Ничего не останется после

Мягкий голос Шуичи преследует его повсюду. Его не получается заглушить громкими разговорами, перебить другими мыслями. Шуичи так плотно поселился в его голове, что прогнать его оттуда уже не получится. Да и не хочется. А лучше бы хотелось. Потому что где мысли о Шуичи, там и цветы. Приступы становятся всё чаще, их труднее предсказывать и тяжелее переносить. Он так уверенно сказал Сайхаре: «Я справлюсь», но даже не представлял, как будет с этим справляться. Он знает, что вот-вот совершит очередную глупость. Но цветы рвутся в груди так больно, что он уже не может это вытерпеть. Он чувствует, как стебли по-садистски медленно вспарывают его лёгкие изнутри, сжимая так, что из глаз невольно брызжут слёзы. Он был готов ко многому, но даже не подозревал, насколько это может быть больно. Поэтому на эту глупость он идёт осознанно. Отчаянно позволяет себе эту слабость, и уже о ней жалеет. Потому что на дворе уже ночь, а он, как последний дурак, стучится к Сайхаре в дверь. Разум надеется, что тот крепко спит или просто решит проигнорировать. Но в груди стучит так громко, словно что-то внутри надеется, что, не услышав стук в дверь, Шуичи услышит хотя бы стук его сердца. И он слышит. Кокичи не знает, какой именно стук оказался громче, но дверная ручка тихонько поворачивается. И в дверях показывается Шуичи. Удивлённый, чуть взлохмаченный и самую малость сонный. И Ома неимоверным усилием заставляет себя отвести взгляд. — Ты… сказал, что я могу прийти, если понадобится, — с долей сомнения произносит он, задумчиво разглядывая пол под ногами. Шуичи замирает на несколько секунд, как будто не веря тому, что слышит, но затем внезапно оживляется. — А? Д-да, конечно! Проходи, — он отходит, пропуская его внутрь. И, когда Кокичи проскальзывает мимо, торопливо добавляет: — Прости, я не думал, что ты действительно придёшь. Здесь немного… захламлено. Ома мычит что-то согласно-нейтральное и, чтобы не иметь дело с неловкими разговорами, решает немного осмотреться, неторопливо вышагивая по мягкому ковру. Свет в комнате приглушен, горит только лампа на столе и мелкие звездочки-гирлянды на окне. Но это не мешает взгляду Кокичи тут же зацепиться за стеллаж у стены, забитый доверху разнообразными книгами, папками и блокнотами. Бледные пальцы скользят по гладким корешкам, вчитываясь в названия. Пф. Детективы. — Ты всё ещё читаешь эту ерунду? — тихо усмехается Ома, уже ожидая, когда за спиной начнутся смущённые оправдания. Однако этого не происходит. — Тебя это удивляет? — беззлобно спрашивает Шуичи, опираясь плечом о косяк двери. И смотрит так, словно действительно хочет знать ответ на свой вопрос. — Мнн… Не особо, — хмыкает Кокичи. — Скорее наоборот. Ожидаемо. — Это плохо? — Разве? Сайхара наблюдает за поздним гостем из угла комнаты, всё ещё стоя возле двери, и никак не может отделаться от мысли, что тот ведёт себя слишком уж… непривычно. Всё в нём сейчас кажется чужим: слова, поведение, каждое движение, взгляд, направленный куда угодно, только в его, Шуичи, сторону. Он, стоящий в полумраке и упорно пытающийся сделать вид, что всё в полнейшем порядке, ощущается незнакомым, насквозь фальшивым и… неправильным. Шуичи тихо трогается с места, поправляет непринуждённым жестом стопку листов на столе — лишь бы как-то занять руки, и старается скрыть нервозность в голосе. — Так… — неловко прокашливается он. — В чём дело? Ты ведь не за этим сюда пришёл, — Небрежно кивает он в сторону полок. Кокичи тут же замирает. Опускает обессиленно руки. Чуть дёргаются его напряжённые плечи. — Я… И не знает, что сказать. Какую из причин? Какая из них заставила его прийти сюда? Колючая боль от приближающегося приступа? Или, может, собственные изводящие мысли, сжимающие горло и грудь стальными