Следовать за тобой

Утром в понедельник Юнги пишет Сокджину сообщение, что на несколько дней уезжает в Сеул на соревнования по стрельбе из пистолета. Через пару минут похожее сообщение приходит от Чонгука: только соревнования по волейболу. Иронично хмыкнув, Сокджин думает, что это чертовски удачное совпадение — никто из них не будет мучить его своими любовными чувствами ближайшее время и даст побыть наедине с собой, как он того и хотел. Хотя он немного заволновался: «Лишь бы эти альфы там не встретились и не поубивали друг друга. Один с пистолетом, а второй с мячом — силы явно не равны». Омега не стал развивать эту мысль в направлении того, за победу какого альфы он бы болел и, издав короткий смешок, продолжает собираться на работу. В здание аэропорта Сокджин добирается полностью опустошенным: никаких эмоций, равнодушное лицо и холодный безжизненный взгляд. Он механически выполняет какие-то действия: ходит по коридорам, здоровается с коллегами, пожимает им руки и даже желает хорошего дня. Но если понаблюдать за ним какое-то время, чего конечно никто не делает, то можно увидеть главное — это не тот Сокджин, который впервые вошел в это здание несколько месяцев назад. По крайней мере сейчас, именно в этот момент по аэропорту передвигается пустой сосуд из кожи, мышц и костей. При этом, омега умудряется вполне грамотно работать. Он проводит таможенный контроль внимательно и сосредоточенно, даже заполнив несколько пассажирских таможенных деклараций и составив один протокол по делу об административном правонарушении по факту вывоза без разрешительных документов водных биологических ресурсов. Сокджин походит на робота. Ни один мускул не шевелится на его лице, ни одна эмоция не прорывается наружу. Он настолько отрешенный, что это пугает. Когда он обращает свой взгляд на кого-то, человеку кажется, что он смотрит куда-то вдаль сквозь этого человека. Сокджина не заботит, как он выглядит со стороны сегодня, и только Хаын переживает за него. Но делает это издалека. Разумеется, они все еще коллеги. Этого не отнять, пока кто-нибудь из них не решит уволиться или перевестись в другое место. Они больше не друзья. Простой вывод из всего случившегося накануне. Поэтому Хаын теперь не вторгается в личное пространство Сокджина, как физически, так и эмоционально, надеясь, что боль в душе за этого омегу немного утихнет и затем полностью пройдет. А Сокджин мысленно радуется, что бывший друг сдерживает свои порывы подойти и укутать в теплые заботливые объятия, ведь он тогда точно не устоит и повторит все свои ошибки, подвергая опасности свои отношения и отношения Хаына. Еще утром поприветствовав друг друга и заглянув в глаза, они разошлись по рабочим местам, каждый с огромной дырой в груди, которую залечить сможет только время. И оно обязательно справится со своей задачей — всегда справляется, ведь время подобно морскому прибою, который стирает все, написанное на песке, и забирает с собой в бездонную глубину. Нет никакой гарантии, что эта боль не вернется, исторгнувшись после мощного подводного землетрясения или цунами, но она будет похоронена в морских глубинах на какой-то срок, а это Сокджина вполне устроит. В обед, стоя в общей кухне, медленно пережевывая бутерброд и смотря в окно, Сокджин крутит в голове разные мысли. Теперь он видит нечто странное в понимании значения фразы «любить кого-то». Хотя примерно полгода назад омеге казалось, что все гораздо проще. Любовь — это когда друг к другу тянет и хочется быть рядом, а любимый человек всегда единственный, почти что