Ошибка Выжившего

– Это несправедливо! Это несправедливо, мать вашу… Сука… Она изо всех сил держиться за дерево, пальцы уже вот-вот готовы соскользнуть. Но надо держаться. «Что несправедливо, уебок? Я тоже хочу жить, не меньше твоего…» Липкая, вонючая грязь, которая все эти долгие десять дней Голодных Игр служила ей спасительным гримом капает с ее мокрых рук, попадает профи в глаза. Он падает на землю, матерясь и проклиная всех подряд, особенно - свою неуловимую добычу, которая столько дней и ночей умудрялась прятаться и убегать от него. Даже отсюда, с настолько высокого дерева, был слышен мерзкий запах гнили, заставивший бы любого здравомыслящего человека уже давно вывернуться наизнанку. Но разве на Арене можно встретить адекватных? Тут жили одни лишь безумцы. Безумцы, с руками по локоть в крови. Кровавый звук железа вновь и вновь бессильно рассекает воздух, то и дело слышны глухие удара металла о дерево. Она узнает этот серп: именно им, Рэм с улыбкой расколол черепа не одного бедняги, включая ее земляка Мики - дурень высунулся из укрытия для того чтобы набрать воды, совсем забыв про маскировку, вот там его и сцапали. Болван болваном, но такого и врагу не пожелаешь. Хотя нет, пожелаешь. Сейчас, она бы очень хотела чтобы Рэму, прямо в эту секунду, проломили башку. Тот самый «могучий Рэм», который сейчас рвался к ней как бешеный зверь, еще несколько дней назад измывался над ничего ему не сделавшими людьми, возвышаясь над никчемными трибутами, как будто он был двухметровой горой мышц. Но по-видимому, урод из Четвертого посчитал себя бессмертным, раз забыл о такой «незначительной» херне как инфекция! «Три ха-ха. Могучего Рэма завалили бактерии!» – старая Кэтрин бы именно так и сказала. Сказала бы, если б только ей не пришлось в эту секунду сидеть на дереве, грозясь ежесекундно свалиться прямо в лапы этому разъяренному чудовищу. Руки его почти не было видно под гадким слоем гноя. Одна штанина пожелтела от сочащейся огромной раны - видимо организм все еще старался бороться, но если честно, борьбу эту он безбожно сливал. Рэм уже начал брызгать слюной, ковыряя дерево уже ногтями, не переставая орать: «– Спускайся Восьмая! Выходи, тварь!!». В эту секунду он стал напоминать ей собаку, сорвавшуюся с поводка и лающую на кошку. Пена во рту стала густой и белой. Раны на руке и ноге открылись заново, а запах гнили казалось разнесся на весь лес с новой силой. «Я сейчас блевану» – вот и все на что хватало головы Кэтрин. Остатки ее сил были брошены на то, чтобы не грохнуться прямо сейчас. Ну давай, потерпи еще чуть-чуть… Ну. Пожалуйста. «Все. Не могу больше.» Сердце заколотилось с тройной силой, когда профи снова повалился на землю, уже шатаясь как пьяный. Он стонал от ран и явно чувствовал себя намного хуже самой Кэтрин. Наконец, издав последний вопль отчаяния, перемешанный с плачем, Рэм упал, из последних сил цепляясь за свой окровавленный серп. Упал и больше не встал. У Кэтрин шла кругом голова, перед глазами все плыло. Пушка оглушено выстрелила прямо над ухом и она, не удержавшись полетела вниз. Расшиблась. Кровища повсюду - из плеча, ладоней, ног, коленей. Больно. Но кости вроде целы. Когда она подняла голову, она вообще ничего не видела. Только плывущий лес, только чистое небо. Вверху на небе надрывались сойки-говоруны, орали своим противным голосом: «Спускайся Восьмая! Спускайся Восьмая! Спускайся Восьмая!», пока почти обезумевшая, тяжело дышащая и глотающая горючие слезы Кэтрин, покрытая грязью ползала на четвереньках, осматривая разбитые в хлам руки. Сгнившее тело Рэма валялось рядом. Глаза парня были открыты, на лице навеки застыла гримаса ужаса, пока вокруг рта оттаивала пена. Шатаясь, Кэтрин подняла его серп, стараясь