Говорят, что выход есть всегда. Умная фраза. Нарочито правильная. Да, конечно, выход есть всегда. Теоретически. Вот только цена этого выхода может быть настолько высока, что вот это «есть всегда» приравнивается к отсутствию выхода. Если у человека есть совесть и принципы. Если человек не законченный гедонист. Иногда выхода нет. И это надо признать, отбросив в сторону все необыкновенно тошнотворно-красиво написанные теории. И осознание этого душит. Становится клеткой, в которой пол — это разбитые стекла, а каркас — раскалённый металл. И ты танцуешь на этих стёклах, как проклятый. И знаешь, что этот танец — это всё, что тебе остаётся. И если приходится сотрудничать с дьяволом, то потому, что иногда только он один открыт для сотрудничества.
Скажи Франческе Пендрагон кто-то еще в детстве, что она «ребёнок пророчества» и именно поэтому ей было позволено жить на Мари Джоа, и о том, как сложится ее жизнь, девочка бы одарила этого глупого человека нечитаемым взглядом, а после для верности ещё бы пальцем у виска покрутила, может быть, даже разразилась бы целой лекцией на тему невозможности подобного. Когда все это началось? Наверное, правильным ответом будет… «со свадьбы», когда Франческе едва исполнилось шестнадцать…«Пара дней подготовки прошли, как во сне. Франческа не соврала бы, если бы сказала, что не осознавала грядущее в полной мере — все до боли походило на сомнамбулическое состояние. В реальность вернула прохлада зала, а еще… еще ощущение царапающей ткани белоснежного свадебного платья. Франческа стояла у алтаря и слушала священника, чьи слова своим пронзительным звучанием буквально выцарапывали путь внутрь, в самую суть. Ее юное лицо было отрешенным и непроницаемым — абсолютная готовность и согласие. Восковая кукла, что замерла, повинуясь воле марионеточника. Казалось, из всех звуков, остались лишь три: монотонная речь священника, собственное дыхание и учащенное сердцебиение. Гулкие удары сердца о, казалось бы, чугунные ребра были особенно слышны. Нет, они не ускорялись, но будто бы усиливались — сердце явно хотело пробить кости. Итанбарон В.Насудзюро, ее будущий супруг, который уже практически стал таковым, стоял напротив. Совсем рядом. Но девушка словно бы не видела его. Казалось бы, вот он… шанс разглядеть, понять, но нет… Франческа не желала пользоваться этой возможностью, смотря будто бы сквозь старика, с которым сплетала свою судьбу. В ней все прорастало чувство неправильности. Сама девушка назвала бы это ощущение обломком, огрызком, что своими неровными и заточенными краями впивался не столько в плоть, а в то, что находится много глубже, пуская колючие иссушенные корни в самое нутро, прорастая. Франческа прекрасно была знакома со словом «долг». Оно сопровождало ее практически с рождения. Многие девушки отдали бы все, чтобы родиться в ее семье, совершенно не подозревая, что за этим кроется. Девушка была скована по рукам и ногам. Она должна была быть идеальной сестрой, должна слушаться брата, а теперь еще и мужа, должна держать лицо, должна быть нежной и желательно глупой, должна заниматься домом и общаться с равными по положению людьми, должна делать все на благо Мирового Правительства… должна, должна, должна… Одной все эти «должна» на своих плечах не унести. Она приняла свой долг, как что-то незыблемое и нерушимое, выводя все остальное за своеобразные границы, как «не столь важное»… у неё, правда, почти получилось. Поэтому и то ощущение, которое девушка испытывала сейчас, не вписывалось, было лишним. Прямо как странная и непонятная пометка на краю пергамента в каких-нибудь богом забытых записях: непонятно, кто ее оставил, что имел в виду и хотел сказать. Так было со многими ее чувствами, которые не вписывались в границу важного со значением «долг». Худые, тонкие и длинные пальцы едва заметно подрагивали на самых своих кончиках, пока не коснулись чужой кожи. Франческа даже не могла толком осознать, горячая она или холодная… у Итанбарона. Но прикосновение ощутила четко, всем своим