1.
о пустом мире, бумажных рыбках и отобранной душе.
На станцию раньше — Обними Кита
— Ёнджун-сан, поднимайся скорее! Ты чего? — голос Бомгю слышится совсем рядом. Он звонкий и живой. Глаза раскрываются в неверии, ловят сухость мартовского неба, тишину окружающего мира. Так всё на самом деле в порядке? — И как ты только умудрился так упасть? — тёплые руки обхватывают его тело. Коленки младшего сталкиваются с неровностями асфальта, но он не обращает на это внимания, пока убеждается в том, что Ёнджун пришёл в себя. — Ещё и по пути в аквариум… Взгляд цепляется за лицо перед собой, обеспокоенное, но не наполненное привычным страхом, и бегает по нему, словно впитывая в себя новые черты уже знакомого и даже родного. Сердце гулко бьётся в грудной клетке. — Мы перенесём наше свидание? — спрашивает Бомгю, слабо улыбаясь. Его ладони поглаживают обожжённые холодом лопатки. — Тебе нужно обработать раны. Ёнджун понятия не имеет, как может заставить себя начать говорить. Он осматривается. Рядом нет ни единого силуэта, по дорогам не ездят автомобили, а улица не кишит прохожими. Парни будто бы одни во всём мире. Всё неслышное, неживое, словно вовсе не существующее. Токио остаётся тем же Токио, со знакомыми местами и перекрёстками, однако тут никого нет. Ёнджун возвращается к лицу Бомгю и смотрит встревоженно, непонимающе. — С тобой всё хорошо? — первое, что выдавливает из себя старший. — А почему должно быть иначе? — парень хлопает глазами. — Это я должен задавать тебе такие вопросы! Я же просил не торопиться и смотреть под ноги… Ёнджуну так хочется верить в то, что всё и вправду хорошо. Но разве может он быть уверен в этом, когда кроме них двоих больше никого не существует? Всё скорее странно, чем хорошо. — Поднимайся. Пошли обратно, нужно обработать раны… — Нет, — старший мотает головой. — Нет, моя душа, мы не будем обрывать наше свидание по пустякам. — Но у тебя разбита губа и ссадина на щеке, Ёнджун, — они оба поднимаются на ноги. Рука в руке, взгляд за взгляд. Снова. Но здесь что-то не так. — Я же говорю, что это пустяк, — потому что боли нет, я её не чувствую. Старший наклоняется ближе, чтобы оставить на мягкой щеке поцелуй и небольшой кровавый след. — Всё хорошо, если ты рядом. Пошли, ладно? Моя жизнь не оборвётся из-за такого. Точно ли он живёт прямо сейчас? Бомгю медленно проводит ладонью по ёнджуновой шее. На его пальце всё также красуется кольцо синего оттенка, а на запястье — деревянный дельфин. Просто деревянный, без бордовых капель. Его тёмные волосы пушатся, а их пряди тревожит дуновение весеннего ветра. Глаза больше не похожи на бездну; теперь все чувства на поверхности: Ёнджун без труда разглядывает в них беспокойство и влюблённость. Чхве Бомгю перед ним кажется совсем другим. — Так и скажи, что боишься перекиси водорода, хён, — смеётся он, переходя на родной язык, и переплетает их пальцы. — Эй, что за глупости, Бомгю-я? — старший хмурится, пока его душа разворачивается и тянет за собой в нужную сторону. — Ты опять придумываешь. — Ну-ну. Их голоса являются единственным звуком среди многоэтажек. Когда разговоры прерываются, наступает громкая тишина. Её нарушает лишь шелест ветра. Если кроме них двоих в мире больше никого нет, то появятся ли морские обитатели в аквариуме, куда парни и направляются? Уровень тревоги снижается, стоит взгляду наткнуться на пробежавшего вдалеке бездомного кота, а ушам — уловить карканье воронов в сером небе. Значит, живые существа не пропали. Ёнджун старается находить плюсы в такой обстановке и действительно обнаруживает их: они с Бомгю только вдвоём, их никто не сможет потревожить, прервать или остановить; странных и пугающих разговоров не возникает, как и испуга на лице младшего; всё кажется непривычным, но приятным: его искренняя улыбка, тёплый взгляд и спокойный тон голоса. Однако один-единственный минус перекрывает все возможные плюсы: это не реальность; это может закончиться в любой момент. И Ёнджун ненавидит эту мысль всем сердцем и сознанием, когда Бомгю поворачивается к нему, всё ещё держа за руку, а на его лице светится улыбка, заменяющая солнце, которое отсутствует на сером мартовском небе. Уголки губ моментально приподнимаются. — О чём думаешь, Бомгю-сан? — спрашивает он, глядя в глаза напротив и не выпуская чужой ладони из собственной. — О том, что нам всё-таки стоит зайти в аптеку перед свиданием, — чёткий и честный ответ. — И о том, что… — он замолкает на несколько секунд и поднимает голову к небу. — Нет, потом скажу. Сейчас не время. — Что за секреты? — Потом узнаешь, — смеётся Бомгю. Так свежо и беззаботно. — Обещаю, что совсем скоро. Они подходят к аптеке, где вновь нет ни души. Младший спокойно берёт с полок перекись, ватные диски и пластыри, после чего усаживает Ёнджуна на стул и находит себе место лишь на его коленях. — Только не дёргайся! Я буду осторожен, честно, и не сделаю тебе больно. Потому что реальность всё равно сделает больнее. Старший лишь вздыхает в ответ, не зная, как сказать о том, что внешней боли он вовсе не чувствует. Его не волнуют никакие раны и ссадины, когда рядом Бомгю. Здоровый Бомгю, который осторожно дует на повреждённые места, где содрана кожа, и аккуратно обрабатывает их. Глаза цепляются за его сосредоточенное лицо, впитывают в сознание каждый