Следовать за тобой

Вечер пятницы Сокджин был бы и рад забыть, как это бывает, когда выпиваешь алкоголя сверх меры. Меры не только своей собственной, но и любого ныне живущего человека. Так Сокджину казалось в моменте, а на следующее утро особенно. Только вот он помнит каждую гребаную секунду. Каждое слово, каждый взгляд и каждое прикосновение. Воспроизводит в голове видеоряд, будто своими глазами он снимал кино: так ярко и подробно он видит события прошедшего вечера. Позитивным итогом он отмечает факт, что сейчас лежит на кровати в квартире, которую снял несколько дней назад, только все никак не мог переехать. Но реки алкоголя, куча незнакомых людей и всепоглощающая смелость, вызванная слишком высокой концентрацией этилового спирта в крови, позволили отключить любые инстинкты самосохранения и позволить перевезти из общежития себя и свои вещи людям, находящимся примерно в таком же состоянии, как и сам омега. В качестве еще одного немаловажного фактора просыпающийся мозг отмечает невероятное: он жив. Хотя складывалось ощущение, что вчера он всеми силами пытался это исправить. Прикрыв глаза, которые все это время неотрывно пялились в выбеленный потолок, Сокджин тихонько произносит: — Ура. Теперь я дома. Всю пятницу Сокджин планировал провести максимально бессмысленно. Он закупился чипсами и хотел посмотреть залпом новый сезон Теории большого взрыва. У него был отгул за фактически переработанное время, когда его попросили выйти в свой законный выходной, поэтому весь день он посвятил себе, кровати и полнейшему безделью. Однако вечером все пошло не по плану. На телефон пришло сообщение от Хаына: «Собирайся, едем в ресторан. Сильно не выряжайся. Мы в форме. У тебя двадцать минут». Пару раз перечитав текст, Сокджин ответил лаконичное «ок» и в приятном возбуждении быстро натянул на себя любимую белую футболку, серые драные джинсы в обтяжку и сверху надел черную кожаную куртку со множеством заклепок, которая, с одной стороны, добавила образу яркости и дерзости, с другой стороны, защитила тело от по-настоящему осенней прохлады, что ощущалась все отчетливей. Ровно через пятнадцать минут после получения сообщения Сокджин стоял у входа в общежитие и ждал коллег, высматривая хотя бы одну из машин, на которых те ездили на работу. Когда возле него остановился японец-гигант — золотистый Ленд Крузер, Сокджин немного испугался и сделал пару шагов назад. Но стратегическое отступление прервал Хаын, открыв заднюю дверцу авто и радостно подозвав омегу к себе. — Это что за выкрутасы, Ха? Нас похищают какие-то арабские миллиардеры? Ты поэтому такой счастливый, да? — Сокджин с трудом забрался в машину, наступив на ступеньку и схватившись за ручку возле двери, едва не распластавшись на асфальте с грацией панды. — Господи, что за зверюга? Где вы ее взяли? — уселся, наконец, на сиденье и принялся с интересом рассматривать всех присутствующих в салоне. Сзади уместились трое его коллег, одетых в форму. Сокджину непонятно, почему они не переоделись после работы, ведь ехать в таком виде в ресторан не только очень странно, но и немного опасно. Лишнее внимание вряд ли позволит расслабиться и как следует оторваться. На передних сиденьях находились трое незнакомцев, причем один на коленях у другого. «Хорошо хоть у водителя на коленях никого нет», — подумал Сокджин и вернул взгляд на Хаына, требуя пояснений. — Джини, мы едем пить и веселиться. Я не стал тебя спрашивать, хочешь ты или нет. Знаю, что тебе это нужно, — Хаын положил руку ему на колено и немного сжал его. — Эти иностранные джентльмены пригласили нас всех в Высоту, ты ведь там еще не успел побывать, правда? Действительно. Сокджин в этом городе нигде особо и не был. Так, по улице гулял, на стадионе тренировался, да в магазины ходил. Какие-то вечерние развлечения