Тайный Санта

      Устроить тайного Санту придумал, разумеется, Танкхун. После окончательной и бесповоротной смерти Корна в «случайной» перестрелке прошло больше четырех месяцев, дела бизнеса пусть и с трудом, но удалось стабилизировать, и Танкхун решил объединить разобщенную и уставшую от многолетней грызни семью за общим праздником. Приближающийся европейский Новый год подходил идеально — и из-за предусматриваемой по умолчанию атмосферы семейного тепла и уюта, и из-за украшений и застолья, ведь было так приятно и легко заниматься, чтобы немного разгрузить мозг после многоходовых интриг, сложных сделок и потока компромата на партнеров из загашников отца, который было необходимо обработать и упорядочить. Тем более, что Рождество они все-таки умудрились проморгать, так что Танкхун без зазрения совести слил два праздника в один и остался весьма собой доволен.       Всем Тирапаньякулам и гостям было выдано строгое задание: прийти на празднование в комплекс с подарком и символом, который поможет адресату подарка узнать дарителя. Мужчины неохотно напряглись, ища плюс-минус подходящие под праздник подарки для людей, выбранных настоящим рандомайзером, даже сам Кхун не знал, кто кому что дарит. Хотя по словам Арма, написавшего эту программу и закодировавшего каждого участника под отдельным номером, получилась стройная красивая цепочка.       Подарки приглашенные заранее упаковали в одинаковые по размеру большие коробки, чтобы сразу не было понятно, кому что, и сложили под поставленной в центре гостиной здоровенной искусственной елкой. Разве что цвет оберточной бумаги и лент Кхун благосклонно разрешил выбирать участникам, так что теперь коробки пестрели всеми цветами радуги, а кое-где еще и переливались блестками.       Первым в гостиную, где уже ожидали Кхун, Арм и Порш, вошел Вегас. Окинув оценивающим взглядом елку, достигающую потолка, которую Кхун, Пол, и оба Киттисавата украшали черными и золотистыми шариками, лентами и гирляндами почти три часа, он слегка качнул головой, признавая, что вышло неплохо, перехватил у Порша, колдующего за стойкой бармена, бокал с виски и устроился на диванчике, вяло отсалютовав Танкхуну. Зелено-красный свитер с двумя склоненными друг к другу бокалами шампанского во всю грудь ему весьма шел — смягчал черты хищного лица и скрадывал поселившуюся на нем перманентную усталость из-за нервного и утомительного поста главы побочной семьи.       Следом в помещение, украшенное по периметру цветными воздушными шариками и пушистым дождиком, дружески переговариваясь, вошли Пит и Пол. Пит сразу же присел на диван к Вегасу, а Пол занял привычное место за спиной Танкхуна. В массивном черном вязаном свитере он казался эдаким добродушным, веселым гигантом, что только подчеркивали ярко-розовые губы бантиком и сияющие от предвкушения большие темные глаза — Пол одинаково сильно любил получать подарки и дарить их. Пит же совсем отошел от привычного стиля телохранителя, в неформальной обстановке предпочитая носить на первый взгляд странные, самобытные наряды преимущественно нейтральных тонов, умело комбинируя разные материалы и покрой. Для праздника он выбрал бежевый свитер с узором из кофейных зерен, фривольно спадающий с покатого левого плеча, и черную свободную юбку, не скрывающую стройных икр и тонких лодыжек, которые почти сразу начал греть в своих ладонях бесстыдный Вегас.       Арм тоже выглядел непривычно расслабленным и мягким, в честь праздника сменив черную двойку и белую рубашку на серые штаны и темно-зеленый пуловер с репродукцией «Мона Лизы». Он часто и много улыбался, и Кхун позорно залипал взглядом на эту светлую, чуть дурашливую улыбку, обращенную к другим — сам он подобной чести удостаивался очень редко, так как технарь упорно держал марку и не подпускал его к себе ближе, чем позволяли рамки «работник-наниматель». Это было обидно, разочаровывающе и больно, но в таких делах Кхун умел уважать чужой выбор и не давил, сосредоточившись на тех крохах тепла и внимания, что мог получить от предмета нежных чувств честным путем.       Для праздника Кхун и сам кардинально сменил образ, так как надобность в постоянном притворстве и игре на публику отпала из-за смертей Чана, Кана и Корна. Перестроиться в нормальный режим оказалось неожиданно сложно и в чем-то даже болезненно, но Кхун изо всех сил старался вернуть себе свое старое «я», а Кинн с Поршем и Порче чутко его поддерживали, создавая лучшие условия для скорейшей адаптации. Кхун был очень им благодарен, а потому, помимо подарка для Кима, выпавшего ему на рулетке, сконструированной Армом, подготовил пару мелких подарков вне конкурса для этих троих, чтобы хоть немного порадовать родственников и друзей, оставив их в комнатах друзей и родственников. И, так как в его одежде или аксессуарах по установленным им же самим условиям должен был обязательно присутствовать атрибут подарка, Кхун натянул на себя черную рубашку-корсет, где вместо нитей были продеты нежно звенящие металлические цепочки. Получилось даже лучше, чем представлялось поначалу в теории, и Кхуну удалось урвать восхищенный взгляд Арма, почти сразу скрывшийся за пушистыми ресницами.       