тисками? Или воспоминания? Горькие, болезненные, совершенно неправдивые и… тоскливые? Их общие воспоминания. А может… «Мне страшно…» Он нервно проглатывает эту фразу и потухшим, едва слышным голосом отвечает: — …просто не хочу оставаться один. Шуичи смотрит. Анализирует. И каким бы потрясающим лжецом Кокичи Ома ни был когда-то — сейчас на притворство почти не осталось сил. И Шуичи видит — это не главная причина. Одна из немногих. Но не та. Совсем не та. Ома ждёт. Ждёт, когда тот потребует правды. Полной правды. Может, даже обвинит во лжи. И слова его будут звучать, словно приговор. Но этого не следует. Сайхара только оглядывается по сторонам чуть неловко и мнётся на месте. — Хочешь поговорить об этом? — неуверенно спрашивает он. Кокичи качает головой. И Шуичи, кивнув самому себе, отступает. Не задаёт лишних вопросов. Хоть и понимает, что что-то определённо не так. Коротко ведёт рукой в сторону — мол, располагайся, где хочешь. А сам отходит к столу с одной-единственной горящей лампой, возвращаясь к незаконченным делам. Ома наблюдает, как его тонкие руки перебирают стопку каких-то блокнотов, выискивая нужный. Как он отмечает что-то на исписанных страницах цветными закладками. И как одёргивает себя время от времени, чтобы не обернуться. Мальчишка думает, что это даже забавно. То, как Шуичи смотрит на него — словно он рассыпется в любой момент. Беспокойство всегда его раздражало и жутко злило. Но когда волнуется Шуичи — вот так, по-наивному очевидно — Кокичи чувствует, что падает в бездну. Добром это не кончится. Но, опять же, он позволяет себе эту маленькую слабость. Даже если всего на пару часов. Он забирается на кровать с ногами и тянет с ближайшей тумбочки какую-то случайную книжку. Старается сделать вид, что полностью погружается в неё, но, читая второе предложение, уже забывает о первом. Это невозможно — заниматься такими банальными глупостями, как чтение, когда рядом, всего в каком-то метре, находится любовь всей его жизни. У Шуичи красивая осанка и тонкие изящные плечи, которые не могут скрыть никакие свитеры. И даже растрёпанные волосы и усталый вид ничуть не портят его внешности. Кокичи одёргивает себя и мотает головой, возвращая мысли к книге. Ему нельзя терять голову. Тихие шорохи разбавляют молчание, и оно почти не кажется таким уж неловким. Через пару страниц Кокичи вдруг понимает, что не может прочесть и строчки. Буквы мутнеют и плывут, а слова кажутся совершенно несвязными, их не получается сложить в адекватные предложения. В голове раздаётся пульсация, и к горлу ползёт тошнота. Последние пару дней он не принимал лекарство — или чем бы ни была та гадость, которую приносит ему Кируми каждое утро. И… наверное, всё же не стоило этого делать. Как бы сильно он ни хотел упрямиться, дела становились заметно хуже. Но он сможет справиться. Конечно сможет. В конце концов, он ведь пообещал самому дорогому человеку на всей земле, что справится. Кокичи прикрывает веки — готов поспорить, что всего на какую-то секунду, не больше. Но… — Эй, всё в порядке? Когда он открывает глаза, Сайхара легонько тормошит его за плечо, сидя рядом на краю кровати. Его голос тихий, взволнованный. А бесконечно тёплые руки спокойно ложатся ему на плечи. Ома пытается ответить, но получается что-то невнятное. И тогда Шуичи прижимает ладонь к его лбу. — Ты бледный. Как себя чувствуешь? Он вновь открывает рот, но слова так и застревают в горле от того, КАК Шуичи на него смотрит. Кокичи пытается вспомнить, чем заслужил эту нежность в его взгляде, но всё мысли в неразберихе. Сердце вот-вот выпрыгнет. И он только слабо кивает, совсем не уверенный, что этот кивок должен означать. Он надеется, что это сойдёт за молчаливое «в порядке», но Шуичи, не убеждённый таким ответом, тихо вздыхает. И, прежде