Side by side

      Укромный закуток полуразрушенного жилого дома, поросшего густым ковром зелени, был тем самым перевалочным пунктом. На самом деле хорошее место, Уён даже не знал о его существовании, пусть и проходил здесь много сотен раз. Здание сохранилось относительно хорошо, густой покров плюща в это время защищал от посторонних глаз и проливных летних дождей. Несколько комнат были убраны и обустроены для привала, даже нашлась пара металлических кроватей с пружинными матрацами, но спать на них никто не отважился. Все четверо забрались в комнатку подальше, с заколоченными окнами, сверху густо поросших плющом. Разводить костёр на открытой местности не безопасно и дело вовсе не в заражённых.       Ёсан и Чонхо занялись костром, необходимым скорее для того, чтобы просушить одежду из-за в очередной раз полившего дождя и погреться, чем пытаться что-то приготовить. Консервы были основным источником пропитания в условиях выживания в зоне. Вообще это была идея Уёна, чтобы эти двое занялись совместной работой, пока он позвал с собой Сана и отправился на разведку вокруг их укромного места ночлега. Следов заражённых тут не было, даже грибных мицелиев на стенах не наблюдалось, но проверить было нужно.       Сан со скучающим видом осматривал полуразвалившиеся шкафы с маленькими полочками, они, наверное, раньше служили кому-то верой и правдой. Судя по планировке — это была гостиная, вместо окна теперь там была дыра с завитками погнутой арматуры, торчащей из бетонных стен, но вид вполне себе ничего. Засыпанный грязью и облюбованный мышами диван выглядел мило, с каким-то голубоватым рисунком и лакированными подлокотниками. Сломанный стол навеял воспоминания о барахолках, где в полцены продавали настоящее ретро. Тишину разрушали дождь и шарканье их ботинок, редкое копошение в остатках чьей-то жизнедеятельности.       — Почему ты спросил, верю ли я в план Цикад? — Сан с усмешкой смотрит на пыльный альбом с фотографиями, который откопал на одной из полок шкафов. Странно, что это ещё не стащили и не сожгли.       — Что-то должно было тебя мотивировать тянуться в такую даль, — Уён подходит поближе к нему и заглядывает в потёртую жёлтую книгу в искусственном кожаном переплёте. Там на фото обычная семья из четырёх человек. Все счастливы. На руках у мужчины, отец вероятно, щербато улыбается ребёнок в очаровательном жёлтом костюмчике с мелким рисунком.       — Это сложно, а не далеко, — Сан листает страницы и останавливается на фотографии молодой пары, разрезающей свадебный торт. Фотка старая, очень старая. Под ней размытая подпись угловатым почерком, но аккуратная, словно с любовью давным-давно написанная. — И разве ты не чувствуешь себя причастным?       — Сейчас точно нет, — Уён прикусывает нижнюю губу, когда в руках Сана раскрывается разворот тусклых полароидов с поездки на Чеджудо. В памяти всплывают размытые образы папы в мерзкой гавайской рубашке, которую почему-то любил отец, замки из песка, самое вкусное мороженое в вафельном рожке и вечерние прогулки по побережью, когда Уён набивал целые карманы ракушками и красивыми камнями и родители вели его за руки по кромке тёплой воды, окружая безопасностью. Сейчас он чувствует себя причастным, разве что, к фото в альбоме. И на душе становится как-то гадко.       — Там правда красиво в это время года, — бормочет Сан, рассматривая чьи-то фотографии с отдыха в пустующей разваленной квартире. Уён громко выдыхает через нос и толкает альбом с угла, закрывая, отчего альфа смотрит на него непонимающе.       — Пойдём, — фыркает, отворачиваясь, чтобы не показать, как ему лицо перекосило от чужой радости, увековеченной на куске фотобумаги. — Мы тут и так долго торчим.       