ДСП: Дополнения

      В кабинете у Белега было тихо, потому что сам Белег за своим столом сидел молча и молча читал донесения — редко шелестел бумагой, перекладывая из стопки в стопку, и даже не трогал ни ручку, ни карандаш, привычно избегая пометок; Турин в торце кабинета за отдельным небольшим столом тоже молчал — пытался писать: примеривался, двигал туда-сюда толстую тетрадь, вздыхал и ерзал, но ничего, кроме как «Тема» и переписанного из учебника ее заглавия, изобразить пока не смог. Иногда он ерошил себе волосы, встряхивал раскрытую тетрадь и украдкой косился на Белега, но заговорить пока тоже не надумал.       Наконец раздался глухой стук: сначала упала ручка, потом сам Турин наклонился и пару раз приложился лбом о столешницу.       — Что такое? — не поднимая головы, спросил Белег.       — Ничего, — донеслось по-прежнему глухо: Турин остался лежать лицом в стол, бодая свои записи.       После занятий в Академии он, как правило, приходил сюда — так повелось с тех пор, как и начались эти занятия. Первые несколько лет в Менегроте учился он прямо во дворце, прямо в своих комнатах: сначала воспитатели, потом менторы, потом преподаватели Академии; под их руководством мальчик писал, читал, вычислял, вычерчивал, рассматривал и изучал. Потом понятно стало — нужно что-то менять: неспешное по-людским меркам образование не подходило наследнику Дор-Ломина, которому предстояло за несколько лет освоить то, в чем эльфы привыкли разбираться десятилетиями.       План занятий в Академии составляли при участии Тингола лично. Потом несколько раз меняли: когда поняли, что неверно оценили и скорость, с которой мальчик осваивает материал, и объем этого материала; когда поняли, что не все из намеченного он в принципе способен охватить в свои годы; когда доктор Игливин устроил тактичный, но самый настоящий разнос профессору Ойну, отвечающему за обучение, — устроил ему, а обращался при этом к пыхтящему рядом Тинголу. Разносу предшествовало то, что Турин стал плохо спать, быстро уставать, часто терпеть головную боль и несколько раз пугал учителей пошедшей вдруг носом кровью.       Задача оказалась не рядовая: причастным пришлось поломать головы, чтобы составить все по уму, все совместить, правильно организовать, подстроив под силы Турина и под доступное ему время. И вот четвертый год он занимался в таком режиме: ходил на лекции в Академию, ходил на семинары, слушал разъяснения учителей один на один; штудировал, чертил, вычислял, писал, зарисовывал, а еще успевал на единоборства, на стрельбище, в фехтовальный зал… Вечером сидел над уроками.       — Тебе непонятно что-то? — спросил Белег, когда дочитал страницу, закрыл папку и убрал ее в ящик. В замке щелкнул ключ.       — Как ты догадался? — Турин принял скорбный вид, повозил щекой по столу.       Поначалу он и уроки делал в своих комнатах во дворце, но быстро привык заглядывать после Академии в Управление и, если Белег был у себя, устраивался и тихо шуршал за этим столом; если Белега не было — тихо шуршал в приемной. Тингол — тоже поначалу — даже удивился, даже возмутился в шутку: не понял, почему это не он заслужил такое внимание.       — Что там? «Причины и следствия переселения голодрим в Валинор»?       — Не-е-ет!.. — Турин поморщился. — Этапы формирования… как там… сейчас, — не отлепляясь щекой от стола, он придвинул тетрадь, скосил глаза и прочитал: — «Этапы формирования тэлеро-синдарской общности». За что мне это, Белег, а?.. Белег подождал.       — …я же не тэлеро… Не синда… Я вообще не эльф! А это не арифметика с географией, не геометрия, которые всяко полезные… это даже не анатомия какая-нибудь!.. Зачем мне ваши общности, Белег, а? Я даже не понимаю, зачем они вам самим…       — Что на это говорит профессор Эстарниэ? Встань-ка.       