обходили его стороной, ну или сторонился их он сам. Высота — один из двух ресторанов, имеющихся в Мокпо. Кроме названия, Сокджин ничего не знал про это место, поэтому с восторгом воспринял идею, что наконец сможет его посетить. Только Юнги однажды рассказывал, что там он собирал коллег, когда проставлялся и обмывал полученные звездочки на погоны. — Правда, — улыбнулся Сокджин и сжал руку Хаына в ответ, уложив свою сверху. Доехав до места назначения, вся компания разместилась за столиком в центре большого зала. Омега отметил про себя: мало того, что они в форме, так еще и уселись, чтобы каждый посетитель их видел — ну что за позерство. Радовало, что он сам был в повседневной одежде. Пока остальные делали заказ, Сокджин пытался вглядеться в обстановку темного помещения, освещенного лишь несколькими разноцветными гирляндами, хаотично развешанными по стенам и высокому потолку. В глаза бросилось большое зеркало, полностью занимавшее одну стену возле танцпола. Сокджин никогда не понимал, зачем смотреть на себя, танцуя в каком-то заведении. Как-то это странно. Разумеется, его мнение не связано с профессиональными танцорами, которые оттачивают свое мастерство в одиночестве либо синхронизируют движения с остальной командой. Когда танцевал он сам, то, наоборот, любил закрыть глаза и полностью отдаться мелодии, ритму и двигаться, как подсказывало душевное состояние. Он всегда старался забыться в такие моменты: забыть, кем он был и кто его окружал. Музыка проникала в каждую клеточку тела, и создавалось ощущение, будто именно она руководила каждым взмахом руки или покачиванием бедер. Сокджин чувствовал себя марионеткой в руках коварной и беспощадной мелодии, которая то вынуждала его прыгать как умалишенного, то заставляла быть роковым соблазнителем и медленно выводить задницей разные фигуры, названия которых хозяин этой задницы и не знал. Танец настолько изматывал Сокджина, что ему всегда нужно было восполнять силы вкусной едой и крепким алкоголем. Но немного отдохнув, он каждый раз возвращался и снова бросался на растерзание музыке, потому что лишь она могла отвлечь его он проблем и драмы обычной жизни. Немного задумавшись, он продолжил осматривать содержимое помещения, которое представляло собой множество квадратных столиков, укрытых темными скатертями, обычные металлические стулья с обитыми замшей сиденьями и большую барную стойку с кучей напитков в таре, привлекающей внимание разнообразными цветами и формами. Обстановка слишком простая для столицы, но понятная для маленького городка на отшибе страны. Ничего дизайнерского в этом нет, но в таких местах важнее атмосфера искренности и душевности, которую создают сами посетители. Проводя глазами от одного стола к другому, Сокджин заметил знакомое лицо за одним из них в самом углу зала: когда Юнги показывал фото с того вечера, на нескольких снимках был этот человек. Омега понятия не имел, как того зовут, но лицо запомнил. Неожиданно они встретились взглядами, и пограничник кивнул головой в знак приветствия. Сокджин кивнул в ответ, пораженный, что его тоже знали. Тем временем принесли еду и напитки. В процессе своеобразного пиршества Сокджин узнал, что трое незнакомцев с ним за столом — это официальные представители компании, в отношении которой проводился тот самый таможенный досмотр, о котором рассказывал Хаын. Досмотр подходил к концу, была выявлена часть незадекларированного товара, которую теперь требовалось отделить от остальной партии и арестовать в качестве предмета правонарушения. Официальные представители уже успели во всем раскаяться и признать вину, заверив, что будут всячески содействовать расследованию, понимая, что это смягчит наказание. Поэтому они и позвали таможенников в ресторан, чтобы, так сказать, закрепить успех и наладить