***
Руки матери в идеально блестящих кожаных перчатках неуверенно прошлись по плечам Гермионы, одетым в тёмно-синий бархат лучшей мантии. — Не волнуйся, моя девочка, — губы Джин дрогнули в улыбке. — Всё пройдёт отлично. Отец, остановившись у тяжёлой двери, обернулся на них и торжественно кивнул. — Пойдёмте. В стенах Гринготтса, как будто в величественной библиотеке под строгими взглядами хранителей покоя старинных книг, всегда тянуло перейти на шёпот: огромные высокие колонны, поддерживающие чёрный потолок, шорох десятков перьев и одинокое эхо каблуков молчаливых посетителей. Суровый и напыщенный гоблин, выслушавший причину визита, проводил семью Грейнджеров к одной из нескольких деревянных дверей в дальнем конце зала. — Вас уже ждут, — процедил он. В просторном кабинете стоял длинный стол, за которым негромко переговаривались двое: молодой мужчина, одетый в магловский костюм, и гоблин. Они поднялись с громоздких стульев, с неприятным скрипом проехавших по паркету. — Добрый день, мистер Грейнджер, миссис Грейнджер. Мисс, — мужчина открыто улыбнулся и закивал. — Я Сэмвел Льюис, юрист мисс Оливии Коннорс. — Подвижное лицо Льюиса мгновенно омрачилось. — Я сочувствую вашей утрате. Но, в конце концов, мисс Коннорс прожила долгую и насыщенную жизнь, что уж говорить, и… Юрист осёкся под практически не моргающим взглядом Дориана. Гермиона усмехнулась про себя: отец виртуозно мог без слов передать всю полноту своих эмоций. — Да, верно. Приступим, — Льюис прокашлялся. — Садитесь, пожалуйста. Теперь по полу заскрежетали ножки уже пяти стульев. Юрист почтительным жестом указал на недовольного гоблина. — Это мистер Рэдрог, он занимается вопросом передачи ключей от сейфов непосредственно наследнику; в данном случае — наследнице. Мисс Грейнджер, прошу вас, ознакомьтесь с текстом завещания. Льюис протянул Гермионе пергамент. На нём было очень коротко и сухо описано, что теперь ей принадлежит ячейка номер семьсот пятьдесят пять, а также всё её содержимое. Узловатые пальцы Рэдрога поставили и раскрыли перед ней деревянную шкатулку, в которой лежал маленький золотой ключ. Затем на столе появился новый пергамент с подчёркнутой пустой строчкой на последней странице. — Ваша подпись, мисс, — раздался вежливый голос Льюиса. Перо в руке Гермионы не дрогнуло, выводя фамилию. — Мисс Грейнджер, вы желаете посетить ячейку? — прогнусавил гоблин. — Да, конечно. — Прошу вас. Рэдрог поднялся из-за стола, вслед за ним поднялись и Грейнджеры. Гоблин смерил родителей Гермионы строгим взглядом. — По законам Гринготтса при передаче ячейки наследнику посетить её может только тот или те, кто указан в завещании. Мистер и миссис Грейнджер, вам придётся остаться здесь. — Вы запрещаете мне сопроводить мою дочь? — тон Дориана сочился возмущением. — Мисс Грейнджер достигла совершеннолетия. Таковы правила. Джин поджала губы и взялась за локоть мужа; плечи Дориана дёрнулись. Мистер Льюис замер на своём месте, делая вид, что он чрезвычайно увлечён папками бумаг, разложенными на столе. Гермиона глубоко вдохнула и посмотрела в напряжённые глаза отца. — Всё хорошо. Я справлюсь, папа. Она попыталась обнадёживающе улыбнуться и проследовала за Рэдрогом, оставляя за спиной раздражённых родителей. Отец никому и никогда не доверял, считая своим долгом проконтролировать всё, до чего мог дотянуться, и он не выносил, когда обстоятельства не позволяли ему получить желаемое. Гоблин провёл Гермиону обратно в фойе, а затем в переплетение тёмных и бесконечных каменных коридоров. И, может быть, подействовало то, что она больше не чувствовала за спиной молчаливую поддержку, а, может быть, тёмные сырые потолки обладали какой-то особой древней, довлеющей над душой магией, но маска безразличного спокойствия, которую Гермиона натянула на себя с самого утра, растаяла. Кончики пальцев начало покалывать, а дыхание так и норовило сбиться и ускориться в предвкушении. Все эти несколько дней, которые прошли с получения письма и до настоящего момента, она провела в каком-то диком и не свойственном ей нервном возбуждении. Гермиона уговаривала себя не мечтать, не воображать лишнего, чтобы потом не разочароваться в случае пустого исхода. А разочарование было бы