Сан аккуратно кладёт альбом на место, будто он кому-то ещё пригодится. Это своеобразный акт уважения к памяти, думает Уён, это даже трогательно. Вообще трогательно, что он обратил на это внимание, вспомнил то саркастичное замечание Чона про Чеджу. И это даже не звучало, как издёвка. Просто факт, который любой кореец, родившийся до катаклизма, знает. Это даже наталкивает на мысль, что не такой уж и стрёмный, с секретами, но кто без? Уён знал много людей, объективно хороших и объективно плохих, мало кого из них интересовали такие мелочи, оставленные в сплошном хаосе в качестве напоминания, что жить можно было по-другому.       Когда они выходят на улицу, мелкие капли дождя стекают по листьям разросшегося плюща и оседают ночной прохладой на коже. Пахнет свежо и приятно. Вокруг умиротворяюще тихо, фоном от легкого ветра шелестят сочные листья, прибитая дождём трава и стрехи. Уён замирает у входа, вдыхая глубоко, почти до головокружения. Впитывает в себя секунды безмятежности, пропускает сквозь озябшее тело влажный озоновый воздух. Над его головой чёрным полотном — небо, звезды россыпью жемчужных бусин и мелкого серебристого бисера, как в многочисленных беспорядках шкатулок Хонджуна.       Пожалуй, у конца света были и свои плюсы.              Вокруг дома они идут молча. Уён осматривается по сторонам осторожно, а после тупо глядит в полумраке себе под ноги, шаркая берцами по раздробленным одуванчиками кускам асфальтированной дорожки. Вроде бы он и не был бы против о чём-то поговорить, чтобы это гнетущее ощущение тупой неловкости рассеять, но язык не поворачивался даже звука издать. Сан, за что ему спасибо, тактично не навязывался, спокойно шёл в паре шагов от Уёна, изредка лишь втягивая воздух сквозь зубы. От холода.       Штаны лупила высокая мокрая трава, пропитывая их насквозь, отчего и до этого этого мокрая ткань, мерзко прилипает к коже и хочется, искренне, просто домой. Даже ту укромную комнатушку с потрёпанным диваном и минимумом мебели можно считать своим домом, ели там можно спрятаться под одеяло, согреться и не болеть головой за то, чтобы из-за угла на тебя ненароком не вылетела какая-то тварь. Или бандит. Что, по сути своей, тварь тоже.       — Скорее всего ребята были правы, — Сан сидит на корточках поодаль, ближе к разрушенной парковке во внутреннем дворе жилого комплекса. Они зашли с другой стороны, где развалилась стена. Отсюда же в дом было не попасть.       — В чём именно? — Уён уже в который раз за вечер заглядывает тому через плечо и признаёт про себя, что тот альбом был куда лучше, чем погибший кусок грибного мицелия, разросшегося когда-то до размеров упитанной вороны. Несуразные паутинки грибного тела, уже, к счастью, отмершего, ползли вдоль бордюров и прятались в густой высокой траве.       — Первых заражённых свозили в окружные больницы. Правильно сделали, что не пошли туда, — поднимаясь на ноги и отряхивая руки, Сан смотрит вдаль. В беспроглядной тьме когда-то мигала красно-белым светом многоэтажная больница. Надежда на спасение, обратившаяся гнездом смерти.       — Я слышал, что они мигрируют, — Уён разминает шею и вздыхает натружено. Он устал и замёрз.       — Ещё рановато, разве нет? — Сан уходит дальше, на ходу отбивая от мокрых комьев грязи подошвы ботинок о бетон. — В нескольких кварталах отсюда была зона.       — Была?       — Угадай, что с ней случилось, — совсем не весело звучит альфа, бросая красноречивый взгляд через плечо.       — А как же военные? — Уён предполагал, что такое случится однажды со всеми. С ними в том числе. — Зря что ли их содержим?       — По их вине это и случилось.              Уён усмехается ядовито. Ну конечно. Эти альфы у руля. Слишком уверены, что им ничего не грозит. Слишком полагаются на какую-то глупую удачу, везение, своё превосходство над другими. Если один раз получилось, то почему не получится ещё раз? Интересно, о чём они думали, когда толпа озверевших бегунов рвала их на куски?       — У тебя лицо такое… Думаешь, что с нашей будет так же?       — Разве нет? Не говори мне только, что наши военные другие и нас защитят. Я в это ни за что не поверю.       — Я и не собирался, — Сан жмёт плечами. — Я уже понял, что пытаться тебя в чём-то убедить — нерабочий номер. Понимаю, почему Чанбин взял тебя к себе.       — Вы давно знакомы? — они сворачивают туда, откуда начали.       — Через пару рукопожатий — пару лет, лично — месяц от силы, — спокойно отвечает, пропуская Уёна вперёд в арку разросшегося плюща, скрывающего пролом.       — Он тебе, похоже, доверяет, — осторожно продолжает Чон, ещё более осторожно поднимаясь по неровностям ступенек вверх.       — Тебе это кажется подозрительным? — Уён почему-то уверен, что альфа у него за спиной позволяет себе ухмыльнуться на этих словах. От этого чувства его встряхивает и он дёргает плечами. Мокрая ткань одежды холодит кожу.       Из узенького проёма, где они оставили свои вещи и двух других, виднелся тёплый ореол света от огня. В пустоте комнатушек разрушенных квартир было хорошее эхо, поэтому когда их укромного убежища послышался громкий томный вздох, Уён и Сан притормозили на лестнице. В неразборчивых пляшущих на стенах тенях едва ли можно было что-то разобрать, но Чону труда не составило сложить два плюс два.       Они с Саном поднимаются в том же темпе и даже тормозят в проходе. Уён подпирает боком косяк, а Сан со смущённой улыбкой отворачивается, облизывая губы что-то себе думает с очень красноречивой и быстро меняющейся мимикой. Уён же по лисьи щурится, улыбается довольно и прикусывает фалангу пальца, чтобы не засмеяться в голос и нарушить такой момент.       Ёсан на коленях у Чонхо не то чтобы зрелище уникальное, Уён такое видел уже много раз, но не в таких условиях. И все прошлые разы эти двое не были готовы друг друга съесть, как-то слишком рьяно отдаваясь поцелуям. Накипевшее что ли? В любом случае видеть такого Ёсана, которого плавит от поцелуев, от горячих ладоней на себе, что-то сродни запрещёнке. Завитки отросших волос прилипли к взмокшему от пота ангельскому лицу, куртку стянули с одного плеча, демонстрируя и полотно татуировок, и как мышцы спины перекатываются под облегающей майкой. Не мудрено, что от этого парня столько альф без ума, даже Уёну где-то далеко внутри есть желание быть в их числе.       Сан тактично кряхтит и постукивает ботинком о стену, разрушая весь интимный момент. Уён ему за это благодарен. Ёсан упирается руками в плечи Чонхо и оборачивается назад, острым взглядом изучая источник звука. Уён с дурацкой улыбкой машет ему рукой, хихикает и произносит одними губами: «Так держать!» Ёсан резко натягивает куртку обратно, соскальзывает с нагретых коленок, поправляет волосы и всё с таким видом, будто это лёгкое недоразумение совсем не вышибло его из колеи. Чонхо продолжает сидеть на скрипучем матраце откинув голову назад и медитируя, постукивая пальцем по металлу старой кровати.       — Если вы вдруг хотите продолжить… — Уён многозначительно смотрит на своего лучшего друга, у которого несмотря на всю невозмутимость лицо и уши покраснели. — То на втором этаже есть местечко…       — О боже, просто заткнись! — Ёсан закрывает лицо ладошкой и отворачивается к своему рюкзаку. Уён смеётся заговорщески, после вновь прикусывает костяшку пальца, не совсем удачно пряча хитрую улыбку.       — Да ла-а-дно тебе, — омега продолжает.       — Серьёзно, Ву, заткнись! — Чонхо хлопает ладонью по железному каркасу кровати и выдыхает сквозь зубы с хрипотцой.       