существом. Безотчетный порыв содрогнуться всем телом и убрать руки, был задавлен на корню, как если бы девушка сама себя схватила за горло, сдавливая, лишая живительного и такого необходимого воздуха. Сейчас Франческа полностью вверяла себя чужой воле. Делала это добровольно, решительно, задавливая сомнения, что хотели было поднять голову. Точеные скулы будто бы окаменели. Зубы сжаты плотно. На мгновение Франческа, казалось, даже перестала дышать. Все еще хотелось сделать более глубокий вдох, но не выходило. Это выдало бы ее состояние, что девушка не могла себе позволить чисто инстинктивно. В груди что-то сжималось и тяжелело. Было стойкое ощущение того, что воздух в зале медленно заканчивался, его словно выкачивали капля за каплей. «Так не должно быть…» Шепот в голове все прорывался, но Франческа настойчиво его игнорировала. Она ведь и правда не думала, что все будет так. С детства ее приучали к мысли, что судьбу решит долг и… это было правильно. Девушка знала, что вряд ли будет любить своего мужа, но была уверена, что чувства так или иначе придут со временем, как бывало во многих браках по договоренности. Но смотря сейчас на лицо своего будущего супруга, что было испещрено морщинами, появлялось понимание того, что любовь не придет. Другие девушки на ее месте радовались бы подобному союзу, ведь выйти замуж за горосэя — настоящая удача. А то, что много старше… так ничего. Неравные по годам браки — не редкость. Вот только как раз испытать радость юной девушке никак не получалось. Клятвы были произнесены. Кожей Франческа почувствовала холод металла на пальце — обручальное кольцо. Именно вместе с кольцом, с фамилией мужа, девушке достался и диковинный фрукт. Дьявольский фрукт — это Франческа поняла сразу, ибо много читала о них и не только о них. Тот был размером с яблоко, не больше. И цвет… абсолютно белый, как снег, с ярко-голубыми и желтыми пульсирующими прожилками. Честно признаться, Франческа никогда еще не видела ничего подобного настолько близко, буквально на расстоянии вытянутой руки. Но впиваться в него зубами, чтобы отхватить кусочек не спешила — хоть и знала, что именно этого от неё и ждали, вот только свойства конкретно этого плода ей были неизвестны. Когда же девушка все-таки сделала свой первый укус, тут же сморщилась. Было такое ощущение, что надышалась гарью, а рот оказался забит углём — фрукт был горячим и неприятно хрустел на зубах, подобно яичной скорлупе. Ничего вкусного не было, впрочем, иного ожидать не приходилось, но девушка стоически это терпела. А стоило ей проглотить то, что удалось разжевать, как на запястьях защелкнулись тонкие браслеты, плотно прилегающих к коже, с замками на каждом по центру, ключи от которых были у мужа — по легкой слабости в теле несложно было догадаться, что это кайросеки, кандалы, выкованные обманчиво красивыми браслетами. А дальше… дальше последовала брачная ночь. Франческа до последнего надеялась, что плоть ее мужа не поднимется. Ведь, насколько ей было известно из разговоров более взрослых женщин, многие мужчины могут стать слабы здоровьем с возрастом. Но ей… не повезло. Ее муж отличался исключительным здоровьем. И взял свою юную жену несколько раз в то время, как она лежала неподвижно, позволяя тому делать все, что пожелает. Брак был официально консумирован.»
Или все началось с того самого дня… ещё до злополучной свадьбы, когда любопытная Франческа пробралась в кабинет дяди и случайно нашла документ, где было изложено, что ее покойная мать пусть и являлась «Небесным драконом», отцом же был пират Рокс Д. Шебек — как оказалось, именно его кулон у нее с детства на тонкой цепочке на шее, и настоящее имя девушки было: Рокс Д. Франческа — с того ли дня? Но… это не совсем так. Хотя тут, пожалуй, сам вопрос не совсем верен. Когда все пошло не так, неправильно? Да, так точнее. Ближе к сути. Казалось, что все началось гораздо раньше, чем это можно было заметить, от того Франческа и не обратила внимание, и все пришло к тому, что происходило прямо сейчас, как к некому закономерному итогу той цепочке событий, которую толком даже не удавалось отследить, разобрать ту на звенья и все понять хотя бы для самой себя…[Гранд Лайн, Сабаоди]
