Любовь со звёзд

      Это было невероятно.       Все последние события больше напоминают сон. Сказал бы кто, что Октавии придётся пережить гибель семьи, улететь на малознакомую планету, изучить множество новых звуков, вкусов, видов, ощущений — не поверила бы. С ощущениями дела обстоят особенно необычно.       Она не знает, какими словами называют это чувство люди, но совершенно точно жаждет знать, так же, как совершенно точно знает, чего ей хочется сейчас больше всего.       «Будешь меня… трогать.»       Ей не знакомо ни одно из этих слов, но что-то внутри подсказывает их значение, и даже резко негативная реакция капитана на его же фразу не может сбить её настрой.       Их разделяют прутья решетки, и его строгое лицо в лучах керосиновой лампы дарит парадоксальное тепло.       Леви мешкает. Ему нет никакого дела до этой странной девушки, если её можно было называть девушкой. И её блестящая, сотканная словно из лучей солнца, кожа, точно не вызывает у него любопытства.       …Может, совсем немного.       Молчание сопровождается длинным взглядом грозовых глаз в их же зеркальное отражение. Октавия продевает руку через прутья и медленно, вкрадчиво тянется к ладони капитана, пока не соприкасается сначала с крупными змеями вен, а затем и прохладной кожей мужчины.       Мозг прошибает потоком информации, как ярким светом, сжигающим на своём пути. Тактильный контакт сладок, нежные пальцы впиваются в грубую руку крепко, но по-девичьи аккуратно, пока в голове проносятся картинки воспоминаний — не своих, чужих. Все новые и новые слова заливают разум Октавии, наполняя смыслом ранее появившиеся чувства.       Бесчисленное количество картинок сменяется перед глазами, подобно молнии. Подземный город, город трёх стен, палящее солнце и серое полотно туч, скользкая грязь под копытами лошадей, титаны, кровь, много крови, столько, что в поле зрения почти нет других цветов… Она видит слишком много для своего нестабильного состояния, и чувствует всё слишком остро — горечь утраты раскрывает дыру в её сердце, обретающем душу с каждой секундой, что её пальцы обхватывают мужскую ладонь.       Пока для Октавии проходит вечность, для Леви быстро текут пара десятков секунд. Он смотрит на нахмуренные, сосредоточенные брови, содрогающиеся от ментальной боли, и короткая подозрительная мысль пробегает у него в голове, но она не состоит из слов, а лишь отражает его состояние сейчас — интерес.       «Что за бред…» — твердит ему внутреннее я, опровергая и пряча от самого себя правду, и всё же от себя не убежать. Кожа у неё тонкая, мягкая и тёплая — это просто сухой факт. Вдруг неожиданно для самого себя он разворачивает ладонь и обхватывает её пальцы своими.       Даже сквозь бурный поток чужих воспоминаний она чувствует перемену и мгновенно раскрывает глаза. Пасмурная радужка уставилась не на Леви, а словно бы внутрь всего его естества. Капитан не помнит, смотрел ли кто-нибудь на него вот так, но если и смотрел, то точно не столь пронзительно, в самую душу, это заставило его чуть отпрянуть и еле заметно дёрнуться.       Молчание перестаёт быть столь неловким, каким оно было до соприкосновения рук. Появляется что-то новое, и благо, Октавии знакомо слово, каким можно описать эти перемены — осознанность.       — М-меня зовут Октавия, — представляется она. Язык, не привыкший к подобной артикуляции, чуть спотыкается в начале фразы и выдаёт неземной акцент, но голос звучит уверенно и мелодично.       Леви наконец выныривает из океана заполнившей его палитры эмоций и одёргивает руку, сделав небольшой шаг назад и сведя брови к переносице. «Чёрт, сработало… Четырехглазая была права».       — Ну и насколько ты теперь знаешь язык? — спрашивает Леви, прикидывая, сколько ещё таких сеансов насыщения тактильного голода ему понадобится пройти.       Некоторое время Октавия не произносит ни звука, и взгляд её тоже не выдаёт никакой информации. Она второй раз за последние десять минут вгоняет Леви в недоумение, но похоже, её это не особо волнует. Более того, недолгого касания хватает для того, чтобы освоить основы местной коммуникации, однако… Она не может позволить себе раскрыть все карты сразу.       — А? — коротко издаёт Октавия, приподняв подбородок и изображая лишь частичное понимание. Под новым ракурсом Леви видит ряд её густых светлых ресниц. Он цокает в ответ, махнув рукой, отвернувшись на мгновение.       — Тяжелый случай, — комментирует он. — Благо хотя бы пара клеток твоего мозга способна понимать услышанное. На сегодня хватит телячьих нежностей. Скоро решим, что делать с тобой и парнишей, поэтому не расслабляйся и… Прибери тут всё, чёрт возьми.       С этими словами капитан открывает пылящийся в углу сундук и не без отвращения достает оттуда кусок тряпки, бросая его сквозь прутья решётки. Октавия неотрывно следит за каждым движением Леви, провожая его взглядом до тех пор, пока его статная фигура не скроется за очередным поворотом круговой лестницы, ведущий на выход. Не в силах больше держаться на ногах, она падает на колени, что моментально намокают. Прочувствовать столько энергии… это требует много сил, потому сейчас Октавия утомлена до предела, даже дышит еле-еле. Перед глазами мелькают руки капитана, ей чудится его запах, прохлада его ладоней… Бабушка не ошиблась.       Её первый мужчина — особенный.       Леви поднимается по лестнице прочь из темниц и гоняет по голове бесполезные образы — белые волосы этой чудачки, цвет её глаз, что является его цветом глаз, почему-то вспоминает тонкую шею, на которой играет живой лучик лампады. Он впервые испытал нечто подобное, и защитные механизмы психики явно силятся сгладить полученный стресс, занижая значимость произошедшего, да и ещё и к тому же — вполне успешно. Хватило дёрнуть головой, чтобы смахнуть напавшее на него наваждение, и открывшаяся синхронно с этим моментом дверь на первый этаж штаба знаменует конец очередного эпизода его жизни. Всё стало обычным. Солнце в заляпанных стеклах окон (нужно будет заставить салаг отдраить их дочиста) — обычное, слепящее, земное. Скрипящие под строгими армейскими сапогами половицы — обычные, старые, надоедливые. Воздух коридоров штаба — тоже обычный, едва отдающий запахом металла снаряжений и старых бумаг, в которых Смит то и дело расписывался. Одно только было необычным.       Холодящая руку непонятно откуда взявшаяся прозрачная скользкая жидкость.