миллиметр и просто наслаждаются. Парень никогда не видел свою душу такой. — Ты красивый, Бомгю-я. Они словно меняются местами. В голове крутятся воспоминания с ночи, когда младший говорил то же самое с разбитыми костяшками. Ёнджун всегда считал его красивым, но успел сказать об этом лишь сейчас. — А ты наглый, хён, раз смущаешь меня, пока я спасаю тебе жизнь, — щёки Бомгю покрываются лёгким румянцем, и старший ловит себя на желании расцеловать их прямо сейчас. Через несколько минут парень заканчивает и уже собирается встать, но его останавливают крепкие руки, обвившие талию и прижавшие ближе. — Считай, нам повезло, что здесь никого нет, — шепчет Бомгю в ёнджуновы губы, которые нетерпеливо тянутся к собственным. — А я бы даже на глазах у всей планеты поцеловал тебя, моя душа. И пусть вся планета пустая и на них никто не смотрит, Ёнджун целует младшего, забывая о разбитой губе и осколках в сердце. Пластыри, вата и перекись падают на пол. Совершенно не хочется, чтобы этот мир заканчивался. — Я так скучал по тебе, — старший ластится к мягкой ладони и прикрывает глаза. — Очень переживал. Боялся, что мы больше никогда не увидимся. — Я всегда с тобой, дурачок, что бы ни случилось, — Бомгю обнимает парня за шею и вздыхает. Ёнджун поджимает губы, чувствуя то, как слёзы жгут глаза. Ему так страшно сейчас. — Мы днями напролёт вместе, когда ты успел соскучиться? И с чего взял, что больше не увидимся? Я же здесь. Так хочется, чтобы всё это было правдой вместо тех ужасных дней, неумолимо летящих без Бомгю. Если бы он действительно находился рядом, то Ёнджун бы не был так разбит. — Это я должен был спасать тебе жизнь, — утыкаясь носом в шею, тихо проговаривает старший. Он винит себя до сих пор. — Хён, ну чего ты… — непонимающе отвечает парень, поглаживая его по волосам. — Я никуда не уходил и не уйду. Разве что в аквариум без тебя, если ты не улыбнёшься мне. Они наконец выходят из аптеки и направляются в Sunshine City. Идти остаётся недолго, но Ёнджун мечтает растянуть абсолютно каждый момент с младшим. Боязнь того, что день может прерваться в любой момент и секунду, не отпускает. Она заставляет крепче сжимать чужую ладонь и слушать всё, что говорит Бомгю. Говорит внятно, складно и воодушевлённо. Внутри него словно течёт жизнь. От этой мысли хочется позорно разрыдаться прямо перед младшим и начать умолять его вернуться. — А давай сразу после аквариума поедем в Осаку, м? — внезапно предлагает парень, когда они подходят к нужному месту. — Навестим твоих родителей! Мои тоже отдыхают там. — Конечно, моя душа. Куда попросишь, туда и поедем. Только позволь мне оставаться с тобой как можно дольше. Аквариум встречает их тихой пустотой, тёмно-синим светом и множеством ярких рыб. Обитатели забавно плавают в застеклённом от нереального мира пространстве, и Бомгю тут же подходит ближе, выпуская руку Ёнджуна из своей, и кладёт ладони на холодную поверхность. — Посмотри на них, хён! Такие маленькие и смешные, — улыбка на чужом лице становится ярче, пока боль в ёнджуновой груди — только больше. — О, вот эта на тебя похожа, глянь-ка. Старший встаёт рядом и вглядывается в морских обитателей аквариума. Смотрит на рыбу, на которую указывают пальцем, и смеётся. Она треугольной формы и с чешуёй розового цвета. Красивая. — Тогда эта — на тебя, — Ёнджун повторяет за младшим, быстро находя глазами рыбу-меченосца с красным окрасом. — Это потому что я проткнул твоё сердце и залез внутрь? — парень поворачивается к нему лицом и смотрит с интересом. — Да. Именно поэтому, — выдох. Старший повторяет за Бомгю, а после берёт чужую руку в свою (для успокоения). Но краем глаза он замечает, как рыба-меченосец вмиг становится чёрной и растворяется в воде, пеплом осыпаясь на дно. Через пару секунд её остатки соединяются между собой и превращаются в записку. Только не это, думает Ёнджун, уже зная содержание бумажки и вспоминая абсолютно каждое слово. Он не хочет, чтобы нынешний Бомгю увидел произошедшее, поэтому тянет его к следующему аквариуму. Однако это продолжается раз за разом. Когда старший оборачивается, то видит, как растворяются все рыбы, утрачивая свою яркость и превращаясь в кусочки чужого дневника; как на стекле появляются большие трещины, готовые вот-вот выпустить содержимое аквариума наружу; как вода становится маслянистой жидкостью с каплями крови. Но Бомгю всё ещё рядом и улыбается так, словно ничего из этого не замечает. Он держит Ёнджуна за руку и продолжает рассматривать пока что не исчезнувших морских обитателей, указывая на понравившихся больше всего. А Ёнджун рассматривает лишь профиль перед собой. Он не может, не смеет оторвать от него взгляд: слишком сильно скучает. Тоска в солнечном сплетении разрастается, заполняя собой пробоину от четырёхкамерного органа. — Это потрясающее место, — выдыхает Бомгю, когда они заканчивают обходить всё помещение. Старший боится смотреть назад: он не хочет наткнуться на бумажные остатки рыб из болезненных слов, которые остаются на поверхности вытекающей наружу нефти с кровавыми осколками. — Оно идеально подходит для свиданий. Но почему именно аквариум, Ёнджун-сан? Бомгю стоит спиной к морским обитателям, и его лопатки почти касаются стекла, где через считанные мгновения останутся трещины. — Я подумал, что это