Проклятие Даламара (мини)

Вместо спасительной магии по венам Рейстлина растекался лишь адреналин, расширяя зрачки и бросая в дрожь. Боги открестились от него, как от неизлечимо больного ребёнка. Как только к нему вернётся способность хотя бы фокусировать взгляд, из полутени выступит его сладкоголосый ученик и вновь утопит его в кадке для мытья полов, а затем бросит, как дохлую рыбу. Даст жизненным процессам почти остановиться и запустит их вновь. — Его… Его тебе никак не снять. — Это я уже слышал. Раз шесть, наверное, поправь, если ошибаюсь. — Издеваешься? — Как можно? Вдруг Даламар зашипел, рванул серебряную фибулу с плеча, скинул безнадёжно вымокшую мантию. Под одеянием Главы Конклава в вырезе шёлковой сорочки треугольником белела грудь, где эльфийскую плоть раскалёнными угольками прожигали раны. Раны, которые каждый день вот уже столько лет напоминали ему о цене предательства. Изощрённый подарок учителя. Он вытащил из кармана стеклянный флакон и плеснул содержимое на незаживающий ожог. Рейстлин по старой травнической привычке распознал в запахе корень кровохлёбки и веролист серебряный. — Это уменьшит боль, но не снимет проклятия. От него не существует антидота. Никаких заклинаний. Никаких артефактов. — Так не бывает. Тёмный маг и в глухой стене найдёт лазейку. Твои слова, учитель! — Мне стыдно. — Что, прости? — Мне стыдно, что я твой учитель. Даламар нехорошо рассмеялся. — Какой ладненький и чистенький у нас тут великомученник нарисовался! Мне метнуться тебе за белой мантией, нет? Тебе стыдно. Он рывком поднял его, чтобы тут же швырнуть об стену. Движением руки заставил деревянную кадку придвинуться и наполниться до краёв водой. — А бросать умирать влюблённую девчонку тебе не стыдно было? Или светлая жрица принесла себя в жертву без твоего участия? Нет, Рейстлин, не тебе мне рассказывать о стыде и совести. Ты умрёшь некрасиво, по-скотски, в нечистотах, в страхе, совсем не по-геройски. Я позабочусь об этом. Знаю тут одно местечко. Бездна, кажется. Не слышал? Ответить Рейстлин ему уже не мог. Бездна — не просто анфилада огнедышащих пещер. Бездна — живое существо. Её стены пульсировали и дышали, отравляя лёгкие зловонным воздухом, её пар плотно лип к коже и оседал запахом страха, как на бычьих огромных шеях выступает испарина перед забоем. Бездна жаждала двоих смертных, что шли по кровоточащей кишке коридора. Дико жаждала. Но что-то не давало ей сомкнуть смердящую пасть, пока они ходили по её языку. Она довольствовалась тем, что визгливо хохотала из самых недр, грохотала поступью исполинских тварей. И вдруг почти нежно прошелестела голосом тёмной госпожи: — Ты сегодня с подарком, я смотрю. Рейстлин выпрямился и встретился с Такхизис взглядом. Нагота не накладывала на неё печать уязвимости, как на смертных женщин. Её нагота была в сто раз опаснее, чем полное облачение в броню неуязвимой драконьей чешуи. Её сексуальность была в сто раз влекомее, чем внешний маскарад жалкой похоти. Она обнажила женское тело, но сквозь поры исходил запах зверя — дикий, агрессивный, первородный. От неё разило смертью. Она была в своей силе. — Тёмный маг Рейстлин Маджере вновь у моих ног, — её ступни недвусмысленно скользнули на пол. Даламар подсёк магу колени и пнул в спину, заставляя сделать то, что раньше не удалось его заставить сделать никому. Рейстлин рухнул к подножию трона тёмной госпожи. И вот из его изуродованного мукой рта льётся длинный хриплый умоляющий крик. — Музыка. Просто музыка. Тёмная госпожа закружилась, хохоча и пуская волосы вдовьим шлейфом вокруг себя. Её потемневшие глаза встретились с эльфийскими. Когда крики Рейстлина захлебнулись в рыданиях и превратились в невыносимый вой, Такхизис задрожала, откинула облекавшую её, точно пеньюар, завесу волос и застонала, кусая губы: — Хочу сейчас. — Здесь? — Именно здесь. — А он? — Сдохнет, но надеюсь, не раньше, чем я кончу, — прорычала богиня, срывая застёжки его мантии. — Не бойся, клетка прочна, а мои детки не дадут ему заскучать. И нам — тоже. В пяти шагах в углу клетки, окружённый своими кошмарами, бился и надрывался Рейстлин. — Какое чарующее дежавю… Последний