартфоном. «У богатых свои причуды!» — на этом решили сойтись те жители Джерико, которые ещё осмеливались шепотом задавать друг другу вопросы об Уэнсдей Аддамс. У Стаи везде были глаза и уши, и иметь дело с охранявшими порядок в городке волчицами не хотелось никому. Уэнсдей подошла к граммофону и переставила иглу на начало пластинки. В комнате зазвучал любимый ещё со школьных времён концерт Элгара для виолончели с оркестром. Он всегда её успокаивал. Уэнсдей села в кресло и сжала виски ладонями. Ей нужно выпить ещё кофе. А лучше таблетку от головной боли. Или сразу три. Или снотворное, да, лучше изрядную дозу снотворного! И отключиться до утра, и не думать, не думать, не думать! Но впереди был ещё целый день, полный забот и проблем, решать которые — обязанность главы сообщества. Уэнсдей потянулась к пачке «Мальборо голд», которым не изменяла со школьной скамьи, щёлкнула зажигалкой и медленно затянулась. Со снотворным придётся подождать. Дверь распахнулась, и в кабинет, словно радужный шторм, ворвалась Энид. Уэнсдей в очередной раз поразилась её умению бегать на каблуках так, словно на ногах были не ультрамодные босоножки с цепочками вместо ремешков и двенадцатисантиметровыми шпильками, а треккинговые кроссовки. Каждое движение Энид было наполнено изяществом и скрытой силой, выдававшей её сущность дикого зверя, смертоносного охотника с нечеловеческими органами чувств. «Грация хищника. Иногда мне кажется, что она больше кошка, чем волчица», — размышляла Уэнсдей, рассматривая очередной безумный наряд Энид, который состоял из короткой, рваной на плечах красно-белой футболки, надетой прямо на голое тело, и джинсовых шорт, таких широких, что они едва держались на одних только бедренных косточках худого подтянутого тела. Розовой куртки на ней уже не было, и оставалось только догадываться о её дальнейшей судьбе. — Как убога современная мода, — вздохнула Уэнсдей, закончив рассматривать наряд подруги. — Опять ты за своё, — отмахнулась та, присаживаясь на краешек стола. Уэнсдей проследила осуждающим взглядом за её манёвром, но промолчала. Энид прекрасно знала, что подобную дерзость без риска схлопотать пулю промеж глаз могла себе позволить только она. В кабинете стоял застарелый, въевшийся в обивку мебели запах табака и сигаретного дыма. А поверх него — сладкий, дурманящий, удушающий ядовитым коконом запах духов Уэнсдей, слишком сильный для обострённого обоняния волчицы, которая, как и большинство членов Стаи, не курила и не пользовалась парфюмерией. — Уэнс, это было потрясающе! — защебетала Энид, бурно жестикулируя. — Зря ты так ненавидишь публичные выступления, да ты настоящий трибун! И как ты запомнила такую длинную речь с кучей цифр? Я видела, что ты говорила без бумажки! Это немыслимо! — Какие у тебя новости? Через полчаса ко мне должен придти Оттингер с докладом, — Уэнсдей бесцеремонно перебила её, выразительно посмотрев на часы. — И что этому книжному червю не сидится в своей лаборатории… — злобно прошипела Энид, прищурив глаза, полыхнувшие багровым пламенем. — Не забывай, чем ты ему обязана, — возразила Уэнсдей, равнодушно откидываясь на спинку кресла. — Да-да, я помню, благодаря ему мы теперь обращаемся по собственной воле в любое время, не зависим от фаз Луны и бла бла… Но Уэнс, ты же не станешь отрицать, что он страшный зануда, помешанный только на своих исследованиях, и кроме того, — лицо Энид исказила гримаса отвращения, на миг придавшая её обычно мягким чертам какую-то звериную остроту, — он хоть и плохонький, но мужчина, и меня тянет блевать от одной только мысли, что он там фантазирует о тебе наедине с самим собой. Эти мужчины отвратительны, никто из них не заслуживает доверия! Я не успокоюсь, пока в Джерико не останется ни одного