усмирило бы твоих китов. Ёнджун гладит его щёки и жмётся лбом ко лбу. Младший опускает взгляд и выдыхает прямо в губы. — О… о каких китах ты говоришь? И почему они мои? Здесь Бомгю не тревожат ни мать, ни гости сознания, ни синехвостые млекопитающие. Здесь у Бомгю есть здоровая черепная коробка, чистое сердце и живые чувства. Это попадание в другую вселенную, где у них всё могло бы быть хорошо? — Неважно. Забудь. Прежде чем застеклённое пространство наполняется нефтью и бумажными трупами, Ёнджун оставляет на губах напротив мягкий поцелуй. Его пальцы держат Бомгю за подбородок и тянут ближе к себе. Только в этот момент становится ясно, что в лёгких у младшего морозный воздух и остатки речной воды с конца марта. Они выходят до того, как разбивается последний аквариум. Вместо синего цвета морской воды их провожают рыбы-мертвецы, изуродованные маслянистой жидкостью, — наглядный пример того, что могло бы произойти с млекопитающими Бомгю, если бы он не… — Ёнджун-сан, — тот будто чувствует чужую тревогу, но всё ещё предпочитает не обращать внимания на то, что было оставлено позади. Никто из них не замечает, как весь хаос собирается воедино и становится бледным и холодным трупом человека, душа которого идёт рядом с Ёнджуном. В полном молчании они направляются к вокзалу, держась за руки. Нет надобности даже покупать билеты: пересекаться и без этого не с кем. На одном из перронов стоит единственный поезд до Осаки, куда Бомгю Ёнджуна ведёт. Дверцы ещё закрыты, поэтому парни присаживаются на скамью и продолжают молчать, заменяя слова касаниями. И неизвестно, сколько времени проходит, прежде чем возможность сесть в вагон наконец появляется. Они переглядываются, всё ещё не двигаясь с места. В ёнджуновой голове бьётся одно-единственное: «Ты ведь знаешь, как сильно я скучаю по тебе?». Глаза говорят то же самое, когда Бомгю ловит их своими. И в его зрачках всплывает болезненное: «Знаю, потому что я тоже». Тоже скучаю, сожалею и так невозможно тебя люблю. А после младший утягивает его в поезд и садится в кресло около окна, делая вид, словно ничего не случилось. Словно он не остался позади ещё несколько лет назад, не вышел на предыдущей станции под названием «Март 1986-го», которая перетянула смерть к себе. Сам парень так и не дождался спасения на следующих и предпочёл выбрать другой выход, ставший для него единственным спасением. — Я соскучился по своей семье, — он подаёт голос с натянутой улыбкой на лице, прерывая громкую тишину, и гладит тыльную сторону ёнджуновой ладони своими пальцами. — Давно не виделся с родителями и братом. Мама ждёт меня! Здесь мама Бомгю жива тоже. — Они хотели отдохнуть в конце марта и увидеть меня до того, как начнётся учёба в универе, — голова размещается на плече старшего; лица обоих гладят проявившиеся лучи, хотя солнце тут мёртвое и его свет состоит из запаха скорой гибели; в вагоне пусто и просторно. — В конце марта? — переспрашивает Ёнджун, понимая, что совершенно не знает дату. Он может лишь предположить, что сегодня двадцать девятое или тридцатое, ведь в аквариум они собирались пойти на выходных… — Да. Сегодня двадцать седьмое. Сердце падает в беспросветную бездну. Страх поглощает внутренности ещё быстрее. — Ты из-за удара совсем во времени потерялся, хён? — шутит младший, но Ёнджун смеяться не может. Ответить что-либо он не может тоже. Удаётся только сглотнуть и спрятать руку Бомгю в собственной. Лишь бы тот не исчез снова. Лишь бы та же ошибка не была допущена вновь. Тоска давит на грудь. Ёнджун опять молчит, думая о том, какими они вдвоём могли бы быть, если бы с младшим всё было хорошо; если бы не существовало гостей сознания; если бы хозяина-жертву удалось от них спасти. Чувство вины присоединяется к тоске и страху. Извиняться должен был вовсе не Бомгю. — Хён, — парень снова пытается вытянуть Ёнджуна из пучины сожалений. — Хён, посмотри на меня. Просьба выполнена. Зрительный контакт установлен. — Мне так тяжело без тебя, Бомгю-я, — признание шёпотом. — Я не хотел, чтобы всё… было так. Не хотел оставаться один. Младший гладит тёмные волосы, которые раньше имели розовый оттенок. — Всё будет хорошо, — таким же тихим голосом произносит он, смотря в глаза. — Всё обязательно будет хорошо. — Не будет, моя душа, уже никогда не будет, — Ёнджун мотает головой и прикрывает веки, не давая слезам скатиться по щекам. — Если тебя нет рядом, то ничего хорошего быть не может. Он всё ещё хочет расплакаться прямо перед Бомгю. До безумия хочет его вернуть. — Я здесь, хён. Ты ведь видишь, что я с тобой. Только здесь Ёнджун его и видит. Разговор на эту тему они решают продолжить позже. До места назначения парни доезжают быстрее, чем старший думал. Возможно, в этом мире течение времени ощущается иначе. В любом случае, думать об этом смысла нет, поэтому они вдвоём поднимаются со своих сидений и выходят из пустого вагона на такой же пустой перрон. Бомгю рассказывает о том, что был в Осаке несколько раз и с семьёй, и с друзьями. Говорит, как ему нравится здешняя атмосфера и сам город, как он хотел приехать сюда с Ёнджуном и пойти с ним на пляж, послушать шум моря и насладиться погодой приближающегося апреля. Старший слушает и не может перестать думать о том, как хочет, чтобы всё было реальным. Ноги сами ведут его к дому