Ничего не останется после

Негромкий зевок тонет в окружающем шуме, аметистовые глаза блуждают по пространству просторной кухни-столовой, останавливаются на длинной гирлянде под потолком, которую упорно пытаются закрепить Кайто и Гонта. Она ещё не зажжена, но наверняка смотреться будет очень даже неплохо. И к чему всё это? Праздники… неужели кому-то всё ещё есть до них хоть какое-то дело? Это была идея Каэде. Конечно же Каэде. Честно, Кокичи даже не удивился, когда она пару дней назад предложила украсить весь дом к Новому Году. Остальные поддержали. Кокичи было всё равно. Не то чтобы его мнение вообще хоть что-то значило. Но даже так… смысла от всего этого больше не становилось. Убийственная Игра закончилась всего полгода назад. Никто ещё не оправился от неё. И, вероятно, никогда не оправится до конца. Наверное, именно поэтому все так цеплялась за любую возможность отвлечься. Ома считал это всё полнейшей глупостью. Но опять же, его мнение не учитывалось. Так, хватит. Кокичи чуть встряхивает головой, отгоняя непрошенные мысли, и устало укладывает голову на руки, сложенные на столе, не сумев сдержать глубокий вздох. — Всё в порядке? — интересуется Рантаро, сидящий напротив. Кокичи только мычит что-то согласно-нейтральное и прикрывает глаза. Слышит щелчки ножниц — Тенко и Химико вырезают из блестящей бумаги звёзды и снежинки в другом конце длинного стола. Ома, едва не засыпая, ловит во всеобщем шуме обрывки фраз. «Как думаешь, может, лучше будет повесить сюда? Или тут?» «Ага, ёлку привезут через пару часов, если я правильно помню» «Тогда можно будет завтра закончить» «Повыше. И немного левее. Да не настолько!» Ну, по крайней мере, предновогодняя суматоха многих приободрила. Сложно было не заметить, как мигом оживилась атмосфера. Все эти приготовления, беготня, покупки, обсуждения. Каждый нашёл себе дело. Ну, разве что, кроме Кокичи. Мальчишка, может, и рад бы поучаствовать в подготовке к празднику — у него есть небольшой опыт в подобном, он помнит, как каждый год они с DICE украшали своё тайное логово. И плевать, что эти воспоминания были абсолютно лживыми… Но его нещадно клонит в сон — предыдущей ночью боль как будто была ещё более невыносимой, чем обычно… Ах, да, боль от цветов — незабудок, если быть точным — которые уже который месяц разрастались в лёгких, приближая день его смерти… но это так, мелочи. Просто небольшие неприятности. Ничего такого, с чем он не смог бы справиться. — Анджи думает, что нам нужно написать на стене поздравление! — звонкий голос девушки выделяется в общем гомоне. — Но нам нужна краска. Красная! И зелёная! Или лучше золотая! Да, точно золотая! — Я видел несколько банок в кладовой, — вспоминает Рантаро, продолжая умелыми движениями плести гирлянду из зелёных и красных блестящих ленточек — этот размеренный процесс Ому ещё больше гипнотизирует. — Я мог бы принести, как освобожусь. Принести… как освобожусь… Да… Принести… — Я схожу! — резко подскакивает с места Кокичи. Сон до конца сбросить не получается, но, по крайней мере, у него появилось хоть какое-то дело. Он привычно закидывает руки за голову и устремляется к выходу из кухни. — Краски на стеллаже справа, — напоминает ему Амами вслед. — Не забудь захватить кисточки! — радостно щебечет Йонага. — Спасибо, Ома-кун! Праздник… да, праздник это хорошо. Праздники все любят. И они правда заслужили наконец выдохнуть и позволить себе порадоваться наступлению нового года с надеждой, что тот принесёт им… более приятные моменты. Кокичи не надеется. Чёрт возьми, он даже не уверен, что доживёт до конца этого года! В его