из них! Это наш мир, наша территория! Она соскользнула со стола и в два шага оказалась перед креслом Уэнсдей. Та всё так же равнодушно наблюдала за тем, как клубы дыма рассеиваются в воздухе. Её лицо, подсвеченное сине-белым экраном ноутбука, казалось алебастровой маской. Энид присела около ног Уэнсдей и жарко зашептала: — Одно твоё слово, и его кишки будут собирать по всему Джерико… — И из штата сбежит последний судмедэксперт, — ухмыльнулась Уэнсдей и потянулась к пепельнице, чтобы затушить сигарету. — Нет, дорогая, Юджин Оттингер нам ещё нужен. Сейчас гораздо важнее уничтожить эту кучку идиотов, которые возомнили себе, что могут нам помешать. Я с большим удовольствием собственноручно отрежу член каждому, кто стоит у нас на пути! Энид не сводила восхищённого взгляда с лица Уэнсдей, которое, ещё секунду назад такое отрешённое, приобрело вдруг злобное и мстительное выражение. — Какая ты кровожадная! Бог мой, Уэнс, за один такой взгляд я готова принести тебе голову хоть самого папы римского, только скажи! Энид взяла руку Уэнсдей и прижала к своим губам. Пальцы были холодны, словно лёд. Энид подышала на них, пытаясь согреть, а потом медленно провела по каждому языком — от основания к кончикам и обратно, жадно вдыхая исходивший от запястья аромат духов. Уэнсдей, казалось, бесстрастно наблюдала за действиями подруги, такими откровенно соблазняющими, но, наконец, веки её дрогнули, и она прикрыла глаза, отдаваясь ощущениям. Закончив с пальцами, Энид спустилась языком к основанию ладони и впилась в запястье долгим и страстным поцелуем. — Позволь мне… — лихорадочно шептала она. — Почему, чёрт побери, на тебе всегда столько одежды, и ещё эти бесконечные пуговицы… Они сводят меня с ума! Уэнсдей вдруг выдернула руку и рывком встала с кресла. Энид осталась сидеть, глядя на неё снизу вверх глазами, полными радостного предвкушения. О, она знала, что сейчас последует! Она едва не скулила от восторга. С самого утра, едва увидев Уэнсдей за трибуной, она не могла ни о чём больше думать, кроме её губ, таких жарких и манящих, о жестоких и властных поцелуях, о зубах, которые Уэнсдей… о боже… наверняка сомкнёт на её соске, если она, Энид, будет неукоснительно следовать её указаниям… — Встань! — приказала Уэнсдей тоном, не терпящим возражений. Энид покорно встала, опустив глаза. Уэнсдей очень хорошо знала, чего она от неё ждёт и принимала правила игры, начатой очень-очень давно… — Только пискни, и останешься без секса на целую неделю! — вкрадчиво прошептала Уэнсдей прямо в губы Энид. — Одно слово, и можешь забыть дорогу в мою спальню, дорогуша, минимум до следующего понедельника. С этими словами она схватила Энид за хвост с голубыми кончиками, и, намотав его на кулак, резко дёрнула в сторону, открывая доступ к шее девушки. Энид тяжело и прерывисто дышала, хватая ртом воздух, но молчала. Уэнсдей, усмехнувшись, провела языком от уха до ключиц, задержалась внизу, слегка прикусив нежную и такую горячую кожу. Кажется, оборотням никогда не бывало по-настоящему холодно. Ощущение власти пьянило её. Уэнсдей потянула за волосы сильнее, заставляя Энид отступить к столу. — Ложись! Энид молча откинулась на широкую поверхность стола. Уэнсдей бесцеремонно сдёрнула с неё шорты, оставив только стринги вызывающе-алого цвета. — Да ты уже насквозь мокрая! Впрочем, я не удивлена. Посмотрим, насколько тебя хватит, задание сегодня не из лёгких. Уэнсдей подцепила пальцем узкий клочок шёлка и отодвинула в сторону. Энид прикусила губу и вцепилась в край стола. Уэнсдей легонько надавила на клитор, дразня, рисуя пальцами сложные узоры вокруг, наслаждаясь муками Энид, которая дёргалась от каждого прикосновения, как от удара током, и, привыкшая к бурному выражению чувств, отчаянно пыталась