родителей. Бомгю лишь идёт следом, ни разу не предлагая свернуть или пойти другим путём в другое место. Возможно, он сам всё без труда понимает. Ёнджуну интересно узнать, может ли здесь оказаться и его отец тоже. Он находит ответ на этот вопрос, когда открывает дверь в знакомый дом на известной улице и слушает скрип половиц за ней. Младший стоит за его плечом, держась пальцами за локоть. Тело Ёнджуна сильно напряжено. А на пороге появляется родной мужчина и смотрит на сына с тёплой и радостной улыбкой. — Ёнджунни, вот так сюрприз! — он обнимает ошарашенного парня и треплет его по волосам. — Ты решил приехать и даже не предупредил. А я и думаю, зачем Бомгю звонил сегодня утром, узнавая, когда его родители зайдут к нам. Чхве не верит в то, что снова слышит его голос. Сквозь пелену слёз он разглядывает ещё четыре силуэта за спиной отца. — Папа… — шепчет, цепляясь за лопатки господина Чхве своими пальцами. Он чувствует, как две пары рук гладят его: Бомгю присоединяется к утешению. — Я тоже соскучился, милый, — отец не прекращает улыбаться, а в его глазах стоят слёзы. — Мы с мамой соскучились. Госпожа Чхве подходит к ним и приветствует сына нежными объятиями. Она никогда так не делала, думает Ёнджун, но всё равно обнимает в ответ. И только потом он замечает, что на лице отца большое количество бледно-красных царапин, которые разрастаются ветвями и тянутся к шее и, вероятно, даже ниже. Они будто показывают то, что тело было соединено по кусочкам после авиакатастрофы, случившейся в другой Вселенной. Ком в горле удаётся быстро проглотить. Однако он появляется снова, когда Ёнджун знакомится с родителями Бомгю, ведь на шее его матери виднеется бордовый след от верёвки. Становится страшно представить, как изменится образ его души. У старшего брата Бомгю заплаканные глаза, но он лучезарно улыбается и взъерошивает волосы младшего, пока тот смеётся. Их отец смотрит на сыновей грустным взглядом, но с любовью и такой же яркой улыбкой. Мать гладит Бомгю по тёмным волосам медленно и с материнской нежностью. Наверное, реальный Чхве Бомгю давно такого не испытывал. Становится не по себе. Мир будто вывернут наизнанку. Ёнджун рассматривает всех и понимает, что здесь всё не так, всё иначе: его отец жив после катастрофы, мать Бомгю, вероятно, успели спасти, а сам Бомгю здоров и в его черепной коробке нет никаких голосов. Всё хорошо и плохо одновременно, потому что Ёнджун рад видеть дорогих людей счастливыми, но при этом не может нормально смотреть на изуродованное лицо отца и бордовую полосу на шее матери Бомгю. Не может сидеть без страха того, что всё вот-вот закончится; что его душа в любой момент исчезнет. Все разговоры за обеденным столом пролетают мимо ёнджуновых ушей, растворяются в комнате и кажутся обычным шумом. Старший не понимает ни единого слова: всё смешивается между собой и превращается в нечто запутанное и гулкое, ударяющее по барабанным перепонкам. Он не притрагивается к еде перед собой, в то время как чужие тарелки уже пусты. Он боится, пока все вокруг улыбаются и смеются. Ёнджун приходит в себя только тогда, когда его руку сжимает рука Бомгю, а лицо тонет в красно-оранжевом свете неба, которое готовится ко сну. Оказывается, они остались на кухне вдвоём. — Ёнджун-сан, пошли на пляж, — младший встречает его потерянный взгляд своим собственным, вполне спокойным и осознанным. — Там красиво сейчас. Его свободная ладонь прикасается к ёнджуновой щеке. Парень в ответ лишь выдыхает, чувствуя, как болезненно бьётся сердце о хрупкие рёбра. — Хорошо, моя душа. И вновь появляется ощущение того, что конец совсем близко. Они поднимаются со стульев и собираются уйти, но Ёнджуну хочется в последний раз взглянуть на отца. Он обнаруживает господина Чхве в гостиной вместе с матерью. — Ёнджунни, — женщина замечает его и подходит ближе, — ты даже ничего не съел, а уже собираешься куда-то идти. Ты не голоден? Такая забота с её стороны слишком непривычна. — Не голоден, мам, всё в порядке, — он качает головой. — Мы с Бомгю хотим прогуляться. — Прогулки — это всегда хорошо. Особенно в приятную погоду, — к их разговору присоединяется отец, и, честно говоря, Ёнджуну всё ещё страшно смотреть на него. Но он правда старается, когда кивает и замечает на губах мужчины виноватую улыбку. Ему словно всё известно и понятно. — Ну, тогда мы пошли, — парень поджимает губы. — Я… люблю вас. Родители обнимают сына на прощание, и Ёнджун снова чувствует жгучие слёзы от незнакомых ощущений и неизвестной ранее теплоты. Он надеется, что хотя бы в этом мире есть счастливый конец; что ему будет позволено оказаться здесь ещё хоть один раз. Мысли об этом заполняют голову, когда старший смотрит на умиротворённое и довольное лицо Бомгю. Они подходят к пляжу и прислушиваются к шуму волн. Здесь так тихо и приятно, что хочется наполнить лёгкие морским воздухом и улыбаться. А может и проливать слёзы и давиться ими. Ёнджун не знает. Ёнджун ничего об этой Вселенной не знает кроме того, что всё вывернуто наизнанку. Это всё так странно. — Ты слишком задумчивый сегодня, Ёнджун-сан, — кеды младшего тонут в песке точно так же, как парень рядом тонет в мыслях и тоске. — Что-то случилось? Выглядишь неважно. Раны всё ещё болят? Ёнджун совершенно не чувствует физической боли, но. — Да. Немного