невероятно болезненным, ведь на карту было поставлено будущее, то самое сладкое и почти невозможное будущее, о котором даже помыслить казалось дерзостью. Но красивые картинки сами возникали перед глазами: горы золота, башенки из галлеонов, фамильные украшения и драгоценности… И дело было не в самих деньгах. Конечно же, не в них. Но Грейнджер с детства усвоила одну простую истину: если ты богат, целый мир будет у твоих ног. Гермионе не нужен был целый мир. Она лишь хотела взять в руки власть над своей собственной жизнью. Они ехали по рельсам плавно, почти не подпрыгивая на резких поворотах. Возможно, гоблин разглядел, как пальцы Гермионы в беспокойном волнении терзали рукав мантии, и решил её пожалеть, хотя его хмурое лицо не выглядело сочувствующим даже на унцию. Тележка, плаксиво скрипнув, остановилась у большой круглой двери с массивными позолоченными цифрами «755». Гермиона потёрла друг о друга похолодевшие влажные ладони, будто в мутном сне наблюдая, как Рэдрог отпирал замок изящным ключом. — Пожалуйста, мисс. Она собрала в кулак всё своё самообладание, сделала шаг в полумрак ячейки, и на стенах тут же зажглись зачарованные факелы, осветившие тесное пространство. Гермиона замерла как вкопанная, не в силах пошевелиться. Ничего не было. Здесь ничего не было. Ни гор галлеонов, ни шкатулок с драгоценными камнями, ни золотых кубков, ни амулетов или ценных артефактов. На полу посреди хранилища стоял небольшой простой сундучок. Гермиона опустилась перед ним на колени и откинула незапертую крышку. В тёплом свете огня на дне блеснули камни двух довольно скромных, но изысканных ожерелий, два крупных, по-видимому мужских, перстня, резная заколка для волос. Стопка старых колдографий, которые Гермиона бездумно просмотрела одну за другой. Она узнала своих дедушку с бабушкой на тщательно выверенном, будто для газеты, свадебном снимке, но лица почти на всех остальных колдо показались ей незнакомыми. Какие-то дети, мальчик и девочка, чинно сидящие рядом на огромном диване; молодая пара, смеющаяся в камеру; множество семейных снимков, на которых отдалённо угадывалась гостиная дома Грейнджеров, однако, теперь опустевшая и потерявшая многие предметы роскоши. Под колдографиями лежала небольшая книга в коричневой кожаной обложке, и Гермиона быстро пролистала её страницы, исписанные от руки и усеянные датами. Очевидно, это был совершенно бесполезный для неё чей-то личный дневник. Вот и всё наследство, да. Невесёлый смешок Гермионы коснулся каменных стен. Отец будет в холодной ярости и досаде мерить шагами дом, не желая разговаривать с кем бы то ни было. Мать будет сидеть в своём любимом кресле и потерянно смотреть в пустоту широкого окна. Всё не могло быть так легко и прекрасно. Гермиона знала это, знала с самого начала, и глупо позволила зерну безумной надежды прорасти в сознании. И теперь следовало вырвать побег с корнем. Она сложила всё обратно в сундук, взяла его в руки и встала, решительно расправив плечи. — Я хочу забрать эти вещи, — проговорила она, обернувшись к приоткрытой двери. — После подписания бумаг наследство вступило в силу, и вы можете распоряжаться содержимым ячейки как пожелаете, — донёсся равнодушный голос Рэдрога. Обратный путь к кабинету показался ей тянущейся липкой вечностью, и, когда гоблин распахнул перед ней неповоротливую дверь, Гермиона остановилась на пороге, крепко обхватив кажущийся теперь совсем крошечным ящик. Отец окинул её долгим взглядом. Затем обнял за плечи мать. — Идём домой, Гермиона.***
— Мисс совсем повесила нос, — заявил Флинк, ловко левитируя внушительных размеров чашку какао на стол перед Гермионой. Она подняла тусклый взгляд. — Ты хочешь сказать, что у меня совсем нет на это причин? Раздался аккуратный хлопок, и в комнате появилась Дотти. Флинк запрыгнул прямо на стол и с комфортом уселся на стопке новых учебников. — Флинк! — строго воскликнула Дотти. — Пусть пока сидит, — устало откликнулась Гермиона. Флинк вздохнул. — Ещё неделю назад мисс и знать не знала об этом наследстве и была вполне счастлива. — Ну, относительно счастлива, — сомневающимся тоном протянула Гермиона. — Юная мисс почти ничего не съела за ужином, — укоризненно сказала Дотти, глядя на