не думать, крови скольких жертв она касается сейчас. Девушке очень хотелось поквитаться со своим врагом, она даже занесла оружие на его мертвым телом. Ей хотелось, очень хотелось закричать и без конца пронзать своего врага его же собственной косой смерти, приговаривая «за Мику!», словно героиня-мстительница из любимой книги. Но она даже этого не смогла, неуклюже вонзая серп в землю, в сантиметре от его головы и смотря на его лицо совершенно пустым взглядом потухших, темных глаз. Не смогла. Потому что она не героиня. «Да здравствует победительница 23-их Голодных Игр!» – голос ведущего раздался по всей арене и на весь Панем. Все было кончено. На секунду, Кэтрин не могла в это поверить. Десятидневные прятки под кустами наконец завершились. Она подняла голову и на большом куполе высветилось ее собственное изображение, над которым высветили корону. Еще бы конфетти раскидали, в честь победы разумеется. Суки ряженые. Кошмар. Ее вот вот вырвет, она выглядит так, будто в дерьме купалась, а ведь на нее ведь смотрят камеры! Хотя да и черт с ними, не пофиг как они выглядят всегда было только лишь Капитолийцам. Убогим же было все равно. И вот, под шум вертолета, ветер которого трепал ее слипшиеся от грязи волосы, под то, как Кэтрин чувствовала себя почти отрубившейся и то, как ее стошнило прямо на ботинки волочащего ее под руки Миротворца. Все это было как в тумане - она даже в окно не выглянула, чтобы в последний раз взглянуть на место, что было ее тюрьмой все те 10 дней ада. В ушах все еще с гулом отдавались слова «победительница» и это была чистая ложь. Кэтрин Марой не победитель. Она - лишь ошибка, что никогда не должна была покинуть Арену живой. *** После того как ее привезли обратно на ненавистный восьмой этаж, Кэтрин обступила толпа стилистов. Вода обжигала заледеневшее после долгого сидения на земле тело, а некоторые ее пальцы настолько одубели, что приходилось их отмывать отдельно - мрази даже церемониться с ней не стали: просто окунули их в без пяти минут кипяток, от чего Кэтрин орала громче сирены. Маскировочная грязь отваливалась с нее кусками, растворяясь в воде, а ведь все 10 дней, она просто молилась на этот грим, именно он и сохранил ей жизнь. Понадобилось около трех часов чтобы отскрести ее до блеска - вонючие, пропитанные грязью шмотки были безжалостно сожжены, длинные волнистые волосы из темных и твердых вновь стали цвета глубокого янтаря. В нос ударил запах Капитолийской яблоневой настойки, от которой ее голова раскалывалась еще сильнее чем когда она сидела под пустым стволом дерева, почти не двигаясь около трех дней, прежде чем у нее наконец закончилась вода. – Ну вот моя хорошая, вот ты теперь снова стала красоткой, – пропищала одна из женщин-стилистов в жутком желтком парике, выглядящим как то ли сердце, то ли, как отметила про себя Кэтрин: «как перевернутая задница. А что, вам подходит. Уроды.» И действительно, уроды. Бегают сейчас вокруг нее, стараются быстро привести в ее порядок и ‘таак’ заботливо лечат синяки, будто сами не одевали ее на верную смерть почти две недели назад. И виду не подавали что им было не насрать, вернется ли Восьмая обратно или нет. Даже оплакать или капельку пожалеть не удосужились - ну а что, привыкай. «В твоем хлопковом гадюшнике трибуты и так исправно помирают каждый год, принимай и смирись.» – вот что без слов говорили ей пошло словно павлины, разодетые Капитолийки. А ей вовсе не хотелось так просто принимать свою смерть и смерть своих земляков. «Я вас ненавижу сволочи. Сдохни Стелла, сдохни Ивонн, сдохни Фелиция… И сдохни ты, президент Сноу,» – морщась от разъедающей глаза пены, сквозь зубы приговаривала выжившая. За те три дня что ей на правах победительницы были выданы