божество, от которого невозможно отвести взгляд и смотреть на кого бы то ни было еще. Казалось, что это чувство способно созидать нечто потрясающее и наполнять человека положительными эмоциями. Сейчас же Сокджин не уверен вообще ни в чем. Что, если ничего и никогда не может быть идеально? Каково это, любить сразу нескольких? Как выбрать кого-то одного? Как этого единственного не разочаровать? А может, просто рядом не тот человек? Откуда вдруг возникло столько вопросов, на которые нет ответа? Настало время повзрослеть и уяснить, что проявление искренних чувств — это слабость, которая никому не всралась в наше время. Нужно держать себя под контролем. Ведь чувства, зачастую запретные и неправильные, разрушают, они приносят боль. Нельзя открывать сердце всем подряд — оно не резиновое. Сокджин будет учиться, пускай и на своих ошибках. Хотя тут же мысленно упрекает себя, что Хаын не ошибка, Хаын — это счастье, ему не доступное и непозволительное. Закончив с обедом и терзающими рассудок умозаключениями, Сокджин выходит на крыльцо служебного входа в поисках свежести и осенней прохлады, в надежде проветрить голову, но случайно вдыхает мерзкий запах сигарет — четверо пограничников курят прямо здесь, сбрасывая пепел себе под ноги. Омега, сколько себя помнит, ненавидит это зловоние. Конечно же он предполагает, что сам процесс курения доставляет человеку какое-то удовольствие и приносит спокойствие в некоторых случаях, но, черт возьми, как же ужасно воняют эти блядские сигареты, передавая вонь на руки, которые их держат, и распространяясь вместе с дымом на сотни метров вокруг. Сокджин никогда бы не смог поцеловать курящего человека. И даже пытаться не станет. Пограничники слишком заняты обсуждением последних новостей и сопровождающим все это смехом, поэтому не сразу замечают таможенника, который очевидно пялится на них с нечитаемым выражением лица. — Тебе чего? — все-таки обратив внимание, пренебрежительно кидает один из них, сразу глубоко затянувшись и выпустив густой дым в сторону омеги. — М-мне? — мямлит Сокджин, пару раз моргнув и вернувшись в реальный мир. — Угостите сигаретой? — сам не понимает что несет, но тотчас подходит к компании курящих, когда задавший вопрос пограничник ему одобрительно кивает. Омега не замечает, как те люди переглядываются и злобно скалятся. Сокджин подносит фильтр ко рту, обхватывает его губами, глубоко и долго втягивает нечто неощутимое и незримое, а спустя несколько секунд закашливается настолько сильно, что сгибается пополам, а затем и вовсе оседает на асфальт, продолжая кашлять и задыхаться. «Нахера я взял в руки это дерьмо? Чего я ожидал?» — сокрушается, пока пограничники отходят немного в сторону от выглядящего очень жалким парня и громко смеются. — Долбоебы! — слышится ставший близким голос сзади. Сокджина хватают подмышки и резко ставят на ноги, словно тряпичную куклу. — Как ты? Выкинь эту дрянь, — Хаын разворачивает его к себе лицом, выхватывает потухшую сигарету и метким броском отправляет ее в урну, затем сжимает щеки своими ладонями и пытается внимательно рассмотреть лицо. «Какой красивый», — Сокджин не может сказать ни слова, продолжая кашлять, но думать ему ничего не мешает. — «Почему он волнуется за меня? Такой милый. Я все испортил, повел себя как кретин, а он стоит тут такой и осматривает меня своим испуганным взглядом. Он точно не заслуживает настолько неблагодарного друга или любовника, как я». — Ха, прости меня, — лишь произносит Сокджин, а потом обнимает его, вжимаясь носом в шею омеги. Хаын обнимает