Уён держит себя в руках и не шутит настолько, насколько это вообще может быть возможным в сложившемся положении дел. Когда он говорил «Помиритесь» он не это имел ввиду. В отличие от него, Сан чувствовал себя, похоже, каким-то виноватым что ли. Видимо, вмешательство в чью-то личную жизнь его немного… За это никто его не осуждал, пожалуй. Они знакомы от силы сутки и в эти же первые сутки развернулся целый романтично-драматичный фильм. Чхве даже вызвался первым дежурить ночью, на что Уён не удержался и подъебал его на этот счёт. Сан особо на шутку не среагировал, а вот Ёсан в очередной раз попросил рот закрыть.       Уён просыпается посреди ночи от лёгкого толчка в плечо. Костёр давно погас и тьму крошечной комнатки ничего не тревожит. Первозданная темнота окутывает и людей, и каждый предмет этого пыльного помещения, создавая ощущение парения в пустоте. Особенно спросонья. Чон трёт лицо, пытается сфокусировать взгляд, но темнота непроглядная. Только слышно чужое спокойное дыхание и ещё не привычный, но уже не так сильно раздражающий, умеренно-резкий запах альфы щекочущий нос.       — Уже моя очередь? — хрипло спрашивает омега, зевая. Наверное оно хорошо, что ничего не видно. В ответ ему слышится только усталое «угу» и шарканье ботинок. Сан сел удобнее, прижался спиной к стене. Выбирать место для сна не приходилось.       Чон тихонько поднимается на ноги, подхватывает рюкзак, который стоял рядом, и включает фонарик на минимальную яркость. Сан вырубился, наверное, ещё в тот момент, когда выдавил своё «угу», поэтому Уён только мельком на него смотрит. Спит, приобняв свой рюкзак. В комнате они только вдвоём. «Криминальной парочки» Чон не наблюдает и ухмыляется себе под нос. На второй этаж патрулировать не пойдёт, чтобы не увидеть чего-то, чего не хотел бы. Хотя, может, интереса ради хотел бы, но при других обстоятельствах.       Прогулявшись по разрушенным квартирам в тишине ночи и особо не маяча бликом света в проломанные окна, Уён остановился в одном из заброшенных жилищ. Тут стена обвалилась и бетонный обломок пола уходил в никуда, сплетаясь венами арматур с тонкими стеблями плюща и впитывая своим холодным естеством влагу дождя. Ближе к краю пол крошится сухими ошмётками, с гулким стуком летят куски вниз, ударяясь монотонно о нижние этажи и исчезают вовсе в шуме дождя. В этом году дождей в два раза больше, чем в прошлом. Что бы это могло значить? На памяти Уёна все дождливые годы после катаклизма были ужасными. Когда из-за отсутствия людей промышленность встала и начала выходить из строя, леса массово горели под буйством летних штормов, дожди превратились в опасный яд, а не живительную благодать. Со временем опасность не миновала, но убавила в оборотах. Чон слышал, что каким-то отважным ребятам, инженерам что ли, удалось добраться в Пусан и предотвратить ядерную катастрофу на полуострове, однако от наводнения в японском море им спастись не удалось. Судьба других атомных станций была не известна, но новостей о массовой заболеваемости раком не было, значит и тут опасность миновала. Всё-таки как удивительно! Люди считают себя венцом творения, но природе наплевать на их отсутствие. В конце концов, кто если не люди виноваты в мутации патогенного грибка, уничтожающего человеческую популяцию уже одиннадцать лет?       Уён присел вблизи опасного края, потушил огонёк фонарика и смотрел вперёд. В первозданной тьме, невиданной городским жителям сотни лет, Уён видел очертания острых листьев плюща, их покачивание на ветру, улавливал движение крупных капель и слушал. Когда ему было десять, они с родителями ездили в горы. Папа называл это кемпингом, а для маленького Уёна это было сущей пыткой и желанием лечь на дороге и кричать от негодования. Какое удовольствие можно получать от бесконечного подъёма в гору под палящим солнцем? Что такого захватывающего во сне в холодной палатке посреди леса, где полно насекомых и, о ужас, есть дикие животные? Для десятилетнего омеги это было за гранью понимания. Но как бы его не бесило всё: костры, палатки, насекомые, мозоли на руках и ногах, этот опыт оказался Уёну полезен. Если бы не родители, любившие выбираться куда-то в лес и горы, сейчас Чону пришлось бы худо. И вместо приятной, слегка болезненной, ностальгии от шума дождя и природной тишины, он бы ощущал что-то другое. В горах и в лесу все звуки всегда были чётче, словно на периферии всех чувств. Сейчас тоже самое было посреди города, некогда бурлящего жизнью так сильно, что здесь едва ли можно было успеть остановиться и взглянуть на небо.       