Отпуск поневоле

Она медленно проводит рукой по лацкану пиджака, смахивая едва заметные пылинки. Поправляет ворот рубашки, слегка одергивает рукава и перекатывается с пяток на носки, затем обратно. Удивляется тому, насколько сейчас идеальный порядок на столе. Для нее это совершенно не характерно. В разбросанных вещах, в легком беспорядке определенно был какой-то свой особенный шарм, который девушка так любила. Она всегда знала, где у нее что лежит. Сейчас же вряд ли бы нашла собственную ручку, потому что вчера вечером распихивала все по разным ящикам стола. Но это уже и не важно. Сейчас главное — пройти проверку. Утро началось чересчур рано. Она пришла в приемную, почистила кофемашину, убедилась, что все документы на месте, и встретила Эбигейл чашечкой горячего кофе. Женщина выглядела на удивление бодро, хотя вчера была вся на нервах, бегая из стороны в сторону и проверяя все по несколько раз. Лекса обреченно наблюдала за ней, опираясь о свой рабочий стол. Но сегодня утром все было иначе. Эбигейл была собрана, сосредоточена и, казалось, готова ко всему. Привычный белоснежный халат, под которым скрывался отглаженный костюм. Строгая укладка, аккуратный макияж, сдержанная улыбка на губах. В последнее время они провели много времени вместе, и девушка с уверенностью могла сказать, что давно не видела женщину такой. Она и сама постаралась соответствовать происходящему. Откапала в до сих пор неразобранных коробках свой костюм, который использовался только по особым случаям. Заявилась к Рейвен в два часа ночи, чтобы выпросить утюг, потом еще полчаса разбиралась с ним. В итоге все получилось весьма неплохо. Она считала, что выглядела так, как должен выглядеть секретарь во время проверки. И она надеялась, что если все пройдет отлично, то Эбигейл будет более благосклонна к ней. Проводить все свое время в этой захудалой больнице — не мечта и не смысл ее жизни. Она планировала заняться разоблачением Пайка, а для этого нужно было время. Дверь в кабинет директора слегка приоткрылась, из-за нее сразу же показалась голова Эбигейл. — Сделай нам четыре чашечки кофе. Черного, без молока, — строго и быстро произнесла женщина, после чего обратно скрылась за дверью. Лекса кивнула в пустоту и сразу же приступила к делу. Так было проще, чем просто стоять и ждать непонятно чего. Она и без того ждала уже слишком долго. Сначала ходила за комиссией и Эбигейл по больнице, вовремя подавая ту или иную документацию, либо делая пометки в своем блокноте. Потом они вернулись и удалились в кабинет директора. До девушки лишь доносились едва слышные голоса, монотонные и спокойные. Можно ли было считать это хорошим знаком? Она не была уверена. У них в редакции все всегда были чересчур эмоциональными, редко сдерживая свои чувства и, уж тем более, свою речь. Крики и разговоры на повышенных тонах были абсолютно обыденными. Здесь все были спокойнее и тише. Девушка достала из небольшого комода четыре чашечки и включила машинку разогреваться. Ей не удалось найти в местном магазине свои любимые кофейные зерна, поэтому пришлось действовать методом проб и ошибок. Лекса закупилась несколькими разными пачками и варила себе эспрессо, устроив импровизированную дегустацию. Самый лучший кофе потом принесла и сюда, потому что во время подготовки к проверке этот напиток был для нее и водой, и воздухом. Естественно, после энергетика. Он навсегда останется на первом месте. Кофемашина приятно гудит, загораясь несколькими зелеными лампочками и оповещая о том, что она готова к работе. Девушка насыпает молотый кофе, выбирает нужный объем и подставляет чашку. Темная жидкость тонкой струйкой вытекает из небольшого отверстия, медленно закрывая собой светлое дно чашечки. Редкие брызги попадают на стенки, оставляя после себя крохотные темные пятнышки. Этот процесс кажется таким расслабляющим, что Лекса невольно забывается за ним. Просто меняет местами