Ночь на архипелаг Сабаоди опускалась медленно и тягуче — наверное, так же как переливается густой кисель через край переполненной чашки. Небеса смуглели издевательски постепенно. Солнечный диск нехотя проваливался за горизонт, разбрызгивая в стороны кроваво-золотистые блики, будто бы стремясь ими зацепиться за свинцовые тучи и задержаться подольше. Стоило признать, что погоду для прогулки Франческа выбрала не лучшую. Хотя «прогулка» — явно не то слово. Слово «побег» подходило лучше, ближе к сути. Те же жители Сабаоди обычно говорят: «На других острова — климат, а у нас — погода!». У жителей других островов отношение к погоде примерно одинаковое. Не зря же в одной из книг упоминалась своя фраза на этот счет: «Не нравится погода у нас? Подождите три часа, и она изменится!». Все из-за переменчивости этой самой погоды. Солнце, ветер и проливные дожди — все это следует друг за другом, как на дежурстве, но менее спланированном и более непредсказуемом. Поэтому погоду так сложно спрогнозировать, так что, во всем винят не нестабильный климат, а «ничего не знающих метеорологов», что не совсем правильно, если так подумать. Единственная постоянная величина — повышенная влажность. Франческа любила историю, да и читать, изучать новое тоже — учителя всегда хвалили ее, пускай порою и отмечали чрезмерную любознательность, не присущую ровесницам с таким же статусом и положением. И согласно историческим данным погода являлась чрезвычайно важной частью жизни людей всего мира в течение многих веков. Число и разнообразие слов в языке показывают, насколько важно это было для предков нынешнего поколения — говорить о погоде, которая могла легко повлиять на их существование. Ведь многие любят говорить о погоде, принеся эту привычку из прошлого. Проанализировав исторический словарь, можно с легкостью заметить, что для того же снега имеется четыреста двадцать одно слово, что является абсолютным рекордом. Это все и правда интересно, по крайней мере, самой Франческе это нравилось. Но сегодня ещё с утра девушка была готова поспорить с данными статистики и со всем остальным в придачу. Потому как несмотря на давно доказанный факт о переменчивости погоды, погода в этот раз не сильно изменилась к ночи. Наоборот, сохранила постоянство. За весь день солнце так и не нашло в себе ни сил, ни желания выглянуть, чтобы разогнать сгустившиеся тучи, и к ночи ситуация не сильно изменилась. А казалось бы… на календаре была середина лета, но погода не радовала теплыми и солнечными деньками. Натянутая до предела, и от того дрожащая, нить из тускло-серых дней — колючая и режущая — опутывала весь архипелаг Сабаоди, подобно паутине. Шипящая почти-дождем реальность нависала над городом небом цвета пустоты и тяжелых туч, готовых в любой момент разразиться самым настоящим ливнем. Настолько влажно, казалось, воздух можно было пить вместо воды. Приходилось задерживать дыхание, чтобы не чувствовать этого аромата прелой листвы, которым пропитался, казалось, все вокруг. По земле уже целые сутки стелился влажными комками туман, забираясь своей невозможной сыростью под одежду. У Франчески с этим летом было как-то не взаимно. Ей больше по душе было прошлое: ветреное и солнечное, но ничего не переиграть. А ведь сейчас и не скажешь, что девушка, идущая сквозь всю эту сырость, кутающаяся в чёрный плащ, является тенерьюбито, молодой женой Итанбарона В. Насудзюро. Светлая кость, аквамариновая кровь. Тонкопалые эстеты и утонченные садисты — они рождаются с по умолчанию заложенными в подкорку манерами и осознанием предопределённости своей судьбы. Слушают разговоры о собственном величии. Юные «Небесные Драконы», взращённые на неплодородной почве брака по расчёту, удобренные вседозволенностью, дарованной собственными родителями, политые тотальной нелюбовью обычных людей. Они растут кривыми деревьями в