Уён любит вылазки за стену. В этом есть своя романтика, несмотря на постоянную угрозу жизни. В пределах зоны ощущалась замкнутость, невидимые, но вполне осязаемые, прутья клетки давили на мозг и создавали гнетущее чувство несвободы. Тут, в большом мире, все несвободы высоких стен ощущались сильнее, но словно играючи. В этой точке, в заброшенной комнатушке, которую Уён даже не стал рассматривать, он остро чувствовал, что он жив, что он волен совершать поступки, за которые только он будет отвечать, что он самодостаточный и сильный человек, которому хватает храбрости ли, мужества ли, безбашенности ли, чтобы преодолевать этот путь сквозь смерть и страх.

☣☣☣

      К обеду следующего дня они неспешно обходят жилой квартал, держась подальше от высоток и закоулков. Проросшие растениями машины застыли посреди полуразрушенных одуванчиком дорог. Куски асфальта облюбовал мягкий мох, корни могучих растений пронизывали обломки, разрушая их изнутри. Между некоторых жилых домов лианами плелись стебли плющей, создавая живые навесы над головой, укрывая тонкие артерии душных улиц, уходящих угловато в полумрак словно бы за пределы карты. Как в играх, в которые давно играл Уён. Эти тёмные завороты напоминали границу игровой карты, за которой больше ничего нет, она ограничена кодом. Проржавелые столбы уличных фонарей устало покосились, некоторые прижались друг к другу головами, припали игриво к острым бокам близстоящих зданий, а хрупкое их естество любезно укатал вьюн, расцветая белыми цветами. Мелкая крошка стёкол, выпавших под давлением оконных рам, шуршала под ногами, раня нежный мох своими острыми краями. В маленьких магазинчиках опустели стеллажи, мусор прибило влагой ночного дождя, обшарпанные стены до сих пор украшали обрывки плакатов, извещающих о скидках по выходным, об акции на рамен и лотерее, название которой размыло водой. Крошечные закусочные, где раньше по вечерам ели острые токкпоки и пили соджу, лишь одиноко раскиданные зелёные пластиковые стулья и потухшая, покрытая коррозией дешёвая вывеска, напоминали о том, что некогда это место было обитаемо.       — Скоро выйдем к торговому центру, — оповестил всех Ёсан, идущий в ногу рядом с Уёном. Они снова разбились подвое, как и вчера.       — Как спалось? — Уён прячет улыбку, прикусывая нижнюю губу. Ёсана этим не развести.       — Мы не занимались тем, о чём ты думаешь, — Кан глаза закатывает, пинает показательно камешек ботинком. Смешной он. — Поговорили и уснули.       — А сегодня чего не вместе?       — Кажется, этим двоим есть о чём поговорить, — Ёсан разворачивается и идёт спиной вперёд недолго. Уён только смотрит назад, и правда: Чонхо и Сан разобщались.       — Издалека они даже внешне чем-то похожи, тебе так не кажется? — усмехается Чон.       — Чонхо сказал, что этот парень ему нравится, — Ёсан улыбается еле-еле. Ангельски, именно так, что даже Уёну становится до дрожи не по себе. Невыносимый человек. — А Чонхо, ты знаешь, мало кто нравится. Скажем так: Сана одобрили.       — Одобрили для чего? — Уён не понимающе смотрит на друга, хлопает глазками.       — Для комфортного существования в нашей компании, — Ёсан смотрит в ответ. Хитро как-то. — А ты о чём подумал?       Уён не отвечает. Ни о чём он не подумал. Ему вообще всё равно, лишь бы вся их компания не разыграла плачевный сценарий в этом приключении.       