Порш выглядел как типичный бармен, раскопав в недрах шкафа свой старый костюм, в котором мешал коктейли в баре Йок. Однако в образе присутствовала изюминка: черная подводка и острые стрелки делали его игривый и глубокий взгляд еще более выразительным и хитрым, а щеки и нос украшали нарисованные черным карандашом усы и кошачий носик. Грим безумно ему шел, придавая вид хулиганистого и непослушного уличного кота. Вошедший в комнату Кинн, на свитере которого переливался ночными огнями люрекса предположительно Лас-Вегас, при виде своего бойфренда запнулся о порог, но каким-то чудом сумел сохранить равновесие, хотя его темные узкие глаза вспыхнули настоящим адским пламенем при виде необычного раскраса Порша. Танкхун, глядя со стороны на такую неприкрытую похоть, только глаза устало закатил — в комплексе не было ни единого помещения, которое эти кролики еще не осквернили каким-либо видом секса.       Тайм и Тэ, приглашенные на праздник Кинном и Поршем, выглядели злыми, раздерганными и нервными. Тэ в строгой светло-коричневой блузке и таких же штанах, выгодно облегающих его длинные стройные ноги, сильно кусал губы, даже не замечая того, и специально устроился как можно дальше от своего постоянного партнера, заводя отвлеченный разговор с Поршем и Кинном возле барной стойки. Порш тут же принялся мешать ему какой-то слабоалкогольный яркий коктейль, а раздраженный Тайм в черно-золотой затейливой кофте молча уткнулся в телефон в дальнем углу комнаты, демонстративно не реагируя на досужие взгляды. На его шее, слева от кадыка, вызывающе алел крупный засос, и взгляд Тэ, наталкиваясь на это «украшение», каждый раз становился то обиженным, то задумчивым, то потерянным.       Вошедший в комнату Порче выглядел получше, чем полгода назад. Расставание с Кимом далось ему нелегко — Кхун много времени проводил с подростком и лучше других понимал, как больно тому было переживать этот разрыв. Танкхун скандалил со своим младшим братом не раз и не два, чтобы тот пришел домой и нормально извинился перед Порче, но Ким трусливо поджал хвост и раз за разом отказывался, огрызаясь, в страхе, что обиженный мальчишка окатит его ведром презрения в ответ на неумелую попытку примирения. И все равно продолжал маниакально следить за безопасностью младшего Киттисавата, провожал его тоскливыми взглядами издалека и, как доподлинно знал Танкхун, все еще бережно хранил все подарки Че и их совместные фото. Вечеринка затевалась в том числе и ради них двоих — Кхун без колебаний пошел на грязный шантаж, чтобы заманить обоих на праздник без возможности отвертеться. Зная, кто именно будет на празднике, Порче постарался выглядеть собранным и готовым к бою, хотя его голову украшал фривольный ободок с большими плюшевыми оленьими рогами — дань приближающемуся празднику. Завороженно уставившись на этот аксессуар, Тэ часто заморгал, словно пытаясь скрыть подступившие слезы, и Че, заметив чужой интерес, после короткой беседы с молодым мужчиной снял украшение и аккуратно нацепил его на крашеные в медовый блонд волосы.       Тайма перекосило. Кинн, Порш, Танкхун и Арм сцедили ядовитые усмешки в кулаки — Тэ все сочувствовали и помогали, а Тайма за его неумение держать член в штанах, тихо порицали, но в чужие отношения все-таки старались открыто не вмешиваться. Че тоже скупо усмехнулся на эту реакцию, попросил у Порша безалкогольный «Мохито» и разгладил свой оверсайзный лимонно-желтый свитер с изображением граммофона. Кхун сразу же вычислил адресата его подарка, прекрасно зная своих подчиненных и их увлечения, но промолчал, наслаждаясь затеянной игрой.       Макао вошел в комнату быстрым шагом, держа в одной руке полуторагодовалого кроху Вениса, а в другой — сумку с игрушками и приблудами для его кормления. Он выглядел как обычно: свободные милитари-штаны с кучей карманов на липучках и футболка в зелено-белую полоску. Кхун хотел было возмутиться такой беспардонной наглостью и нарушением правил вечеринки, но осекся, когда Макао наклонился к Питу, передавая малыша, и в его ухе заблестел сложный пирсинг со множеством проколов, хотя раньше пробитой была только мочка. Кхун в уме достроил линии между проколами и глухо охнул, удивляясь: рисунок складывался в созвездие Рыб. И все бы ничего, вот только Макао был Львом. Никто, кроме особо наблюдательного Арма, этого пока не заметил, Кхун специально проверил, бросив короткий взгляд на всех собравшихся, но он уже знал, кому уйдет суперприз за самый оригинальный атрибут.       Передав малыша его приемному отцу, парнишка удобно устроился рядом с Порче, затевая разговор о новинках в компьютерных играх с кучей непонятных терминов и описаний. Порче с удовольствием слушал, поддерживал беседу и даже пытался веселиться, но его улыбка напоминала лишь тень той прежней широкой и светлой, что Кхун видел на их с Поршем старых фото. Ким слишком сильно сломал наивного и по уши влюбленного в него мальчика, вот только Че не знал, что его обидчик сломался намного сильнее и жестче.       