***
Пахнет лунной ночью. Слегка сладковатый запах с кислинкой, иногда напоминающей цитрус или сорванные цветы одуванчиков. На самом деле неизвестно, чем пахнет луна или небо. Космические путешественники никогда не рассказывали, предпочитая оставлять свои тайны на планшете, где печатается отчёт для галанезийского правительства. Мама говорила, что звёзды — это огромные газовые шары, расположенные далеко-далеко, за многие тысячи световых лет. Не хочется верить, что прекрасные небесные тела пахнут так плохо. Всегда казалось, что звёзды вкусные, как конфеты или же цветочные сиропы. Почему же тогда пахнет именно лунной ночью? Запах мокрых цветов, усеянных мириадами капель. Бабушка всегда поливала домашние одуванчики ночью, когда сияла яркая луна. Она говорила, что одуванчики хотят не столько пить, сколько любоваться несравненным спутником голубой планеты. И тогда они распускались, отражая серебряный лунный свет в своей яркой желтизне. Воспоминания о Галанезии заставляют приподняться уголкам губ. Раздаётся грохот, прерывая чарующую фантазию. Трес распахивает глаза и тут же прищуривается. На него во все глаза глядит луна, только крупнее, чем обычно. Тут же пришло осознание, что больше нет никакой Галанезии, мамы, папы, бабушки, сестёр. Нет никого и ничего, а сам он оказался на той самой голубой планете, где всю свою недолгую жизнь мечтал оказаться. Только он больше этого не хочет. Здесь страшно. Здесь холодно. Здесь темно. Здесь одиноко. Повсюду злые люди, которые хотят причинить ему вред. Трес лежит в повозке, наспех набитой какими-то тряпками. Однако от твёрдости дерева и глубоких ям на дороге это мало спасает. Каждый раз было больно, особенно в правой руке. Жжёт. С трудом подняв её на уровень глаз, мальчик видит огромную красную полосу, уже давно засохшую. Его ранили, но почему он не помнит этого? Что случилось после того, как они с Октавией спаслись на челноке? Воспоминания обрываются на моменте их взлёта, и он даже не знает, удачно ли они приземлились и смогла ли выжить любимая старшая сестра. Из глаз прыснули слёзы, и он закрыл белое лицо своими маленькими ручками, испачканными в земной грязи. Он один на этой чужой планете. Будто это насмешка самой Вселенной, помнящей его шалости и наивные мечты о путешествиях за пределы Млечного Пути. Помимо отца, Трес был единственным мальчиком в семье и одним из одиннадцати рождённых естественным путём мужчин на всей Галанезии. Его оберегали, словно он — ещё один астероид Психея. Трес открывает глаза и сквозь мутную пелену слёз начинает по привычке считать звёзды в пределах Млечного Пути. Это всегда помогало ему успокаиваться, если старшие сёстры задирали его. Первая звезда — Прима, путеводная, яркая, начало всех начал. Вторая — Секунда, делящая черноту будто пополам, диада неба и земли. Третья — Терция, само триединство матери Вселенной, три фазы Луны, времени и существа. Четвёртая — Кварта, гармония и совершенство, словно равные стороны квадрата. Пятая — Квинта, звезда любви, сама Венера, единение света и тьмы. Шестая — Секста, равновесие, щит от всех небесных бедствий. Седьмая — Септима, магия, божественный дар, таящий в себе основу мироздания. Восьмая... Октавия, его любимая старшая сестра, затерянная где-то в эфире этой проклятой планеты. Его звезда искреннего счастья. Девятая звезда... неправильная. Тусклая, некрасивая, неестественная, будто нарисованная рукой бесталанного художника. Лишняя, не такая, как другие, непохожая и ненастоящая. На эту звезду никто не хочет смотреть. Она — ошибка, искажение матери Вселенной. За гранью счастья находится грех, а Трес — его дитя. Мальчик переворачивается набок и прижимает к себе раненую руку, пытаясь унять хоть такую боль. С душевной уже не совладать. — Не хнычь там, чудик, — сзади раздался грубый голос. Трес не понял, что тот произнёс, но наверняка что-то страшное и угрожающее. Голос хочет, чтобы Трес молчал? Или наоборот, что-то сказал? Не зная, что ему делать, Трес вновь переворачивается на спину и вглядывается до обжигающей боли в лунный диск, пытаясь разглядеть в тусклых пятнах ответы. Спутник Земли молчал, подтверждая обречённость судьбы маленького, но уже такого одинокого мальчика. Кроваво-красные глаза начинают темнеть, пока на их месте не оказываются две чёрные дыры, в которых не выживет ничто, кроме темноты.Глава 8. Созвездия мыслей
18 февраля 2024 г. в 18:00
В глазах чужеземки сгущаются тучи, приобретая привычный Леви бледно-серый оттенок. Будто смотрит в кривое зеркало, не видит своего отражения, но почему-то ощущает непреодолимое желание вглядеться и отыскать где-то там... А что бы он отыскал? Своё настоящее отражение, без искажений и искривлений?