не закричать. — Кто бы мог подумать, альфа Стаи, чудовище, способное в одиночку за ночь истребить половину города, любит чтобы её бесцеремонно трахали, как последнюю течную суку! С этими словами Уэнсдей вдруг резко хлопнула ее ладонью прямо по возбуждённой плоти. Энид дёрнулась и изогнулась, пытаясь принять более удобное положение. Тело ныло, требуя разрядки, ей казалось, что она умрёт прямо здесь, на этом чёртовом столе, если не почувствует внутри себя её пальцы, такие холодные, такие нужные… Уэнсдей ухмыльнулась, и, словно прочитав её мысли, хлопнула ещё раз, сильнее, а следом резко ввела в неё два пальца. Энид отчаянно заскребла ногтями по столу. Уэнсдей склонилась и впилась в её губы глубоким жёстким поцелуем. Энид дрожала, как в лихорадке, Уэнсдей хорошо знала взрывной темперамент своей подруги и чувствовала, что та уже близко. Оторвавшись от её губ, она резко двинула рукой — ещё, и ещё раз, чувствуя, как мышцы вокруг пальцев начинают хаотично сокращаться. — У-э-энсдей!!! — захлёбываясь, царапая стальными когтями стол в попытке найти опору, до крови прикусив губу, скорее провыла, чем прокричала Энид. Она лежала на столе, тяжело дыша и пытаясь прийти в себя. — Ты нарушила приказ, — с какими-то мстительным удовольствием констатировала Уэнсдей. — Так нечестно! — Энид хлопнула рукой по столу, оставляя на полированной поверхности глубокие царапины от когтей. Уэнсдей пожала плечами. Спор нарушило появление Оттингера, нерешительно мнущегося в дверях, которые Энид, как обычно, забыла за собой закрыть. — Извините за беспокойство, но Уэнсдей… ох, простите, я хотел сказать мисс Аддамс, назначила мне на двенадцать, а уже пять минут первого, вот я и решил… но если я помешал… ради бога, простите… — Мы уже закончили, — равнодушным тоном, словно минуту назад она не трахала свою подружку прямо на рабочем столе, ответила Уэнсдей. Энид спрыгнула со стола, и, не обращая на него никакого внимания, словно Юджин был предметом интерьера или одним из цветков в оранжерее Уэнсдей, принялась одеваться. Молодой человек стремительно краснел, стараясь смотреть куда угодно, только не на полуобнажённую Энид, которая без какого-либо стеснения нагнулась, стоя к нему спиной, чтобы поднять лежавшие на полу шорты. Вдруг, неподалёку, в брошенной на диване сумочке, заверещал мобильник, проигрывая одну из ненавидимых Уэнсдей песенок какой-то популярной корейской поп-группы. Энид подскочила к дивану, как была, с болтающимися на щиколотке шортами (Юджин к тому моменту уже сравнялся цветом с её трусиками) и выудила из клатча смартфон в блестящем радужном чехле. — Да? Вы уверены? Уже выбегаю, шлите координаты! Она бросила телефон обратно в сумочку, молниеносно натянула шорты, поправила хвостики и повернулась к Уэнсдей. Не осталось и следа от той покорной и умоляющей девушки, ещё каких то десять минут назад стоявшей перед Уэнсдей на коленях. Сейчас это вновь была беспощадная ищейка, напавшая на след. — Кажется, у девочек есть новости. Я наберу тебя позже, нужно кое-что проверить. С этими словами она быстро чмокнула Уэнсдей в щеку и упорхнула так же молниеносно, как и появилась. Юджина она не удостоила даже взглядом. С её уходом лицо парня помрачнело, словно погасло его личное солнце. Контраст был так очевиден, что не заметил бы его только слепой. Уэнсдей со вздохом села обратно в кресло и привычным жестом потянулась к пачке сигарет. — Присаживайся, — тихо сказала она. На не гнущихся ногах он подошёл к креслу для посетителей. — Уэнсдей, я… словом… — Ох, Юджин, мне очень жаль, что тебе пришлось стать свидетелем… всего этого. Оттингер входил в тот немногочисленный круг людей, перед которыми Уэнсдей и з в и н я л а с ь. Она искренне уважала его и ценила. Благодаря его талантам