для отдыха, ей ни разу так не удалось провалится в спасительный сон. Кэтрин мерещились бегающие, орущие дети с оружием, с гримасами безумия на своих лицах и то, как любая невинность покидала их, стоило им сойти с арены. Все эти три ночи, она подрывалась с орами на весь восьмой этаж, как психованная бегала по комнате, будто снова ища место чтобы спрятаться. А когда находила, не вылезала оттуда до рассвета, пряча голову в согнутые, дрожащие колени, прикрываясь своей янтарной гривой длинных волос. Перед глазами всплывала Бекки, которой вспороли живот так, что было удивительно как из нее кишки не полезли, маленького Джонни из Шестого, которого профи просто загоняли как кролика, те трое: вроде двое были из Дистрикта 5, а третий из как раз-таки Третьего (ирония, жестокая же ты сволота) - их разорвало на мелкие кусочки миной, пока они даже не знали что Кэтрин за ними следила, все это время прячась в своем дупле и насильно закрывая себе рот. Конечно же Мика, его голова под ударами серпа лопнула как арбуз, Елена из Дистрикта 2, которая орала благим матом пока истекала кровью, выливающейся ведрами из отрубленной ноги и сам сгнивший изнутри Рэм из Четвертого… За все Голодные Игры было масса кровавых и ‘интересных’ смертей - Кэтрин была уверена что Капитолий с них знатно поржал. Порой, Кэтрин не выдерживала и ударялась в безумный плачь. Она выла и скулила, пытаясь заткнуть свой чертов рот подушкой, но горючие слезы, стекающие по ее щекам, совсем не видели в этим препятствия. «Твою мать, Кэт! Ну, соберись уже! Ты же выжила, ты жива… Ты жива, все позади…» – шептала она себе. Некому было ей помочь, ее ментор Таннер застрял в центре, а его к ней решительно не пускали, мол победителям нужен покой! «Что мне сейчас нужно так это домой, подальше от вас, выродки. Вот и все.» Несколько раз она прибегала к балкону и смотрела прямо вниз. То и дело, в ее голову закрадывались жуткие, пробивающие пятки мысли - прыжок. А что, вроде высота порядочная, сильно долго корчится от боли не будет. Но как и всегда, не могла найти в себе силы перелезть через эти перила, оставаясь на месте, пока ледяной ветер обдувал ее лицо. Капитолий ночью был поистине великолепен, только вот толку то от этой красоты, если она построена на крови ей подобных? В каждой безвкусной шмотке Капитолийца Кэтрин видела исколотые тысячами иголок пальцы своей мамы, отца и бабушки - все трое, включая саму девушку работали на производстве тканей лет с 10, а бабушка вообще начала в 7. В ткачестве ей и впрямь не было равных. И только лишь мысли о возможной встрече с семьей, снова почувствовать на себе медвежьи объятия своего (конечно же по стандартам Дистрикта 8) огромного отца, ласково касающиеся лица губы мамы и уже покрытые бороздами, но все такие же теплые и ловкие руки бабушки. Наверное они сейчас там прыгают от радости - единственная дочь, больше не будет. Выбрали на Жатве казалось все, конец, а она ухитрилась выжить… «Никогда не назову себя победительницей. Я выжившая, только и всего.» Даже те спасительные три дня подошли к концу и вот она, уже вымытая, чистенькая и казалось бы снова та самая «прекрасная Кэтрин» идет по сцене, уверенно садясь в кресло. Но это была лишь маска - с Голодных Игр никто никогда не возвращается прежним. Как обычно, интервью у победителя брала любимая команда мечты Панема - индюк Лукреций «Счастливчик» Фликерман, который как она уверена отмочил немало ‘уж очень смешных’ приколов пока трибуты боролись за свою жизнь. И малолетняя розовая козявка Филомель Сноу, как всегда со своей миленькой детской улыбочкой на своем сытом, не знавшем голода и слез лице. Кэтрин очень хорошо помнила свое первое интервью, как будто это было вчера: она волнительно, изо