в ответ, прижимая к себе еще ближе. Хаын чувствует, как ворот его рубашки становится влажным, как тело, которое он обнимает, содрогается от тихих рыданий. Он понимает, что это мало похоже на обычный плач, это уже скорее — истерика. Как тот провел эти выходные, если сейчас выглядит вот так? Слишком много вопросов, но Хаын все еще помнит, что они не друзья теперь. Возможно, и в эту ситуацию влезать не стоило, но он не мог просто смотреть, как издеваются над Сокджином, и как он сам издевается над собой. — И ты меня, Джини. Все испортил именно я, — Хаын одной рукой поглаживает омегу по спине, другую запустив в его волосы и аккуратно массируя кожу головы. Сокджин немного успокаивается и понимает, что быть бесчувственным не так уж и легко. Он явно не справится с этой задачей. Папа учил его быть честным и открытым этому миру, забыв упомянуть, что мир сожрет его, прожует и выплюнет обратно бесформенной истерзанной массой. Что ж… Нужно пробовать учиться скрывать постоянно вырывающийся фонтан эмоций, заменив его хотя бы на струю из-под крана. Для начала будет достаточно. — Дружить мы не можем, но как насчет стать добрыми коллегами? Еще не все потеряно, мне кажется, что скажешь? Сокджин поднимает голову и утирает слезы ладонью. Некоторые из них падают на рубашку, образуя что-то похожее на созвездие. Созвездие боли, выплеснувшейся солеными каплями на грудь. — Я за, — омега с трудом способен говорить сейчас, ведь нос заложило, а дышит он через рот. Но кроме небольших физических ограничений, ему больше ничего не мешает. Он испытывает облегчение. Впервые за последние несколько дней Сокджину не хочется вздернуться на собственном галстуке. — Может, кофе? Для закрепления успеха, так сказать, — они окончательно разлепляются, уже совершенно не обращая внимания на продолжающийся смех погранцов, слыша его будто сквозь толщу воды. — Я за, — дублирует ответ Сокджин и уже движется ко входу в здание. Единственное, чего теперь не хватает, — руки омеги в тисках собственной. Нужно привыкать к этой пустоте. — И умоюсь заодно, а то выгляжу как разбухший пельмень, который на ночь забыли в кастрюльке с бульоном. — Хах. Нет, Джини, ты выглядишь еще хуже, — Хаын заливисто смеется, как умеет только он. Сокджин любит этот смех. То немногое, от чего он отказываться ненамерен. — Хам! — бросает через плечо немного отстающему коллеге. — Я знаю, что я красавчик! «Я тоже это знаю», — остается невысказанной мысль. После того, как Сокджин привел себя в порядок, омеги выпили кофе и спокойно, душевно поговорили. Нет, они не обсуждали свои взаимоотношения, ведь оба боялись, что станет все только сложнее и запутаннее. Хотя умные люди, как раз наоборот, учат тому, что нужно друг с другом разговаривать и решать проблемы сообща, не замалчивая их. Омеги разговаривали о своих любимых. Хаын размышлял о том, что хочет купить двухэтажный домик, который уже присмотрел, и позвать своего омегу замуж, чтобы официально назвать его своей семьей. И шепотом добавляет, что хочет детей. Двоих. Сокджин больше слушал коллегу, чем говорил сам. Его вдохновили такие планы Хаына, а также поселили в душе веру, что сегодня они сделали все правильно и дальше будет только лучше. А сам Сокджин пока что просто планировал занять в сердце Юнги важное место, стать для него по-настоящему близким человеком. Во всех смыслах. Они улыбались друг другу и про себя радовались, что у каждого есть человек, который делает их счастливыми. А тот вечер останется лишь воспоминанием — но для этого им все равно потребуется много времени.