чем убрать руку, мягко проводит ладонью по щеке. Кокичи почти ненавидит себя за то, как сильно хочет прильнуть навстречу к этому касанию. Во взгляде напротив столько заботы, что это кажется неправильным. Как будто для Шуичи он… особенный… Но всё куда проще: ему плохо, а Сайхаре совесть не позволит оставить всё как есть. Он просто волнуется. Точно так же, как волновался бы за любого другого. Это не особое отношение. Кокичи просто принимает желаемое за действительное. Потому что он влюблённый идиот. — Я… идиот, — потеряно бормочет он, но тут же понимает, что ляпнул. — Т-точнее! Я… я ухожу. Боже, одно присутствие Сайхары заставляет его мозги плавиться. Это ничем хорошим не закончится. — Тебе плохо. Можешь остаться, если- — Нет, — вдруг выпаливает Ома, резко вскакивая на ноги. И тут же жалеет об этом, потому что мир вдруг стремительно кружится в обратную сторону. — Тише, — Шуичи подхватывает его за тонкие плечи, не позволяя упасть. — Осторожно. И Кокичи чувствует спиной, как часто бьётся чужое сердце. И тёплый выдох на шее. Невозможно. Стиснув зубы, он даёт себе мысленную оплеуху, заставляя встать ровно. Он не останется. Стоит только ему уснуть, очередной приступ начнётся в самый неподходящий момент. А он не хочет запачкать комнату Шуичи кровью и цветами. А ещё больше не хочет, чтобы Шуичи это увидел. Поэтому невероятным усилием воли он заставляет себя отцепиться от Сайхары, чувствуя, как пропадает то нежное тепло. И старается улыбнуться так искренне, чтобы у него не возникло даже мысли о притворстве. — Всё хорошо. Я просто… — он демонстративно широко зевает, потихоньку пятясь к двери, и сонно трёт глаза. — …пойду спать. Я тоже устаю, знаешь ли. Он ненавидит врать Шуичи. Кому-либо другому — без проблем, он вечно кому-то врёт. И ещё ни разу в жизни его это не беспокоило. Но Шуичи… Из разу в раз лгать ему просто невыносимо. А по-другому Кокичи просто не может. С приходом болезни он только и делает, что врёт. Он врёт Рантаро, Шуичи и всем остальным, уверяя, что всё хорошо, что он в порядке, что справляется. Он врёт самому себе о том, что ещё в состоянии что-то контролировать. Он устал от этой лжи, сыт ею по горло. Иначе просто никак, но ему не привыкать. Ложь всю жизнь шла с ним бок о бок. Он поднимает голову, не позволяя уверенности на лице дрогнуть. И выражение лица Сайхары наконец смягчается. Он улыбается слабой, чуть усталой улыбкой и не отводит того нежного взгляда, от которого всё внутри сводит сладкой судорогой. Шуичи изведёт его даже быстрее, чем это сделают цветы. Кокичи хочет кричать и хочет замолкнуть на пару тысячелетий. Он хочет, чтобы время остановилось или чтобы оно разогналось до сверхзвуковой скорости. Он хочет сбежать на край света и никогда не возвращаться. И… он хочет остаться. Безумно, безумно хочет остаться. — Тогда… спокойной ночи? — чуть слышно спрашивает Шуичи, заставляя чужую душу совершить пару кульбитов. — Спокойной, — кивает мальчишка, растягивая губы в подобие улыбки, и пытается почувствовать себя как можно счастливей. Рядом с Шуичи чувствовать себя немного счастливым оказывается не так сложно. Особенно когда он улыбается так искренне — без былого недоверия. И так обыденно желает ему спокойной ночи, словно делал так сотни раз. Кокичи почему-то кажется, что эта ночь будет самой спокойной за последние месяцы, годы и века — только потому, что Шуичи пожелал ей быть такой. Он тихо выскальзывает в коридор, не в силах стереть глупую улыбку с лица и успокоить колотящееся в безумии сердце. Он уже и не надеется вернуть мыслям серьёзность и здравость, лишь позволяя им и дальше смешиваться в неразборчивое бормотание. А оказавшись в своей комнате, тихо сползает по двери, прижимая ладонь к щеке — там, где ещё теплеет невесомое прикосновение руки.