взаимодействие. А еще Сокджин не понимал ни слова, что они говорили, ведь это было по-японски. Как оказалось, японский язык в совершенстве знал Сунхи — его отец родом из Японии и каждый год они посещали эту страну, навещали родственников. Так как его коллеги были увлечены беседой с японцами, омега довольно быстро напился, почти не закусывая, поймав себя на мысли, что ему это действительно было нужно: развлечься, отвести душу, вспомнить, что в жизни существует не только работа. Сам того не осознавая, Сокджин был очень напряжен с момента, как переехал сюда, и ничего ему не помогало. Поэтому, вливая в себя виноградный соджу стопку за стопкой, не обращая внимание на окружающих, Сокджин все больше расслаблялся и растекался по стулу жидкой субстанцией. Спустя час омега буркнул себе под нос, что ему нужно на воздух, и в одной футболке направился на улицу. Хаын проводил его непонимающим взглядом, схватил куртку Сокджина со спинки стула и побежал за ним. Сокджину показалось, что он наслаждался приятным осенним ветерком минимум полчаса, находясь в состоянии блаженства и абсолютной свободы. Он раскинул руки в стороны и представил, что летит по небу в теплые края переждать злую и колючую зиму, чтобы потом вернуться обратно и начать жизнь с чистого листа. На самом же деле он провел в одиночестве секунд десять, пока его не догнал Хаын и не накинул на плечи куртку. — Балбес, на улице холодина! Ну-ка суй руки в рукава! Сокджин его не слышал. Он в панике отбежал от входа в ресторан, схватился за дерево и нагнулся над землей, извергнув из себя все, что съел за день. Тело дергалось в конвульсиях, мышцы на животе сокращались и выталкивали содержимое, мучая омегу болью в горле и в желудке. Но это не так сильно будоражило его разум, как тот факт, что за руку его держал лучший омега, которого он знал, самый красивый, нежный и добрый — Хаын. Почему тот сейчас был рядом? Зачем стоял и смотрел на это жалкое зрелище? Для чего держал руку и гладил по спине? — Не знаю, просто хочу тебя поддержать. Тебе наверняка сейчас не очень кайфово, — ответил Хаын на, как оказалось, заданные вслух вопросы, которые пробивались сквозь рвотные звуки. Освободив желудок от еды, а себя от любого стеснения перед коллегой, при этом резко протрезвев, Сокджин направился в туалет, так и держа омегу за руку. Он очень интенсивно и даже остервенело пытался прополоскать рот, потому что всем своим сознанием представлял, насколько сильные зловония исходят от него. Однако обоняние подводило — оно не ощущало этих отвратительных запахов. Возможно, их уже и не было, но полоскание продолжалось неимоверно долго. — Джини, думаю, достаточно, — заботливый голос коллеги слышался очень слабо заложенными, будто при посадке самолета, ушами. — Хватит, — легкое прикосновение к плечу выражало сочувствие и понимание происходящего. — Давай, умоемся, сходим по делам в кабинку туалета и вернемся к остальным. Легкий кивок. Набрав воды в сложенные вместе ладони, Сокджин плеснул все это себе в лицо и хорошенько похлопал по щекам, чтобы взбодриться. — Я готов, — решительно заявил Сокджин и, повернувшись к двери в кабинку, сложился пополам, но теперь от смеха. — Ну и что это за дизайнерское решение? Как я должен уединиться с унитазом теперь? Хаын посмотрел через зеркало на дверь и присоединился к веселью: — Это Мокпо, детка. Город моего детства и гигантских дырок в дверях туалетов. Они стояли рядом и просто смеялись. Минуту. Две. Десять. Непонятно, сколько именно времени прошло, но только в эти минуты Сокджин осознал, что значит по-настоящему расслабиться и отпустить себя, чего он не мог сделать, находясь рядом ни с Юнги, ни с Чонгуком. Наверное, дело в том, что они альфы. Как ни крути, они другие: всегда пытаются доминировать, показать, насколько они сильные не