учёного жизнь Стаи, да и всего Джерико, стала намного комфортнее. Он помогал во всём — от лекарств до генной инженерии, и не требовал ничего взамен. Он просто отдавал науке всего себя и радовался, если его разработки оказывались полезными. Но Уэнсдей знала, что его гложет и не даёт спать по ночам. — Нет, что ты, не извиняйся! Я всё понимаю… Я был рад… эээ… повидать Энид. Ты же знаешь, она нечастый гость в моей лаборатории. — Я не могу смотреть, как ты терзаешься. Пойми, твои мечты несбыточны! Ты выбрал худшую кандидатуру, худшее время и худшее место. Тебе стоило уехать отсюда и попытаться начать новую жизнь вдали от Джерико, как поступили вампиры и безликие. — Я не выбирал, Уэнсдей! Я остался по своей воле, ты прекрасно это знаешь. Мои мамы счастливы жить в обществе, которое вы строите, и я рад помогать вам всем, чем могу! Где бы я был сейчас, покинь я Джерико? Сидел бы лаборантом под начальством какого-нибудь старого пердуна в Беркли, и это в лучшем случае! В худшем — гнил бы в тюрьме. А здесь у меня собственный исследовательский центр и новейшее оборудование. Ты даёшь мне всё, стоит только попросить! Разве я могу мечтать о большем? — О, не лукавь, Юджин, ты знаешь, о чем я говорю. Поверь, она не изменится. — Кто знает? Может быть, я смогу найти способ…главное не навредить ей. Оборотни гораздо уязвимее, чем кажутся. Знаешь, иногда я думаю, что мне было бы достаточно, если бы она просто перестала смотреть на меня, как на пустое место. — Не обманывай себя. Готова поспорить, что далеко не благочестивые мысли посещали твою голову, пока ты стоял за дверью. Юджин покачал головой и спрятал лицо в ладонях. — Ты ходишь по острию, дорогой друг. Стоит Стае про это узнать, и тебя не смогу спасти даже я. Он оторвал лицо от ладоней и пристально посмотрел Уэнсдей прямо в глаза. Последние несколько лет она видела Юджина минимум раз в неделю, но только сейчас вдруг поняла, как сильно он вырос за эти годы. Перед ней сидел уже не мальчик в нелепых очках, с восторгом рассказывающий о пчёлах… — Поверь, я сумею позаботиться о себе. Уэнсдей промолчала. Она давно для себя решила, что о некоторых вещах ей действительно лучше не знать. Многие разработки молодого учёного не вписывались в рамки общепринятой научной этики, но они были нужны им, а что касается вопросов морали — они в принципе редко волновали Уэнсдей. — Ладно, что там у тебя, выкладывай. Юджин протянул ей листок. — Это счёт? — Уэнсдей быстро пробежалась глазами по списку и вернула его обратно. — Отдашь секретарю, скажешь, чтобы оплатила немедленно. — Там приличная сумма… — Это не имеет значения. Твоя лаборатория окупает себя с лихвой. — Спасибо, Уэнсдей! — лицо Юджина наконец просветлело. — Чуть не забыл! — Он порылся в карманах и извлёк на стол небольшой пузырёк из тёмного стекла. — Вот, это для твоих любимцев. Пара капель на ведро воды и цветки, по идее, должны будут оставаться раскрытыми даже в солнечную погоду. Уэнсдей радостно схватила пузырёк, поднесла его к свету настольной лампы и что-то быстро зашептала, рассматривая бутылочку. Юджину показалось, что он услышал что-то вроде «ну теперь мы посмотрим, кто кого…», но он не был в этом уверен. — Эээ… ну, я пойду, Уэнсдей, мне должны вот-вот привезти новые реагенты, а я всегда лично проверяю качество, ты же знаешь. — Спасибо тебе, Юджин! Я отнесу препарат садовнику чуть позже, сейчас у меня слишком много дел. Юджин тепло улыбнулся ей и поспешил по своим делам. Уэнсдей отставила пузырёк и принялась, наконец, за свои обязанности. Сегодня она и так потеряла слишком много времени. В папке «Входящие» висело по меньше мере двести непрочитанных писем, и это уже после первичной сортировки секретарём! Уэнсдей принялась быстро пролистывать их. Кажется, сегодня