***
Октавия балансирует на канате, расположенном сотнями метров над пропастью. Как бы эта женщина не пытается звучать дружелюбно и мило, за ней верным псом следует опасность, а в маленьких темных глазах вспыхивают языки пламени, точно из Преисподни. Словно красочно и живо раскрашенная мумия, у древних захоронений некоторых народов Галанезии, лишь оболочка; от смрада можно умереть. Ноги непосильным весом плелись за ней, и только желание найти брата мотивировало двигаться дальше, как физически, так и морально. Октавия решает «не класть все яйца в одну корзину», как забавно выражались земляне, и составить дополнительный план на случай плачевного исхода. Вот только никакой связи нет, на отправку геолокации надежды нет, а радар — что-то из области фантастики, по крайней мере для половины планеты. Решения находится так же быстро, как и появившийся вопрос. Волосы. Девушка незаметно срывает клочки блестящих колосьев и также незаметно бросает в сторону, с уверенностью, что кто-то их найдет. Например, Леви. От внезапной мысли её щёки снова розовеют, руки сами закрывают лицо от неизбежного чувства смущения, мысли всё ещё путаются, а в животе завертелись щебечущие птицы Галанезии на ряду с бабочками. А женщина в черных одеяниях и не замечает эмоциональных качель своей небесной спутницы.***
Лишь несколько часов проходит с момента встречи с той странной девушкой, и, очевидно, внеплановый поиск идёт не очень удачно. Искать человека… «возможно-человека» в городе с группой из нескольких энтузиастов, не самая быстро действенная вещь. Даже если у этого человека слишком светлые волосы и меняется цвет глаз. Меняется цвет глаз. Леви ощущает себя странно, словно он проснулся от того самого безумного сна, из-за которого весь день уныло бродишь от неописуемых чувств; тебе ни хорошо, ни плохо. Просто нужно переждать, уснуть и очутиться в другом дне. Хотя, когда в последнее время у него была подобная ситуация? Лет пятнадцать назад? Иногда в голове всплывают картины белых туманов и растительности, ни капли не похожих на те, что он видел в Стенах. Чаще лицо незнакомки. Он не понимает. Леви ловит себя на том, что впервые за последний год чувствует себя в смятении. Ему ещё и… хорошо? Есть приятные ощущения в этой мешанине под названием «чувства». Когда он ещё так сосредотачивался на чувствах? Это пугает и вызывает тревогу. А Ханджи, находящаяся неподалеку, хоть бы хны, она пылает от желания изучить что-то новое, и двигается так будто и не проводила долгие изнуряющие поиски до этого. «Четырёхглазая, куда ты меня вплела…» — раздраженно думает Леви, и тут же смачно спотыкается об камень, коварно-спрятанном в траве. Завершающий аккорд неудач на сегодня. Он, к счастью, удерживается, и благодаря новому ракурсу, замечает поблёскивания в траве на территории дубовых лесов, где они завершили мотать круг в этих районах. — Ты ходил и думал одновременно, а Леви? — отшучивается майор, — что ты такого обнаружил? Капитан никак не комментирует выпад Ханджи, сил больше нет, а просто протягивает ей найденные волосы. Они сверкают и переливаются словно драгоценные камни, вроде алмазов или опалов. Ученая издает восхищенный вздох, её глаза загораются пуще прежнего; их цель намного ближе, чем они думают. — Надо найти ещё, — радостно заявляет майор, — либо это случайность, либо наша знакомая нуждается в помощи. И остальных стоит предупредить смотреть под ноги.***
Травянистое поле сменяется на окраины города, а те — на узкие улочки, в конце концов они останавливаются у некого закрытого входа в темном безлюдном переулке. — Я надеюсь, Вам понравятся наши скромные обители, — раздаётся нежный голос незнакомки, что заставляет резко отключиться от любых мыслей; у этой розы не одна сотня шипов спрятана за пазухой. Она смотрит по сторонам и открывает дверцу. — Мне так не терпится поделиться этой радостной вестью с другими! Девушка продолжает молчать, вход больше напоминает погреб у бабушки, её никогда туда не пускали, а за сбережениями обычно ходили сёстры постарше. Они довольно долго спускаются по скрипучим лестницам и узкому помещению, видевшему в последний раз ремонт наверное в год постройки. Они заходят в такую же потрёпанную комнату, но побольше, её привлекают двое людей стоящих на страже, или вероятнее всего на шухере, у больших, деревянных дверей. — Нам туда, — подсказывает женщина и пальцем указывает на этот самый деревянный вход. «Вероятно, придется применить больше усилий, чтобы сбежать отсюда в случае опасности», — размышляет Октавия. Внутри зал, по другому это нельзя назвать, полная противоположность разрухе, что творится за его дверьми: углы у десятиугольной комнаты окрашивают сложные орнаменты, пол из плит гладкого материала, и также имеет красивые рисунки. Яркими элементами являются несколько витражей, выполненных из мелкого стекла, на стенах, подсвеченные несколькими свечами. Особенно выделяется гигантская по центру, со схематичным изображением обнимающихся голубоватых «большой» девушки и «маленького» мальчика. От такого искусства ей становится не по себе. Она видит как группа людей в черных накидках, кажется их около пятидесяти, окружают что-то… или кого-то. У девушки снова учащается пульс, но