***

— Так, значит, Акамацу-чан была права? — тянет он как-то в следующий раз. Он поднимается на носочки, разглядывая полки над столом, полностью заставленные всякими заумными скучными книгами, учебниками, пособиями и сборниками. И делает для себя неожиданное открытие. Не нужно быть гением, чтобы в этой небрежности увидеть, как часто этими книгами пользуются. И большая часть из них — юридические заметки, уголовное право, криминология. — Права… насчёт чего? Шуичи отрывается наконец от собственных записей, впервые с того момента, как Кокичи пришёл, и глядит на него с искренним интересом в глазах. — Что ты собираешься поступать. Когда он впервые услышал что-то подобное от Каэде — не стал задумываться лишний раз. Даже внимание обратил лишь потому, что в разговоре прозвучало имя Сайхары. Но почему-то эту маленькую деталь всё-таки запомнил. — А… ты об этом… Шуичи разом как-то теряется и неловко отводит взгляд, как будто его поймали с поличным. Чуть нервно постукивает ручкой по деревянному столу. А Кокичи внезапно оказывается слишком близко. Беспардонно перегибается через его плечо и заглядывает в аккуратные записи. И всё же почерк у Шуичи — засмотреться можно. — Неужели Мистер Детектив собирается стать настоящим сыщиком? — Сладко тянет он возле самого уха, заставляя Сайхару дёрнуться. — Эм… вообще-то… я не собирался становиться сыщиком, — нехотя признаётся он, когда Ома, довольный собой, отступает на пару шагов. И, уловив со стороны его искренне удивлённое «Ха?», спешит закончить мысль: — Я больше склоняюсь к адвокатскому делу. Кокичи выгибает бровь, явно не ожидавший подобного поворота событий. Но в голове что-то щёлкает. Неспроста всё это. Досадная мысль вертится на кончике языка. И он не уверен, стоит ли она того, чтобы её озвучивать. И всё же… — Это ведь из-за Игры, да? Судя по тому, как Шуичи отворачивается, а мягкое выражение его лица становится мрачно-задумчивым, Кокичи вновь оказался прав. Стоило догадаться раньше. — Убийственные игры всё ещё продолжаются. Кто-то должен это прекратить. — И ты конечно же решил взвалить эту ношу на себя… — закатывает глаза Ома. И как он раньше не подумал, что Шуичи ни за что в жизни не оставит это так просто? Но он сейчас выглядит таким виноватым, даже не понятно толком, от чего. И словно ждёт, что Кокичи начнёт тут же осуждать-отговаривать, скажет, что давно пора бросить всё это и жить своей беспечной жизнью. Но в чём они оба действительно схожи, так это в чрезмерном чувстве справедливости. И если Сайхара решил идти именно таким путём, то почему кто-то должен ему мешать? Кокичи садится на край стола, небрежно раскачивая ногами, и задумчиво ведёт плечом. — Ну, по крайней мере, если за это берёшься ты, то можно быть спокойным, — заключает он. А Шуичи отчего-то резко вздрагивает и оборачивается с таким неверяще-удивлённым взглядом, как будто услышал что-то невероятно абсурдное. — Ты… правда так думаешь? — недоверчиво хмурится он. — Хм? А почему нет? — А ведь действительно. Раз Шуичи так сильно хочет справедливости в их мире — пусть будет так. Сайхара, тронутый поддержкой с такой неожиданной стороны, улыбается краешком губ и вдумчиво оглядывает стол с бесчисленными бумагами-документами-конспектами. И