Последним явился сам Кимхан — весь в черном, несмотря на свое летнее имя. Мрачный и сгорбленный, точно ворон с кладбища, он вихрем пролетел через всю комнату, ни на кого не глядя, вырвал у Порша непочатый бокал с виски, едва ли не вместе с руками, и забился в самый дальний угол, по большей части прячась за зеленой пушистой красавицей. На Че он подчеркнуто не смотрел, парень отвечал тем же.       Кхун звонко хлопнул в ладоши и предложил поиграть в настолки и игры для большой компании. Идею поддержали не все, но собрать кружок из увлеченных, чтобы хоть немного скоротать два часа до полуночи, у Кхуна получилось. Они с шутками и смехом поиграли в «Твистер» на радость искренне веселящемуся от чудачеств старших Венису, а после, когда Пит уложил сонного и уставшего котенка, оставил его под надежной охраной и вернулся в комнату, начались игры для взрослых, с картами и привычным для всех, кроме Порша и Порче шулерством.       Наконец часовая стрелка опасно приблизилась к отметке полуночи. Арм выключил верхний свет, оставив только пару тусклых желтоватых светильников по углам, и запустил специальную аппаратуру, создающую очень убедительную имитацию искрящихся крупных снежинок, падающих прямо с потолка. Вскоре забили автоматически запущенные куранты, и Кхун, залпом опрокинув в себя колючее и сладкое шампанское, горячо пожелал, чтобы этот год обошелся без крови, страха и потерь в их едва-едва собравшейся в кучу семье.       Чтобы распаковать подарки, свет включать не стали — хватало освещения от дополнительной светодиодной ленты по периметру помещения и «снежинок». Первым к елке подпустили Макао, как самого младшего из собравшихся. Он покопался в куче беспорядочно наваленных коробок, ища подписанную его именем. Вскрыл черно-золотую подарочную упаковку, в которой оказалась навороченная геймерская клавиатура, мышка и микрофон в одном стиле и с подсветкой. То, что парень обожает компьютерные игры, в семье секретом не было, поэтому подарок получился и красивым, и полезным одновременно.       — Спасибо, — Макао настороженно кивнул Тайму, быстро сложив в уме оформление подарка и черно-золотой узор на одежде мужчины. Тот кивнул, принимая благодарность, и вышел вперед, доставая из кучи подарков свой. Там обнаружился широкий черный кожаный ремень из последней коллекции «Armani» — Тайм буквально боготворил этот бренд и чаще всего покупал вещи именно оттуда. Осмотрев гостей, он неуверенно покосился то на Кима, то на Пола, облаченных в черное, и второй развеял все сомнения добродушной улыбкой. Тайм сменил ремень прямо на ходу, без слов доказывая, что подарок пришелся ко двору.       Пол с горящими от восторга глазами вскрыл свой подарок и принялся многословно благодарить Порче, сумевшего раздобыть три раритетные пластинки для граммофона, за которыми Пол охотился еще с лета. Телохранитель был безмерно рад подарку и постоянно мелко кланялся, на что Порче с теплым, нежным смехом ловил его за руки и убеждал, что все в порядке и искать подарок ему было только в радость.       Приглушив фонтан красноречия Пола, парень достал из своей коробки небольшую флешку в виде маленькой гитары. Покрутил в руках, оглянулся, ища дарителя, и напоролся взглядом на подвеску в виде крохотной серебряной гитары на шее неохотно вылезшего из-за елки Кима. Сжав подарок в кулаке, Порче бесцветно улыбнулся бывшему кумиру, глядя куда-то в стену над его правым плечом, и отговорился тем, что посмотрит содержимое потом. Ким понимающе хмыкнул, покопался в кучке коробок и вытряхнул из своей россыпь тонких украшений, похожих на сверкающие лучи. Танкхун специально за две недели до праздника позвонил помощнице WIКа, чтобы узнать, когда планируется следующий концерт и какой будет его основная тема. Для создания сценического образа к выпуску нового альбома певца требовались особые украшения, и Танкхун, вспомнив свою бурную молодость и страстное увлечение модными веяниями и фасонами, лично разработал их дизайн, украсив тонкие золотые цепочки мелкими бриллиантами, чтобы под ярким светом софитов они переливались и блестели, словно солнце, оправдывая название альбома.       Ким огладил кончиками пальцев украшения и благодарно склонил голову, уступая очередь Танкхуну. Тот распечатал свою розово-фиолетовую блестящую коробку, дополнительно помеченную наклейкой «вскрывать аккуратно». Пальцы дрожали, совсем как в детстве, а в животе завязался тугой узел предвкушения. Кхун медленно потянул за атласную нежно-розовую ленту, отчего три стороны коробки отпали. К четвертой был прикреплен сложный лабиринт из черно-белого картона.       — Ой, что это? — Кхун озадаченно покрутил подарок, заглядывая сверху вниз и сбоку, но все равно видел только странную мешанину линий.       