***
Я признаю себя виноватым, чтобы избавиться от комплекса вины. Фредерик Бегбедер «Любовь живёт три года»
Дневники Игоря Шура так и не выкидывает: рука не поднимается, а совесть, проснувшаяся от долго сладкого сна, помогает принять решение, что делать с этими тетрадками — бережно разложить их на верхних полках, смотреть на них иногда и вспоминать, к чему однажды привело безразличие. Оно, кажется, навсегда покинуло тело Шуры, столкнув его лицом к лицу со всем спектром человеческих чувств. Они пронизывают тело тонкими иглами, вызывая кровотечение, но не физическое, а ментальное. Оно ещё более мучительное и невыносимое. От него не избавиться. От него не уйти. Оно не отпустит. Шура осторожно меняет подход к детям. Получается плохо — не удаётся снова увидеть в учениках ресурс. Теперь глаз, познакомившийся со страницами дневников, цепляется за каждую травму, любой намёк на неаккуратную походку, мрачный взгляд. Шура боится, что снова упустит момент, когда воспитанника изнасилуют. Страх достигает пика, и тогда Шура сгоняет мальчишек на «собрание», где говорит, что при случаи домогательств, насилия и прочего нельзя молчать, как бы сильно стыд не мучил. Никто не понял, к чему это было. Возможно, оно и к лучшему. По крайней мере Шура пытается измениться. Он пытается быть более мягким доброжелательным, но вина бьёт, шипит «лицемер» голосом Васильева и душит. Больно и невыносимо. Моральное состояние ухудшается, а причину рассказать нельзя. Во-первых, банально некому: близких людей нет. Во-вторых, хочется сохранить дневники Игоря хоть в какой-то, да секретности. В-третьих, даже психолог не должен знать, какая скотина существует на земле. Мало-помалу, но выходит стать относительно лучше как человек. Некоторые ученики, особенно жадные до внимания, начинают делиться тем, что им больно. А поддерживать их Шура не может. Точнее, выходит у него паршиво. Но он пытается. Честно пытается, но не может, потому и задыхается в своей беспомощности. А потом резко всё переворачивается с ног на голову. И снова это делает мальчишка, правда, ему нет и семнадцати, так что параллелей с Игорем не возникает, а вот с Евгением… Он, оказывается, успел перед смертью непонятным чудом заделать ребёнка какой-то наркоманке, с которой даже не был женат. Вроде как, они собирались расписаться из-за беременности. Вроде как, оба даже клялись друг другу завязать. Вроде как, они поссорились, и Евгений сорвался и скончался от передозировки. Вроде как, о беременности его «жена» намеренно ничего не сказала, потому что боялась потерять ребёнка. Вроде как, мальчишка не знал, что у него есть родственники со стороны отца. Вроде как, мать больше не принимала и исправно исполняла свои родительские обязанности. Вроде как, она умерла даже не по своей вине. Вроде как, единственным, кто мог бы взять опеку над ребёнком является Шура. Вроде как, родство с ним было установлено благодаря какому-то ДНК-тесту. История мутная, её истинность Шура никогда не узнает, что происходило в личной жизни его сына, зато имеет шанс прикоснуться с внуком, только-только входящим в подростковый возраст. Что чувствовать по этому поводу Шура не знает. Он не умеет быть родителем, не понимает, как устанавливать связь с подростком, о котором ни черта не знает. Тот и смотрит волком, с обидой и болью, толком не идёт на контакт и боится. Возможно, его стоит обнять, сказать, что его мама «в лучшем месте». Или же, наоборот, оставить ребёнка в покое и позволить ему в одиночестве выплакать все слёзы. Тащить мальчишку по другим родственникам — не вариант: он для них балласт и неприятность. Теперь у этого ребёнка есть только мрачный дедушка, загубивший десятки жизней. Понимание придётся невероятно долго искать. Тяжело будет. Очень тяжело. И Шура готов к этим трудностям: у него появился шанс искупить вину перед сыном. Да, тот об этом не узнает, оно его не вернёт, грехи не замолит, но позволит дышать чуть свободнее. Возможно, Шура не позволит внуку повторить судьбу отца. Нет, точно не позволит и сделает всё ради этого. Пора брать себя в руки. Они оба не знали, что делать друг с другом. Свалившийся на голову Максим — потому что слишком мал, Шура — потому что слишком стар, и, пройдя через многое, все еще не понял, что правильно, а что нет. Но их встреча именно в этот период жизни определенно неслучайна. Поначалу внук осваивался дома подобно маленькому котенку: немного пугаясь непривычной обстановки, обходил каждый угол дома в поисках самого надежного места, и, когда Шура подходил к нему слишком близко, не подпускал к себе — только со временем он освоился и начал доверять. Максим почти не говорил, и в ответ на вопросы лишь кивал или мотал головой. Мало ел, на вид весь погрузился в себя — еще бы, так рано пережить смерть обоих родителей. Шура уже забыл, каково это — воспитывать ребенка. Было так странно видеть этого маленького человека. Шуре был дан еще один шанс, и он дал себе слово не упустить его. Он осторожничал, бояля сделать или сказать что-то такое, что оставило бы отпечаток на всю дальнейшую жизнь ребенка. За сорок лет своей жизни он только сейчас понял, как нужно строить отношения с людьми, в особенности — с детьми, но ему еще предстоит учиться и учиться, хотя прав на ошибку крайне мало. Шура