Гермиону. — Аппетита нет. Пожилая эльфийка строго покачала головой, бормоча что-то о приличиях и неподобающем поведении, и щёлкнула пальцами, чтобы убрать в шкаф мантию Грейнджер, которую та небрежно повесила на спинку стула. Вдруг об пол что-то тихо стукнуло, и Гермиона обернулась. — О, это дневник. — Дневник, мисс? — заинтересовался Флинк. — Он лежал в сундучке, который я нашла в ячейке Оливии. Даже не заметила, как сунула его в карман мантии, вместо того, чтобы вернуть в шкатулку. Гермиона пожала плечами и, наклонившись, подобрала книжку. Тогда, в хранилище, смятение помешало рассмотреть её внимательнее. Она раскрыла её на титульном листе, где красивым почерком было выведено «Собственность Оливии Эвелин Грейнджер». И на следующей же странице начинались частые строчки. 1958 г. 1 сентября. Какое же счастье снова вернуться домой, в Хогвартс. Всё лето меня как удавкой душила эта ужасная атмосфера в поместье. Отец так тяжело болеет, и никто будто не хочет помочь ему, все только шепчутся о завещании. Семейный целитель разводит руками, и они больше ничего не желают пробовать. А стоило мне заикнуться о магловских врачах… Не хочу опять вспоминать об этом. В поезде Алан чуть не выдал нас, поцеловав меня прямо у двери купе (повезло, что никто не заметил и не донёс тут же моим родителям). Но как же я скучала по нему все каникулы… 4 сентября. Весь день Алан был безумно загадочным и всё шутил про какой-то сюрприз, а вечером мы встретились в выручай-комнате, и оказалось, что он научился чарам Патронуса! Он тренировался всё лето и теперь может вызывать даже его телесное воплощение, а не просто светящийся щит. Алан обещал, что научит меня, но пока ничего не выходит, это очень сложная магия… Гермиона бегло просматривала страницу за страницей. Пятое сентября, восьмое, девятое, четырнадцатое… Оливия описывала, что интересного узнавала на занятиях, школьные новости и сплетни, послания из дома, выходные в Хогсмиде, квиддичные матчи, праздники и будни, но больше всего в её днях было пресловутого Алана. — Скукотища, — Грейнджер захлопнула дневник, и он шлёпнулся о гладкую доску стола. — Хозяин Дориан говорил, что мисс Оливия убежала за океан с маглорождённым, — невзначай заметил Флинк. — Это правда? Гермиона закатила глаза. — Не знаю, возможно. Хотя это не объясняет, почему она осталась именно мисс, а не миссис. Может быть, они полностью погрузились в магловские традиции и развелись? Я слышала, у них это чересчур распространено. Она усмехнулась: в среде волшебников разводы были нонсенсом. Правда, Гермионе не казалось, что конкретно в этом аспекте стоило строго-настрого держаться традиции… Но тем не менее. Она отпила какао. — Я всё ещё не могу понять… Почему она сделала такой странный выбор? Грязнокровка… Губы Гермионы дрогнули и исказились. Это было обычное слово, и уж в стенах родного дома её точно никто за него не осудил бы, не то что в школе или на улице магического Лондона, где это сочли бы крайней грубостью. Но было в нём что-то… будто разъедающе ядовитое, отравляющее не только того, на кого оно направлено, но и самого говорящего. Дотти слабо кашлянула, расправляя и приводя в порядок тяжёлые складки портьер. — Маглы совсем другие, — нахмурившись произнесла Гермиона. — Они привыкли жить в безраздумной жестокости, решая все свои проблемы силой. Сколько крови они пролили за всю историю человечества? Ты знаешь, Дотти? Эльфийка отвернулась от окна, чтобы посмотреть на хозяйку. — Дотти не знает этого, мисс. Однако… — А когда случается непостижимое «чудо», — перебила её Гермиона, — и у них вдруг рождается волшебник, он волочит всё это за собой в наш мир. Всю свою грязь, примитивные размышления. Они заражают нас своей мерзостью, тащат на дно, — её плечи дёрнулись. — Они занимают посты в Министерстве, принимают законы, которые только больше и больше ущемляют тех, в чьих жилах струится магия. Может быть, они и не до конца осознают, что именно делают, но это не отменяет происходящего. — Мисс любит рассуждать на сложные темы, — протянула Дотти, усаживаясь на низкий стульчик рядом с Гермионой. Грейнджер улыбнулась. Она очень любила и Дотти, и Флинка и позволяла им слишком многое по мнению родителей. — И что же, я не