чашечки, достает сахарницу и все аккуратно сервирует на большом деревянном подносе. Несмотря на жуткую усталость и желание проспать несколько часов подряд, у всей этой ситуации было одно огромное преимущество. У нее просто не осталось сил жалеть себя и винить весь мир во всем случившемся. Лекса взяла в руки поднос и осторожно двинулась с ним в сторону двери. Сейчас главное не опозориться и не уронить все разом. Она неловко приоткрывает дверь и проходит в кабинет. Директор и ее посетители, казалось, даже не замечают девушку. Они переговариваются о делах, шуршат документами, перекладывая листы из одной стороны в другую. Лекса осторожно ставит перед каждым из них чашечку с кофе, в центре оставляет сахарницу, небольшую кипу салфеток и упаковку с конфетами. Она мечтает вернуться обратно к кофемашине, которая своим жужжанием успокаивала и отвлекала от всего. Сейчас же она ощущает себя настолько неловко, что хочется провалиться под землю. Девушке кажется, что она словно мебель для всех этих людей в настоящий момент. Никто не смотрит на нее, не замечает, не благодарит за принесённый кофе. Ей хочется вернуться обратно к своей привычной жизни, где она всегда мило улыбалась секретарям. А особенно милым даже дарила приличную порцию комплиментов. Из-за подобной тишины в свою сторону девушка даже не могла понять, стоит ли сказать что-то или спросить о чем-то еще. Она неловко прижала к себе поднос и медленным шагом двинулась в сторону двери. Желание услышать что-то интересное и нужное для себя искрилось где-то глубоко внутри. И она ничего не могла сделать с этим. — Мисс Гриффин, судя по этим документам… у Вас серьезные проблемы с персоналом. Вы еле-еле дотягиваете до необходимого минимума, — она за спиной слышит мужской голос, который говорит скорее с беспокойством, нежели с недовольством. Девушка ощущает, что двигается слишком медленно и неестественно, из-за чего сразу же выходит обратно в приемную. Из-за двери до нее долетает едва слышный голос Эбигейл. Но Лекса не может разобрать ее слов. Остается лишь догадываться, что именно женщина попыталась ответить в свое оправдание. Но нехватка персонала… порой она поражала и саму девушку. Ей казалось, что больница просто не может адекватно функционировать с таким количеством людей. Она выполняла пусть и незамысловатую работу, но все же важную. Особенно для такого места. Что же здесь было раньше, когда ее не было? И как бы поступила Эбигейл с документами? Она явно не успела бы разобраться со всем самостоятельно. Это пугало и удивляло одновременно. Что будет с больницей в будущем, когда Эбигейл перестанет вкладывать в нее всю себя? Лекса вернулась обратно за свой рабочий стол, откидываясь на спинку кресла и прикрывая глаза. Если бы у нее была возможность, она бы определенно хотела сделать хоть что-то. Возможно, помогла бы местной газете? Или занялась бы официальным сайтом, который находится в полнейшем запущении. Ей безумно хотелось сделать хотя бы что-то, журналист внутри нее требовал доступа к информации, требовал работы с ней. Девушке казалось, что даже пальцы сводит от желания напечатать что-нибудь. Раньше она могла провести вечер и почти всю ночь за работой над новой статьей. Переписывала абзацы, подбирала подходящие слова, вновь и вновь выбирала заголовок, который мог бы идеально описать все, что она хотела донести до читателей. Ей чертовски не хватало этого. Девушка дернула плечами и сладко зевнула, наклонившись обратно к компьютеру. Если она не займет себя хоть чем-то, то точно уснет прямо на своем рабочем месте. Это явно будет не самым лучшим поступком во время проверки. Лекса вытащила из выдвижного ящика небольшую записную книжку, которую принесла в один из первых дней работы секретарем. Она ощущала острую необходимость хотя бы кому-то выложить все свои идеи. Пусть пока что это просто лист бумаги, но потом… возможно, она сможет найти им достойное применение.

