Потерянный рай

— Пожалуйте, миледи. Вот сюда… Подножка кареты услужливо откинута. Распахнулась дверца, тихо зашелестели золотистые юбки приехавшей дамы. Спустившись на землю, она остановилась и вгляделась в расстилавшееся перед ней поместье. «Темный зверь на алых землях» — пронеслось в ее голове (мозг писательницы беспокойно подбрасывал эпитеты). Всматриваясь в черные остроконечные башенки, дама поежилась, укуталась плотнее в темный плащ и, слегка прихрамывая, двинулась в направлении поместья. Мерно кружились в воздухе снежинки, падали на землю, на капюшон плаща леди, садились как на крышу поместья, так и на гривы стоявших у его ворот лошадей. Наблюдавший за дамой кучер вздохнул и перекрестился. Он был наслышан о кровавой трагедии, произошедшей здесь с братом и сестрой, а также юной леди, жившей здесь в качестве жены хозяина поместья. За два года после случившегося история обросла мясом небылиц и истекала кровью сплетен. Одни досужие языки трепались, что владелец Аллердейл-холла (так называлось зловещее местечко) если не сам дьявол во плоти, то один из могущественнейших демонов. Ему принесли в жертву трех молоденьких девушек, а четвертая смогла избежать своей участи. Другие убеждали, что этот демон красив, как сам Господь Бог, и что это была чистая и искренняя любовь. Правда, с каждой из девушек или только с одной из них — не уточняли. Третьи уверяли, что жена джентльмена, жившего здесь, раскрыла какую-то жуткую семейную тайну и поплатилась за это жизнью. Кучер подышал в руки и снова натянул брошенные было меховые перчатки. Столкнувшись не далее чем вчера с молодой леди, представленной как Эдит Шарп, он недоумевал, что забыла она в этом странном месте. Однако он не привык задавать вопросы о том, за что ему хорошо платили. Мистер Макмайкл был щедр во всем, что касалось этой леди, и этого хватало для того, чтобы не искать ответов на кое-что. Эдит медленно двигалась вперед. На полпути к дому она замерла, болезненно сглотнув. С точностью фотографической карточки воображение вдруг подсунуло похожий день два с лишним года назад: снежинки точно так же ложились на красноватую глинистую почву, оседали на ее плечах, путались в его кудрях. Уютно сидя на его руках, она даже разглядела пару таких смелых снежинок, устроившихся в его волосах — холодные белоснежные звезды, резко контрастировавшие со смоляно-черным блеском любимых завитков… Нет, это слишком. Она продолжила свой путь и вскоре подошла к дверям Аллердейла. Толкнула тяжелую резную дверь — не заперто. Как будто Багровый пик до сих пор жил, со своими ранами, страшными тайнами и постыдными историями. 

Эдит вошла и закрыла дверь за собой. Ни души. Поместье встретило ее таким, точно не было разлуки с ним никогда. Будто она не уходила из этого места, где была так счастлива и одновременно отравлена своим горем. Перила наверху были вновь целы, точно не было… левая нога отозвалась ноющей болью, напоминая о падении. Во рту внезапно стало очень сухо и горько. Стоя в этом пустынном доме, она осознала вдруг с ужасающей остротой: что бы не случилось, какие бы беды не пронеслись над ее головой, кто бы не отнял у нее кольцо, здоровье и даже самую жизнь, но она есть и останется Эдит Шарп! Она вновь воскреснет и расцветет краше прежнего. Алан боялся отпускать ее сюда одну, но она его уговорила. На протяжении этих двух лет, даже уже поправившись, Эдит ловила себя на мысли, что ужасно тоскует. Временами, в полном света и тепла доме доктора, ей мерещились завывания ветра в печных трубах… скрип половиц… запах глины… и тихий знакомый голос, звавший ее по имени. Голос не принадлежал отцу — эта страница жизни Эдит была вычеркнута, точно никогда не существовала. Нет, молодая леди вспоминала о своем отце, но это было так редко и походя, точно он был описанием и строкой в ее романе. Из головы упорно не выходил другой мужчина, всеми правдами и неправдами забравшийся глубоко в сердце и не оставивший там ни чести, ни гордости. Одно лишь желание быть рядом. Оно и привело Эдит сегодня в Аллердейл. Где-то совсем рядом плакало и стонало фортепиано. Девушка зачарованно потянулась на его звуки в соседнюю комнату. Показалось ли ей, или на фоне темного оконного проема у фортепиано мелькнул женский силуэт? Сердце Эдит забилось быстро-быстро, точно пойманная в силок птица. — Эдит… Силуэт растаял и звуки затихли. В какое-то из мгновений девушка поняла, что едва ли слышит за зовущим ее голосом стук собственного сердцебиения. Этот голос — бархатно-нежный, мягкий, полный теплых пленительных обертонов, — его она бы не перепутала ни с каким другим. Никогда. Она резко обернулась и бросилась к стоявшему у дверного проема черноволосому мужчине в синем жилете. Мир на миг перестал существовать и снова соединился в единое целое из многочисленных осколков, когда двое — мужчина и женщина, давно не видевшие друг друга, обменялись горячими объятиями. — Это на самом деле ты?.. — Я, Томас. Я вернулась домой. Эдит отстранилась и взяла в ладони лицо мужа. Повторяя его жест, отерла большими пальцами слезы, струившиеся по его лицу. Грустно улыбнулась, задев страшный шрам на левой щеке. Томас судорожно вздохнул. Он не стал рассказывать ей, как долгое время находился между жизнью и смертью, страдая от ран, полученных от сестры. Те немногие слуги, бывшие в поместье, разбежались в ужасе, но если бы не экономка миссис Фэрли и старый Эдвард, возможно, в склепе добавилась бы новая могила — его собственная. Вместо этого он лишь просто сказал: — Ты устала с дороги. Пойдем, я налью тебе чаю.