права? — Дотти такого не сказала, — эльфийка хитро приподняла брови. — Взять хотя бы ту давнюю историю, из-за которой род Грейнджеров нынче… — Гермиона развела руками, — обнищал и потерял уважаемое положение. Флинк оживился. — Мисс Гермиона, Флинк не знает эту историю. Дотти сверкнула на него своими огромными и строгими глазами. — А Флинку и не положено совать свой длиннющий нос в дела хозяев! Ты ещё тогда не родился, а сейчас слишком молод. Нечего тебе знать об этом. — Ну, почему же! — воскликнула Гермиона. — Пускай послушает. Дотти надулась и скрестила руки на груди, однако всё же выдавила скупое: «как мисс пожелает». — Так вот, — ухмыльнулась Грейнджер. — Раньше вокруг нашего поместья было несколько магловских деревушек, и из-за Статута о секретности дом был ограждён немыслимым количеством чар, а когда кто-то из семьи хотел прогуляться, приходилось одеваться по-магловски и не делать ничего «странного», мало ли увидят. Однажды мой прадед, Олдред Грейнджер, сопровождал жену, когда та отправилась за покупками. Они ехали на магловской повозке с запряжённой лошадью, и кучер по неосмотрительности наехал на какую-то маглу. Насколько я знаю, она осталась цела, но огромная корзина с овощами, которую она держала в руках, рассыпалась по грязи. Сущая мелочь, — Гермиона пожала плечами, — но эта безумная женщина пришла в такую ярость, что бежала за повозкой ещё почти милю и кричала вслед проклятия. Магловские, разумеется. Дотти фыркнула, а Флинк не сводил с Гермионы любопытных глаз. — И что же было дальше, мисс? — А дальше… Через год прабабушка родила сквиба. К тому же тот младенец был настолько слаб, что вскоре скончался, к невыносимому горю всей семьи. — Флинку очень жаль, — личико впечатлительного эльфа потускнело. — Это было давно, — вздохнула Гермиона. — Но в конечном итоге, это даже не самое главное. В один день с ребёнком Грейнджеров у той маглы родился волшебник. Эльф покачнулся на своём импровизированном троне из книг, чуть не свалившись. — Неужели она… — Не мели чепуху, Флинк! — воскликнула до того настороженно молчавшая Дотти. — А как же ты объяснишь это?! — Не кричи, Флинк, — поморщилась Гермиона. — Возможно, это лишь совпадение… Но отец уверен, что она нашла способ действительно проклясть нашу семью и обмануть магию. — Мисс Гермиона… — Дотти покачала головой. — Вы же не верите, что магия — это какая-то глупая субстанция, которую можно обмануть? Грейнджер потёрла лицо руками, а затем прямо посмотрела на свою старую няню. — Нет. Не верю. Но… Мы ведь так ничтожно мало знаем о природе магии. Мы учимся использовать эту силу, которая течёт сквозь нас, которая и есть часть нас самих. Мы пытаемся обуздать и подчинить её своим целям, но на самом деле мы веками тыкаемся, как слепые котята в темноте и тесноте маленькой коробки. И пока никому не удалось открыть крышку и увидеть, что за её границами. Почему магия одаривает одного человека и избегает другого? Я не знаю, Дотти. — Мисс… — подал голос Флинк. — А чем же всё это навредило роду Грейнджеров? — А, — Гермиона с досадой махнула рукой. — Никто не поверил прадеду. Это семейство Розье… Они всегда были завистниками. Это они пустили слух, что Олдред пытается прикрыть своё беззаконие неумелой ложью. — Беззаконие, мисс? — он непонимающе захлопал глазами. — Они были уверены, что это его ребёнок, Флинк, — Гермиона покачала головой, увидев, как щёки эльфа покрываются ярким румянцем. — Авторитетные чистокровные семьи обвинили Олдреда в осквернении крови и измене жене. А некоторые ещё посмели утверждать, что именно за этот вопиющий поступок, за то, что он якобы спутался с маглой, магия наказала род появлением на свет сквиба. Я, конечно же, не верю этим бредням. И помыслить-то об этом противно… Грейнджер отпила из чашки почти остывшее какао. Она прикрыла веки и прошептала заклинание, стараясь сосредоточить поток кипящей внутренней силы в своих ладонях, а затем осторожно открыла глаза. Над напитком закрутились завитки пара, и она улыбнулась. — Оливия не могла не знать всего этого, и тем не менее выбрала предать свою семью, растоптать драгоценный дар, который дала ей сама судьба. Тупиковая ветвь… Надеюсь, она хотя бы получила то, чего так страстно желала, и за