только физически, но и морально. А Хаын… Он такой же. И это гораздо больше располагает к доверию. С ним чувствуешь себя как дома. Дом… Его запах… Эта свежесть постели… Сокджин впервые задумался, каково это, засыпать и просыпаться с человеком, у которого такой природный аромат. Он обволакивает, проникает в легкие и оседает на стенках, вгрызаясь в плоть. В него окунаешься, словно носом в подушку, зарываешься в прохладное одеяло, закрываешь глаза и наслаждаешься уютом. Пытаясь хоть как-то отвлечься от этих мыслей, Сокджин зашел в кабинку, закрыл дверь и высунулся в дырку этой двери — полностью поместилась голова. Состроив смешную рожицу, он воодушевленным голосом произнес: — Фоткай меня быстро. Покажу папе. Когда он переживал, что отправляет единственного сыночку в какую-то дыру, он даже не представлял, насколько буквально подтвердятся его слова. Покончив с небольшой фотосессией, Сокджин все-таки уединился в кабинке — Хаын любезно встал спиной к двери и прикрыл дыру собой. — Журчат ручьи, слепят лучи. И тает лед, и сердце тает, — запел Сокджин, пытаясь скрыть плеск, издававшийся на всю туалетную комнату с потрясающей акустикой. — Журчааат ручьииии, — снова начал он, уже подражая оперному пению. Хаын без остановки хохотал. — Джини, прекрати, у меня сейчас живот разорвется к херам. — Ладно. Выпусти меня, я закончил, — просунул руки через дырку в двери и защекотал омегу. — Вот ты проказник, — отскочил в сторону. — Чем займемся? — Выпьем? — Сокджин вернулся к раковине и вымыл руки. — Это плохая идея, — Хаын скептически посмотрел на коллегу, удивившись странности такого предложения. — Да я немножко. Что ж мне в самом начале вечера ехать домой спать? — Как знаешь, ты взрослый человек, — взявшись за руки, омеги побрели обратно к столу. Время летело незаметно. Теперь Сокджин больше налегал на еду, преимущественно на овощи, а если Хаын замечал, что он плохо кушает, то кормил его с палочек: нужно было просто вовремя открывать рот. Почувствовав необходимость выразить себя через язык тела, Сокджин направился на свое любимое место в каждом увеселительном заведении — танцпол. Ему всегда было важно, какая именно музыка играет, ведь танец для него не просто дрыганья под какой-то ритм, это ощущения и эмоции, это наслаждение мелодией, голосом исполнителя и реакцией каждой клеточки организма. Здешний плейлист пока что не разочаровывал, поэтому Сокджин без опаски вышел в центр, по традиции соединил веки и окунулся с головой в океан страсти и желания, накрывший его штормом от игравшей в данный момент песни. Спустя несколько композиций ведущий объявил о закрытии ресторана и включил, как потом узнал Сокджин, традиционный последний трек каждого вечера. Scorpions — Wind Of Change. Омега хорошо знал музыку этой группы: папа все его детство слушал ее на кассетах, приучая сына к разнообразным стилям и мелодиям. С тех пор Сокджин был уверен, что нет плохих жанров и плохих артистов — есть только твоя душа и музыка, которая в эту душу проникает, задевает ее струны и играет на них, прямо как бас-гитарист Scorpions. Плавно двигая телом в соответствии с настроением песни, Сокджин обнаружил знакомые руки, стиснувшими его талию, а знакомую грудь, прижавшейся к его спине. Они покачивались в такт, слившись в единое целое. Напевая слова, которые наизусть знал с малолетства, Сокджин откинул голову на плечо того, кто стоял позади. Хаын не смог сдержаться. Не сегодня. Он поцеловал разнеженного омегу в щеку, а когда тот повернул голову к нему, дотянулся до губ. Сначала прикосновения были нежными и аккуратными, но, почувствовав, что омега отзывался, стал целовать увереннее и настойчивее. Тем временем Сокджин не просто отвечал, но и всячески пытался перехватить инициативу, развернувшись в руках, что удерживали его, и обняв Хаына