***

Следующее утро начинается не с кофе и не с чая: у КПП останавливается черный внедорожник не известной Сокджину марки. Открыв пассажирскую дверь, из авто выходит высокий мужчина лет сорока, облаченный в темно-коричневое длинное пальто. Собранные в хвост на затылке кудрявые волосы с выбившимися несколькими завитыми локонами обращают на себя внимание и даже дают ложное представление об этом человеке как о личности легкомысленной и романтичной. Возможно, в личной жизни так и есть, но никак не на работе. — Блядство! — подает голос из-за спины Хаын. — Блядство… черт… ебаный насос… какого хера! Сокджин не может отвести взгляд от выглядящего настолько потрясающе омеги, который прямо сейчас подходит к зданию аэропорта, поэтому, не поворачивая головы, спрашивает: — Ты чего? Это что за аполлон? Знаешь его? — Был бы счастлив, если бы не знал, — удивленный таким ответом Сокджин все-таки обращается корпусом к коллеге. — Считай, что это ревизор. Он сотрудник отдела по борьбе с коррупцией Главного таможенного управления. Ан Юнхо. Так далеко он приезжает только в самых крайних случаях — кто-то здесь жестко проебался или на кого-то настучали. В нашем захолустье он был лишь однажды: когда произошел инцидент с тем, на чьей должности ты сейчас находишься. — Ты ни разу не говорил об этом, — пребывая в полном недоумении, Сокджин смотрит на Хаына и пытается понять, что испытывает в данный момент: страх или предвкушение чего-то ужасного, не осознавая, что это одно и то же, слившееся воедино и образующее вязкий, липкий сгусток где-то в районе кадыка. Еще немного, и он расползется по телу, захватывая в путы страха клетку за клеткой, сделав Сокджина синонимом паники и тревоги, бросив в дрожь, мелкую, леденящую кошмаром. — Как-то к слову не пришлось. Вот говорю теперь. Если честно, немного страшновато… Интересно, что именно привело его сюда? — Вот скоро и узнаем… Сокджин не успевает закончить свою мысль — его перебивает скрип распахнувшейся двери общей кухни. В помещение входит Ан Юнхо в сопровождении их начальника, которого, нужно отметить, Сокджин видит шестой раз с момента приезда. Да, он считал. — Доброе утро, господа, — не дожидаясь, пока его представят, Юнхо протягивает руку для приветствия сначала Хаыну, а затем Сокджину. — Надеюсь, вы знаете, кто я, нет смысла тратить время на любезности, — Сокджин думает, что любезности бы не помешали, ведь ему нужно было как-то отвлечь себя от испытываемого ужаса, накрывшего с новой силой при установлении контакта с этим обжигающим морозом взглядом слишком красивых больших глаз, подчеркнутых темно-синими стрелками. — Вы ведь Ким Сокджин, верно? Немного лукавая улыбка, которую легко можно спутать с добродушной, касается губ ревизора, пристально наблюдающего за растерянностью новичка, который безуспешно пытается скрыть бьющую его тело дрожь. — Верно, — Сокджину кажется, что его сердце сейчас выпрыгнет из груди и побежит марафонскую дистанцию — настолько интенсивно оно трепыхается в груди, отдавая шумом в ушах. — Господин Ан, — наконец встревает в разговор начальник, о присутствии которого все уже позабыли, — придержите, пожалуйста, при себе свой феромон подавления воли, вызывающий тревогу. Я хоть и альфа, но даже мне как-то некомфортно. — Альфа из вас, конечно, такой себе, — холодным тоном с нотками сарказма вещает ревизор. — Но что поделать, если природа наделила вас способностью оплодотворять, а доминантной ауры не отсыпала. Я с вами не поделюсь, и не надейтесь, — полный возмущения начальник все же не может возразить и только хлопает глазами, открывая и закрывая рот, словно пойманная на удочку рыба, которой срочно нужно в воду. — Так уж и быть, пока что обойдемся без феромонов: я вижу, что вы итак все меня боитесь. Сокджину становится немного легче и спокойнее, но мандраж не покидает его. Этот омега прав: ему не нужны дополнительные стимуляторы, чтобы люди вокруг ощущали себя песком на пальцах Юнхо, который он может растереть в прах. — Все-таки что привело вас к нам, так далеко от