даже не противится, когда Кокичи утаскивает тетрадь у него из рук, бегло осматривая аккуратные заметки. — Скоро вступительные экзамены. Поэтому у меня не так много времени на подготовку. — Да брось, ты умный, — заявляет мальчишка, переворачивая тетрадь вверх ногами, как будто от этого содержимое вдруг станет понятнее. — Ты ведь уже знаешь всё это. Шуичи смеётся. — Мне льстит, что ты так думаешь, — мягко улыбается он, а затем устало вздыхает, подпирая щеку. — Но, как оказалось, в наших законах много… нюансов, которые нужно учитывать. И за последние годы произошло много изменений. Но… по крайней мере юриспруденция — интересная наука. В отличие от социологии. Кокичи заинтересованно открывает один из учебников и пробегается взглядом по страницам. — Поверить не могу, что кому-то это может казаться интересным, — морщится он. И Сайхара снова тихо посмеивается и расслабленно тянется, откидываясь на спинку стула. Взгляд Омы направляется в окно, куда-то в тёмную ночь за пределами дома. Он лениво раскачивает ногами, но почему-то больше ничего не говорит. Непривычно притихший, задумчивый. Это молчание — точно надоедливо мигающий курсор в конце неоконченного предложения. И с каждой секундой эта неожиданная тишина кажется всё более неуместной. Шуичи не может отвести взгляда от хрупкой фигуры, уместившейся на краю его стола. Что-то в Кокичи кажется неправильным, чужим и незнакомым. А он всё не может понять, что именно. Только это сквозящее холодное чувство в груди даёт понять, что что-то не так. А может… он просто снова надумывает? Потому что Кокичи, вновь обернувшийся к нему и улыбающийся во все тридцать два, вмиг прогоняет все лишние мысли. Совсем как тот мальчик, которого он когда-то узнал в разгар Убийственной Игры. Ома машет пятерней перед его лицом, привлекая потерянное внимание. — Э-эй, неужели эта твоя юриспруденция интереснее, чем я? — издевается он, усмехаясь. И затем легонько хлопает его учебником по макушке. — Тогда, может, и меня посвятишь в таинства сей прекрасной науки? Шуичи наконец выдыхает. Он заглядывает в яркие, живые и бесконечно глубокие глаза, пытаясь выискать там правду, но не находит в них ничего, кроме знакомого веселья, в его зрачках привычно скачут хитрые искорки. Наверное, он и впрямь всё себе надумал. — Только если ты действительно будешь слушать, — нравоучительно качает он головой. Кокичи на это только беспечно разводит руками, придвигаясь поближе. — Ничего не могу обещать, господин Адвокат. Остаток ночи они проводят в разговорах. Шуичи умеет интересно рассказывать даже о самых наискучнейших вещах. А огонёк интереса в его глазах горит куда ярче, передаваясь даже Оме. Переживать моменты слабости рядом с Сайхарой оказывается куда легче. И одно только его присутствие помогает забыть, как много ошибок он совершил за всю свою жизнь. Навязчивые и губительные мысли лезут в голову, но он упрямо отгоняет их — даётся это, на удивление легко. И цветы уже подозрительно долго не дают о себе знать. Он понятия не имеет, что это значит, и тем более не хочет забивать этим голову. Неизвестно, сколько вообще продлится это спокойствие. Но, пока оно длится, он будет наслаждаться каждой прошедшей секундой.