лёгких пышным цветом цветут незабудки. Мелкие цветочки ползут по стенкам рёбер, разрастаясь всё сильней. Романтика, причиняющая только боль. А причиной… собственная глупость и совершенно недопустимая влюблённость. Что ж… он действительно сам во всём виноват. Не было ни малейшего шанса, что кто-то полюбит его в ответ. Особенно Шуичи. Сайхара был достоин куда большего, Кокичи это понимал, но отчего-то легче не становилось. Они были… не в особо хороших отношениях после того, что произошло в Убийственной Игре… наверное, этому даже не стоит удивляться. Он бы и сам не хотел иметь с собой дело, раз уж на то пошло… Так что у него не было никакой возможности исцелиться от чёртовых цветов. Потому и не было планов на грядущий год, не было никакой надежды… Пока остальные мечтали об изменениях, которые новая пора могла привнести в их жизнь, Кокичи Ома потихоньку смирялся со своей участью. Пока другие старались налаживать отношения, он сам отдалялся ото всех. Кроме Рантаро. Амами был, наверное, единственным, кто никогда не стремился избегать его, и единственным, кто знал о его… непростой ситуации. Нет, способ исцелиться, конечно, был — взаимные чувства. Но Кокичи и сам понимал, насколько это невозможно. Он даже не станет пытаться, уже заранее зная, что потерпит крах… Рантаро как-то сказал ему: «За своё счастье бороться надо». А Кокичи и рад бы. Но его счастье смотрит на него глазами злючими-презлючими, взглядом, без лишних слов обвиняя во всех грехах земного мира. Его счастье обходит его за километр, лишь заприметив на горизонте. У его счастья улыбка красивая — но пропадает, стоит лишь взгляду серебристо-золотых очей остановиться на нём. Кокичи, может, и рад бы бороться. Хвататься пальцами за любую возможность, вгрызаться зубами в глотку судьбы и делать так, как сердце хочет. Но смысл всего этого? Он заранее знает исход любого их разговора. Зачем лишний раз мозолить Шуичи глаза? Он не борец и никогда им не был. Он лишь наблюдатель, зритель несмешной комедии с незамысловатым названием «Жизнь Кокичи Омы». Жизнь бьёт его поддых, а он смеётся. Ухмыляется нагло в лицо Вселенной, одним лишь взглядом надменным говоря «мне всё равно». Как будто от этого может стать легче… Но да, он почти смирился, что умрёт в ближайшие месяцы… почти… тёмные ночи, когда его всего трясло от страха неминуемой смерти, не в счёт. Он уже умирал однажды, так что… всё нормально. Он справится. Конечно, справится. Выбора-то всё равно никто не предлагал. Кокичи трёт неприятно покалывающие глаза, стараясь отогнать остатки сонливости, бредёт к складу, напевая под нос заевшую новогоднюю мелодию, которая только что играла в кухне. Осторожно обходит стул, подпирающий дверь кладовки, и нащупывает выключатель — маленькая лампочка под самым потолком не особо справляется со своей задачей, уныло помигивая время от времени. — Стеллаж справа, — бормочет сам себе мальчишка, замечая яркие банки с краской среди хлама на самой верхней полке. — Ну потрясающе, — раздражённо хмыкает он, окидывая пространство вокруг в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь. К счастью, у дальней стены быстро обнаруживается стремянка. Ома приставляет её ближе к нужному стеллажу и, чуть пошатнув для проверки устойчивости, осторожно забирается повыше. И даже так ему приходится встать на носочки, чтобы дотянуться. Но стоит лишь протянуть руки, как внезапная боль под рёбрами вспыхивает яростной искрой, пронзает насквозь, словно ударом молнии, и мир перед глазами идёт волнами. Он вцепляется пальцами в лестницу рефлекторно, лишь бы не упасть. К горлу стремительно