болят. Болят раны, оставшиеся после ухода Бомгю. — Может, нужно обработать их ещё раз? Давай вернёмся домой и попросим твою маму, если это нужно, или… — Я про другое, Бомгю-сан. Старший прячет взгляд в водной глади и приближается к ней, оставляя Бомгю позади. Он ведь теперь навсегда останется где-то в прошлом. И Ёнджуну так больно от этого. — Прости, я… Только не извинения. — Всё в порядке, — тут же прерывает старший. — Ты не должен… просить прощения. Всё хорошо. Ты сделал всё возможное. Всё возможное, чтобы спасти себя от кошмаров и страхов. Бомгю обнимает его со спины и чувствует, как тело Ёнджуна дрожит. Он жмётся щекой к плечу, пока старший плачет и наблюдает за тем, как день подходит к концу. Что-то всегда подходит к концу. Иногда — чересчур быстро, а иногда — медленно. Например, их с младшим история закончилась слишком быстро, так и не успев нормально начаться. — Ёнджун-сан… — голос, беспокойный и ласковый, доносится до ушей. — Моя душа, пожалуйста, расскажи мне, почему тебе так плохо? Обращение заставляет потрескавшиеся рёбра сломаться окончательно. — Потому что… — Ёнджун еле-еле говорит. — Потому что тебя нет рядом, Бомгю, ты ушёл. Я… я не хотел, чтобы ты уходил. Я ненавижу себя за то, что позволил тебе сделать это и вовремя не остановил. Я так себя ненавижу… Он ощущает, как что-то меняется, когда холод пропитывает лопатки и касания младшего становятся скользкими, мокрыми и липкими. — Как я должен… жить без тебя дальше? Небо сгущается. Оно становится тёмно-серым, будто призывает все-все грозовые тучи в одно место, чтобы они расплакались вместе с парнем. Ёнджуну кажется, что он скоро сойдёт с ума. Он поворачивается к Бомгю лицом и ужасается, когда видит перед собой избитую душу. Младший весь мокрый, в его запястья впитываются изорванные кровавые бинты, а поверх них болтается разломанный напополам бордово-деревянный дельфин. Из его глаз и ноздрей вытекает речная вода, которая наполнила всё тело в конце марта восемьдесят шестого года. Гости сознания успели покинуть черепную коробку до того, как её затопило тоже. Бомгю больше не улыбается. Он снова напуган, а ещё глядит с сожалением и тоской, обхватывая предплечья трясущимися руками. Губы старшего подрагивают. Он заламывает брови и зажмуривает глаза. Радужки сжигают морские волны, среди которых плавают дельфины. На обычного Чхве Бомгю до сих пор безумно больно смотреть. Особенно когда он выглядит так: поломано, разбито и обессилено. Но Ёнджун не хочет терять данное ему время, чтобы запомнить каждую его черту, даже если и изуродованную смертью. Взгляд за взгляд — всё тот же вечно напуганный со всё тем же вечно пустым. — Я скучаю. Очень-очень скучаю, моя душа, и виню себя за то, что не спас тебя, — он прокашливается. Внутри обоих — печаль и тревога, и капля любви, горящая в бензине. — Это я должен извиняться. Прости меня. За всё прости. — Хён… — Я люблю тебя, Бомгю, ты ведь знаешь, правда? — пальцы цепляются за толстовку младшего. — Люблю всего тебя и ничего не могу с собой сделать. Бомгю издаёт всхлип. Он плачет вместе с Ёнджуном, когда оба слышат громогласные крики млекопитающих и видят ослепляющие молнии. Кажется, дельфины старшего выпрыгивают на поверхность воды именно в тот момент, когда по ней ударяет гроза. Иначе почему внутренности так жжёт? И вот опять: конец близко. Теперь они встречают его вдвоём. — Почему? — плач превращается в полноценные рыдания. Ёнджунов голос слишком хриплый и слабый, хотя он пытается перекричать китов и раскаты грома. — Почему мы так быстро закончились, моя душа? Почему ты ушёл? Почему я… Бомгю обхватывает его лопатки мокрыми и морозными ладонями, притягивает к себе и прячет лицо в изгибе шеи. — Я не мог так жить, хён, не мог, — сквозь всхлипы и звуки природы кричит в ответ он, и его голос срывается. Связки в гортани разорваны: киты всё-таки оставили там пробоину своими хвостами и плавниками, когда спасались и выплывали из мёртвого тела со дна реки. — Ты не виноват, никогда и ни в чём не был виноват… Слова заглушаются очередным громыханием неба. Оно подзывает апокалипсис ближе. Ёнджун крепко обнимает Бомгю и чувствует, как одежда пропитывается речной водой и смертью. Младший чуть отстраняется, чтобы снова посмотреть в тёмные радужки напротив, тонущие в бледно-бордовой краске и погибающем море. Его пальцы вытирают капли дождя и ёнджуновы слёзы, пока он судорожно выдавливает: — Я тоже люблю тебя, моя душа, — слова ударяют со всей силы прямо в четырёхкамерный орган. — И всегда буду любить. Именно это я хотел сказать тебе, пока мы шли в аквариум. Спасибо, что сходил туда со мной хотя бы так. Морские дорожки обжигают щёки, а губы тянутся к чужим. Ёнджун целует Бомгю здесь. Здесь, среди раскатов грома, рядом с кричащими китами, неподалёку от умирающих дельфинов. Вода позади превращается в маслянистую жидкость с каплями крови. Волны выбрасывают на берег трупы морских обитателей, а парни безмолвно прощаются через поцелуи и слёзы. — Я дождусь тебя, — шепчет сквозь плач Бомгю. И апокалипсис настаёт, понимает Ёнджун, когда перестаёт чувствовать чужие губы, руки и тело; когда никто больше не кричит, а молнии не ослепляют; когда он остаётся в пустоте совершенно один. В конечном итоге, Ёнджун всегда Бомгю теряет. Крик вырывается из горла.2.