***

— Кларк, но ты же чувствуешь, как сильно я хочу тебя… — мужчина властно притягивает ее к себе. Он прикасается губами к ее шее, неприятно царапая кожу отросшей щетиной. Кларк сводит брови к переносице и дергается, пытаясь отстраниться. Она терпеть не может, когда Финн не бреется. Это слишком неприятно, больно и потом приходится бороться с раздражением. — Ну подожди, я же рассказываю тебе… — она упирается руками в его плечи, все же отталкивая мужчину от себя. Финн тяжело вздыхает и откидывается назад, упираясь спиной в стену. — Боже, Кларк, ну ты серьезно?! Чего тебе сдалась эта ненормальная? Ты только и делаешь, что постоянно говоришь о ней. Это уже невозможно! Она раздраженно хватает свою кофточку, которую Финн несколько минут назад стянул с нее и отбросил прочь с кровати. Возможно, мужчина и был прав. Она правда говорила слишком много о той раздражающей девушке, которая появилась в больнице слишком неожиданно и возомнила о себе чересчур много. Если бы Кларк попросили привести аргументы, почему же зеленоглазая злит ее так сильно… она вряд ли бы придумала хотя бы пять нормальных. Просто их первая встреча вышла довольно-таки неприятной. Она не помнила, когда так быстро и так сильно заводилась. Но тогда… девушка сказала, что они с Финном любовники, и у нее просто сорвало крышу. Настолько сильно, что она действительно заявилась к маме и грубо попросила уволить эту особу. Это тоже было не слишком похоже на Кларк. Все ее поведение по отношению к новой знакомой было настолько нехарактерным для Кларк, что она не могла найти себе место. — Ну, ты куда? — он в несколько больших шагов оказался рядом, мягко взяв ее за запястье и развернув к себе. Теперь они находились совсем близко. Она ощущала, как от него пахнет виски и каким-то новым мерзким одеколоном. Ей не хотелось сейчас находиться рядом. Девушка вновь попыталась отойти от него, но мужчина переместил руку на ее талию и ощутимо сжал, не позволив сделать и шага в сторону. Он не нравился Кларк таким. Грубым, пьяным, требовательным и абсолютно не желающим слышать ее. Сейчас у него на уме было лишь одно — затащить ее в постель как можно быстрее. И от осознания подобного ей хотелось оттолкнуть его еще сильнее. Возможно, именно поэтому Кларк так сильно разозлилась, когда… когда услышала от той девушки правду? — Прекрати, — она упирается руками в его плечи, заставляя отойти на несколько шагов назад. Мужчина тяжело вздыхает и проводит рукой по непослушным волосам, которые никак не желают нормально лежать. Кларк отходит от него, обхватывая себя руками, словно это может защитить ее. Она смотрит на него и видит абсолютно чужого человека. Не понимает, куда порой девается тот милый, добрый и заботливый мужчина, с которым они совсем недавно проводили вечера вместе. Куда делся тот человек, который сам сделал ей из металла оленя, которого они видели, когда впервые провели вместе выходные за городом? — Да что с тобой происходит, Кларк? — он нападает на нее, поднимая брови и яростно бросая с кровати подушку. — Серьезно, Финн, со мной?! — она горько усмехается. — Тебя вообще интересует что-то, кроме секса? Или желание поскорее трахнуть меня стоит на первом месте?! — Да что ты несешь?! — мужчина резко сокращает расстояние между ними. Теперь Кларк может видеть, как сильно он зол, как сильно напряжен и взбешен. Он сжимает руки в кулаки, шумно втягивает воздух и скалится. Он похож на дикого зверя, который вот-вот нападет на свою жертву. Но Кларк не чувствует страха. Знает, что единственное его окружение — отнюдь не острые когти и зубы. Он только и может, что кричать на нее и обвинять во всем. На большее не хватит смелости. — Вместо того, чтобы нормально провести время вместе, ты весь вечер ноешь мне об этой идиотке, — процеживает мужчина сквозь плотно сжатые зубы. — Хотя я здесь, с тобой. Так в чем проблема? — В том, что ты со мной только тогда, когда твоя жена в чертовом отпуске, Финн, гостит у своей мамы. Что насчет того, чтобы нормально провести не только вечер и ночь? Что насчет нормальных отношений, которые ты обещал мне так долго? Она смотрит ему прямо