редком лесу под названием «высшее общество», чем и гордятся. Никакой тебе детской непосредственности, никакого здорового любопытства — лишь все та же пресловутая вседозволенность, а ещё бесконечная избалованность. С первых шагов своих они учатся держать спину и тянуть носок. Кто-то скажет, что Франческа Пендрагон, а теперь уже несколько месяцев как «Франческа Насудзюро» родилась с серебряной ложкой во рту… и будет отчасти прав. Лишь отчасти. Про младшую дочь семьи Пендрагон говорили многие. Впрочем, люди всегда любили почесать языками вне зависимости от своего статуса, положения и достатка. Нельзя сказать, что та была известна своим исключительным воспитанием — наоборот, славилась своими «похождениями», что, как ни странно, не слишком ценилось среди тенрьюбито: слишком любопытная, упрямая, непоседливая, умная, своенравная, своевольная, с совершенно неподходящими и неправильными мыслями и море, свободе и пиратстве… собственно, чего ещё ожидать от того, кто унаследовал волю «Ди»? Впрочем, о коротком инициале никто, кроме «знати», не знал. И говорили не только о ее выходках и странном влечении к морю и пиратам, но и об ее внешних данных. Утонченные и тонкие черты, как и прямые белоснежные, достающие своими концами до лопаток, волосы, широкие, точеные скулы, чуть раскосые голубые глаза в обрамлении снежных густых ресниц, маленький, немного вздернутый аккуратный носик, не слишком пухлые, но, вместе с тем, не слишком узкие губы, две безукоризненно четкие тонкие линии бровей и светлая кожа — все это было получено от матери, что славилась своей красотой. Однако стоило сказать, что Франческа была единственной среди тенрьюбито, кто снискал любовь обычных граждан и не только из-за ангельского лика, но и за то, что так сильно отличалась от своих родственников. А ещё… ещё Пендрагон прекрасно была знакома со словом «долг», как уже говорилось ранее. Оно сопровождало ее практически с рождения. Многие отдали бы все, чтобы родиться тенрьюбито, совершенно не подозревая, что за этим кроется. Девушка с самого детства была скована по рукам и ногам. Она должна была быть идеальной дочерью, должна слушаться дядю, должна держать лицо, должна печься о своей репутации, должна будет выйти замуж за того, на кого ей укажут, должна общаться с равными по положению людьми… должна, должна, должна… Одной все эти «должна» на своих плечах не унести. Нехватка воздуха — вот, что ощущала Франческа. Это когда делаешь вдох, но живительный воздух не поступает внутрь, легкие будто бы сдавлены и горят изнутри. Подобное состояние можно было оправдать внешними причинами, но… нет. Оно уходило корнями глубже, в само ее естество. Первые ростки оказались пущены тогда, когда она едва научилась ходить. И стало оно только сильнее после свадьбы. Именно поэтому Франческа и решилась на побег — думала, что если останется, то просто задохнётся. Вот только от тонких браслетов, что блокировали, зачем-то отданного ей, дьявольского фрукта избавиться не получилось. Как сбежала? Воспользовалась отбытием мужа. Именно тогда она отправилась к своим родственникам, зная, что те пригласят ее с собой на Сабаоди. И… все оказалось не так уж и сложно, на самом деле, ведь ничего подобного от неё никто и не ожидал: просто пока все спали, решив провести ночь в резиденции на Сабаоди, Франческа, выкрала у двоюродного брата дьявольский фрукт, купленный на аукционе, выбралась массивного и величественного здания, с удовольствием избавившись от надоевшего до колик пузыря и надев простую одежду, поверх накинув сверху самый обычный чёрный плащ. Непогода оставляла колючие холодно-влажные поцелуи на щеках девушки, что быстрым шагом шла вперед, кутаясь в свой тонкий плащ, обнимая себя за плечи. И мало кто хотя бы осмелился предположить сейчас, что она из «небесных драконов» — ничто в ее облике не говорило об этом, если не считать небольшого родимого пятна в районе поясницы, скрытого под одеждой, своей формой напоминающего дракона, которое было у каждого тенрьюбито. Куда направлялась? Прямо