***

      — Так значит, теория Ханджи подтвердилась?       Эрвин Смит не выглядит удивлённым ни на каплю.       Столько новостей за последние дни, он навряд ли бы удивился любому абсурду. Все титаны исчезли? Кис Шадис явился с повинной? Луна раздробилась на две половины? Ну что ж, весьма ожидаемо.       — Да, я чётко слышал — она назвала своё имя, — продолжает Леви. — Видимо, ей нужно больше времени, чтобы полностью овладеть языком.       — Логика присутствует… — говорит Эрвин, таинственно смотря куда-то в сторону. — Тогда, Леви, будешь посещать её до тех пор, пока она не сможет связать хотя бы двух слов и ответить на наши вопросы, а их уже… Достаточно много.       — В корабле, на котором эти двое добрались сюда, смогли найти что-то ещё?       — Да, там много чего интересного, но не поддающегося нашему понимаю вещей. Эти существа нужны нам, чтобы мы смогли разобраться со всем. Вероятно, без них мы рискуем никогда не узнать тайну возникновения титанов.       — А ты, я смотрю, уверен, что взаимосвязь есть?       Эрвин не смотрит на Леви и не реагирует на его пренебрежительный тон. Его взор устремлен куда-то внутрь себя, и там он точно видит:       — Я это чувствую.       Капитан кивает, понимая, что разумных объяснений у командора при себе впервые за всю службу не имеется.       — И ещё кое-что, Леви, — обращается Смит, — Не тяни с этим. Время сейчас слишком ценный ресурс.       Всё, пиздец. Леви рассчитывал подходить к вопросу изучения пленницей языка дозированно, но похоже, придётся переступить через себя. Впрочем, ему не привыкать.       Главное, чтобы вся эта история кончилась как можно скорее.