Сеула? Вы не ответили. Ревизор, продолжая игнорировать начальника, обращается к Сокджину: — Ким Сокджин, это вы? — Да, — отвечает спустя несколько долгих секунд, перезагрузив внутреннюю систему, как компьютер, придя к будоражащему нервные окончания выводу: ему пиздец. — Пройдемте в зал прилета. Если вы, конечно, не против, — каждое слово произносит с едва улавливаемой ухмылкой в голосе. «Этот человек — просто садист. Как можно так ненавидеть людей и кайфовать от унижений? Ему место в психушке, а не на государственной службе». — Не против, — вместо озвучивания своих мыслей произносит Сокджин. — Чудесно. Вы, — Юнхо пальцем указывает на начальника, — за нами, а вы, — переводит палец на Хаына, — остаетесь здесь: не вашего ума это дело, — резко, но грациозно развернувшись на пятке, ревизор выходит за дверь и направляется в зал прилета. Успев только переглянуться с Хаыном — тот берет обеими руками его ладонь и сжимает в поддерживающем жесте — Сокджин делает глубокий вдох-выдох и следует за человеком, наверняка принесшим ему большие проблемы. По дороге Юнхо цепляет с собой несколько пограничников, поясняя: — Это пока что не следственное действие, поэтому понятые не нужны, но свидетели пригодятся. Сокджин плетется позади и, честно говоря, не знает, что ему и думать. Прощаться с работой? Прощаться со свободой? Или прощаться с жизнью? Перед глазами вспоминается только образ папы, которого единственный сын разочаровал. — Мне жаль, пап, — тихонько, еле слышно, практически одними губами говорит Сокджин, тут же опустив голову и смотря себе под ноги. Ему не нужно долго копаться в чертогах разума, чтобы сообразить, для чего именно его ведут в зал. Он прекрасно помнит, как отпустил без углубленного досмотра человека с багажом, полным алкоголя. Все вокруг слышали этот оглушающий звон. «На что я, черт возьми, надеялся? Хаын ведь предупреждал меня. Идиот». Ан Юнхо, как только попадает в зал прилета, начинает раздавать поручения окружающим: начальнику — включить в помещении свет, Сокджину — запустить рентгеновскую установку и найти файлы за тот самый день, свидетелям — встать за спиной Сокджина и «не отсвечивать, пока не позовут». Отсканированные снимки багажа хранятся в памяти аппаратуры две недели, поэтому ревизор приехал как нельзя вовремя. Но откуда он обо всем узнал? — Господин Ким, медленно перематывайте запись, а я скажу, когда нужно остановиться. Омега послушно выполняет все, что ему говорят, смирившись со своей участью. Накажут — это факт. Но как? Это уже совсем другая история. Сейчас нужно постараться сохранить лицо и не скатиться до грубости или истерики. Дрожь, которая колотила его тело с первого взгляда на Юнхо, куда-то пропала, заменившись на спокойствие и покорность. Включить рентген? — Легко! Найти файлы и перемотать до нужного, который похоронит всю мою карьеру? — Запросто! Принести кофе и омыть вам ноги святой водой? — Уже бегу! — Стоп! — слышится совсем близко до жути прекрасный голос Юнхо: бархатный и мелодичный. Даже противно от того, насколько идеален этот садист. Внешне все в нем замечательно, только вот нет одного — души. — Господин Ким, что скажете про этот снимок? Сокджин смотрит на картинку, запечатлевшую, пожалуй, главный позор в его жизни. — Вижу содержимое чемодана одного из пассажиров прибывшего рейса из Японии. Конкретизируйте ваш вопрос, если хотите узнать что-то еще. — От вас больше ничего не хочу слышать. Запустите анализатор, выясним объем этих бутылок, которые мы все видим на экране. Их у нас… 5… 6… 7. Чудно. Запустив специальную программу, которая на основании совокупности нескольких параметров может рассчитать примерные размеры какого-то товара или объем банок, бутылок и иных емкостей, Сокджин вдруг чувствует надежду. Она проникает ему куда-то под правую ключицу маленьким котенком и аккуратно скребется коготками, вызывая мурашки. Котенок мяукает, но будто говорит человеческим языком, и омега все понимает. «Надежда есть. Далеко не факт, что здесь нарушение». Когда подсчет завершается, на мониторе