что так дорого заплатила и она сама, и все мы, — Гермиона хмыкнула. Дотти поднялась с приглушённым кряхтением. — Мисс не знает всего, — еле слышно пробормотала она. — Что-что? — Гермиона обернулась. — Мисс не… Ох! Раздался оглушительный грохот, и стройная гора учебников обрушилась на пол вместе с не в меру любопытным Флинком, который так увлёкся семейными тайнами, что наклонился вперёд слишком сильно и потерял равновесие. Книги распластались по паркету, шелестя страницами. — Флинк! Эльф не стал дожидаться, во что выльется гнев Гермионы и тётушки, и с громким хлопком скрылся с места преступления. Дотти сердито щёлкала пальцами, наводя в комнате порядок. Грейнджер недовольно обвела взглядом хаос, воцарившийся теперь на её столе, и вдруг заметила что-то, чего там не должно было быть. — Хм, — Гермиона взяла в руки лист плотной потемневшей бумаги. — Это не моё. На пергаменте были выведены руны, которые отдалённо напоминали Гермионе привычные, которые она изучала в Хогвартсе, но в них словно было что-то не так. — Дотти, ты не знаешь, что это? Эльфийка отрицательно покачала головой. — Нет, мисс. Может быть, выпало из учебников, мисс? — Это вряд ли. Хотя… — Она снова посмотрела на свой стол, заваленный книгами. Блокнот в коричневом кожаном переплёте был раскрыт. — Точно. Он выпал из дневника Оливии. Вот, здесь бумага абсолютно такого же цвета. Да и чернила того же оттенка, смотри. Дотти кивнула. — Да, похоже на то, мисс. Грейнджер рассматривала замысловатые руны, притягивающие взгляд, который как в лабиринте терялся в переплетениях линий магических символов. Письмена будто шептали что-то, скрытое за извивающимися чернилами, манили к себе необъяснимой силой. Гермиона потянулась к внутреннему карману за палочкой и коснулась ей пергамента. Руны ответили синим свечением. — Акцио рунический словарь! Гермиона поймала увесистый том и принялась искать в нём похожие знаки, но спустя добрых полчаса работы не смогла найти в обширном каталоге учебника ни одной руны, которая хотя бы приблизительно соответствовала написанным. — И что же это такое? — задумчиво проговорила она. Грейнджер встала из-за стола и подхватила пергамент, мимолётно улыбаясь своей увлечённости: Дотти давно испарилась из комнаты, а она даже и не заметила. Гермиона направилась в гостиную, чтобы найти отца: он неплохо владел рунами и мог помочь с переводом. Несмотря на то, что он был сейчас наверняка в отвратительном настроении, по крайней мере эта надпись могла бы что-то значить. Может быть, в ней таилась важная информация о наследстве, и отцу хотелось бы быть в курсе… Хотя такая запутанная теория заговора даже для Оливии была бы уже чересчур. Но вдруг, вдруг ещё не всё было потеряно, и они просто что-то упустили, некую важную деталь. Гермиона прошла полутёмный коридор и свернула к широким, чуть приоткрытым дверям гостиной, когда услышала кое-что, заставившее её застыть. Глухие голоса родителей доносились из комнаты как из-под толщи воды. Заглушающее заклятие стояло, но крайне слабое. Наверное, отец выпил. — Но Дориан… — мать будто мягко возражала. — Джин, это необходимо. Совет высоко оценит мои идеи, я убеждён в этом так же сильно, как в том, что сейчас нахожусь перед тобой. Мне только нужно попасть туда, мне нужно, чтобы Розье… — Но она ведь ещё девочка, милый, она даже школу не окончила! — воскликнула Джин. — К чему такая спешка с помолвкой? Неужели нельзя подождать хотя бы до выпускного? Раздался стук, словно кто-то с силой поставил на стол бокал. — Нельзя! После долгой паузы Джин снова заговорила: — Мы не можем так давить на Гермиону. — Дорогая, ты недооцениваешь нашу дочь. Гермиона понимает. Она не просто девочка, она невероятно умная девочка, Джин. Слабая надежда, которую я возлагал на это треклятое наследство, рухнула. Разве ты думаешь, что для Гермионы есть что-то дороже рода? Она знает свою роль, и, когда придёт время, она распахнёт двери для нашей семьи. Чего бы это ни стоило. Ноги сами уносили Гермиону всё дальше от узкой полоски тёплого света, льющегося в холл из гостиной. Горячие слёзы душили её, дрожа на ресницах. Похолодевшие пальцы крепко стискивали пергамент, как последнюю тонкую соломинку, попавшуюся под руку утопающему.