***

      Октавия сделала, как велел капитан, — смыла всю воду и следы своих тёмных дел начисто. На звуки сбегающих в ведро капель воды реагирует очнувшийся Трес.       — Октавия! — эхо разносится между пустых камер и достигает адресата, что находится прямо за стеной. — Октавия, ты слышишь меня?       — Да! — отзывается она, прижавшись к решёткам, надеясь, что так слышимость улучшится хотя бы на долю.       — Октавия… Мне страшно. Что с нами будет?       — Всё будет хорошо, — по-сестрински тепло уверяет она. — Ты веришь мне?       Нет ответа. Это не к добру. Вероятно, он снова отключился, и неизвестно, когда очнётся. Октавия нервничает, кусает пухлые губы и бегает вновь ставшими красными глазами по тускло освещенной камере. Воображение рисует ей всевозможные полезные идеи: например, попытаться вытащить кусок камня для самообороны в случае чего… Но поток мыслей прерывается звуком вновь раскрывшейся двери. По характеру скрипа, его длительности, по топоту шагов она узнаёт Леви.       — А ты всё-таки обучаемая, как я вижу, — удивляется он, видя чистый пол, — Значит так. Я понятия не имею, сколько тебе требуется времени на то, чтобы освоить язык достаточно, и у меня нет желания способствовать тебе в этом слишком долго, поэтому задействуй все свои извилины. Упрости задачу нам обоим, ладно? Если уж вы смогли построить такую махину, в которой попали сюда, то доучить язык тоже должно быть тебе по силам… Октавия.       Он впервые произнёс её имя, и несмотря на пренебрежительный тон, это сработало на славу — девушка оживилась, в глазах появляется мотивация и что-то обнадёживающее. С глубоким вздохом, капитан садится на пол рядом с решёткой и закатывает рукав.       Следя за ней периферическим зрением, Леви пытается расслабиться на столько, насколько это возможно. Их руки снова соприкасаются, и в этот момент Октавия закрывает глаза, сосредотачиваясь на своих ощущениях.       Голос в голове больше не озвучивал мысли на родном языке — теперь ей было доступно намного больше слов, смыслов, значений, образов, и всё это только благодаря воспоминаниям Леви. Он пережил много боли, и чувствительная к таким вещам Октавия не могла совладать с душащими её обидой, тревогой, страхом. Она сводит брови к переносице, веки с пушистыми ресницами то и дело вздрагивают, время от времени продирается через горло сдавленный от боли голос. Капитан старается не слушать и сосредоточиться на чём-то постороннем, чтобы не сорваться и не спихнуть её руку с себя. Девичьи пальцы карабкаются вверх по мускулистой руке, задевая волосы на ней и посылая мурашки по всей спине мужчины, от шейных позвонков до самой поясницы.       Вскоре образы в голове Октавии обрываются. Последним, что она видит, становится их с Тресом шаттл, вспоровший почву Земли. Видеть это зрелище со стороны тоскливо и печально. Разбившийся корабль — символ утраты.       Слёзы. Горячие, солёные, они склеивают ресницы и пускаются в два ручья из-под закрытых век, но ни всхлипываний, ни рыданий нет, потому капитан даже не замечает происходящего. Он лишь фокусирует внимание на всем, что находит по противоположную от Октавии сторону. Интересным становится каждый бугорок на поверхности каменной отделки. Леви даже не догадывается о том, что Октавия познала его воспоминания и язык местных жителей за минуту, а оставшиеся полчаса лишь изучала то, что происходило внутри неё, и совершенно ясно понимала, что название этим процессам — возбуждение.       Стоит ей визуализировать нечто непристойное со своим участием и Леви, чувство усиливается. Мысли приятные, в них хочется утонуть, как в глубоком блестящем от звёзд небе, и горячие, как само солнце. Она опирается лбом о прутья решетки, и на лице уже давно нет признаков беспокойства. Только удовольствие от фантазий, о которых Леви и знать не знает.       Или всё же знает?       Что-то пошло не так. Октавия способна познавать воспоминания Леви, но еще ни разу она не передавала ему свои мысли, да и не ставила перед собой такую задачу, как вдруг…       Капитан вздрогнул от неожиданности, словно его облили ледяной водой. Этого не может быть. Разум услужливо показал ему Октавию, целующую его губы и положившую локти ему на плечи. От удивления, он принимает эти бредовые мысли за свои и пытается отогнать, но получается едва ли. Поцелуй продолжается, тянет в пучину наслаждения её мягкими губами, бархатной кожей и гладкими волосами, что щекочут его щеку, но обрываются столь же резко, сколь появились — Октавия отняла руку вполне спокойно, даже буднично, будто секунду назад не видела того же самого. Почему так вышло? И самое главное, как? Она не подавала импульса и не желала показывать ему свои мысли… Впрочем, это и не важно сейчас. Гораздо важнее другое.       — Я готова рассказать вам всё, капитан Леви, — Она смотрит прямо перед собой, решительно и непоколебимо. От акцента не осталось и следа. — Но сначала докажите, что с Тресом всё хорошо.