всех сил стараясь изображать элегантность на каблуках которые надела первый раз в жизни и натягивая ослепительную улыбку, садится перед камерами. Ее платье светло-оранжевого цвета было почти прозрачным, подчеркивая любые достоинства ее шикарной для жителя нищего Дистрикта фигуры - даже лифчик не выдали, так что в этом платье она чувствовала себя голой. Ну хоть трусы разрешили и на том спасибо. Интересно, каково было десятилетнему ребенку брать интервью у девушки, у которой во всей своей нагой красе была видна грудь? Она помнила как ей было мерзко от самой себя и как мужчины за 50 в первых рядах просто пожирали ее глазами, пока она разглагольствовала о том, какое Капитолий прекрасное место. Как она умело 20 минут заговаривала зубы ведущим, играя обаяние и пытаясь обогнуть вопрос о том, что на самом деле нихренашеньки не умеет. У Кэтрин было только два достоинства - ее лицо и ее тело. И Голодные Игры заставили ее опуститься настолько низко, что ради своего выживания она этим воспользовалась. И не зря - на Играх, спонсоры просто заваливали ее едой и подарками, хотя она ничего даже не сделала чтобы их заслужить, не убила ни одного человека… Сейчас, Кэтрин снова нарядили как куклу, но на этот раз в пышное, едва два покрывающее верхнюю часть ног красно платье с черным верхом - ну, вроде ничего, красный она всегда любила, хоть и чувствовала что после этого ‘интервью победителя’ она его возненавидит. – Мисс Марой, каково для вас стать Победительницей? Что вы чувствовали, когда ваше имя высветилось сверху купола, после стольких дней Игр? – Филомель Сноу сунула ей под нос микрофон, говоря уверенно и даже мило, но Кэтрин лишь хотелось удрать подальше отсюда. «Что я чувствую? Я чувствую что твой папашка гандон, деточка.» Она понимала что девочка невиновна. Но когда перед ней сидела миниатюрная копия человека, лично загнавшего ее в ту адскую мясорубку, любая рациональность оставалась где-то там, очень далеко. Вместе с рассудком Кэтрин. – Разумеется, это большая честь для меня. Я крайне благодарна Капитолию за то, что позволил мне сохранить жизнь, – обнажая белые зубы любезным тоном говорила выжившая, сжимая сзади кулак. – И конечно, я бы никогда не справилась без вас, мои дорогие, любимые зрители! – Кэтрин помахала камерам. Залу ответ понравился; люди хлопали, а какая-то дамочка в синем парике и лошадиным из-за операций лицом вообще смахнула слезинку. – О да, наша дорогая Кэтрин сегодня в ударе! Если что, милая, я за тебя болел - и за твою победу, конечно же, – вставил свой очередной совершенно не смешной комментарий. Но, почему-то зрители смеялись - может у них с юмором туго? «Вы серьезно. Вот это я всем победителям победитель - покрутилась перед камерами, все Игры пряталась, никого даже не ранила и пидарахнулась с дерева прямо на мертвого противника, – не прекращая улыбаться, про себя думала Кэтрин. – Интересно, когда уже будут выдавать награду: ‘Неудачница Года’?» А Фликерман и малышка Сноу продолжали закидывать ее вопросами: казалось, они не закончат никогда. Уже в который раз за день Кэтрин напоминала себе что она не победитель, хотя нелепо сидящий, слишком большой для ее маленькой головы обруч, который все почему-то называли «Короной» должен был говорить об обратном. Этот цирк закончился только через полчаса. А когда настал черед вставать и продемонстрировать свою лояльность Капитолию, Кэтрин хотелось прямо сейчас схватить тот самый серп Рэма и расколоть тупые бошки Капитолийцев как гнилые тыквы, будто Голодные Игры все еще продолжались. А что, этот зал, наполненный дикарями, которые считали себя людьми, вполне подходил под описание Арены… Над головой играл гимн «Алмаз Панема» - такой же фальшивый, аляповатый и мерзкий