за шею. Он не понимал, почему вел себя так, что делал с ним этот омега. Только вот анализировать ситуацию совсем не хотелось. Не сегодня. Он прижался всем телом, с жадностью впивался в сумасшедше вкусные губы омеги и чувствовал, что летит над землей. Чувствовал, что ничего больше его не сдерживает. Не мешает расправить крылья и ощутить, как ветер дует в лицо, а время превращается в нечто абстрактное и совершенно несущественное. Нет его, этого времени, и не было никогда. Оттого никогда оно и не закончится. Музыка смолкла, люди сновали вокруг, возвращаясь к столикам и собирая свои вещи. Только двое омег целовались посреди танцпола, наслаждаясь друг другом. — Ты почувствовал то же самое, ведь так? — медленно оторвавшись от губ, сказал Сокджин, все еще не открыв глаза. — Так, — Хаын пытался отдышаться и восполнить недостаток кислорода, который прижавшийся к нему омега бесстыдно высосал из организма. — Что же это было? — Освобождение. Наслаждение. Вдохновение, — Хаын мягко поцеловал омегу в лоб и отстранился совсем. — Я не понимаю, — Сокджин открыл глаза и с мольбой смотрел на человека напротив. — Я тоже. Но это то, что мы почувствовали оба. Пойдем к остальным, нам пора, пока не погнали палками с ресторана, — снова взявшись за руки омеги вернулись к столу, где у всей компании уже созрел «гениальный» план. Сокджин понял, что план был не очень хорош и совершенно не безопасен, уже когда вся компания покинула его, а он стоял в коридоре своей съемной квартиры, в которой ему теперь предстояло жить, с фантомным ощущением в руке, которая почти всю ночь провела в тисках руки другого омеги. Сунхи настолько вдохновенно рассказывал о том, что они все помогут Сокджину переехать прямо сейчас, что внутри все взбудораженно завибрировало не только у него, но и у Хаына. Вся банда в изначальном составе, но в абсолютно другом состоянии, отправилась в общежитие за недавно собранными вещами Сокджина, которые только и ждали, когда сильные руки сильных альф перенесут их из пункта А в пункт Б. Ехали по городу, разумеется, на золотистом Ленд Крузере. В машине весело и тесно, стоял оглушительный аромат перегара, стекла запотели изнутри почти на сто процентов. Водитель оказался настоящим профессионалом, который умудрился в полнейшем алкогольном дурмане не угробить себя и пассажиров автомобиля, вел при этом четко по дорожной разметке, сосредоточившись на дороге, насколько это было реально при его самочувствии. С вещами справились за один заезд: во-первых, их было не так уж и много, во-вторых, багажник стойко доказал свою вместительность, подтверждая пафосные слова производителя автомобиля. Когда доставка была осуществлена, Сокджин провел всем маленькую экскурсию по квартире. Длинный коридор, две маленькие комнаты, кухня и ванная. Характерной чертой этой квартиры является пустота и отсутствие малейшего уюта. Здесь мало мебели, только самое необходимое. В одной комнате раскладной диван, два кресла и шкаф. Другая комната абсолютно пустая. В кухне раковина, обеденный стол и две табуретки. Новенькие подвесные шкафчики для посуды и прочих кухонных принадлежностей стояли на полу, так как их некуда было прикрепить. Да и некому. Сунхи, увидев такое положение дел, предложил свою помощь, а Сокджин не стал от нее отказываться, пригласив его на чай или кофе хоть завтра. На этом и договорились. Закончив осмотр, вся банда в сопровождении Сокджина отправилась на выход, пожелав счастья на новом месте. Все вышли. Хаын остался стоять в коридоре, так и держась за руки с Сокджином. — Спасибо за шикарный вечер, — Хаын повернулся лицом и подошел вплотную. — И тебе спасибо, — несмело положив свободную руку на щеку омеги, Сокджин одними губами поцеловал его тягуче, медленно, неторопливо, упиваясь последними прикосновениями, будто прощаясь