сейчас в какую-нибудь гостиницу, чтобы переждать ночь, а днём уже можно заглянуть и в таверну, чтобы найти хоть кого-то, кто смог бы ей помочь покинуть Сабаоди. Собственно, для этого и украла фрукт у брата, рассчитывая, что тот сможет стать достаточной платой, ведь денег с собой было не так уж и много, если уж говорить начистоту. Франческа упрямо продолжала идти вперёд, может, и вовсе бы не остановилась, стремясь найти место для ночлега, оказаться как можно дальше от того места, где на ночь остановилась ее знатная «семья» — не нужно иметь много ума, чтобы понять, что как только ее пропажа обнаружится, ее будут искать. Но… Взгляд упал на странную вывеску. Возможно, девушка бы и вовсе прошла мимо нее, если бы взгляд не зацепился надпись: «Последний шанс» — именно так называлась это место. С губ сорвался смешок, с нотками какого-то странного лишь своего собственного безумия и отчаяния. Этот звук, буквально вырвавшийся из нее, никак нельзя было сдержать. А все из-за чертовой вывески, которая показалась ей самой настоящей странной и по-своему гротескной насмешкой над ней, над ее чувствами и устремлениями. Даже «семья», которую «семьей» можно было назвать весьма условно, не замечала, что с Франческой было что-то не так. Все не так. Девушка не верила, что если зайдет туда, то что-то изменится. Но и пройти мимо… не могла. Ноги будто бы отказывались идти дальше. Франческа зашла внутрь под звон колокольчика. С белых, чуть потемневших от влаги, волос, скрытых глубоким капюшоном, сорвалась пара капель прямо на дощатый пол, но девушка этого даже не заметила, сразу направляясь к барной стойке, чтобы немного выпить и перекусить — благо, деньги у неё были, пусть и немного.***
Пара часов в компании кружки сока и лимонного пирога — уже после этого жизнь имела все шансы стать приятнее. Да только ощущение, что ее кто-то проклял, никуда не делось, к сожалению. И пусть сама Франческа не особо верила во всю эту чертовщину, но, казалось, что еще чуть-чуть и проникнется каким-то особым мрачным мистицизмом, к тому же, обстоятельства к подобному лишь располагали. Но обо всем по порядку… Франческа, несмотря на некоторую мечтательность, в большинстве своём держалась подальше от суеверий, глупых верований и прочего, предпочитая твёрдо и прочно стоять обеими ногами на земле. И эта острозаточенная «приземленность», которую та в себе любовно взрастила, укрепляла ее изнутри тогда, когда паника должна была вот-вот подступить. Внутренняя шутка про проклятие была именно что шуткой. Так что все те неудачи, что время от времени с ней случались, она сама никогда не называла именно «неудачами». Неудач, в принципе, не существовало — все они так или иначе были ошибками и просчётами, не более того. И то, что сейчас оказалась прижата к стене таверны незнакомцем, от которого воняло кислым сыром и алкоголем, не было чем-то неожиданным. На самом деле, это прекрасно вписывалось в схему из сотни вероятностей, почти сразу прорываясь в основную десятку — «топ 10». Что сказать? В матрице вероятностей все сложнее хотя бы тем, что у каждого случая, у каждого события, вне зависимости от его значимости, есть свой топ вероятностей. Этот «топ», как правило, мы выбираем сами с помощью нашего восприятия, мировоззрения, привычек и прочего. И если так посмотреть, то этот топ весьма субъективен и ненадёжен. Но какой есть… Именно поэтому хотела пойти в таверну днём, зная, что ночью там можно будет найти лишь неприятности, но в итоге не прислушалась к голосу собственного разума. Франческа умела подстраиваться, импровизировать в критических моментах, чем и гордилась, со змеиной ловкостью выкручиваясь из самых опасных ситуаций, но сейчас увидеть «аварийный» выход решительно не получалось. Собственно, то, что девушка оказалась прижата к стене таверны и правда было ожидаемо, ведь это было не чем иным, как ошибкой, просчётом — не стоило приходить сюда, а раз уж сделала это, то нельзя было отвлекаться, сбавлять бдительность. Ошиблась именно Франческа. Смешно. Но