не было ничего важного: рекламные предложения, приглашения на вечеринки и презентации, которые она не глядя пересылала Энид или сразу удаляла. Письма от руководителей ЛГБТ сообществ со всего света, их она отложила, там никогда не было ничего срочного, но поддерживать контакт было важно. Ей приходило так же и множество угроз от всевозможных радикальных структур, но они отправлялись в мусор ещё на стадии сортировки секретарём. Поначалу они беспокоили Уэнсдей, пока она не убедилась, что те, кто представляют реальную угрозу, писем не пишут, а действует гораздо изощрённее… Её внимание привлёк отчёт от отдела по контролю за оборотом запрещенных и ограниченных к ввозу и употреблению в Джерико веществ и предметов. «Задержали 12-ти летнюю школьницу, рисовала в бумажном блокноте формата А5, сидя в парке. С родителями проведена беседа, улики изъяты и уничтожены». — Идиоты! — Уэнсдей захлопнула крышку ноутбука, так и не просмотрев до конца письма. С минуту она сидела в задумчивости, крутя в руках зажигалку, потом тихо встала, и, взяв со стола пузырёк, принесённый Юджином, вышла из кабинета. Спустившись по лестнице, она, быстро миновав бывший кабинет ботаники, соединённый с большой оранжереей, через заднюю дверь вышла прямиком в сад. Мрачный, огороженный плотной высокой живой изгородью тенистый сад был её любимым местом в Неверморе. Вход сюда не запирался, и посещать его обитателям замка формально не запрещалось, но оборотни обходили сад стороной. Всё из-за невыносимо сильного аромата датуры, кусты которой в большом количестве росли вокруг. Огромные белые цветы, напоминающие по форме трубу граммофона, источали соблазнительный, сладкий цианидно-пудровый и цветочно-фруктовый аромат, словно в один букет собрали жасмин, туберозу, гардению и присыпали сверху толчёной абрикосовой косточкой. Среди оборотней этот цветок пользовался дурной славой. Считалось, что любой контакт с растением несёт необратимые последствия для психики, вызывая неконтролируемые перевоплощения и суицидальные мысли. Некоторые считали это мифом, но проверять на себе никто не спешил. Датура была нехарактерна для этих мест, но оборотни со своим звериным чутьём интуитивно понимали, что лучше держаться подальше от цветка, один запах которого вызывал минимум головокружение и дезориентацию. Уэнсдей же, похоже, не разделяла их опасений. Она проводила много времени среди этих растений: заказывала семена разных сортов со всего света, переписывалась с цветоводами, с помощью опытного садовника и Юджина разрабатывала новые системы полива, способы защиты от морозов и вредителей. Благодаря сложной системе подсветки и климат-контроля в оранжерее, она была окружена цветущим дурманом круглый год. Но главной ее гордостью был небольшой куст, растущий в центре сада: крайне прихотливый, плохо поддающийся размножению и лечению, уникальный во всех смыслах экземпляр чёрного дурмана. Цветки этого растения были не бело-фиолетовыми, как у популярного среди цветоводов сорта Black Datura, а целиком иссиня-черного цвета, глубокого, невыразимо прекрасного. Они источали аромат одинаковой интенсивности круглые сутки, не закрываясь днём, как белые цветки дурмана обыкновенного, для которого Юджин как раз и пытался разработать стимулирующий состав. Никто не знал, где Уэнсдей достала семена этого чудовищно прекрасного растения с черными цветками. Они были как-то связаны с печальными событиями её прошлого, обсуждать которые было негласным табу в Джерико. Все знали только, что её родители трагически погибли во время летнего путешествия по случаю окончания Уэнсдей академии «Невермор». Об этом писали в газетах, причём от издания к изданию версии становились всё более неправдоподобными. Но факт оставался фактом — Уэнсдей вернулась из поездки одна, бледнее обычного, и ещё более замкнувшаяся в себе. Она почти ни с кем не разговаривала и, очевидно, тяжело переживала потерю. Теперь уже старшая Аддамс стала опекуном Пагсли, который решил продолжить обучение в Европе и остался с Вещью во Франции, не желая возвращаться в Джерико. «Ему нечего здесь делать, он знает о моих планах», — только и сказала Уэнсдей, дав понять любопытным жителям, что совать нос в семейные дела Аддамсов не стоит. В свои восемнадцать она стала наследницей огромного состояния, недвижимости и бизнеса по всему миру, которыми распоряжалась с редким для человека её возраста умом и прозорливостью. За несколько лет она приумножила активы, закрепив за собой солидную третью строчку списка Форбс «миллиардеров до 30 лет». Точно так же никто не стал задавать вопросов, когда она выкупила уже изрядно обветшавший Невермор с огромной прилегающей территорией, отреставрировал его и разбила на заднем дворе сад с диковинными белыми цветами. И когда самый капризный и невзрачный из кустов датуры вдруг расцвёл огромными бархатными черными цветами, Уэнсдей вдруг тихо сказала: — Мама подарила мне эти семена. Она сказала: «Они только для тебя, Уэнсдей Аддамс, эти цветы. Они открывают путь Истинного знания, береги их». Я назвала этот сорт «Datura noir». Так называются мои любимые духи, которые я привезла из той же поездки… Но слышал ли её слова старый полуглухой садовник, много лет служивший в Неверморе? Он часто разговаривал с растениями, а живые люди давно перестали его интересовать… Сегодня Уэнсдей не пошла вглубь сада, остановившись у первого большого куста, усыпанного крупными белыми цветами с узкой фиолетовой каймой. Она присела рядом и, наклонившись, глубоко вдохнула опьяняющий аромат. Тело пронзило знакомым электрическим разрядом, она вытянулась, как струна, и ничком упала на траву. Перед глазами лихорадочно, как быстрое слайд-шоу, замелькали картинки. Её сознание словно расщепилось — она не могла пошевелиться и видела себя словно со стороны, пытаясь запомнить и систематизировать увиденное. …биржевые прогнозы с бесконечными рядами цифр (рынок штормит, надо покупать, подумала она), воющая от боли девочка-оборотень, которая по ошибке заказала серебряные серьги (ну сущие дети!), ухудшение погоды… помощница губернатора, тайно снимающая копии с документов в нерабочее время (Молли будет интересно узнать об этом), окровавленные разноцветные когти Энид (только не это!), следом — картинки из далёкого прошлого: вот её отец в своём кабинете, взрывает очередной игрушечный поезд, вот мать, что-то рассказывающая Клеопатре — своей любимой хищной лиане… и снова сводки, мировые новости, погода… и вдруг, крупным планом, длинные пальцы на белоснежной коже груди, неторопливо скользящие по её телу, исследующие, сантиметр за сантиметром… такие требовательные, собственнические, прикосновения которых она никогда ни с чем не спутает и не забудет… и стоны, ЕЁ стоны — хриплые, умоляющие, когда пальцы, наконец, касаются её там… Уэнсдей резко вынырнула из видений. Она всё так же лежала ничком на траве, тяжело дыша. Низ живота сводило спазмами возбуждения, щеки горели, а пульс просто зашкаливал. — Чёрт, чёрт, чёрт!!! — она в сердцах хлопнула ладонью по траве и едва не разрыдалась от злости и бессилия. Не смотря на все прилагаемые усилия, на все риски, она так и не научилась хоть как-то контролировать свои видения. Вызывать — да, но не более того. Она снова не получила ни одной зацепки, а значит оборотням придётся полагаться только на себя. Окровавленные когти Энид… Телефон в кармане Уэнсдей завибрировал. — Где вы? Энид, я хотела сказать… — Не волнуйся, Уэнс, сегодня у нас для тебя только хорошие новости. Мы напали на их след!