навсегда. — Это не повторится, ведь так? — они поняли друг друга, ответа на этот вопрос так и не последовало. — Прости, — Хаын развернулся, резко выдернул руку из плена чужой и выбежал из квартиры, в которую не вернется больше никогда. Сокджин остался наедине с вопросами, на которые никто ему не ответит, с чувствами, которые нужно спрятать в самый глубокий сундук, а ключ от него выбросить в океан, с ощущениями на коже, которая горела в каждом месте, которого касался этот омега, и с невыразимым чувством стыда, когда Сокджин осознал, как сильно виноват перед Юнги. Он плакал. Несколько часов плакал, сидя в ванне, полностью одетым, смывая водой слезы и часто сморкаясь. Дрожал от холода, проникавшего под мокрую одежду из открытого в кухне окна. Так он наказывал себя за содеянное. Секундный порыв позвонить папе был задушен сразу на стадии идеи. Нет, он не будет позориться перед ним. Не такого сына тот воспитывал. Продолжая плакать, он думал, что наказывает себя недостаточно. Но сделать с собой что-либо еще не решился, теперь считая себя еще и гребаным слабаком, нюней и последним трусом. Ведь жизнь, какой бы она ни была, он очень ценил. Когда Сокджин перестал думать о своей персоне и личных чувствах, он вернулся к мыслям о Юнги. Он принесет любимому человеку много боли, если тот узнает о случившемся. Сокджин никак не мог допустить ничего подобного. Юнги — это забота, любовь и счастье. Взаимно. Сокджин сохранит эту тайну, стараясь, чтобы она не сожрала его изнутри. Он надеется, что всепоглощающая вина немного поутихнет и позволит остаться рядом с альфой, что подарил всего себя и немножечко больше. Договорившись со своей совестью, омега вылез из ванны, оставив в ней мокрую одежду. Вытерся полотенцем и надел самую теплую пижаму, что была среди вещей. Заправил кровать свежим бельем, пытаясь выгнать из головы человека, о котором теперь сложно будет не думать, как минимум, когда Сокджин будет ложиться спать. Лег. Укутался в одеяло, высунув только нос. Уснул моментально, уже сквозь сон благодаря всех богов, что не заставили его всю ночь крутить тягостные мысли.

***

Врываясь в новый день совершенно разбитым, Сокджин вспоминает, что на сегодня назначено его первое занятие по праву с Чонгуком. Поэтому он хватает телефон, который сунул ночью под подушку, и пишет ему о смене места проведения урока. Чонгук очень удивился такой новости, но невероятно обрадовался, что его омега теперь имеет личное жилье, пускай и съемное. Но там он точно будет в безопасности. И альфа постарается в этом посодействовать. — Привет, — обезоруживающе улыбаясь, Чонгук смотрит на встречающего его у двери омегу, но не наблюдает в его взгляде хоть каплю радости. — Что случилось? — он не двигается с места, ощущая тревогу и напряжение. Альфа волнуется за этого человека, но тот стоит молча, почти не проявляя признаки жизни. — Я вот вкусняшку принес, — поднимает на уровень глаз, омега переводит взгляд на торт в руке Чонгука. — А еще чай в термосе. Не знаю, есть ли у тебя чайник, поэтому все с собой. Я молодец? — Чонгук ждет хоть какую-то реакцию, но видит только уставшее выражение лица. — Торт, кстати, сырный. Вкусный как ты, — альфа решает испробовать вариант привлечения внимания хотя бы таким похабным способом. И ему это удается. — Входи, мелкий паршивец. Я скучал по тебе, — Сокджин за руку запихивает Чонгука в квартиру и запирает дверь. — И чайник здесь есть, но я рад, что ты позаботился обо всем. Сейчас достану кружки из сумки. — Хорошо, Джини, — разувшись без помощи рук, Чонгук следует за омегой в кухню. — Расскажи, как так получилось, что ты переехал? Сокджин резко замирает на месте, Чонгук врезается ему в спину и они чудом не заваливаются на пол. — Как твои дела? Как учеба? — омега игнорирует вопрос, будто его и не было. Альфа