Окно кабинета открылось, заметались занавески. За ними обнаружился кувшин с водой, и Белег наполнил из него стакан, подошел к Турину.       — Давай, давай. Вставай. По десять раз.       — Не-е-ет!.. — Турин встрепенулся, картинно запрокинулся на спинку стула, разбросал руки и закатил глаза, — не мучай меня хоть ты-ы-ы!.. Закопай меня прямо зде-е-есь!..       Полившаяся на голову вода все же побудила его вскочить.       Через десять приседаний, десять отжиманий, десять подъемов корпуса и еще через один стакан (уже выпитый, не вылитый), сел обратно.       — Так что говорит профессор? — повторил Белег.       Сам он присел напротив, заглянул в развернутый от себя и тоже слегка намокший залистанный учебник.       — А что… Что она скажет… Сам знаешь! Что я живу среди вас и должен разбираться… Что, как наследник Дор-Ломина бла-бла в таком духе!       — В таком духе?       — Ну не прям так! Как там… Вот: я должен понимать причинно-следственные связи событий, уходящие корнями в историческую перспективу, уметь анализировать их и делать выводы. Типа как оно было когда-то и не будет ли потом тоже так… Еще должен… эээ… должен, как образованный человек проявлять определенный кругозор и уметь поддержать беседу, чтобы… Короче! Вовремя что-то такое умное ввернуть и кому-то понравиться или разговорить там как-то! Эх, — Турин рывком потянулся, с силой потер лицо и помигал, — знаешь, оказалось, я столько всем задолжал, что надо бы записать и повесить на стенку.       — Какой у тебя долг на сегодня? Какое задание?       Помогал с уроками Белег редко. Не нужно было строгих наставлений Ойну, чтобы понимать, почему этого делать не стоит. Сам Турин тоже редко просил — почти никогда: больше вот как сейчас мучился, посматривал украдкой, но молчал до последнего, даже если давно ясно было — мучиться бесполезно. Поэтому иногда помочь было необходимо.       — Да не… — Турин с ненавистью глянул на свою тетрадку, взял ручку и тут же уронил ее обратно. — Не в этом дело. Просто не понимаю я! Вот я прочел уже раз пять — и что? Ничего! Как будто забыл прежде, чем до конца строки добрался. Я ж не малолетка и читать умею, и слова знакомые, а все равно непонятно! Какие миграционные пути, какое формирование… этой… где тут… Вот: и-ден-тич-но-сти, что это вообще такое?.. Белег, я, наверное, просто тупой.       Белег покачал головой: развернул к себе тетрадь, сравнил запись с заголовком в учебнике.       — Мне не нравится это объяснение.       — Да я и сам, знаешь ли, не восторге…       И с кошмарным почерком, и с количеством ошибок, которые попадали даже в просто переписанный с листа текст, Турину и его учителям постепенно удалось справиться — но одолеть не полностью. На это уже махнули рукой.       — Расскажешь, что прочитал?       Раньше Турин уже взял бы стул, подтащил и уже сидел бы рядом: уткнулся лицом и выложил как на духу — пересказал бы под ерзанье, под кручение пуговиц на отворотах мундира, под шевеление какой-нибудь мелочовки на столе. Но это раньше. Последнее время он так не делал — то ли решил, что вырос, то ли вырос действительно.       — Может, это ты мне расскажешь? Как этот — очевидец, а?       — Чего именно?       — Да всего! Вот смотри, — Турин подтянул учебник, полистал, нашел и стал читать: — «…в процессе совместной хозяйско… хозяйственно-бытной деятельности, географичной условиям, а также руководясь… руководст… вуясь задолженной Создателем склонностью, отдельные ин-ди-ви-дуальности постепенно сложи… лись в малые группы, которым затем тяго-те-яли… тягали... тя…» Да бл… — Турин закончил спотыкаться, захлопнул книгу и треснул бы себя по лбу, если бы Белег не потянулся и не забрал.       — Тяготели собираться в группы побольше. Так?       — Наверное…       — В книге слишком сложно написано? — Белег раскрыл произвольно, полистал.       — Да я не знаю! Проф сказала, это самая полная из доступных мне книжек на тему, и если я ее освою, то не нужно будет тратить время на другие. Как она говорит: получу всеобъемлющее представление о сути вопроса. Но бл… Белег! Я просто вообще не понимаю! Как это так?! — он поднял над головой руки, описал широкий купол и хлопнул себя по макушке. — Бум! Не помещается! Вот гляди: мои предки где-то там на востоке пробудились, жили себе, бегали голышом, учились огонь разводить, потом сюда вот шагали через горы, через реки… Тут эльфов встретили, потом одно, другое, и вот: я сижу тут такой весь из себя воспитанный, умытый и в штанах!       — Достойный результат трудов поколений.       — А я о чем! И вот ты?       — Что со мной.       — Ну как! У тебя все это, — он опять изобразил тот же купол и опять опустил руки на макушку, — уместилось в одной голове. От Озера и вот до сейчас! От этого всего хозяйственного тяготения и до… что ты там читал? Голова не трещит?       — Допускаю, что теперь может начать.       — Не смейся надо мной!       — Нисколько. Что тебе рассказать?       Турин живо подпрыгнул на стуле, придвинулся ближе.       — Ну вот смотри! Вы пробудились на берегу Куйвиэнен, собрались, выбрали себе вождей и отправились в поход. Так? И где-то там, вот в книжке сказано: «сформировались первые пламенные общности…» Стоп, а почему «пламенные»?.. А! «Пле-мен-ны́е»! Племенные общности, ага… Так?       — Примерно.       — Вот! Но я раньше думал, что вы там пробудились… как сказать… ну, вместе, кучно! Одни в одном месте, другие в другом, и потом просто уже все взяли и пошли… Типа Создатель всех по замыслу сразу по цветам разложил. Для удобства…       Белег вздохнул, подумал.       — В какой-то степени так и было. Наверное. Была какая-то предопределенность — раз мы действительно собрались вместе. Но это не сразу произошло.       — А как?       — Сначала бродили порознь — сами по себе или малыми группами. Как у тебя написано.       — И долго бродили?       — Не знаю. Несколько лет, наверное.       — Лет?! — поразился Турин. — Не знаешь?! Ты же помнить должен!       Белег помолчал, разглядывая закапанные страницы учебника.       — Смотри. Какое у тебя самое раннее детское воспоминание?       — Ну… А при чем тут? Ну ладно-ладно… какое… — теперь задумался Турин, — так сразу-то… Это же… это… как будто наслаивается все? Картинки мелькают, эти… ощущения. Как сон, который вроде только что был, а теперь его никак не вспомнить.       — Какие картинки? Например?       — Ну, вот если… ерунда… Помню такое: мы с Лалайт просто стоим в луже босиком. Она мелкая совсем, я держу ее за руку, и смотрим на себя в воде, а там еще небо отражается. И-и-и… все. Никаких слов. А что? У тебя похоже?       — Пожалуй.       — И какое твое самое первое воспоминание?       Белег помедлил.       — Птицы над озером. Просто высокий берег, и гуси клином летят.       — И тоже отражаются?!       — Да. Отражаются в воде. Птицы и звезды.       — Ух ты! Тогда точно похоже!       Это было в изрядной степени лукавство. В твердой памяти не находилось, но какое-то внутреннее чутье — внутренняя уверенность — убеждали: самое раннее воспоминание другое. Другое отражение. Белег смотрел на себя, отражающегося в блестящем козьем глазу. Зрачок в нем был необычной формы, и, наверное, это значило, что это был не первый зрачок, который он видит так близко. Дальше внутренние образы путались и ускользали, как тот самый ускользающий сон, но кое-что оставалось: знание, что ту козу они съели с кем-то еще — с кем-то, кого в памяти отыскать уже не удавалось, — и огня еще не разводили.       — Можно и так сказать, — согласился Белег.       — Ага! — Турин воодушевленно оттарабанил по столу, дернул к себе тетрадь, тут же ее отпихнул и продолжил: — Тогда про ту — про эту самую склонность расскажи мне! Это что такое? Это как король Тингол и его братья?       — Как они. Ощущение сродства друг с другом. Оно бывает разным.       — Не только братья, да?       — Не только. Кирдан тоже им родич, но никто из четверых не может уточнить, какой именно.       — И Инги с Индис так?       — И Инги с Ингис.       — Вот уж кому точно свезло! Весь упакованный!.. Я в том смысле… Ну, и сестра, и жена — все сразу есть… Короче! А почему вот у кого-то есть какая-то родня, а кто-то один?       Белег пожал плечами.       — Наверное, таков замысел.       — Кривой какой-то замысел! Кому-то так, кому-то эдак! Может, это от Искажения?       — Не знаю, Турин. Думаешь, лучше, если бы у всех все было одинаково?..       — Ну… я не знаю…       — Вот и я.       — Все равно это как-то… странно. Не могу я понять… То есть… На словах вроде могу, а внутри себя…       — Я тоже.       — Что?       — Тоже не могу до конца понять каково это.       — Правда?.. А тебе не обидно? Или не так, — Турин опять оживился, опять заерзал, опять подвигал на столе тетрадь, поправил ручку. Потом отвлекся, полез в сумку, выудил из нее свой шлем и нахлобучил. Только потом продолжил: — Ты вот говоришь, что… В общем, а что если ты не помнишь просто? Не думал про такое? Ну, вдруг был кто-то когда-то совсем давно, в самом начале, а потом… А?       Какие-то ранние, самые первые образы не могли вспомнить все они — все Пробужденные. Блуждания по лесу и берегу в одиночестве, подзвездный сумрак, первые мысли, первые слова, первые встречи, первые открытия… Кто-то сгинул тогда же, оставшись в памяти серыми тенями, с кем-то разминулись, разошлись позднее, а кто-то, может, сейчас благополучно жил неподалеку и ходил по тем же самым улицам, тем же площадям. Но никто из тех зыбких серых теней, ускользающих образов далекого прошлого — и Белег знал это твердо — не был связан с ним как-то особенно.       Так уж вышло, что в этом смысле он действительно был совсем один.       — Тебе стоит поговорить с Ийстэ. Ийстэ Виримэ, профессором Виримэ. В своих умозаключениях он вывел мысль: как любые поступки, порожденные свободной волей Эрухини, связи установленные в некоторой степени выше связей предопределенных. Правда, — Белег задумался, — за этой мыслью последовала довольно ожесточенная дискуссия о проистечении предопределения и свободы воли непосредственно от Создателя и возможности отделить одно от другого… Не скажу тебе, кто был более убедителен в аргументах, но в фехтовальном поединке верх взяло проявление свободной воли.       — Профессор Виримэ хорошо фехтует? — немедленно выхватил Турин.       — Эффективнее. Он последователен и прибег к приемам, которые кто-то из наблюдателей счел грязноватыми, а кто-то — свободными. Что в общем контексте спора было уместно… Хотя знаешь, — Белег сам себя оборвал, задумался еще, покачал головой, — забудь пока. Беседа с Виримэ преждевременна.       Турин несогласно подскочил на стуле.       — Еще чего! Я уже представил, что он научит меня грязным приемам!       — С этим мы справимся и без него.       — Да? Обещаешь?! Точно-точно? Ну ладно тогда, — легко примирился Турин и снова полез в учебник. — Тогда… что я тут… А, вот: выходит, что в процессе этого вашего формирования общностей было предопределение и свободный выбор. И вы, когда пробудились, перемешались потом по одной или по другой причине. Так?       — По всей видимости.       — И потом в какой-то момент — хренак! — и осознали себя каким-то народом?       — Если очень грубо.       Турин засопел, подергал шлем за ушли.       — То есть без «хренак»… Но как это вообще? Вот вы шли за королем Тинголом, голодрим — за Финном, ваниар за Инги…       — Кто-то ни за кем ни шел, просто вместе со всеми. Кто-то за родичами. Кто-то за другими предводителями, меньших общин. Они или отстали и сейчас кочуют с авари, или все-таки присоединились к кому-то.       — А вот ты?       — Что со мной опять?       — Когда ты сам решил, что ты — синда? И почему? И вот если: если бы ты оказался на побережье, то стал бы тэлеро? А если бы ушел в Валинор?       — Я не ушел в Валинор.       — Если бы!       — Профессор Эстарниэ не говорила тебе про сослагательное наклонение в истории?       — Да говорила, конечно! — Турин легко отмахнулся, — только это же самое интересное! Я ей так и сказал: это же часть того ее анализа, что было бы! Вот если бы — представь только! — ты отправился в Валинор и женился бы там… Допустим, на ваниа! И жил бы…       — Не женился бы.       — Ну просто представь! В шутку! Хорошо, не на ваниа, а на… Да ладно, ладно! Допустим, какой-нибудь совершенно незнакомый постороний эльф, какой-нибудь… Келег Буталион! Он шел бы за королем Тинголом, а потом переправился бы в Валинор вместе с нолдор и ваниар и поселился бы в Тирионе или в Валимаре. Он бы кем был?       — Это уже ему решать.       — Так все-таки что получается, от выбора это зависит или от… — Турин потыкал пальцем в учебник, наклонился и медленно прочитал: — «…влияния сово-куп-ности социо-культо…урных, противо… про-то-экономичных, про-то-полити-ческих факторов, личных родовито… родо… пла… родо-пле-мен-ных связей и географических условий…». Бла-бла. Вот! Что главнее?       — Наверное, личный выбор. Который и зависит от того, что ты перечислил.       — Хм.       Турин снова уставился в учебник, долго смотрел на него — читал беззвучно, шевелил губами. Наконец, тяжело вздохнул и стащил с головы шлем.       — Ну и трудно же это все… Это ж… — он вдруг замолчал, нахмурился, взглянул с подозрением. — Что? Что такое? Что ты так на меня смотришь?       — Как?       — Вот так. Не знаю: рассматриваешь! Смеешься, да? Смеешься?!       Белег помолчал, действительно рассматривая.       — Нисколько. Думаю. Думаю, что на моем шестнадцатом году меня заботили совсем другие вопросы.       — Какие?       — Не скажу наверняка. Но точно не предопределенности и не свободы воли. А ты такой быстрый.       — Так… как все… Все люди.       — Возможно. Все-таки я мало имел дело с человеческими детьми.       — Ну-у… — Турин подумал, неуверенно потер переносицу и все-таки медленно ухмыльнулся. — Смотри тогда. Что уж…       В приемной, когда вышли из кабинета (Белег запер окно, подергал все свои ящики и сейф, сунул в карман ключи; Турин грудой свалил в портфель книги и тетради), секретаря уже не было, зато доносились из коридора голоса дежурных и как раз зашел Ордиль — с папкой под мышкой и с картонной коробкой в руках.       — О! Куда это вы?       — Да, куда это мы? — подхватил Турин.       — Идем искупаемся.       — Ого! — восхитился Турин.       — Ого! — изумился Ордиль, — что, сейчас? Стемнело же… А нам тут фотокарточки подвезли, о которых утром говорили, я думал, вместе взглянем…       — Фотокарточки… — Белег подошел ближе, приподнял крышку коробки, — посмотрим завтра. Хватит на сегодня.       Турин с ликующим возгласом забросил на плечо свой портфель и, не став дожидаться, первым устремился в коридор. Походя еще подпрыгнул, дотянулся до потолочного светильника и был таков. Еще недавно, весной, светильник этот был совершенно недосягаем, но с некоторых пор стал чуть шевелиться, а теперь уже и однозначно покачиваться на шнуре, обычно вызывая осторожные опасения секретаря.       — Чего хватит-то? — уже в спину Белегу уточнил Ордиль. — Слышишь?.. Вы правда, что ли, купаться?..       Ответа он предсказуемо не получил. Но и удивляться не стал — только пожал плечами, вскинул в руках коробку и пошел к себе.