в глаза, с вызовом и ожиданием. Хочет увидеть наконец не взгляд мальчишки, который не умеет отвечать за свои слова. Хочет видеть глаза мужчины. Хочет видеть хоть какие-то действия в свой адрес, а не слышать пустые обещания. Слишком уж их было много. Как бы ей ни было больно, но эта неприятная особа совершенно случайно оказалась права. Они просто любовники. Никаких обязательств, никаких общений и ничего серьезного. Кларк казалось, что она пытается своими чувствами трудиться за них двоих. Финн беспомощно смотрит на нее и не может найти в своей голове ни одного оправдания. Еще бы. Сколько же можно оправдываться? — Я так и знала, — она быстро отворачивается, ощущая, как в уголках глаз накапливается влага. Он и без того видел слишком много ее слез. Девушка торопясь собирает свои вещи, разбросанные по полу. Ей хочется сбежать отсюда как можно скорее. И одновременно ей так сильно хочется, чтобы мужчина остановил ее, прижал к себе и сказал, что все будет хорошо. Но он не делает этого. Просто смотрит, как она быстро натягивает куртку и ботинки, хватает с тумбочки сумку и вылетает на улицу, громко хлопая дверью. Он не делает ничего. Впрочем, как и всегда, когда они ругаются. Кларк чувствует себя ненужной и использованной. Она сама загнала себя в этот угол, когда согласилась на подобные отношения. Когда поверила, что Финн хочет быть только с ней, что он обязательно уйдет от жены. Когда поверила, что у них все может быть хорошо. В итоге она чувствовала себя просто наивной дурочкой. То, что в самом начале казалось самой настоящей сказкой, теперь катилось в тартарары. Она не могла больше справиться с этим, не могла вытащить все самостоятельно. Ей так сильно хотелось, чтобы кто-то помог, взял за руку, чтобы по-настоящему оказался рядом. Но она была настолько одинокой, что не хотелось возвращаться домой. В пустой, холодный, черный дом. Там ее не встретит ничего хорошего. Именно по этой причине Кларк быстрым шагом шла в сторону больницы, куда ноги сами вели в такие минуты. Она находила в работе отдушину, тот самый спасательный трос, за который она могла выбраться с самого дна. С того самого дна, куда сама себя и опустила. Воспоминания о том, как у них все начиналось, терзали ее изнутри. Неловкие, практические невинные, случайные прикосновения рук. Короткие взгляды и улыбки, от которых внутри что-то трепетало. Кофе, который мужчина приносил ей, молча ставя на край стола. Латте с ванильным сиропом. Сладкий, вкусный и такой нежный. Нежным был и Финн, когда обнимал ее, прижимая к себе и не желая отпускать ни на секунду. Кларк и сама не желала никуда деваться. Она наслаждалась каждой секундой, проведенной вместе. Финн проводил пальцами по ее волосам и шептал ей о том, что не понимает, как раньше вообще жил без нее. Покрывал поцелуями ее лицо и говорил о том, что хочет провести вместе всю жизнь. Он столько раз обещал уйти от жены и быть с ней, что Кларк потеряла счет. Но потом… потом все это счастье и спокойствие начало ускользать от нее, как песок сквозь пальцы. Она не могла удержать былое счастье, особенно в одиночку. Девушка зашла в просторный холл, освещенный несколькими тусклыми лампами, висевшими под потолком. Ночью здесь всегда было так. Сумрачно, тихо и спокойно. Она любила ночь, любила приходить в больницу ночью. Былая суматоха растворялось, открывая людскому взору реальность. Ту, что скрывалась за невидимой пеленой днем. Кларк поднялась в свое отделение и пересекла коридор, проходя мимо поста медицинских сестер. За ним сидела Октавия, тихонько посапывая под ровный писк аппаратуры. Девушка чуть завалилась на стуле, скрестив руки на груди и откинув голову назад. Она забавно хмурила брови. Кларк видела, как под опущенными веками быстро двигались глазные яблоки. Ей определенно что-то снилось. Девушка улыбнулась, не став прерывать ее сон. На дежурствах он был весьма ценным ресурсом. Она прошла мимо поста, в свой рабочий кабинет. Нащупала пальцами в темноте выключатель и щелкнула им, обдавая комнату приятным холодным светом. Кабинет казался ей приятнее и роднее, чем собственная квартира. В чем-то