раз так сильно возбуждалась, пожалуй, только когда голосила его девка. Та светлая жрица, не помнишь, как её? — Крисания. — Точно. Жаль, тебя не было рядом. Незабываемое наслаждение было исполосовывать её тошнотворно смазливую мордашку, наблюдать, как растекаются глазные яблоки, как белые одежды набухают от крови. А она, наивная, думала, что выдержит! Увы, в конце концов потеряла сознание и, пока мы развлекались с магом, сгинула, видимо, в пастях моих чудовищ. Напрасная жертва в итоге! Никогда не будь таким глупцом, Даламар. Тот, кому отдаёшь своё сердце, обязательно заберёт у тебя и жизнь. Лучше вкуси, мальчик мой, вкуси мою Тьму, или, клянусь, я спалю весь этот мир. Сердце Даламара сбилось с ритма лишь единожды. Он припал губами к шее госпожи отчаянно и безнадёжно — шагнул в пропасть, и она торжествующе выгнулась в его объятиях, тающим воском спустилась на пол, разметала косы. Его руки, ловкие как у вора-карманника, скользили по божественному телу, находя самые раскалённые точки, ныряли под водопад волос, вырисовывали вензеля на коже. Стон наслаждения смешивался с криками ужаса. Полуобнажённый эльф навис над прекрасной девой, с дразнящей медлительностью потянулся к поясу. Тонким касанием он вытянул из ножен кинжал и без замаха, коротко ударив, вогнал его в грудь Такхизис. Это длилось мгновение. Мгновение, растянувшееся для него в вязкий, замедленный сон, из которого никак не можешь проснуться. Вот клинок входит в грудную клетку по самую рукоять, кожа с капельками пота в ложбинке так упруга, так податлива. Блеск вожделения и триумфа в женских глазах медленно сменяется растерянностью. Затем — удивлением. И наконец — глухой яростью. В бездонье её зрачков угасают последние всполохи. Он ждёт на её лице неподвижной ненависти. Но оно застывает в какой-то беспомощной, почти детской обиде. Корона скатывается с безжизненной головы под ноги, он смотрит на неё невидящим взглядом. Первым существом, кто понял, что произошло, была Бездна. Она набрала в лёгкие воздух, словно младенец перед криком, — эта пауза сотрясла пространство, — и зашлась страшным утробным воем. Даламар провёл по лицу рукой, стирая оцепенение. Осмотрелся. Остановил взгляд на тёмной истощённой фигуре, повисшей сгибами локтей на прутьях клетки. Эльф приблизился. Его учитель каким-то чудом ещё был в сознании, но золотистые глаза запали и поблекли. Кошмары — порождения воспалённой фантазии Такхизис, плотные сгустки памяти, потеряв хозяйку, выжидательно замерли в клетке за спиной мага. — Корона... — прохрипел Рейстлин. — Ты забыл свою корону. — Пусть. — Не верю. Ты никогда… Не корчил из себя героя. — Точно. Эльф призвал разрозненные, хаотично циркулирующие по телу частички магии, пошевелил пальцами рук. На них заплясали чёрные искры. Рейстлин не сводил с ученика оценивающего взгляда, словно вовсе не его самого сейчас разорвёт на атомы. — А хочешь секрет?.. Напоследок... — каждое слово давалось ему с боем. — Хочу закончить это и напиться. — Только я могу снять твоё проклятие. Формирующееся на кончиках эльфийских пальцев заклинание замерло. Даламар ждал, пока учитель успокоит рваное от кашля дыхание, и взвешивал необходимость продлевать его жизнь. — Что является противоположностью проклятия? Одна секунда — и глаза эльфа метнули молнии мрачной самоиронии. — Благословение? — Учись, пока я жив. — И всё? Так просто? — он понял, сложил губы в досадной насмешке. — Проще не бывает. Всего лишь одно маленькое искреннее пожелание добра. Даламар зашёлся смехом: — Браво, учитель. Браво! Вот где подвох, невыполнимые условия. — Разве? Давай проверим. Мне самому интересно. Ты вытаскиваешь меня из Бездны, а я на радостях благословляю тебя. Думаешь, не сработает? — Думаю, ты меня за дурака держишь. — Тогда заканчивай. Я устал… Тратить на слова последние силы... — Рейстлин мешком осел на пол, привалился к решётке. — Ты несносный мальчишка и неблагодарный ученик. «Неблагодарный ученик» почему-то невольно улыбнулся — мимолётной, почти фантомной улыбкой из какой-то другой жизни и сам испугался этой улыбки. — Всё равно по-другому ведь не проверить, — и отпер замок клетки.