Если мысли, как говорят, материальны, Уёну иногда не стоит думать. Благо, наверное, что он не озвучивает половину, иначе привело бы к повторному катаклизму. Упал бы метеорит или все ядерные станции решили рвануть одновременно, что-то такого масштаба.       Они выходят на широкую улицу, расходящуюся десятком дорог во все стороны, обращённые в бетонное кладбище, отголосок мегаполиса. В комплекте с городским пейзажем были нынешние жители. Дёрганные и скулящие истошно, ступающие неуверенной поступью по разросшемуся ковру клевера. Всего трое, просто бегуны, но лучше свалить от них раньше, чем они поймут, что не одни здесь.       Стоит Уёну и Ёсану свернуть на другую улицу, как из перевёрнутого мусорного контейнера выглядывает перекошенная морда, измазанная в кровь с прилипшими к ней клочками серой шерсти крысы, которой бегун лакомился, пока его так бесцеремонно не отвлекли. На развороте назад омеги резко набирают скорость и тишина бетонного кладбища разрывается в клочья с истошным воплем заражённого, своим кличем призывающего всех, кто был тут поблизости.       Омеги орут в спешке, показывают на одно из зданий рядом и Ёсан на бегу хватает Чонхо за руку. За ними из всех уголков за считанные секунды стекаются заражённые, орущие истошно, толкающие друг друга, мчащиеся следом как серая живая масса, готовая поглотить без остатка. Сан и Уён нагоняют друг друга и остальных у входа в здание, выдержанное в классическом стиле, но рассматривать его времени нет. Сан бьёт по двери ногой, выбивая хлипкий замок, и все четверо в спешке влетают внутрь, прикладываясь к двери всем телом, в попытках удержать набегающих монстров.       Уён, задыхаясь, быстро бегает по тёмному помещению в поисках хотя бы чего-нибудь, чем можно на время прикрыть дверь. В крике заражённых звучат выстрелы и сплошной поток матершины от Чонхо. Краем глаза Уён видит, как Сан стреляет бегуну в голову, второму, третьему, четвёртого вышибает из узкого проёма полузакрытой двери ногой и в спешке перезаряжая пистолет, повторяет серию выстрелов. В сплошном бардаке Уён находит крепкую доску, которая как раз должна влезть под ручки этой ебучей двери.       — Да сколько их там блять! — орёт Ёсан, одной рукой, в которой держит нож, рубя по пальцам монстра и наваливаясь на дверь снова.       Со стороны Чонхо, Сан прикладом со всей дури бьёт бегуна по лбу и тот пятится назад, задерживая одержимую толпу. Навалившись на двери, Сан помогает её закрыть. Оперативно подлетает Уён и вместе с остальными вставляет доску под ручками двери, хлипко, но хотя бы как-то, закрывая её. Истошные вопли режут по ушам и двери дрожат под давлением бесноватой толпы. Окна высоко от земли, но все знают, что это лишь вопрос времени, когда эти твари полезут вверх и вынесут оставшиеся тонкие стёкла.       Уён прижимает ладонь к боку и пытается наконец-то отдышаться. Хотя бы секунду. Ёсан и Чонхо друг друга осматривают заботливо, обнимаются еле-еле. Чонхо хлопает Сана по плечу. Уёна мутит, остальных — тоже. По лицам видно. За краснотой и испариной страх растекается под кожей, проникает в каждую клеточку организма и оседает там тревожным ожиданием. Каждый раз встречаясь лицом в лицу с этими тварями, адреналин взрывает мозг и заставляет ноги бежать так быстро, как не бежали никогда, а стоит на секунду попытаться успокоиться, как оцепенение проникает иголками в конечности.       — Нужно выбираться, — Уён достаёт из рюкзака биту. Колючки сверкнули в полумраке. Он отмыл её вчера.              Ёсан на этот раз не трогает арбалет, а заряжает пистолет, точно так же поступают все остальные. Сан уже меняет третий магазин и берёт в руку нож, предварительно обтерев его об штаны.       