даже безопаснее, словно здесь она могла укрыться от всего, что так сильно мучило и беспокоило ее. Кларк бросила на небольшой кожаный диван свой сумку, за которой отправилась куртка и шапка. Ее она всю дорогу пронесла в руке, крепко сжимая. Девушка надела халат, бережно расправляя его и разглаживая руками. Мама с самого детства показывала ей достойный пример, объясняя, что халат — лицо врача. С ним нужно быть аккуратной и нежной. И Кларк неизменно была такой. Она поправляет свой бейджик и выходит обратно в коридор. Он освящен так же слабо, как и холл на первом этаже. После яркого света в кабинете глаза привыкают к такому освещению не сразу. Но ей оно и не нужно. Она знает эти коридоры, как свои пять пальцев. Еще ребенком бегала по ним, звонко смеясь и играя с маленькими пациентами. Тогда они казались ей самыми близкими и важными. Сейчас ничего и не изменилось. Она проходила мимо палат, заботливая заглядывая внутрь каждой, чтобы убедиться, что все детишки уже отдыхают. Чтобы убедиться, что со всеми все хорошо. Кларк знала, что если что-то было бы не так, то Октавия обязательно позвонила бы ей. Но сейчас, когда она убеждалась в этом собственными глазами, ей было спокойнее. Работа всегда была некой отдушиной. Местом, где она могла отпустить от себя все свои проблемы, потому что нужно было помогать другим людям. Нужно было решать чужие проблемы. И ей это нравилось. Она любила детей всем своим сердцем. Она хотела помочь каждому. Хотела видеть, как с каждым днем ее маленьким пациентам становилось все лучше и лучше. Каждый выздоравливающий малыш становился еще одной победой. Особенно остро она нуждалась в работе после того, как между ней и Финном все начало рушиться. Она не могла добиться от него любви и нежности. Но всегда неизменно получала счастье от детей, которые улыбались ей, которые бежали навстречу и крепко обнимали своими маленькими ручками. Эти моменты были самыми искренними в ее небольшом мире. Они олицетворяли собой ту искренность, которой ей так не хватало. — Ты чего не спишь, Джоанна? — она останавливается у палаты, дверь в которую приоткрыта. На кровати лежит маленькая девочка, которая рисует что-то под бледным светом прикроватного светильника. Она поднимает на Кларк свои голубые глаза и пожимает плечами, закрывая альбом и откладывая его на тумбочку. — Мне приснился кошмар… — едва слышно произносит девочка и пододвигается на кровати в сторону. Кларк знала, что обозначает эта немая просьба. У них с Джоанной уже был свой тайный язык жестов. Девушка проходит в палату и присаживается на освободившееся место. Она скидывает свои ботинки и осторожно ложится рядом с девочкой, которая сразу же прижимается к ней. Кларк понимала, что врачебная этика не позволяет вести себя с пациентами подобным образом. Разум подсказывал, что нельзя так сильно привязываться к своим пациентам. Но она сама была слепа и глуха по отношению к этому. Она поступала так, как чувствовала. — Когда я была маленькая, папа научил меня одной волшебной фразе, которая отгоняет все кошмары, — едва слышно произносит и выключает лампу, погружая палату в темноту. — Какой? — девочка обнимает ее руку, ерзая на кровати и прижимаясь сильнее. — Куда ночь, туда и сон. Если скажешь это, то кошмар исчезнет, никогда-никогда не вернется и уж точно не сбудется, — она улыбается куда-то в темноту, когда вспоминает, как в детстве отец также ночью приходил к ней в комнату и помогал отгонять кошмары. — Куда ночь, туда и сон! — девочка сразу же повторяет за ней. — Молодец, а теперь попробуй уснуть, — шепотом произносит девушка. Она ощущает, как девочка слегка дергается, как ее объятия становятся все слабее и слабее. Кларк ощущает, как Джоанна засыпает, и осторожно поднимается с кровати. В моменты одиночества и боли у нее всегда будут те, кому она по-настоящему нужна. Пусть нужна лишь в моменте, когда плохо, когда нужна помощь. Но пока ей другого и не нужно. А даже если и нужно… пока она не понимает, как это другое отыскать в своей жизни. Поэтому будет вновь и вновь приходить ночью в больницу, а не в свой дом. Потому что, может, ее дом здесь?