Эта девушка с белёсой кожей, серебряными волосами, лишь на первый взгляд напоминающие старческую седину и глазами, которые вдруг стали зеркалом его, была самым настоящим искажением не то что человека, но самой природы. В груди закралось странное чувство. Оно возникает всякий раз при столкновении с тем, что пока не под силу объяснить. С тем, что за гранью всех знаний и ощущений. Так было, когда он впервые увидел небо.
Может, она его «второе» небо?
Октавия отворачивается, смущённая слишком уж долгой паузой в их попытке разговора. От былой решительности не остаётся и следа.
— Что с Тресом? — прошептала Октавия, всё ещё стесняясь отличного от землян голоса и вернувшегося акцента.
Леви делает шаг назад, на секунду задержавшись на её бледных пальцах, со всей силы сжимающих решётку. Удивительно, как сияющая белизной кожа контрастирует с чернеющей ржавчиной прутьев. Будто сама чистота встретилась с грязью.
— Трес — это тот... мальчик? — Леви не знает, можно ли его так назвать, но он явно напоминал больше мальчика, чем девочку. Был заметно ниже Октавии, а значит, скорее всего, ещё ребёнок.
— Мой младший брат. Семья. Вы это так называете, — сказала Октавия, возвращая взгляд на своего мужчину. Смотреть на него одновременно так чарующе и страшно, что сердце трепещет в то время, как колени подкашиваются, желая поскорее скрыться.
— «Мы» называем? — сделал акцент на первом слове Леви, явно пытаясь выяснить как можно больше. Не стоит требовать слишком многого от существа, которое даже понятия не имеет, где находится. — Хочешь сказать, что ты не как мы? Ты... другая?
Леви был уверен, что она не из их земель, а может, и вовсе из другого мира. Но ему нужны были подробности. Возможно, она по-детски наивна, чтобы стоять на своём и что-то требовать от своих надзирателей. Стоило этим воспользоваться.
Галанезийка вместо ответа кивнула.
— Тогда кто ты такая? И откуда взялась?
Цвет глаз снова сменяется на тёмно-красный, напоминающий запёкшуюся кровь. Пухлые сухие губы с проступающими трещинками сжимаются в тонкую линию. Едва заметные серебряные брови опускаются, столкнувшись с морщинками у переносицы. Она злится. Леви одновременно обрадовался и огорчился. Существо действительно имеет задатки интеллекта, а не инстинкты вроде стремления к размножению. С другой стороны, будет сложнее его разговорить, а Леви не мастер переговоров.
— Сначала скажите, что с Тресом.