о медленной смерти, похороненных надеждах и воссоединении морских обитателей.
Sleeping with Ghosts — Placebo
А после Ёнджун раскрывает глаза и приподнимается на диване в гостевой комнате. Он дома у Сакуры, и у стены напротив постели стоит аквариум с плавающими там рыбками разных цветов. Они яркие, прямо как во сне, и страх накатывает по новой, когда вспоминаются разбитые стёкла, бумажные трупы и нефтяные волны; когда вспоминается Бомгю. Он всплывает в сознании, здоровый, радостный и живой, и Ёнджун чувствует, как этот образ врезается в грудь со всей силы, ломая внутренности. Ему не больно разве что физически; а душу дерёт каждый момент, созданный в несуществующем мире. Ёнджуну кажется, будто он становится грудой костей, пока обнимает себя руками и зажмуривается, но не избавляется от видений. На его лице — холодный пот, дрожащие губы и горячие слёзы. А на обратной стороне закрытых век — Чхве Бомгю. С губ срывается хриплый всхлип, пока страх сменяется непрекращающейся тоской. Она заставляет мгновения из сна оставаться в голове, не позволяет покинуть её, за Ёнджуна прокручивает одно и то же в который раз, и это ощущается как удары ножом в солнечное сплетение; как кладбище собственных мечт-надежд; как смерть дельфинов в венах. Тело продолжает умирать изнутри на протяжении нескольких лет. Оно медленно погибает с того самого утра, когда Бомгю ушёл и его тело нашли на дне реки Сумида ранним утром, спустя несколько часов после обнаружения потерявшего сознание Ёнджуна на лестнице подземного перехода. Чхве никогда не забудет того, как двадцать седьмого марта его оттаскивали от бездыханного тела. Не забудет, как не верил в смерть своей души до последнего. — Ты же не мог умереть, Бомгю-сан, не мог! — почти кричал сквозь слёзы. — Очнись, умоляю, открой глаза, проснись уже… Только не смей умирать, слышишь? Не смей! Не уходи, живи, я очень прошу, живи, останься со мной… Он обхватывал его левое запястье своими пальцами и не мог перестать рыдать. Парень впервые так уродливо проливал слёзы рядом с трупом, лежащим на кушетке. Ёнджун просил Бомгю не умирать, когда тот уже был мёртв и наблюдал за его страданиями издалека. — Я люблю тебя, — между хаотичными поцелуями в холодные-холодные губы и по морозной-морозной коже. — Я так чертовски сильно люблю тебя, Бомгю. Что мне делать? Как мне без тебя теперь? Вернись, пожалуйста, вдохни полной грудью, раскрой глаза и посмотри на меня. Расскажи про своих китов. Я так хочу услышать твой голос… Если младший всё-таки научился полноценно чувствовать что-то, что не страх, то он плакал вместе со своим соседом. Если гости сознания наконец оставили его среди облаков, то ему стало намного легче. Но он больше не мог ни вдохнуть полной грудью, ни раскрыть глаза, ни заговорить. «Я выпустил своих китов на волю, — ответил бы он, если бы мог, если бы слышал, если бы ещё дышал. — Теперь мне ничего не мешает. Я всё так же сильно люблю тебя. Хотя даже сильнее, чем раньше». Ёнджун же просил его. Ёнджун же умолял, безостановочно рыдая и держа за руку. Ёнджун же не мог без Бомгю. — Прости, прости, прости меня, моя душа, я не успел, опоздал, не спас тебя, — дрожащим голосом. — Ты должен был жить. Ты… Затем шло лишь неразборчивое бормотание и разливалось море. Потеря своей души ощутилась как собственная смерть. Ёнджун стал первым, кто узнал о гибели Бомгю. Он был первым, кто мог чувствовать Бомгю на особенном уровне, но после его ухода перестал чувствовать совсем. Их связь разорвана, покалечена, убита. Кроме холодного трупа парня, который ещё несколько часов назад был жив и лежал совсем рядом, глаза больше ничего не видели. Честно говоря, кроме этого в памяти с того дня больше ничего не осталось. Ёнджун всё ещё не помнит, в какой момент в больницу приехали Сакура и отец Бомгю с его братом. В голове время от времени проплывают размытые воспоминания: заплаканное лицо девушки, сгорбившийся у кушетки господин Чхве и парень постарше Бомгю, держащий его морозную руку в своей. Это всё. И прокручивать двадцать седьмое марта посреди ночи совсем не хочется, но Ёнджун не в силах противиться. Он слишком слаб перед всем, что хоть как-то связано с его душой. Слышится звук воды и плавающих из стороны в сторону рыбок, прямо как во сне. Взгляд уставляется в аквариум, и Чхве боится того, что по стеклу поползут чёрные трещины. Но этого не происходит ни через минуту, ни через две, ни через пять. Ёнджун сидит неподвижно, лишь пялясь на собственное отражение в этом самом аквариуме и его обитателей. А всхлипы в какой-то момент начинают становиться громче: паника ощущается как цунами, и это заставляет вдыхать и выдыхать чаще, обеспечивая лёгкие необходимым кислородом. Тогда в комнате появляется обеспокоенная Сакура, в квартире которой Ёнджун и ночует. Он приехал в Сидзуоку явно не ради того, чтобы доставлять девушке и её родственной душе неудобства. — Ёнджун-сан? — она видит чужие слёзы, тоскливый взгляд и растерянность. Подходит ближе и садится рядом, давая понять, что готова выслушать друга посреди ночи. Какое-то время старший лишь дрожит и всхлипывает. Он не может выдавить из себя ни единого слова после этого сна, поэтому шепчет одно-единственное: — Бомгю… И Мияваки не нужно прикладывать усилия для того, чтобы его понять. В её глазах целое море сожаления и печали, пока в касаниях рук, притягивающих к себе для объятий, — холодное тепло, которое не вытягивает из пучины мыслей-воспоминаний. Она гладит Ёнджуна по волосам и что-то шепчет, пока парень плачет и его слёзы впитываются как в собственную, так и в чужую кожу. — Он пришёл ко мне, — от паники и срыва на лице остаются лишь засохшие дорожки слёз и трещины на губах. — Пришёл во сне. Он… был таким здоровым. И счастливым. Я будто бы ненадолго переместился во Вселенную, где у нас с ним… всё сложилось. Где я успел его спасти и помог с лечением. Или он не болел там вовсе… Понятия не имею. Они сидят за кухонным столом друг напротив друга. Сакура ничего не говорит, лишь выжидающе смотрит, пока Ёнджун не смотрит на неё вообще; его взгляд прячется между половиц, а пальцы водят по краям керамической кружки с остывшим чаем. Он постепенно рассказывает о том, что заставило его резко проснуться, иногда прерываясь и стараясь подобрать слова. Голос сиплый и слабый: связки в гортани порваны так же, как и у Бомгю. Ёнджун понимает, что его дельфины умирают без китов. Их души не могут быть разделены: если ушёл Бомгю, значит, Ёнджун должен последовать за ним. Является ли этот сон знаком того, что жизнь Чхве тоже подходит к концу? Спустя три года настаёт его черёд. А ведь парень даже не сможет встретить новое десятилетие, ведь восемьдесят девятый наступил всего три месяца назад, и ещё девять Ёнджун просто-напросто не протянет. Он слишком мёртв для того, чтобы жить дальше. — Я не могу так больше, — парень завершает свой рассказ и обречённо вздыхает. — Не могу без него. В венах сгнивает кровь. Дельфинам нечем питаться и негде жить, и они умирают-умирают-умирают, плача и крича. Их трупы собираются между рёбер и заполняют органы, доходят до сердечной мышцы и беспокоят её. За окном шумит апрельское утро. Это уже четвёртый апрель, проведённый без Бомгю. В восемьдесят шестом они так и не встретили его вместе, потому что младший предпочёл уйти за несколько дней до начала. В грудной клетке Ёнджуна шумит беспросветная тьма, которая давится мёртвыми дельфинами и поглощает остатки всего живого. — Неужели ты хочешь сказать, что уйдёшь за ним? — девушка заламывает брови и кусает губы. Она не готова потерять в третий раз за последние четыре года. — Я не знаю, Сакура-чан, но моё тело слабеет с каждым днём. Я уже давно ничего не чувствую. Кажется, будто все кости давно сломаны, кожа проткнута и вены перерезаны, но я этого не ощущаю. И с этим невозможно что-либо сделать. Увы, если Ёнджун не сохранил свою родственную душу, то он не сможет спокойно жить дальше, будучи отделённым от неё. — Хотя бы ты должен остаться, Ёнджун, хотя бы… — Я пытался, Сакура. Я правда… хотел попытаться жить без него. Но дело не только во мне и моих желаниях. О таком больно думать и говорить, но единственное, что остаётся, — это принятие собственной участи. — Поэтому я здесь. Я чувствую приближающийся конец и ничего не могу сделать для того, чтобы его предотвратить. Мне нужно было прилагать усилия, когда медленно погибал Бомгю. Мияваки закрывает лицо руками. Кажется, она начинает плакать, осознавая последствия ухода своего единственного близкого друга, чья душа всё также связана с ёнджуновой. — Считай, что я приехал попрощаться. Девушка дрожит, стараясь сдерживать всхлипы и проливать слёзы беззвучно. Почему она опять теряет? Почему всё так? Сначала её первая любовь, затем — близкий друг, а сейчас — Ёнджун. — Зачем ты… говоришь такие вещи?.. — Я не хочу, чтобы моя смерть стала неожиданностью. — Ты думаешь, что от этого мне станет легче? — заплаканные глаза смотрят на осунувшееся лицо. — От того, что ты предупредишь меня о собственной смерти? По-твоему, благодаря этому она перестанет являться потерей? Ёнджун вздыхает. Ему нечего ответить, поэтому тишина затягивается, пока Мияваки плачет, а он глядит на её трясущиеся руки; ладони скрывают за собой море слёз. Ей снова придётся мириться с уходом близкого, и такое не может не разбить. И Чхве безумно жаль: он становится тем, с кем девушка тоже будет вынуждена навсегда расстаться. И он понимает её реакцию в виде растерянности и обиды. Обиды на судьбу, которая забирает у Сакуры тех, кто ей дорог. Это заставляет бояться будущего ещё сильнее и винить себя за бездействие. В соседней комнате крепко спит родственная душа подруги. Её зовут Накамура Казуха, Ёнджун запоминает, хоть и видит девушку в первый и последний раз. Он рад тому, что Мияваки не сдалась и продолжила свой путь, понимая, что Бомгю хотел бы увидеть её счастливой. Ёнджун тоже пытался наладить свою жизнь. Первое время его спасало большое количество работы, пока в один день руки не перестали слушаться и поднимать тяжести. Кажется, кости всё-таки поломались, а мышцы разорвались. Спустя несколько недель восстановления нужно было срочно искать новую работу. Чхве вспоминал о своём намерении выйти в открытое море и путешествовать, путешествовать, путешествовать, а то есть — убегать от прошлого, воспоминаний и боли. Но он не был мореплавателем и больше никогда не смог бы им стать. А убежать всё равно