подкатывает ком, а собственный пульс раздаётся гулкими ударами в глубине черепа. Только не сейчас. Несколько хрипов невольно вырываются из горла, когда он тщетно пытается сдержать приступ кашля. Он не в силах даже спуститься на землю, продолжая трястись на высоте, грозящей переломать ему позвоночник при первом удобном случае. Сейчас всё пройдёт. Сейчас всё обязательно пройдёт. Главное, перетерпеть. Это всегда проходит. И сейчас тоже наверняка пройдёт. Только бы продержаться ещё немного… хуже не будет… — Ты чего так долго? — знакомый голос доносится со стороны входа, и Кокичи понимает: хуже всё-таки будет. Мальчишка вздрагивает всем телом, отчего лестница под ним издаёт жалобный скрип. Трясущейся ладонью зажимает рот, стараясь хоть немного унять хрипы и рвущийся кашель. На корне языка горчит кровью и горечью лепестков. Он мысленно молится всем богам, даже грёбанному Атуа, лишь бы Сайхаре хватило такта просто развернуться и уйти, сделать вид, что проходил мимо, и Кокичи даже ничего ему не скажет после. Но он слишком хорошо знает Шуичи, достаточно для того, чтобы понять — он не развернётся и не уйдёт. Шуичи стоит, непонимающим взглядом впериваясь в дрожащую фигуру. Его взгляд холоден, придирчив, Ома чувствует это спиной и затылком, отчего цветы в лёгких внезапно колются ощутимо сильнее. Он впивается пальцами в металл стремянки до побеления костяшек и стискивает с силой зубы. Пока Сайхара медленно приближается. — Прекращай эти игры, — мрачно бросает он. — Это не смешно. Но Кокичи молчит. Даже при желании вряд ли смог бы хоть что-то из себя выжать. А потому не произносит ни слова, словно бы ещё сильнее съёживаясь. И тогда Шуичи замечает кровь, стекающую по тонким бледным пальцам, прижатым ко рту. Яркие капли звонко разбиваются о пол, почти оглушая. Эта картина отчего-то кажется до боли знакомой. — Ома-кун? — Сайхара тут же хватает попавшийся под руку стул и, приставив вплотную к стремянке, буквально вскакивает на него, оказываясь ближе к мальчишке. Только теперь замечает, как крупно дрожат его худые плечи, пока лёгкие разрывает уже не сдерживаемым кашлем. Алые струйки контрастируют на фоне почти серой кожи — их нетрудно заметить даже в лёгком полумраке склада. По спине бежит дрожь. И как он раньше не замечал, насколько хуже стал выглядеть бывший Верховный Лидер? Его кожа едва не просвечивает, испещрённая синеватой паутинкой вен. Осторожно придерживая его дрожащее тело, он почти способен кончиками пальцев пересчитать его рёбра и очертить касанием каждую косточку даже сквозь ткань свитера. Кокичи тихо хрипит что-то про дверь, но у Шуичи не получается разобрать, что именно. С бешено колотящимся сердцем он поудобней обхватывает руками подрагивающего парня и помогает тому спуститься. Ома тут же опускается на пол у самых полок, опираясь на них спиной, и слабо закашливается, замечая, что приступ понемногу проходит. Чего обычно никогда не происходило так быстро. Может, присутствие Шуичи так влияет? — Т-ты в порядке? — тут же вопрошает тот с легко читаемой паникой в голосе. Кокичи думает, что это забавно. Забавно то, как быстро выражение лица детектива сменилось с лёгкого презрения на очевидное беспокойство. Он хочет съязвить об этом и рассмеяться, но только утирает кровь с губ рукавом, ничуть не заботясь о том, что пачкает одежду, и поднимает плывущий взгляд на Сайхару. — Дверь, — повторяет он, откашливаясь. Горло саднит. — Захлопнулась. Едва до того доходит смысл его слов, как он подрывается с места к двери и дёргает за ручку. Та не поддаётся. Дверь заперта. Чёртов стул! Кокичи становится смешно. И