как и сам Капитолий. Послушаешь пару секунд и либо захочешь раздробить динамик о ближайшую стенку, либо убежать так далеко, чтобы слащавые, противные ноты не добрались до ушей. Выжившая, действующий главный распорядитель Голодных Игр и двое ведущих взялись за руки, под бурные аплодисменты. Держась левой рукой за руку десятилетней девочки в нарядном голубом платье, у Кэтрин на глазах наворачивались слезы, которым она из раза в раз внутренне приказывала убираться прочь: «Назад, глупые! Именно этого главный урод и хочет!» В эту самую секунду она ненавидела и распорядителя и ведущих и президента Сноу с еще большей силой, хотя казалось - куда уж сильнее. Вроде бы это его жена, победительница 10-ых Голодных Игр подсказала ему идею с масштабными интервью где стилисты играли в «наряди куколку» - ну что же, спасибо ей блин, большое! – Нам будет не хватать Вас Кэтрин, – под конец, Филомель сделала весьма старомодный, но уже ставший одной из визитных карточек яркой звезды Панема, реверанс. – И мне вас тоже, юная леди – огненно-рыжая девушка улыбается маленькой принцессе в ответ, жмет руку. Ну все, теперь уже точно конец. Прощай, клятый Капитолий! Прощай гребаная Арена, забравшая у Кэтрин рассудок и здоровые, не собранные по кусочкам, руки. «Удачи тебе в твоей бесчестной, беззаботной жизни, выводок Сноу,» – процедила выжившая, спускаясь за кулисы под непрекращающиеся овации. Кэтрин уже изголодалась по дому. По родным хлопковым полям, по бескрайним лугам и по маме, папе и бабушке. Теперь, до конца своих дней, у нее обещает быть нормальная жизнь: за победу в Играх наградят весь ее любимый Восьмой Дистрикт, а сама ее семья переедет жить в деревню победителей - говорят дома там шикарные. Конечно же, она не находила в себе сил улыбаться, разве это было возможно? После всего того что она пережила, ей просто хотелось упасть в теплую постель и не вставать оттуда несколько дней к ряду, даже есть не будет - она и так всю жизнь питалась не ахти, привыкнет. – Мисс Марой? – внезапно из-за спины, кто-то ее окликнул и Кэтрин вскрикивая, дернулась. Голос был незнакомый, поэтому, следуя выработанной за 10 дней привычке, девушка пятиться назад, ища укромный уголок для пряток. К ней подошли два Миротворца: на плече у одного из них висел автомат, но Кэтрин этим было уже не напугать. – Чего надо? – девушка скрестила руки, испепеляя солдат взглядом - Миротворцев она ненавидела всей своей душой и телом сколько себя помнила. – Президент Сноу ожидает Вас в своем кабинете - в вашем номере приготовили костюм, у вас полчаса чтобы переодеться во что-то приличное. Если бы не шлем, то было заметнее, что Миротворец доложивший этот приказ, скривился, говоря слово ‘приличное’ - разумеется, он намекал на платье девушки. Как будто она сама выбирала что надеть и выглядеть на сцене как дешевая проститутка! – Пусть президент Сноу поцелует меня в зад, я еду домой. Всех победителей Игр возвращают когда заканчиваются интервью, – прошипела Кэтрин. Она попробовала пройти дальше, но мужчина грубо загородил ей проход: металлическое дуло автомата сразу оказалось у нее на груди и девушка уже зажмурила глаза, готовясь к жгучему ранению. – Приказы президента не подлежат обсуждению - как мы и сказали, у вас полчаса. Давай, шагай, – Миротворец грубо ее подтолкнул вперед и уводил прочь от сцены, пока Кэтрин скалилась: «– Я сама!». Если бы дело приняло серьезный оборот, то она бы убежала далеко в лес и искала спасительные кусты и кочки, как делала на Играх. Но Игры кончились. «Блять. Да вы просто издеваетесь,» – было ее последней мыслью прежде чем зайти в лифт. И что же такого особенного могло понадобиться от нее главному ублюдку Панема? Этого обычно вездесущая Кэтрин не знала.