Леви не стал ничего говорить, решив сразу же проверить второго «пленника» в дальней камере. Их специально не стали запирать в соседних, ведь разведчики пока не могут с уверенностью сказать, на что эти чужеземцы способны. Вдруг их непонятный язык помогает им творить все эти чудовищные вещи по типу копирования цвета глаз или чтения мыслей? Глупость какая, но Леви знал об этом так ничтожно мало, что приходилось проявлять осторожность во всём. Шагая по тёмным коридорам, слабо освещённым свечами и факелами, он прислушивается к каждому шороху. Справа — унылые завывания ветра, слева — раздражающий хохот надзирателей темницы, снизу — десятки копошащихся крысиных лапок, сверху — стук дождя и топот солдатских сапог. Сзади — всхлипы напуганной чужеземки, а впереди... впереди... тишина.
Это подозрительно.
Если это маленький мальчик, как и предполагает Леви, не должен он плакать, звать на помощь свою старшую сестру? Почему он молчал всё то время, пока Леви пытался быть мнимым учителем для этой чужеродной девчонки? Времени всё же он провёл здесь немало, поэтому, наверное, стоило забить тревогу. Если он сбежал, у Разведкорпуса могут быть огромные проблемы как с военной полицией, так и с культом Стен.
Выглядывая из-за угла, Леви поражается сам себе. Будто он мальчишка, пытающийся проскочить туда, куда настоятельно запретили ходить его строгие родители. Леви с детства ничего не боялся, обладая силой, которая многим была неподвластна. Сейчас же пугающая тишина сдавливала своими тисками его голову, давила на уши. Хуже раздражающих звуков может быть лишь их полное отсутствие. Ветер в последний раз пустил по коридору свой ледяной поток, где-то ударив незакрытыми дверьми.
Опасения были не напрасны. Камера пуста. Остались лишь пара светящихся серебряных волос на тёмном каменном полу и небольшой алый след засохшей крови.
Почему-то стало душно, хотя в темнице было чертовски холодно. Леви не отличался высоким уровнем эмпатии, однако всё равно стало тяжело от осознания, что кто-то похитил маленького мальчика. Иронично, ведь разведчики по сути сделали то же самое, заперев ребёнка в холодной каменной тюрьме. Но у Леви хотя бы есть уверенность, что его сослуживцы не станут причинять вред двум невинным, пусть и таким странным. Сейчас же в сердце поселился искренний страх за этого несуразного мальчугана, упавшего с неба прямо ему на голову.
Вернулся к Октавии Леви не сразу, но и не сильно задержался, обдумывая дальнейшие действия. Очевидно, она станет паниковать, если узнает правду. Трес ведь не просто попутчик, а её младший брат. Её семья. Вдруг у этих нелюдей такие же привязанности, как и у них, людей.
Октавия молниеносно подбегает к решётке, а глаза то становились серо-голубыми, то снова оказывались обжигающе красными. Бледные, почти белые руки трясутся, со всей силы обхватывая грязные прутья.
Высоко подняв голову, Леви смотрит на девушку свысока. Настолько, насколько позволяет их ничтожная разница в росте.
— С твоим братом всё в порядке. Он спит.
Ложь — страшный порок, но им нужны ответы и свежая голова этой нервной девчонки, в теории способной на что угодно. Мало ли что она учудит из-за переживаний за брата. Леви считал себя честным человеком, говорил прямо и без лишней драмы. То, что хотел сказать сам, а не то, что ждали от него другие. Наверное, поэтому он многим и был неприятен. Добавить сюда привычную грубость, грязные словечки от Кенни и говор бывшего обитателя Подземного города — получится шваль со дна их жестокого мира.
И чем он смог зацепить чужеземку, внешность и голос которой напоминают прекрасную принцессу, будто рождённую где-то на звёздном небе? А глаза хоть и пугающие, но... пугающе красивые. Словно в них таится магия, в которую он никогда не верил. До этого момента.
На секунду задержав на Октавии взгляд, он не заметил как приблизился. Та внезапно хватает его за руку и сжимает с такой силой, что Леви вмиг теряется. На её лице нет прежнего румянца, когда она касалась его в прошлый раз, лишь отголоски первобытного человеческого страха. Ещё одно их совпадение.