жутко. Сдавшись от бессмысленных попыток отпереться изнутри, Сайхара вновь подходит ближе и, окинув чужую сжавшуюся фигуру неспокойным взглядом, опускается рядом на пыльный пол. — Нам придётся подождать, пока нас откроют снаружи. Это… может занять какое-то время, — сообщает он, как будто это не было очевидно, беспокойно заламывает пальцы. — Ты… Всё нормально? У тебя кровь… — Порядок, — невесело хмыкает Ома, стараясь звучать непринуждённо. — Язык прикусил, ничего особенного. — Почему тебе обязательно нужно лгать? — недовольно хмурится Сайхара, взгляд его снова становится обвиняющим. И Кокичи это выражение его лица почему-то жутко злит. — Ох, ну извините, многоуважаемый детектив, что я не бегаю за вами, выворачивая душу наизнанку! — вспыхивает он, не желая сдерживать раздражения. — Можешь пойти и пожаловаться своим любимым друзьям, они-то тебя точно поймут! Шуичи от этой интонации отдёргивается, словно от огня. — Иногда ты бываешь таким… невыносимым. И Кокичи бы заткнуться, наверное… но он даже не пытается. Есть что-то чертовски привлекательное в том, чтобы видеть, что не только тебе бывает больно. — И конечно же во всём опять виноват я, — закатывает он раздражённо глаза и шипит прямо в лицо Сайхаре: — Заметь, умник, не по моей милости мы застряли здесь! — Мог бы и предупредить о двери пораньше, знаешь ли! — Мог бы и сам додуматься, что стул там не просто для красоты стоял, зНаЕшЬ лИ, — передразнивает тот. — Какого чёрта ты вообще попёрся за мной? Избегал меня всё это время, так и продолжал бы! Слишком поздно Кокичи понимает, что последнюю фразу, вероятно, не стоило произносить. Его собственный голос звучит до невозможности уязвлённым. Словно глупая детская обида. А Шуичи вздрагивает, как от пощёчины. — Я… я не избегал тебя, — пытается оправдаться он. Получается, откровенно говоря, вяло. — И после этого ты ещё меня будешь уличать во лжи? — насмешливо-горько бросает Кокичи, отворачиваясь. Комната вдруг погружается в молчание. Вязкое, оно растекается по тёмной кладовой ощутимым холодом. После небольшой перепалки атмосфера непривычно звенит. — Прости, я не думал, что тебя это так заденет, — тихо произносит Сайхара, вмиг стушевавшись. Ненадолго же его хватило. — Заденет? Это смешно. — Я… серьёзно. Прости, — он слышит, как голос Сайхары подводит его, дрогнув на мгновение. Детектив молчит с минуту, прежде чем вновь заговорить, кажется, ещё более тихо. — И не только за это. Мне стоило просто поговорить с тобой, а не пытаться делать вид, что ничего не произошло. Он молчит. Секунду. Вторую. Третью. Словно ждёт чего-то. Но, похоже, не дожидается. И тихо, чуть досадливо вздыхает: — Но в этом и твоя вина тоже. В Убийственной Игре… мы оба натворили всякого. И мне правда жаль, что… — сдавленный кашель со стороны Омы внезапно обрывает его, не позволяя закончить мысль. — Ома-кун? Только не снова. Кокичи зажимает ладонями рот, стараясь сдержать кашель, что буквально разрывает лёгкие. Он чувствует, как мучительно разрастаются в них цветы, как расползаются стебли. Ощущает, как вверх по глотке ползут лепестки — их горький вкус мешается с металлом крови. Отвратительное сочетание. Боль пульсирует под рёбрами, точно рвёт плоть изнутри. И он чувствует, как начинает задыхаться. Руки Сайхары, опустившиеся на его дрожащие плечи, ситуации не улучшают. Напротив. Ему хочется провалиться сквозь землю, раствориться в пыли тесной кладовки, просто исчезнуть, лишь бы он не видел его в таком состоянии. Верховным Лидерам не бывает плохо. Верховные Лидеры не показывают свою слабость и не нуждаются ни в чьей помощи. Он слышит