останься она в рядах тенрьюбито, ничего такого бы не произошло. Но сейчас уже поздно об этом думать. Даже если тот вдруг увидит ее родимое пятно, ничего не изменится, а станет лишь хуже — ведь здесь и сейчас ее статус уже не являлся гарантом защищенности, превратившись в смертельный приговор, несмотря на любовь граждан к ней. Хотелось кричать, ругаться, звать на помощь, но разум не справлялся с формулировками, которые казались ему вдруг слишком сложными. Что там ругаться… Отчаяние и паника забили легкие чем-то густым и невообразимым, из-за чего было толком не продохнуть. — И куда же делась вся твоя уверенность и храбрость, а? — говорил неизвестный мужчина. — Ведь все могло быть иначе… — в голосе явственно читалась усмешка с маленькой толикой насквозь пропитанного фальшью сожаления, как подслащенная пилюля, в которой содержался яд. — Небось, уже жалеешь, что так драла нос? — едкий смешок вырвался сквозь изогнутые в ухмылке губы. — Знал бы, что выебывалась на пустом месте, выдрал бы еще там, в таверне. Сзади него смеялись его дружки. Его ладонь незаметно перетекла с плеча на талию. Но ткань одежды была недостаточно плотной, чтобы хоть немного притупить ощущение от чужой руки. Ее руки инстинктивно уперлись в его широкую грудь, силясь оттолкнуть от себя. Но куда там… Это было изначально обречено на провал. Все же незнакомец довольно крепок и силен. И не Франческе с ее по-девичьи слабыми руками пытаться сдвинуть эту живую «махину» с места хоть на миллиметр. — Расслабься, детка. Уверен, тебе понравится, — его шепот звучал до омерзительного возбужденно. — Еще будешь стонать и просить «еще»… В воображении мужчины, видимо, эти «уговоры» должны были сработать. На деле же это стало последней каплей. Той самой каплей, когда терпение обрывается, когда даже страх и надежда хоть как-то и в чем-то переубедить уходят, исчезают где-то за неосязаемой границей, а в голове загнанной мыслью бьется лишь желание прекратить все это, остановить его любой ценой. Девушка ощутила, как чужие губы коснулись ее шеи. Это прикосновение грязное, ненужное. Тошнота подступила — рождаясь в ногах, волной поднималась выше, своей едкостью щекоча корень языка, заставляя сглатывать снова и снова… снова и снова, лишь бы притупить это мерзкое ощущение. Франческа задрожала, что мужчина, возможно, принял за признаки возбуждения и, наверное, поэтому не ожидал того, что будет дальше, не предполагал, что мерзкое скольжение его склизкого языка станет спусковым крючком. Мгновение. Франческа вновь уперлась руками в его грудь. Но в этот раз ее действие не было ограничено лишь ее физическими возможностями, что в значительной степени уступали таковым у мужчины. И если бы он мог предугадать все, то у нее бы вероятнее ничего не вышло. Но он расслабился, увлекся. Франческа же… в этот раз в свою попытку оттолкнуть вложила всю ту гремучую мешанину эмоций, которую испытывала. Злость, раздражение, обида, отчаяние, безысходность и много чего еще не опознанного, не разобранного на отдельные составляющие сплелись в ту единую силу, которая подпитала девушку, позволив не просто сдвинуть, а даже оттолкнуть его. А в следующую секунду раздался звонкий звук удара от того, что женская ладонь уверенно хлестнула чужую щеку, заставляя лицо мужчины повернуться на бок. Оборачиваться же обратно тот не спешил. Он весь замер в той позе, в которой оказался. Создалось даже ощущение, что происходящее поставили на паузу. Но… нет. Франческа видела, как заходили ходуном его желваки. Девушка решила воспользоваться этой передышкой. Она отступила в сторону, ведь оставался единственный выход — обойти мужчину по кругу. Тогда она сможет сбежать. Разве не это главное? Франческа ринулась в сторону. И у нее почти получилось… Чужая рука схватила за локоть неожиданно, так, что наверняка останутся синяки. Одним рывком назад мужчина свел на нет все ее усилия. — Чертова сучка… куда пошла?! Удар по лицу. Он не шел ни в какое сравнение с тем, который позволила себе девушка не так давно. Сила широкой