Дверь содрогается и доска трещит. Четвёрка с ужасом оглядывается, бегло смотрят в окна. Внизу грязных стёкол уже маячат напряжённые пальцы. Хрупкая конструкция двери, словно соломенный домик, который сейчас не просто сдуют, его сровняют с землей.       Слова излишни.       Лихо влетая вверх по лестнице, четвёрка оперативно двигает шкафы, стеллажи и тяжёлые офисные столы, чтобы загородить проход, дать себе фору в этом безумном забеге. Уёна трясёт от всплеска адреналина, но на успокоиться уже нет даже части секунды. В суматохе попыток выживания уже не важно, как он к кому здесь относится, потому что когда Сан сильным рывком тянет Уёна за рукав и толкает вперёд к лестнице, он не возмущается, а бежит вверх.       В коридоре третьего этажа они сталкиваются с двумя проблемами. Первая: вся мебель была переломана и едва ли годилась для того, чтобы использовать её как баррикады. Вторая: дверь внизу слетела с петель и бешеный топот десятка ног озверевших существ разнёсся грохотом по всему старенькому зданию. Это была какая-то муниципальная паршивая контора, не иначе. Где же ещё могло быть так много ненужных дверей, такой убогий интерьер и офисные столы послевоенных времён.       — Здесь должен быть какой-нибудь конференцзал или… — хрипит Сан, оглядываясь назад. Уён встречается с ним взглядом и его передёргивает. Не самое подходящее время для этой игры в неловкие гляделки.       — Скорее сюда! — с лестницы орёт Чонхо, а на этаже ниже слышно, как заражённые врезаются телами в незамысловатые баррикады, явно толпясь и мешая друг другу двигаться.              Сан кивает Уёну и они вместе быстро вбегают вверх по лестнице, прижимая перед этим дверь, ведущую к площадке, ухваченным на бегу стулом. Перескакивая через две-три ступеньки, Сан и Уён в спешке толкают друг друга плечами в узком проёме двери и наконец-то находят двух других.       Да.              Зал.       Четвёртый этаж. Окна почти в пол и выход на крышу, соединённую с несколькими соседними зданиями. Окон, что важно, почти нет. Стёкла острым ковром усыпают выцветший ломаный паркет и ряды мягких стульев. Скромная сцена — пристанище крыс и голубей. Всё вокруг усыпано перьями, от ночного дождя раскисший паркет чавкает под ногами и кажется ненадёжным.       Ёсан и Чонхо задвигают дверь секцией мягких стульев, а после оба отходят подальше и замирают в полускрюченной позе, наконец-то позволяя себе чуть-чуть подышать. В лёгких горит от этой беготни. Уён не брезгуя присаживается в одно из кресел и скидывает с плеча рюкзак. Там в боковом кармане на добром слове держалась стеклянная бутылка, которую он подобрал на этаже ниже. Не побилась на крутых поворотах, сразу видно, что шампанское подарили кому-то от души. Апокалипсис пережила, забег пережила, а Уёна не переживёт.       Пока компания переводит дыхание, Уён с точностью химика и движениями профессионала, в два счёта мешает в бутылке прихваченное топливо, смачивает кусок ткани в горючее и закупоривает ею узкое горлышко бутылки. Зажигалка в кармане куртки всегда валялась исключительно на такой случай.       — Отсюда можно по крышам… — начинает Сан, но обращает внимание на бутылку у омеги в руках.       — Что можно по крышам? — поднимает Уён взгляд. Сан в лёгком замешательстве. — Тебя тоже научить?       — А ты кидать его умеешь?       — За кого ты меня принимаешь? — говорит Уён с издёвкой, вскидывая брови. Сан улыбается.       — У меня есть идея.       Уёну долго объяснять ничего не надо, он не тупой. Поэтому Сану хватает пары слов, как они оба сходятся на том, что идея огонь, осталось только выполнить. Уён подзывает Ёсана и Чонхо поближе, пока в этот роковой момент двери на площадку ломаются и старые ступеньки ходят ходуном под ногами. Пока Уён договаривает план, Сан прицеливается в дверь и…              Последнего слова Уёна не слышно за выстрелом. Дверь с треском ломается, секция стульев отлетает с третьим толчком и обсуждать план действий времени больше нет. Уён запихивает биту в рюкзак, хватает бутылку с горючей смесью и несётся на крышу, а за ним следом все остальные.       