Вегас отложил свой бокал, подошел поближе, подхватил Кхуна за шкирку и отволок в сторону, указывая на коробку с нового ракурса. Линии, искусно кем-то вырезанные, под определенным углом складывались в лицо. Улыбающееся, счастливое, смеющееся лицо самого Кхуна. Он медленно обвел взглядом притихшую толпу родственников. Натолкнулся на алые щеки своего технаря, выпутался из цепких рук Вегаса, метнулся вперед и самым естественным образом поцеловал телохранителя, слизывая с приоткрывшихся розовых губ удивленный низкий звук.       — Сколько времени ты на него убил? — севшим голосом спросил Кхун, наконец ощущая на талии властную и правильную хватку не во сне, а наяву.       — Много. Но оно того стоило, — усмехнулся Арм, поднимая вторую руку, чтобы бережно погладить щеку Танкхуна большим пальцем.       Приникнув к ласкающей ладони, Кхун заглянул в глаза цвета выдержанного коньяка и вновь нежно и трепетно поцеловал человека, о котором грезил долгими и одинокими ночами последние года два. Арм с небольшой задержкой ответил, все еще мягко придерживая его за щеку и тормозя слишком откровенные порывы. Кхун растворился в ненавязчивом, но долгом поцелуе, и выпал из него только тогда, когда позади раздалось вежливое покашливание остальных Тирапаньякулов, тоже жаждущих получить свои подарки.       Арм с тихим смешком отстранился, убрал большим пальцем тоненькую ниточку слюны между ними и прислонился лбом ко лбу Танкхуна, восстанавливая сбившееся дыхание. После он аккуратно переставил свой подарок на дальний стол, чтобы его случайно не испортили активно топчущиеся вокруг елки родственники, и полез искать свою коробку. Там обнаружилась подборка редких сортов кофе, которую заядлый кофеман Арм оценил по достоинству. Он долго благодарил Пита, сходу опознав дарителя по свитеру, и даже крепко его обнял под одинаково ревнивыми взглядами Кхуна и Вегаса.       Пит с нежной улыбкой подошел к елке и окинул взглядом похудевшее разнообразие подарков. В красиво упакованной в золотистую фольгу коробке обнаружились пушистые белые кошачьи уши на очень крепком качественном ободке, черный чокер с крупными желтыми бубенцами и увесистая анальная пробка с пушистым и длинным белым хвостом.       Неискушенный Порче покраснел, как помидор, старшее поколение сложилось пополам от смеха, такой же красный от смущения Пит стучал ржущего гиеной Порша кулаками по плечам, а Вегас тайком показывал старшему Киттисавату одобрительные знаки. Судя по участившемуся дыханию, расширенным зрачкам и непроизвольным хватательным движениям, у кого-то, благодаря своеобразному юмору Порша, впереди намечалось множество страстных и веселых ночей.       Порш, все еще сотрясаясь от остаточного смеха, перецепил сердитого Пита на Вегаса и отыскал свой подарок. В коробке обнаружился какой-то редкий алкоголь и навороченный набор для замешивания коктейлей, который Порш сначала внимательно разглядывал, а затем трепетно прижал к сердцу, сверкая горящими от удовольствия глазами, точно звездами.       Вегас в своем свитере с чокающимися бокалами усмехнулся, отчасти покровительственным жестом потрепал Порша по макушке, и вышел вперед, доставая белую коробку. Бокалы для вина были хороши — тонкие, прозрачные, идеально сбалансированные, но с изюминкой — в каждом из двенадцати на дне был свой зверь, птица или рыба: акула, тигр, дракон, слон, лев, орел. Вегас коротко кивнул Кинну и даже нашел в себе силы подойти к нему поближе и поблагодарить словами, пусть тихо, но искренне. Кинн по-дружески хлопнул его по плечу, чего не случалось, пожалуй, с самого детства, достал свою коробку и восхищенно выругался — все пространство внутри было завалено разнокалиберными флаконами со смазкой. Съедобная, без запаха или наоборот с самыми разными добавками, сразу от нескольких фирм. Пространство между бутылочками заполняли батареи презервативов.       — Тэ, блять! — выругался он еще раз, на что тот только довольно прищурился и поправил ободок с рогами, показывая свой отличительный признак — пряжку на ремне в виде бутылки.       Тэ робко взял свою зеленую и самую пошарпанную, явно заклеенную вручную коробку, провел пальцами по кривым краям и нерешительно вскрыл. Внутри обнаружился небольшой светильник на батарейках в виде двух нежно-золотистых рыб, «кружащихся» вокруг камушка и наклоненных к земле под углом в сорок пять градусов. Тэ вопросительно оглянулся на Макао, понимая, что подарок сделал именно он.       — Ну, пи’Кинн сказал, ты не любишь, когда темно. А эта штука прикольно светится, там еще есть режим, где рыбки переливаются, и кажется, будто они плавают в воде. И ты по знаку Зодиака Рыбы, вот я и подумал…       — Спасибо, они очень красивые, — Тэ несмело улыбнулся и вернул на макушку в очередной раз съехавшие вперед рога.       — А где же твой символ? — со смехом спросил Порш, и Макао молча повернул к нему голову, показывая сложный пирсинг.       