теперь от возможной предстоящей встречи. Толпа её замечает, женщина, что сопровождала её, начинает на радостных тонах рассказывать что-то собравшимся, люди ахают и охают, дают проход небесной сестре, которая медленно но верно приближается к своей цели. В центре находится основатель культа, мужчина с выделяющимся ростом, он держит голубоватого и высоковатого для ребёнка, чужеземца за предплечье и смотрит в сторону говорящей женщины; его явно отвлекли от спича. Мальчик выдаёт признаки усталости и недоумения, меньше всего — страха; он не понимает происходящее. Октавия уже не смотрит по сторонам, не слышит суматохи вокруг. Только стуки сердца и мысли. Трес. — Трес! — во всё горло кричит сестра и подбегает к нему с раскрытыми руками. Главарь отпускает руку мальчика и отходит в сторону от теперь ликующих небесных божеств. — Сестренка! — по привычке Трес с объятиями набрасывается на старшую сестру, будто и той усталости уже нет, и страх проходит, ведь рядом та, которая поддерживает и рядом несмотря ни на что! А потом отпрянув добавляет, — почему ты так скукожилась? Ты теперь похожа на этих страшных карликов. — Это так на меня влияет Земля, — спокойно и с усмешкой смотрит Октавия на братца, — в конце-то концов, я могла бы распугать местных своими размерами. — Распугать? — прыснул Трес. — Да они сами кого угодно до могилы доведут! Особенно тот более высокий карлик с подводкой у глаз. Октавия на секунду смотрит в лицо мужчины; этого хватило, чтобы у неё снова разболела голова от полученной у двух разведчиков информации. В их памяти он командовал всем разведкорпусом, из чего можно поспешно сделать вывод, что культ связан с армией. Вот только, в их в воспоминаниях не было ни единого намека на то, что ребята были в курсе о действиях командора, и при том являясь не второстепенными членами корпуса. Девушка делает очевидный вывод: это организация подпольная и нужно отсюда смыться, желательно как можно скорее. — Кажется, я знаю кто он, — она делится с ним своими мыслями и всё ещё наблюдает за мужчиной, не в силах поверить в увиденное. — Серьёзно? И когда ты успела обзавестись знакомыми? — недоумевает и жестикулирует Трес. — Я, что, год здесь проспал? — Видишь ли… похоже у меня есть тот дар прикосновения, — продолжает Октавия и не знает, как описывать произошедшее. — Он мне помог быстрее узнать много нового на этой Земле, и кажется, я чуть-чуть начала понимать язык местных. — Чего?! — визгнул брат и полностью освободился от сестры, теперь она обращает обеспокоенный взор ему в лицо, непривычно было теперь смотреть на неё на одном уровне со своим ростом, — почему тебе достались крутые способности, а мне кусок сгоревшего пирога?! Трес надул губы и демонстративно отвернулся, скрестив руки, чувство обиды в какой-то момент обходит радость и облегчение: пока он валялся в темной тесной комнате и его окружали бормочущие человечки с кинжалами, она успела узнать много всего о планете. Тем временем, за мизансценой продолжают наблюдают культисты, будто выжидая специального сигнала. Из звуков журчания реки и редких посвистываний невозможно хоть что-то понять, однако народ по неведомым причинам старается вслушиваться в каждый звук, будто оно свято, и каждая деталь — это аксиома. Сестра подходит и снова обнимает брата, но уже с целью утешения, а он не сопротивляется и отвечает ей тем же; в конце концов они — это всё что у них осталось. Вдруг, люди оживают, а глава культа резко вопит: — ЭТО ЗНАК! Все должны пасть лицом перед небесными сестрой и братом! Слаженно люди падают в земном поклоне, от внезапного шума объекты восхваления вздрагивают, и наконец вспоминают об окружившей их толпе. — Что они делают? — недоуменно смотрит на них Трес, и неожиданно добавляет: — А плохо, что мне это нравится? Но она уже не слушает, лишь в панике прижимает брата ещё сильнее. Какими бы безобидными и странными не кажутся их действия, никогда не знаешь какая ещё более сумасшедшая вещь последует за этим. Распитие крови «божества»? Сожжение на ближайшем вулкане? Пытки в ритуальных целях? Да что угодно! Но вдруг безумие прерывается громким треском выломанных дверей. От такой неожиданности теперь и толпа в черном резко встаёт и пребывает в страхе. «Только бы не полиция», — проносится в людских головах. Вот только, узнав, кто выломал дверь и разобрался с людьми на шухере, они бы так легко не выражались… Ханджи пребывает в дичайшем шоке, она не верила своим ушам, когда прислонившись к толстой двери услышала голос командора, а теперь, даже видя эту картину, не желает верить; всё это кажется чистейшим абсурдом, расскажи — покрутят пальцем у виска. Хорошо что остальные находятся на поверхности во главе с Моблитом, одной упавшей челюсти вполне достаточно. — Шадис… вы… — всё, что может выдавить из себя Ханджи, но мигом собирает себя обратно, и с еле-заметной ухмылкой тихо отвечает, скорее самой себе. — Вот почему вы неожиданно покинули пост. Леви справляется с задачей «сохранить лицо» намного лучше напарницы, командор и раньше казался ему странным типóм, но это… превзошло все догадки и помыслы. Лишь Трес смотрит то в одну, то в другую, а то и в третью сторону, думая лишь об одном: «Да что здесь, вашу манку, происходит?»