Октавия будто просматривает картинки, запрятанные в глубинах его подсознания. Читает, словно открытую книгу. Бесстыдно взламывает замки один за другим. Бередит старые раны, о которых даже он успел забыть. В её блестящих волшебных глазах отражаются все самые страшные чувства, когда либо испытанные людьми. В частности самим Леви. Одним из них был стыд — проклятое дитя матери всех чувств, совести. Было бесполезно извиняться и раскаиваться за ложь, Октавия всё поняла.
На его грубую руку падает слезинка, блестящая и неестественно аккуратная. Вскоре слышатся всхлипы. Леви хочется забрать свою руку из плена чужеземки, но он лишь дотрагивается до её лохматой макушки, слегка похлопав. Такой себе способ поддержки, но Леви по-другому не умеет. Волосы Октавии пушистые, мягкие, словно шёлк — его грубо остриженные и колючие на затылке никогда не сравнятся. Да никакие привычные ему девушки не сравнятся с этой лунной принцессой. По крайней мере, во внешности. Октавия умудряется даже плакать, как героиня из детской сказки, всегда идеальная и прекрасная.
— Почему... — подала голос Октавия, заметно утратив акцент, что отвлекло Леви от неуместно глупых мыслей. — Почему вы сказали не так, как должны были сказать? Почему сказали неправильные слова? То, чего нет? Сказали то, что не правда? Ложь... Вы сказали ложь!
Её голос становится всё громче, а речь чётче и понятнее. Леви стало не по себе. Она обвинила его в том, в чём он не привык быть обвинённым. Непривычное чувство. Будто он долгое время шагал по лестнице, а потом чуть оступился и опустился сразу на несколько ступеней вниз. Что это девчонка себе позволяет? Она забыла, что заперта в камере военного штаба, как какая-то преступница? Мужчина делает очередную попытку выбраться из крепкого девичьего плена, и наконец у него выходит. Он сразу отходит на несколько шагов назад, чуть не столкнувшись со стеной позади.
— Ты...
Октавия прервала его:
— Мужчины опасны, потому что всегда лгут?
О чём она вообще говорит? Лгут все, женщины тоже. Или она конкретно про него? Ну уж нет!
— Я не лжец.
— Но вы солгали! — удивительно даже для самой себя, крикнула Октавия. Эхо отразилось от каменных стен, распространяя её звонкий голос. Слишком мягкий для того, кто умеет кричать.
— Я...
Крыть было нечем. Леви настолько редко врал, что эти случаи можно было пересчитать по пальцам. Однако сейчас было нечто новое, ведь в Подземном городе его никто из округи не смел упрекать в какой-то глупой лжи.
— Что с Тресом? Где мой брат?
Блестящие слёзы застилают всё её белоснежное лицо. Красные глаза сияют ярко, словно закатное солнце. На лице больше нет прежних злости, любопытства, смущения. Лишь горькое разочарование в мужчине, которого она нарекла в сердце своим. Почувствовав вину, Леви выдыхает и вновь оказывается вплотную к клетке. Через решётку хватает её лицо в холодные грубые руки и смотрит в глаза так близко, что всё же может увидеть в них своё собственное отражение. Октавия замерает, а дорожки слёз на щеках светятся, стоит опалить их горячим дыханием. Впервые он позволяет себе настолько откровенные действия в отношении незнакомой женщины. Прислонив свой лоб к её, в очередной раз выдыхает.
— Я найду его. Никто не причинит ему зла.
У Октавии забегали глаза. Этот мужчина сводит её с ума, нахождение рядом с ним так пленительно и одновременно пугающе. Его прикосновения грубые, но не таят в себе зла. Глаза тоскливые, но в них есть место и нежности. Внешность его несуразная, немного нелепая, но ей он кажется самым красивым во всей безграничной Вселенной. Он сделал ей больно своей ложью, но будь проклята галактика, если кто-нибудь отнимет его у неё.