Догадливый Вегас с руганью отпрянул в сторону, Порш, загрузившись, заткнулся, Ким весело хмыкнул, а Порче, Кинн и Пол нахмурились. Тэ, отложив светильник, метнулся к Макао, разглядывая проколы вблизи.       — Ты зачем это сделал? Это же очень больно, и заживать будет долго!       — Ничего, пи’Тэ, все в норме, расслабься. Я уже давно хотел такое сделать.       — Дурной! — Тэ снова внимательно посмотрел на проколы, заполненные маленькими гвоздиками с переливающимися белыми камушками. С мочки свисала крохотная серебристая рыбка. — Но, стоит признать, это очень красиво, нонг’. Ты тоже в марте родился*?       — Нет, пи’, в конце июля.       — Погоди. Но тогда ты… Лев?       — Ага.       — А как же?..       — Все хорошо. Мне нравятся мои проколы, к тому же, большинство людей просто не заметят в них особого знака. Все в порядке.       — Сумасшедший, — покачал головой Тэ, а Кхун, лукаво улыбаясь, протянул юному кузену суперприз, полагающийся за самый неожиданный и оригинальный символ.       — Я думал, он достанется Поршу или мне самому, но, признаю, ты заслужил его больше, мелочь.       Макао с любопытством раскрыл конверт и внимательно изучил содержимое. Молча повернул к Тэ, давая прочитать и ему, пока все остальные наблюдали издалека с интересом и легкой опаской — Кхун по старой памяти старался держать семью в тонусе, и в конверте могло быть что угодно. Тэ нахмурил брови, задумчиво покачал рукой с зажатой в ней бумажкой, пока вся семья усиленно пыталась разглядеть мелкий шрифт. Поправил рога, пощупал их, покосился на мрачного Тайма и рывком снял, перебрасывая обратно Порче.       — Я пойду, — решительно кивнул Тэ, и Макао расцвел в счастливой и шальной мальчишеской улыбке.       — Что там хоть? — полюбопытствовал Порш, проявляя воистину кошачье любопытство под стать своему макияжу.       — Билеты в арт-галерею с открытой датой на последнюю неделю показа. В вип-ложу и с возможностью что-нибудь приобрести, — ответил Тэ, передавая бумагу обратно Макао. — На двоих.       — Победителю и его партнеру, — кивнул Кхун, и Тайм шагнул было вперед, чтобы напомнить общественности, что партнер Тэ — все еще он, но не успел — мужчина шарахнулся от него, как от чумы, и Макао мгновенно выступил вперед, закрывая его плечом.       — Я не хочу тебя больше знать, — отчетливо прозвучали в установившейся тишине тихие, но уверенные и полные горечи слова Тэ. — Я сегодня же соберу вещи и перееду к Кинну, пока не найду себе отдельное жилье. С меня хватит твоих измен, Тайм.       — Тэ, детка, ты все не так понял! — попытался выкрутиться Тайм, не желая лишаться таких удобных для него долгосрочных отношений, но Тэ упрямо вскинул подбородок и с насмешкой указал на вопиюще-яркий след на бычьей шее своего уже, видимо, бывшего партнера.       — Правда? Ты это пылесосом сделал? А зачем? Я бы мог тебе такой же поставить. Незачем для этого бегать по шлюхам.       — Пи’Тэ? Так это не ты сделал? — довольно широкие брови Макао сошлись забавным домиком. Он на пару шагов отступил от Тэ, поворачиваясь боком, и теперь переводил растерянный взгляд с одного мужчины на другого, пытаясь собрать в голове пазл, который собираться ну никак не желал.       — Не я, — Тэ расстроенно поджал губы и отвел взгляд. — Он с самого начала отношений просил не оставлять следов, и я не ставил.       Макао зачем-то погладил расстроенного мужчину по руке, едва касаясь грубыми пальцами ухоженной нежной кожи. Повернулся обратно к Тайму и с искренним недоумением спросил:       — Ты больной или прикидываешься? Как можно изменять ему? — он голосом выделил последнее слово, словно подчеркивая, насколько это глупый и странный поступок. Будто относиться к Тэ халатно и без уважения было не столько преступлением, сколько чем-то за гранью понимания в принципе, как сеанс эксгибиционизма на заполненной людьми площади или секс с козой.       Танкхун испытал прилив неуместной гордости за мелкого паршивца, сумевшего к неполным восемнадцати годам накачать не только впечатляющую фигуру, но и мозг. Тайм открыл было рот, чтобы что-то сказать, но его перебил смех Тэ. И это был максимально неправильный, жуткий смех — болезненный, надломленный, без капли счастья или тепла. Так смеются люди, стоя на пепелище собственного дома. Смеются напоказ, долго, громко, самим этим вымученным смехом пытаясь прогнать от себя невыносимую боль, страх и бессильную злость. Смеются, только чтобы не захлебнуться в слезах, хотя Кхун, неуютно ежась от колкого звука, подумал, что предпочел бы слышать искренний плач вместо этого ненормального веселья.       Макао дал Тэ еще десяток секунд, шагнул вперед и прижал к себе, как плюшевую игрушку, сразу двумя руками и крепко-крепко, чтобы ни сантиметра между ними не осталось. Уродливый смех затих, как по щелчку. Тэ непонимающе смотрел перед собой, будто пытался выяснить у вселенной, почему его вот так просто решили обнять, а затем в одно мгновение расслабился, растекаясь по телу парнишки и цепляясь за него так, что на спине последнего наверняка остались царапины и лунки от глубоко вдавившиеся длинных и острых ногтей. Но Макао даже не пискнул, вместо этого отстранился, прихватил с кресла свою джинсовую куртку, вручил Тэ билеты на выставку и подаренный светильник, подхватил его на руки и понес на выход.       — Мы в саду потусим, зажигайте пока без нас, — сообщил он на ходу, ловко открывая ногой дверь. Тайм при виде этой картины раздосадовано сплюнул и свалил в самый дальний угол, агрессивно переписываться с кем-то и запивать размолвку с Тэ крепким алкоголем.       — Кажется, пиздюк вырос, — спокойный и в целом довольный ситуацией Вегас вернулся на облюбованный диван, утягивая за собой несопротивляющегося Пита.       — Ага, — рассеянно согласился Кхун, внезапно заметив на груди Кима странный след, похожий на татуировку. Насколько он помнил, его младший брат подобные вещи не особо жаловал, и Кхун, тут же взглядами сговорившись с Поршем, устроил маленький «несчастный случай».       Киттисават, в быту частенько становящийся предельно неловким и неуклюжим, опрокинул на Кима полный бокал с «Лонг-Айлендом», который нес для Кхуна, и почти разбил себе колени, в последний момент крепко уцепившись за младшего Тирапаньякула и качественно порвав на нем несчастную одежду. Ким бросил на него убийственный взгляд сверху вниз и стянул испорченную рубашку, обнажая грудь, на которой было выведено готическим шрифтом «Sunshine», чуть ниже ключиц.       Но привлекло внимание Кхуна не только это — по всему торсу Кима проходили длинные рваные шрамы, предположительно, от ремня. Этим шрамам на вид было не меньше полугода, но часть из них выглядела пугающе и отталкивающе, потому что тот, кто это сделал, специально по нескольку раз целился в одни и те же места, чтобы причинить максимум боли и оставить после себя вечное напоминание.       — Отец… — прошептал Танкхун онемевшими губами, разом вспомнив все те жестокие дисциплинарные наказания, которым подвергал Корн своих доверенных людей за любой промах. Он инстинктивно шарахнулся назад, и стоящий позади Арм поймал его в объятия, надежно смыкая руки на талии и успокаивая взметнувшуюся внутри панику одним своим присутствием.       — Отец, — криво улыбнулся Ким, проводя по самому длинному и широкому следу, проходящему от левой ключицы к правому боку, прямо через маленький темно-коричневый сосок.       — За что? — Кинн тоже выглядел по-настоящему растерянным, почти испуганным — его Корн почти никогда не трогал, сначала вовсе не признавая за наследника и оттого многого не требуя, а потом чтобы поддержать устоявшийся образ заботливого отца, так как именно с помощью эмоций он Кинном манипулировал. Киму и Кхуну же всегда доставалось от родителя сполна, особенно, в подростковые годы.       — Я покусился на его власть, — спокойно ответил Ким. — Поставил ему условия, из которых он не мог выбраться без значительного ущерба. Его это, разумеется, взбесило.       — Почему же ты не сопротивлялся, Проныра?       — Кон важнее. Сорвав злость на мне, он не стал бы трогать его.       — Кого его? — Порш выпрямился и сбросил маску шута, внимательно, со следами сочувствия и сожаления разглядывая чужие бледно-розовые шрамы.       — Ангела, — Ким приподнял уголки губ, насмешливо и хитро глядя на Порша.       — Какого ангела?       — Моего личного. Забей.       — Ебаный насос… — прохрипел Пол, отшатываясь от своего ноутбука, к которому подключил флешку, ловко стащенную Питом из кармана Порче.       — Что там? — наперебой уточнило сразу несколько голосов.       — Мой новый альбом, — теперь Ким скользнул пальцами прямо по татуировке, показательно не глядя на Че.       Арм с разрешения Кима поколдовал с оборудованием, подключил колонки, принесенные Полом, и запустил первый трек из семи, носящий название «Stop me, if you can». Композиция была инструментальной и с помощью бас-гитары превозносила упорство и настойчивость ее создателя, пока барабаны задавали жесткий, тяжелый и навязчивый ритм. Мелодия словно говорила: «Я непобедим и всемогущ, попробуй сразить меня, но не жалуйся, если я растопчу тебя своими ботинками».       Второй трек назывался «Untamed», и в нем Ким сполна показал того себя, с которым его фанаты никогда не сталкивались. Еще более жесткий, чем в первом треке, ритм, ломаные, колкие, резкие фразы, выдаваемые почти речитативом, на удивление уместная ругань и самоуверенность, так и хлещущие из строк. Лирический герой — уже не тот нежный и сладкий мальчик-айдол, которого привыкли видеть фанаты — а безусловный победитель, король мира, главный босс. Нет никого, кто сравнился бы с ним по силе, и нет ничего, способного вывести его из себя и заставить проиграть. Совершенно новая, неожиданная для фанатов грань WIКа, на деле являющаяся большей частью личности оригинального Кимхана.       