не переспрашивает — понимает, что вчера произошло нечто неприятное, а копаться в этом не хочет. Если его Джини когда-нибудь захочет поделиться, он всегда выслушает. Кто-то мог бы сказать, что первое занятие проходит совершенно бесполезно, но Чонгук возразит каждому, кто так посчитает. Потому что его омега немного расслабился и, он надеется, что забыл все плохое. Они выпили много чаю, схомячили почти весь торт, Сокджин делился воспоминаниями из студенческих лет, а Чонгук внимательно слушал и восхищенно смотрел на этого потрясающего человека. Такого умного, красивого и чертовски сильного. Что бы у того ни случилось, он держался очень стойко. Альфа расстраивался только из-за одного — его омега не поделился проблемой с ним самим. — Ты мне нравишься, — неожиданно вырывается из уст Чонгука в момент, когда Сокджин кладет в рот кусочек торта и тщательно жует, выпятив свои невозможные губы вперед. — Ты еще школьник, — равнодушно произносит омега, чем повергает альфу в шок, заставляя нервничать. — А если бы не был? — Чонгук начинает ерзать на табуретке, немного привставая. Он ожидает ответ на свой вопрос даже слишком возбужденно, почему-то забыв, в каком состоянии Сокджин находился. — Если ты не прекратишь эти разговоры, то любое наше общение закончится. Сокджину нечего сказать. Ему осточертели все эти страсти похлеще бразильских сериалов. Он осознал, насколько мертвенно устал от драмы и просто хочет покоя. На несколько дней. Этого будет достаточно. Он ценит Чонгука, понимает, что тот очень важен для него, и не хочет причинять ему боль, поэтому просто пытается закончить эту беседу и отправить мелкого домой. Возможно не так умело, как думает его измотанный прошедшим вечером мозг, воспринимая ситуацию под другим углом. — Ты просто боишься своих чувств, — альфа тем временем на взводе. Он даже не догадывается, что сейчас со всей силы давит на совсем свежую рану, которая появилась только вчера, — поэтому ты ищешь любые оправдания, лишь бы держать меня во френдзоне. И ты знаешь, что я добровольно буду находиться там, потому что хочу быть рядом с тобой хоть в каком-то качестве. Я буду следовать за тобой, буду твоей тенью, стану твоей заветной мечтой и страшным кошмаром. Я нужен тебе так же, как ты нужен мне. И ты это поймешь. А этот твой хвойный погубит тебя, — Чонгук вскакивает с места, ножки табуретки издают противный звук, когда скользят по полу. Подойдя к двери и надев обувь, альфа кричит, чтобы оставшийся в кухне омега его услышал: — Кто из нас еще ребенок? — и выходит за дверь. Сокджина накрывает истерика. Он истошно кричит, кидается на пол в пустую комнату. Перевернувшись на спину, отчаянно бьет ни в чем неповинный пол кулаками и пятками. Чем больше сил его покидает, тем медленнее становятся движения. Устав окончательно, он переворачивается набок, скручивается калачиком и тихонько рыдает, надеясь, что соседи еще не вызвали полицию или психушку. Голова совершенно пуста. Все те чувства, которые волновали сознание, пьянили ощущением невесомости, возбуждали желание быть кому-то нужным и любимым, теперь переполнили все возможные и невозможные емкости внутри, вылились через край. Сокджин оказался не готов к тому, что готовила для него судьба. Он просто хочет, чтобы все от него отъебались. Хотя бы на какое-то время. «Надо вырубить телефон», — последняя мысль в воспаленном мозгу перед его отключением. Сокджин засыпает. Он не слышит, как Сунхи стучится ему в дверь, ведь они должны были встретиться сегодня. А проснувшись среди ночи на холодном полу с несколькими онемевшими частями тела, с трудом поднимается и бредет на кровать, решив, что нужно завязывать вкладывать так много эмоций в окружающих людей. Он не хочет прекращать с ними общение полностью, но и отдаваться им с головой больше не намерен.