— Мужчины держат своё слово?
Пауза ровно в семь секунд.
— Редко. Но я сдержу.
Кроваво-красные глаза снова стали напоминать грозовые тучи в ненастный день. Октавия поверила своему мужчине, ведь чувствует его раскаяние, которое он таит глубоко внутри. Убедившись в том, что чужеземка успокоилась, Леви резко отпрянул, истратив все свои силы на что-то настолько интимное. Всё же контакты с людьми, а особенно с женщинами, даются ему нелегко. Потрепав напоследок Октавию по голове, он движется в сторону выхода, не найдя что сказать напоследок.
Октавия чувствует пустоту, стоит лишь увидеть его удаляющийся силуэт. Он ей нужен. Как голодному — пища, а жаждущему — вода.
— Леви... — прохрипела Октавия его имя, которое до сих пор отдаёт в груди нежным трепетом.
Он останавливается, но не разворачивается, лишь слегка наклоняет голову, будто прислушиваясь.
— Ваша семья... Где она сейчас?
Леви едва заметно дёргается, сжав мокрые от девичьих слёз ладони в кулаки.
— Её уже давно нет, Октавия, — твёрдо проговорил Леви. Её имя из его уст звучит как давно забытая мелодия, которую всё стремишься отыскать. Щёки зарделись, а глаза стали ещё сильнее метать молнии.
— Та красивая женщина... Она похожа на вас. Это ваша мама?
Леви всё же не выдерживает и разворачивается, явно желая поставить в этом изматывающем разговоре точку. Разговоры о семье он не любил, а уж тем более о матери.
— Какая тебе разница? Неужто сочувствуешь?
Октавия опускает взгляд в пол. Она понимает их язык и уже может уверенно на нём разговаривать, однако многие вещи остаются для неё непонятными. Тёмными и далёкими, как сам бесконечный космос. Это чувство, самое важное, сокровенное, уходящее глубоко в бездну внутреннего «я». Жалость, сочувствие, сострадание, понимание, принятие — настоящие сокровища человеческого сердца.
— Вы потеряли семью. Я потеряла. Остался лишь Трес... один лишь Трес...
На этот раз она не плачет, лишь обречённо улыбается. Земляне последовательны в своих эмоциях и чувствах, неосознанно стремятся найти похожее или сделать его таковым. Это основа всего человечества, нерушимая миллиардами лет и мириадами бедствий.
— Я понял тебя, Октавия.
Наконец Леви выходит в коридор, кивнув дозорному. Ему хочется вымыться. Смыть с себя этот разговор и эту девушку. Вовсе не потому, что она грязная в привычном понимании слова. На руках до сих пор остаются следы её горьких слёз. Но их смыть он бы не посмел. Не сейчас и не сегодня.
Чужеземка, едва напоминающая человека, проявила... сочувствие? Она смогла понять боль утраты и убедить его же в этом? Неужели она... такая же, как все они, внутри стен? Такая же, как люди?
Эмпатия — начало каждого человека, его движущая сила, присущая лишь ему и только ему, отличающая его от других живых существ. Значит, Октавия тоже человек? Непонятный, странный, выходящий за грань самой природы, но... человек.
Возможно, чужеземка, посланная звёздным небом, зовущая себя Октавией, человечнее многих людей. И человечнее самого Леви.
Выйдя за пределы штаба и вдыхая полуночный воздух, Леви чуть расслабляется. Ветер почти не дует, а следы былого ливня оставляют свой след на траве. Почему-то капли, отражающие лунный свет, напоминают ему слёзы лунной принцессы, которые он так и не смыл с рук. Вытащив из внутреннего кармана сигарету и радуясь, что дождь закончился, он затягивается и вглядывается в яркую россыпь звёзд. В тот день он тоже смотрел на небо. Только на этот раз нет падающей звезды, лишь застывшие на чёрной пелене точки, не двигающиеся, видимо, с самого начало времён.
А может, звёзды и есть само начало.