безумно хотелось. Единственное, что подошло под его желание, — работа на судне в качестве рыбака. Других вариантов для себя он найти так и не смог. Вот только пришлось пренебречь надеждой скрыться от прошлого: рыбы и море напоминали о Бомгю всегда. Иногда Ёнджун неосознанно прислушивался к звукам воды и пытался расслышать в ней китов. Есть ли среди них те, хозяином которых являлся младший? Они ведь были выпущены на волю, пока тело Бомгю размывало холодной водой. Оправиться не удавалось по той простой причине, что душа начала гнить и умирать, а разум — уничтожаться и разлагаться. И сейчас, спустя два с половиной года работы среди морских волн, Ёнджун хочет лишь одного: раствориться в них и вернуться к Бомгю. — Прежде чем ты… уйдёшь, Ёнджун-сан, я хочу попросить тебя наконец дойти до последней страницы его дневника. Там есть кое-что важное, оставленное специально для тебя. Я не читала полностью, но подпись в конце говорит сама за себя. Сакура прячет мокрый взгляд, глядя в пол, и кусает внутреннюю сторону щеки. У Ёнджуна замирает сердце. Бомгю оставлял ему что-то ещё? Девушка просит немного подождать, уходя в другую комнату, и парень остаётся наедине с весенним ветром за приоткрытым окном и тоской в душе. Но это ненадолго: вскоре Мияваки возвращается на кухню и кладёт на стол потрёпанную тетрадь с жёлтыми страницами, которая раньше принадлежала младшему. Ёнджун хорошо помнит исписанные чёрной ручкой листы, размазанные чернила и страх-страх-страх в каждом слове. После смерти владельца он правда пытался читать его записи. До середины дошёл только спустя полтора года: там хранились февральские мысли — те, что появились после их первой встречи. 14 февраля, 1986 год. 03:27. «Я недавно вернулся после прогулки с Ёнджуном. Он узнал про моих китов и будто бы понял меня. Почему они против него почему говорят такие страшные вещи почему всё время твердят чтобы я со всем покончил почему почему я не хочу этого Ёнджун считает меня странным? Я ведь здоров! Мне страшно страшно очень страшно зачем они пугают меня почему они так хотятПрости и прощай, мой спаситель Ёнджун.
Твоя душа Бомгю».
И ненависть сжигает внутренности, и слёзы льются-льются-льются, оставаясь мокрым пламенем на щеках, и боль настолько яркая, что невыносимо, и объятия Сакуры не спасают. — Я так скучаю по нему, — позвоночник ломается от звучания голоса, и Ёнджун содрогается, пока руки девушки пытаются поставить кости на место и сохранить их слабую крепкость. — Так сильно, что просто… Не могу. И это, наверное, странно: скучать по времени, которое доставило так много страха и боли; скучать по человеку, которого не удалось бы спасти и уже не удастся вернуть; просто до невозможности скучать по чему-то, что с самого начала не имело хорошего конца. Но всё это лучше, чем отсутствие чувств, среди которых остались лишь бесконечная вина и непреодолимая тоска. — И я очень сильно по нему скучаю, — тихо произносят в ответ, прижимая ближе к себе в попытке утешить. — Мне так не хватает Бомгю… На полке в гостиной Сакуры стоит несколько совместных фотографий с ушедшей душой. Ту, что была сделана в его двадцатый день рождения, девушка отдала Ёнджуну спустя несколько дней после смерти младшего. На обратной стороне аккуратным почерком была подписана дата, а в углу трещащее: «Первый и последний день рождения Бомгю в Токио». Чхве тогда думал: я хотел бы поздравить тебя ещё много-много раз и провести вместе с тобой ещё много-много лет, ведь я так сильно люблю тебя. Он думает об этом и сейчас, когда возвращает Сакуре снимок. Его нужно оставить у неё, чтобы после наступления конца он не оказался потерян так же, как Ёнджун после ухода Бомгю. Их прощальная встреча заканчивается безудержной печалью, осипшим плачем и растворившимися в нём словами. Ёнджун приезжает на вокзал в Токио ближе к ночи, когда на улице темно и тихо. Люди уходят, а он садится на скамью и смотрит на прохожих, безуспешно ища родное лицо, на поезда, вспоминая свой сон, на сам перрон, будто надеясь увидеть один-единственный силуэт. Проходит время, вокруг пусто, а Чхве мёрзнет из-за ночного апрельского ветра и смотрит-смотрит-смотрит, пусть давно похоронил любые надежды. А когда собирается уходить, то наконец замечает образ из собственного сна. Бомгю улыбается ему на прощание, и его улыбка убивает и оживляет одновременно. Ёнджун не моргает и ощущает, как быстро бьётся сердце, не выдерживая боли, пока младший растворяется прямо на его глазах и оставляет за собой след в одном лишь сознании, которое бредит и готовится к подступающей смерти. Они скоро обязательно встретятся, думает Чхве, ещё какое-то время глядя на то место, где видел Бомгю. Ведь не могут же две связанные между собой души существовать порознь? Рука укладывается на деревянную скамью и чувствует февральское тепло восемьдесят шестого года; чувствует невидимое присутствие того, кого давно потеряло сердце и теперь неустанно ищет, но не может найти. Однако мучения постепенно заканчиваются. А жизнь Ёнджуна заканчивается в конце апреля, когда корабль так и не возвращается в порт, теряясь и ломаясь между волн разбушевавшегося моря. Киты заждались своих дельфинов.‘cause soulmates never die.