На улице пасмурно, влажно, но ветрено и вся эта клятая крыша усыпана каким-то мусором и обломками деревянной мебели, вынесенной из помещения кем-то до них. Сан и Ёсан отстреливаются, пока Чонхо выуживает из завала длинную широкую доску, чтобы перекинуть её к соседней крыше.       Заражённые растекаются по крыше серым пятном остервенелых воплей, кидаются вперёд, протягивают руки и скалят залитые кровью зубы. Уён держится на достаточном расстоянии и пытается понять, в какую сторону дует ветер. Зажигалка в пальцах чувствуется какой-то непривычной, будто форма не та, будто ему её подкинули. Но на вид всё та же. Сраная дереализация сильно невовремя. В глазах слегка плывёт, но Уён фокусируется на маячащей неподалёку спине Сана, единственная преграда между ним и толпой, и делает глубокий вдох. Он и большую толпу поджигал одой бутылкой за раз. Справиться и с этой. Сейчас, по крайней мере, вокруг него есть люди, которые могут его прикрыть.       — Сан! — кричит Уён и Чхве срывается в сторону, своим поведением привлекая всеобщее внимание толпы. Ёсана он хватает за локоть и оба бегут подальше, к Чонхо.       Уён поджигает запал.       Серую окружность моментально окрашивает яркое пламя, резво подхватываемое порывом ветра. Огонь цепляется за одежду и окутывает горячим кольцом основную массу заражённых, которые своими дёрганными движениями только разносят пламя дальше. Прибитые влагой птичьи перья вспыхивают, следом за ними горит мусор и лужи не тушат бензиновый огонь.       Уён почти слетает с доски, чудом не спотыкается о высокий карниз соседней крыши, а следом на развороте скидывает перекладину вниз. Бегущие за ним заражённые, хрипя и вереща, летят вниз и разбиваются со шлепком об асфальт.       Ёсан сидит посреди крыши, Чонхо поит его водой из фляжки. Они оба целы. Уён скидывает с плеч тяжёлый рюкзак и выгибается чуть назад, разминая спину. Следом он наклоняется вперёд, упирается ладонями в колени и выдыхает спокойно. На этом уровне замечает Сана, сидящего у фигурной вышки вентиляционной системы. Он вытянул ноги и опустил руки вниз. Пальцы дрожат от огнестрельной отдачи.       — Это было круто, — комментирует Чхве, смотря омеге в глаза, когда тот выпрямляется и делает пару шагов в его сторону.       — Для омеги?       — Ты на это правда обижаешься?       — Ты не лучше меня, — Уён присаживается на корточки напротив альфы и сверлит тем самым взглядом. Его очередь.       — А разве я об этом говорил?       Уён только фыркает. Он может отреагировал на тот комментарий как-то не правильно, не разобрался, но кто вообще в таком разбирается? Это показательное указание на вторичный пол словно оскорбление в контексте выполнения сложного задания. Будто только альфа может влезть в пекло и вернуться оттуда. Уён, кажется, только что доказал обратное.       — Где научился?       — Их даже дети умеют готовить, о чём ты вообще?              Сан просто прикрывает глаза и вздыхает. Уён усмехается. Чхве хотел правда узнать, хотел посмеяться, хотел поддержать диалог? Чон смотрит на него ещё какое-то время, прокручивая в голове то, сколько раз за последние чёрт знает сколько времени этот парень его спас, и прикусывая губу, тяжко вздыхает. Он чувствует, как этот острый взгляд его изучает, но это не то чтобы вызывает какой-то дискомфорт. Это не похоже на рассматривание хищником его добычи, а просто на здоровый интерес. Какой-то невинный даже.       — Спасибо, — хрипло выдавливает Уён.       — Должен будешь, — ворчит в ответ.       Уён, облизывая пересохшие губы, улыбается. Сан отвечает ему тем же. Ямочки у него красивые.