голос, глубокий и беспокойный, но слов разобрать не может. В голове лишь шум крови и собственный бешеный пульс. Вместе с кашлем вырываются мелкие лепестки. Он зажимает их в ладони и как никогда раньше хочет, чтобы это всё поскорее закончилось. Шуичи трясущимися руками касается его спины, в панике бегает взглядом по складским полкам, словно выискивая хоть что-то, что сможет облегчить страдания несчастного мальчишки. Когда на дверь осыпается торопливый стук. — Сайхара? — доносится приглушённый голос Рантаро. — Ты там? Детектив тут же подскакивает на ноги, вмиг оказываясь у двери. — Амами-кун! Д-дверь заперлась, мы не можем выбраться и… Ома-кун… ему н-нужна помощь! Рваный кашель тревожит воздух, но даже так Сайхара слышит, как за дверью громко выругивается Рантаро. В то же мгновение один за одним на дверь обрушиваются сильные удары, и та, не выдержав, с громким треском распахивается, запуская в душное помещение потоки свежего воздуха и яркий свет. Амами тут же бросается к Кокичи, но тот, грубо сбросив чужие руки, срывается с места, оставляя на полу яркие капли крови. Он убегает так стремительно, что никто даже не успевает среагировать. И едва Сайхара хочет броситься следом, как на его плечо опускается рука Рантаро. И тот вместо ответа лишь качает головой. — Он… — Шуичи приходится проглотить ком в горле, чтобы продолжить. — Болен? Он не может игнорировать, как чуть болезненно дёргается выражение лица Рантаро после этой фразы. — Что с ним? Ты ведь знаешь. — Не думаю, что я тот, кто должен рассказывать об этом, — он на секунду окидывает пустой коридор взглядом, словно выискивая, на что бы сменить тему. Не находит. — Почему бы тебе не спросить его самого об этом? Шуичи хмурится. Это предложение настолько очевидно, насколько нелепо. — Он ни за что не признается, — резонно замечает он. — Тем более мне. Он ведь… никому не доверяет. Из нас всех ты единственный, кому он мог бы рассказать о подобном. Амами снова невесело усмехается, решая умолчать, что обо всём догадался самостоятельно. Он помнит, как случайно зашёл в комнату Омы, когда всё это только началось, помнит мелкие голубые цветочки, разбросанные по всей комнате, помятые и окровавленные. Помнит бардак и разруху, царившую в спальне бывшего Лидера — тот наверняка был так напуган, что едва не снёс всё на своём пути. Помнит, как ворвался в ванную, увидев дрожащую фигуру, согнувшуюся над раковиной. И помнит почти животный ужас, застывший в глазах мальчишки, когда тот судорожно пытался смыть кровь с трясущихся рук, не веря, что это происходит в самом деле. Шуичи ошибся, сказав, что он единственный, кому Кокичи мог рассказать об этом. Кокичи Ома по своей натуре был жутким параноиком, недоверчивым и, порой, излишне осторожным. В Убийственной Игре это не казалось чем-то странным, скорее, как что-то само собой разумеющееся. Но здесь, когда смерть больше не дышала им в затылок, эта подозрительность выделялась куда более чётко. Так что Сайхара ошибся, да. Рантаро просто оказался там по случайности. И просто соединил логическую цепочку. Не нужно быть гением, чтобы понять, из-за кого именно Ому терзают мелкие голубые цветки, разрастающиеся по лёгким. Хватило бы простого желания понять. — Может быть, — тихо роняет он и разворачивается, медленно уходя по коридору обратно. Хватило бы. Да было бы только это желание. Он чувствует взгляд Сайхары собственным затылком и на мгновение замирает, негромко бросая через плечо: — Знаешь… просто дружеское напоминание: в бесчеловечных условиях Убийственной Игры не я был единственным человеком, заслужившим его доверия.