ладони, что с оглушительным звоном впечаталась в щеку, оказалась настолько велика, что Франческа буквально врезалась в стену, прижимая к лицу руку — место удара горело, как при ожоге. Глаза против воли заслезились. — А я ведь предлагал по-хорошему, — практически выплюнул мужчина. — Даже позволил бы тебе выбрать, в какую дырку тебе присунуть, — он увидел, как девушка поморщилась после услышанных слов. — Что не нравится, когда с тобой говорят, как со шлюхой? — усмехнулся жестко, высокомерно. — Ну, прости. Ты шлюха и есть с такой симпатичной мордашкой и телом. Или скажешь, что будь на моем месте кто-то другой, не раздвинула бы ноги? В следующую же секунду она снова ощутила аромат уже ненавистного ей кислого сыра и алкоголя слишком близко. Руки мужчины одним рывком распахнулись ее дорожный плащ. Его чертовы пальцы с силой сжимали кожу, почти до боли, в то время как язык размашисто скользнул по сгибу между шеей и плечом, оставляя влажный след. Впрочем, ощущала это Франческа недолго, так как язык очень быстро сменился зубами, заставляя девушку вскрикнуть и с удвоенной силой замолотить кулаками мужчине в грудь. Все, что угодно, лишь бы не чувствовать больше его прикосновений, дыхания, запаха. Она зажмурилась до белых пятен перед глазами. Словно это могло помочь. Франческа никогда не была верующей, не молилась перед едой, даже не могла припомнить, когда в последний раз была в церкви. Но сейчас готова был молиться, лишь бы остаться в живых. И не важно, что бы при этом произошло. Казалось, она бы даже обрадовалась, если бы вдруг земля разверзлась, утягивая таверну и этого мужчину в бездну. Все же не зря говорят, что если атеист вдруг попадёт в какую-нибудь безвыходную и смертельную ситуацию, то он прочитает все молитвы, которые знает, мантры, совершит обряд жертвоприношения самому Люциферу в надежде, что хоть что-то из этого далекого от всякой реалистичности набора сработает. И сейчас Франческа как нельзя четко понимала, что эти слова вполне себе правдивы. Все изменилось в один миг, когда девушка уже ни на что толком не надеялась… — Я бы на твоём месте не стал этого делать, йой. Девушка резко распахнула глаза, жадно хватая ртом воздух. Сердце отчаянно трепыхалось о чугунные ребра, но билось оно словно бы не в груди, а где-то в ушах — этот звук оглушал. Пусть не видела лица, зато в поле обзора оказались края фиолетовой рубашки, светло-голубая лента, золотисто-желтый пояс, дорожка светлых волос, берущая своё начало под пупком и теряющаяся за кромкой темно-серых брюк, и кубики пресса. И… татуировку темно-синего цвета в виде креста и усов полумесяцем, знак пиратов Белоуса — тех самых пиратов, о которых всегда старалась узнать, как можно больше, собирала листовки с их наградами и уж точно не мечтала встретить хоть кого-то из них. Наконец, получилось разглядеть лицо: из таверны вышел никто иной, как командир первого дивизиона пиратов Белоуса, «Феникс» Марко — сомнений в этом не было. Как он вообще здесь оказался?.. На мгновение их взгляды все же сталкиваются. Франческе не хотелось выглядеть в чужих глазах слабой, жалкой. Вот только прямо сейчас другого выхода не было, его попросту ей не оставили. Она хотела сказать что-то ему, правда, хотела. Но собственные связки сдавило удушающим спазмом — чужая рука с силой сдавила горло, лишая не только возможности говорить, но и живительного кислорода. Казалось, прошла целая вечность этого молчания. Франческа не могла ничего сказать, а Марко просто ждал чего-то, как-то странно и по-птичьи склонив голову набок. — Парень, иди куда шёл-а… — растягивая гласные, пробасил мужчина, удерживающий ее. — Если хочешь, будешь следующим в очереди. — Вот сейчас было даже обидно… — протянул Марко. — Слушай… свали отсюда, пока цел! Тебе нужны лишние проблемы? — тот словно бы не чувствовал угрозы. — Нас трое, а ты один… — Согласен, — ответил ему командир первого дивизиона пиратов Белоуса, а на его лице появилась усмешка… хищная, острая, почти режущая своими гранями. — Едва ли силы равны, йой.