появляется значение — ноль целых четыре десятых литра. Одна бутылка. У Сокджина не было проблем с математикой и считал он невероятно быстро. «Здесь нет трех литров!» — котенок под ключицей ликует, весело прыгает и игриво ластится, пытаясь выпросить такие необходимые поглаживания по пушистой макушке. Радость переносится на лицо. Сокджин, как может, пытается сдерживать улыбку. Напряжение выдают лишь пухлые губы, сдвинутые в тонкую полоску, не давая зубам вынырнуть на всеобщее обозрение. — Хм, повезло вам, господин Ким. Чувствую себя немного разочарованно, — пока Сокджин занят своими мыслями, Юнхо смотрит куда-то ему за спину взглядом, сосредоточенным и пронизывающим холодом полярных льдов. — Я прекрасно знаю, что вы отпустили человека с этим багажом без таможенного досмотра. И знаю, почему вы это сделали. — Господин Ан, — омега, наконец, переводит внимание на источник своих сегодняшних эмоциональных американских горок, — если вы не дипломированный и сертифицированный экстрасенс, то ваши слова равны нулю. — Справедливо, — ревизор в свойственной ему манере снова разворачивается на пятке, словно артист балета, и молча уходит. Его примеру следуют все остальные. Только Сокджин остается на месте, не шелохнувшись, пытаясь переварить то, что сейчас произошло. Затем он отмирает, будто кто-то снял заклятие, и выключает технику и свет в зале. Омега еще долго будет крутить в голове разные мысли об этой ситуации. Он будет пытаться понять, кто его подставил, но так и не найдет ответа. Ведь Сокджин, разумеется, не видел, как в течение всей этой унизительной процедуры один из свидетелей-пограничников за его спиной злобно усмехался, а в конце расстроенно вздыхал, ведь информация, которую он слил, оказалась ложной и совершенно бесполезной, за что ему обязательно прилетит. — Уверен, мы с вами видимся не в последний раз, — Юнхо стоит возле машины, на которой он приехал утром, делает очередную затяжку и выдыхает дым вверх, задирая голову. Он видит, что омега рядом с ним морщит нос, поэтому не хочет ему доставить дискомфорт. Не сейчас. — Вы не определились еще, вы таможенник или экстрасенс? — Сокджин ощущает себя победителем, поэтому дерзит, даже не предполагая, что встреча действительно может оказаться не последней. Подойдя ближе к омеге, которого попросил сопроводить себя до автомобиля, Юнхо наклоняется к его уху и тихонечко, можно даже сказать — интимно, шепчет: — Ты очень дерзкий, малыш, но тебе это не поможет. Таких, как ты, я ем пачками на завтрак. Едва тот отстраняется, Сокджин произносит: — Надеюсь, вас не мучает изжога, господин Ан. И чувство стыда. Юнхо, сделав крайнюю затяжку, начинает громко смеяться. У Сокджина этот звук вызывает ассоциацию со зловещим смехом Дьявола из Преисподней, когда тот мучает очередного грешника, пытая его с особым упоением и наслаждением. — Не прощаемся, — небрежно кидает ревизор и садится в машину. Водитель сдает назад, а омеги еще какое-то время смотрят друг на друга с неприкрытой ненавистью. Вибрация мобильного в кармане вырывает Сокджина из накала страстей. На экране: Милый Юнги***. — Алло, я соскучился! — омега возвращается на рабочее место с улыбкой на лице. — Я тоже, мультяшка моя! Скоро я вернусь, и мы сможем предаться плотским утехам, — в трубке слышится, что Юнги тоже улыбается. — Ну я же на работе! Опять ты меня смущаешь, даже не находясь рядом. Ты плохой мальчик. — Зато весь твой. — Это правда… Как там твои дела? Разговор продолжается еще некоторое время, собеседники улыбаются и беззаботно смеются, ощущая невообразимую радость от родного голоса, звучащего в динамике. Юнги, как порядочный альфа, приглашает Сокджина к себе с ночевкой. Сокджин, как скромный омега (нет), не раздумывая соглашается в ту же секунду. Чонгука, который вместе со своей командой в этот момент отмечает победу в отборочном матче, накрывает паника и ощущение подступающего пиздеца, которое он пока что никак не может интерпретировать, но на всякий случай пишет Сокджину сообщение, спросив лишь: у тебя все хорошо?