старался выстроить для Максима комфортные условия жизни: он обустроил его собственную комнату, завалив ее игрушками, по возвращению домой всегда приносит для него сладости, всегда спрашивает, хочет ли Максим что-то обсудить, беспокоится о его здоровье. Сердце Максима постепенно начало оттаивать, и он потихоньку учился доверять Шуре, но какой-то барьер между ними все же оставался. Максиму оказалось трудно пережить смерть родителей. Шуре было невероятно больно смотреть на то, как страдает ни в чем не виноватый ребенок. Шура поддерживал его, как мог, но, так как он не слишком доверял себе и понимал, что не в силах помочь самостоятельно, вскоре они отправились к детскому психологу. Продолжительная терапия действительно помогла Максиму: он стал более разговорчивым и активным, охотнее общался со сверстниками, его питание стабилизировалось, нашел хобби — рисование. После терапии он смог вернуться в школу. На его лице все чаще появлялась улыбка — это не могло не радовать. От настроения Максима зависело и настроение Шуры. Шура и Максим долго выстраивали свои отношения — в этом также помогло лечение. Максим, увидев, что Шуре можно доверять, постепенно открылся ему. Так Шура и нашел свой смысл жизни в лице внука Максима. После работы Шура всегда спешит домой, зная, что его ждет человек, который сильнее всего нуждается в нем, и он никак не может его подвести. Максим, услышав звук открывающейся двери, мгновенно вскакивает и бежит встречать Шуру — разве это не счастье? Они искренне полюбили друг друга. К сожалению, это бы не удалось без всех ошибок Шуры: родной сын не получил такой любви, какой удостоился Максим, а Егор и другие ученики не узнали поддержки и заботы от тренера, которую теперь каждый день получают новые. Если раньше Шура руководствовался тем, что от чрезмерной сентиментальности не будет никаких результатов, то сейчас он понял, что ученики от этого не стали заниматься хуже, а в чем-то даже лучше. Горько осознавать, что все, в чем ты был так уверен, кануло в лету. Но лучше понять это поздно, чем никогда, оказавшись на смертном одре человеком, который так ничего и не понял. В воспитании Шура учитывает все ошибки прошлого. Если он не может повернуть время вспять и все исправить, он должен хотя бы не допустить их снова. В Максиме он видит не только повадки своего сына, Евгения, но и повадки Егора. Это разбивает сердце. Егор также был тихим и спокойным мальчиком, погруженным в себя, любил рисовать. Внук интересовался работой дедушки, просил больше рассказать о фигурном катании, и Шура не отмахивался. Он преподносил этот спорт как самая скучная вещь на свете, так что у Максима отпало всякое любопытство. Шура панически боится подпускать его к фигурному катанию, несмотря на то, что понимал, что ограждать от этого долго не выйдет — рано или поздно Максиму придется осознать всю жестокость этого несправедливого мира. Пусть он осознает это хотя бы не в таком проявлении. Шура съездил на кладбище в Кировск, родной город Егора. Там он нашел могилу Бортника и возложил ему цветы. Шура долго беседовал, обращаясь к нему, и прекратил лишь когда не смог больше говорить из-за слез. Он долго не мог успокоиться, но, кажется, выплакал все, что застряло внутри. Егора уже не вернуть. Шура будет чтить его память до конца дней, потому что он этого заслуживал. Дневники хранятся дома, но что делать с дачей Шура пока не решил — продавать или оставить все, как есть, зная ее историю. Максиму летом там очень нравилось. Кажется, теперь каждый выбор Шуры зависит от прежде всего от того, как бы Максим отнесся к тому или иному поступку. Его мнение — приоритет. От жестокости людей никуда не сбежать. Это можно принять и жить с этим, только если это не приведет к неотвратимым последствиям для психики. Но Шура этого не допустит. Шура больше не хочет повторения судеб Егора и Евгения, чьи жизни сломал собственными руками. Он не сможет простить себя, тем более забыть и отпустить — но он может спасти чьи-то жизни взамен тех, что уже не вернуть. Ошибки жестоко учат, оставляя чужую кровь на руках, чтобы ты не смел позабыть о том, что сделал когда-то, потому что иначе ты вернешься к тому, с чего начал. А Шура больше не сможет жить и принимать решения вот так просто, без оглядки на прошлое — таков его справедливый приговор, и он с ним не спорит. Все совершают ошибки, но далеко не все их понимают и пытаются исправить. Шура смог встать на путь исправления только через смерть двух людей — и этому не найдется оправдания. Но жизнь дала ему еще один шанс в лице Максима. Время действительно лечит. Ничто в жизни не работает стабильней, чем протекающие мимо месяцы. Вспоминая, как было больно, мы понимаем, что больно и сейчас, но совсем не так, как раньше: боль притупилась, превратилась в мягкую светлую грусть, потрясение превращается ярость, ярость — в глухую злость, злость в обиду, а обида оседает в душе дольше всего, но и она однажды сменяется принятием. После принятия, наконец, всегда приходит прощение. Себя или других, и оба варианта всегда ощущаются, как исцеление. Только воспитав Максима достойным человеком, Шура сможет спокойно выдохнуть и честно сказать, что выполнил свой долг. Ведь если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?***