Третий трек, «Not now» повествовал о все том же гордом и задиристом парне, который столкнулся с чем-то новым и неизведанным. О том, как чувства, о которых он даже не подозревал, начали прорастать в его душе, словно сорняки. Совсем не к месту и не ко времени, против желания хозяина, но все его существо будто магнитом тянуло «в старый дом, где жил самый светлый человек с глазами лани и улыбкой ангела». Порче на этих словах съежился на своем диване, обнимая себя руками, и Порш даже тихо уточнил, не болит ли у него живот, на что подросток отрицательно помотал головой, все еще отказываясь смотреть на Кима, который наконец-то не отводил от него глаз, тщательно отслеживая малейшие изменения в настроении.       Следующим прозвучал трек «Show me your world». Мелодия была неожиданно нежной, легкой и трогательной. Ким будто столкнулся с миром, который не мог объять и понять, с чем-то неизведанным, светлым, непонятным, загадочным, волнующим. Незнакомым, но уже заочно родным и тщательно оберегаемым. Голос Кима прекрасно разбавил не особо сложную мелодию одиночной шестиструнной гитары, придал ей весомости и глубины. Ким с подкупающей честностью и искренностью пел о том, как счастлив, что сумел познакомиться с человеком, который сумел заменить ему весь мир. И о том, что раньше все вокруг было беспробудно-черным и мрачным, а после судьбоносной встречи — расцвело буйными цветами.       Че, упрямо скрывая эмоции, уткнулся в высокий стакан с яблочным соком, который ему поднес сострадательный Пол. Ким скупо усмехнулся, продолжая рассеянно касаться своей татуировки, по одиночке обводя каждую букву надписи, которая была акронимом альбома.       Дальше последовала «In bad faith», в которой чувствовалась неподдельная, глубинная и очень сильная боль. Мелодия казалась ломаной, хаотичной, голос Кима вроде бы был тверд, но строки о том, как он сходит с ума от страха потерять, облажаться, проиграть, вкупе с навязчивым, точно дурные мысли, мотивом, будоражили сознание слушателей, пробуждая тревожность и легкий страх. Кхун насчитал четыре резких изменения ритма и скорости — на каждом из трех куплетов и отдельно в припеве. В промежутке между предпоследним куплетом и кульминацией в гитарный перебор и перестук барабанов органично вплелись звук отчаянного плача, а за ним и резкий свист ремня, отчего Порче отложил сок и свернулся в уязвимый клубок, обнимая себя за колени под боком у теплого и понимающего Пита. На звуках ремня Пит с Вегасом и сами едва заметно морщились, но выключить не просили, дослушав песню до конца.       Шестая композиция тоже была чисто инструментальной и называлась «Next morning after breakup». Мелодия была тяжелой и грузной, словно сильное похмелье после долгой пьяной ночи. Гитара стонала и плакала, словно ей тоже ужасно не хватало прежних счастливых времен. Глаза Кима стали совсем стылыми, а пальцы сместились с татуировки на шрамы, с силой надавливая, будто он пытался таким образом напомнить себе о чем-то. Во второй половине вплелось фортепиано, сожалеющее, плачущее, извиняющееся. Мелодия гитары же практически не изменилась, рефреном пробиваясь через звучание второго инструмента.       Кхун помотал головой, впечатленный профессионализмом Кима. Тот умел играть на гитаре и фортепиано еще при жизни матери, теперь, видимо, тайком от всех прокачал навык композиции и игры на барабанах.       Последний трек носил название «Еven if you leave me», и сердце Кхуна сжалось в груди от боли за глупого, но все еще любимого младшего брата. Не было больше того бахвалистого юнца из первой части альбома. Не было разбитого сильными чувствами повзрослевшего парня из второй. И даже монстр, готовый день и ночь крушить все вокруг, лишь бы убрать ядовитую боль, тоже пропал. Зато появился обычный человек, раздавленный горем и собственным одиночеством. Если в первой части альбома Ким пел о том, что ему хорошо и удобно быть одному, то теперь, осознав, как хорошо и спокойно ему могло бы быть рядом с кем-то, и тут же утратив это волшебное, но хрупкое чувство, он неприкрыто скорбел по любви, которой лично сломал чистые, белоснежные крылья. Словами и музыкой показывал, как страшно ему жить вдали от невинного ангела, что целиком и полностью захватил голову и сердце. Как горько просыпаться в одиночестве, чувствуя призрачные касания нежных рук и все еще слыша родной голос. Как каждый раз сбоит сердце, стоит почувствовать в толпе отголосок парфюма любимого человека. Ким, не скрываясь, на всю страну пел о своей любви — неправильной, уродливой, темной, сломанной, искалеченной ложью и предательством, но живой и крепкой. Несгибаемой. Вечной. Он без прикрас называл своего возлюбленного ангелом, приносящим свет в его жизнь даже издалека, закончив трек строками: «Даже если ты покинешь меня, мое сердце навсегда останется в моменте, где ты сказал: "Я люблю тебя"».       — Вау, Ким ты… просто вау. Это ахуенно. Я не знал, что ты можешь так, — после неприлично долгой паузы Порш отмер первым и с силой хлопнул Кима по плечу. — Ты ощутимо прокачал навыки, альбом хорош.       — Спасибо, — Ким потер ударенное плечо, явно не ожидая искренней похвалы от человека, который по всем правилам должен был разукрасить ему лицо за все то, что он сотворил с первой и самой чистой любовью его младшего брата.       — Соглашусь с предыдущим оратором, сильная штука получилась, — отсалютовал бокалом серьезный Вегас.       — Ты молодец, братишка, — Кинн по-старому взъерошил Киму волосы, тут же ласково потягивая за ухо, как любила делать мама.       Кхун молча вытер с лица непроизвольно побежавшие во время прослушивания слезы и сложил на уровне груди сердце, показывая брату. Но их бурные восторги были прерваны громким, обиженным всхлипом, раздавшимся со стороны дивана. За ним последовал второй. Третий. Четвертый.       Тирапаньякулы озадаченно затихли, а Порче с красными глазами и мокрым лицом бросился к Киму, обрушивая на него град неопасных, но чувствительных ударов.       — Придурок ебаный! Ну чего тебе стоило просто сказать?! Ненавижу тебя, долбоеб! Ты мне всю жизнь пересрал своей любовью! Ты меня даже во сне не оставлял… Ненавижу тебя, скотина проклятая, гадина лживая, убожество несчастное! — бушевал Порче, сопровождая каждое второе слово ударом. Ким же молча принимал их все, и не думая мешать или останавливать.       Кхун не понаслышке знал, что его брат без колебаний вложил бы в руку Че пистолет, если бы тот захотел. Вот только Порче не хотел. Сорвав первую злость, он отстранился, вытер заплаканные глаза слишком длинными рукавами свитера, бережно прикоснулся к татуировке, проследил тот самый глубокий шрам от начала и до конца. И, подобрав свитер за полу, стянул его вместе с майкой одним движением, поворачиваясь к Киму спиной. Между лопаток таким же готическим шрифтом было выведено «Moonshine»**.       — Мы пообещали друг другу, что создадим схожие альбомы. У меня все время не получалось, слова казались такими глупыми, детскими и недостойными, а мелодии — незрелыми и сырыми, но тут влез ты со своими ебучими мафиозными американскими горками. И я сделал тату. И свой альбом, пока только на бумаге. На самом деле, там на три альбома хватит, пи’Ким, ты просто ужасная сволочь… — Че немного успокоился, медленно выдохнул и крупно вздрогнул, когда поверх надписи легли шершавые длинные пальцы, поглаживая и успокаивая. Порче повел плечами, все еще стоя к бывшему кумиру спиной и почти прошептал дрожащими губами: — Ты, блять, целый альбом мне написал, татуировку сделал, отцу своему подставился. Почему всего одну фразу до сих пор сказать не можешь? Неужели я не заслужил?       Ким рухнул на колени, как стоял, опуская голову и шепча тихое, короткое, но очень для него емкое:       — Прости, ангел. Я виноват. Прости, пожалуйста.       Че прикрыл глаза, впитывая желанные слова всем телом. Повернулся к Киму и присел рядом, обнимая его руками за плечи и заглядывая в глаза.       — Какой же ты все-таки уебок, пи’Ким, — хмыкнул он невесело и невесомо провел по щеке мафиози, убирая за ухо выбившиеся из короткого хвостика прядки. — Но красивый, как дьявол. Сука последняя, если б ты знал, как я тебя люблю…       — Все еще? — серьезно спросил Ким, глядя Порче прямо в глаза, пока на заднем плане Кинн и Пол вдвоем удерживали бесящегося Порша, до которого наконец дошло, почему его младший брат последние полгода ходил как в воду опущенный и отказался поступать в университет, хотя занятий с гитарой и уроков композиции упрямо не бросал.       — Это сильнее меня. Больше. Глубже. Я не могу это контролировать, даже если очень захочу, — пожал плечами Порче, даже не пытаясь казаться сильным и самостоятельным.       — Я все еще мафия.       — Ты долбоеб, — фыркнул Че и еще крепче обнял Кима за шею, припечатав: — Мой.       — Твой, — покладисто согласился Кимхан и подхватил Порче на руки, заставляя обнять себя ногами за талию. Парнишка устало прикрыл красные от плача глаза и удобно улегся щекой на плече мафиозного принца.       Кхун помахал им вслед рукой и переглянулся с Кинном и Питом. Теперь им троим предстояло успокаивать разъяренного Порша, пока две сладкие парочки их младших братьев целовались, миловались и наслаждались жизнью. Но не успел Кхун приблизиться ко все еще плюющемуся ядом Киттисавату, как за локоть его цепко ухватил Вегас, указав на Арма.       — Иди, мы тут сами.       — Серьезно?..       — Да. Нажремся, Порша споим, в карты поиграем. Иди. Тебе есть чем заняться сегодня.       — Спасибо, — Кхун редко разговаривал с Вегасом от души, считая его прямым продолжением мерзкого и насквозь лживого дяди Кана, но теперь их родители были мертвы, и нужда в постоянной вражде и глупом, бессмысленном соперничестве умерла вместе с ними. Ответно сжав локоть Вегаса, Кхун прихватил подарок Арма и поманил его за собой в свою комнату, оставляя всю развеселую компанию Тирапаньякулов и методично надирающегося в углу Тайма на Пола, с энтузиазмом помахавшего им на прощание рукой.       Кто бы что ни говорил, но праздник, по мнению Кхуна, вышел просто отличным.