Ничего не останется после

Пустота… Неосязаемое бестелесное нечто… Или… правильней будет сказать «ничто»? Кто бы мог подумать, что пустоту можно почувствовать… Она ощущается ледяным сквозняком между рёбер, бесконечной дырой в груди и морозом на коже. Днём это мерзкое ощущение ещё удаётся заглушать. Разговорами, своими и чужими улыбками, иллюзией смысла и жизни. Но ночью… когда засыпает весь дом, просыпается это паршивое чувство. За ним следом всегда приходят мысли. И именно они почему-то разрушают его быстрее всяких болезней. Мысли не дают ему покоя даже ночью, принимая облик кошмаров, забыть которые нет ни единой возможности. С недавних пор сон даётся ему ничуть не легче, чем бодрствование. Он знает наизусть сюжет каждого из своих жутких снов. Но даже это не мешает ему из раза в раз вскакивать посреди ночи, обливаясь холодным потом. Он уже почти забыл, каково это — жить без страха, не оглядываясь на каждое своё слово, каждый поступок и жест. Даже если захочет, уже вряд ли сможет вспомнить, как это делается. Его жалкое существование назвать жизнью получится только с натяжкой и издалека, если не присматриваться. Звучит горько. Но у Кокичи в горле почему-то застревает сдавленный смех. Он готов поклясться — будь его «жизнь» комедийным сериалом, он смеялся бы громче всех. Просто поразительно, как многое человек может испортить, просто позволив своим чувствам взять верх. Вот именно поэтому он никогда, нет, НИКОГДА не позволял своей рациональной части померкнуть. Пока не появился Шуичи Сайхара… И всё не покатилось в ад. Ну разве не смешно? Он… так устал от этой жизни. От этих попыток жить. Ему больно от того, что приходится так много скрывать от Шуичи. Раньше это почему-то никогда его не волновало. Ложь тут, ложь там. Кому какое дело, врёшь ты или говоришь правду? Но всё изменилось. А когда, он уже и не вспомнит. Он хочет заглянуть ему в глаза и признаться во всём без утайки. Но гаденький голосок на подкорке всё шепчет: ты не имеешь на это право. И каждый раз он соглашается с ним. Опять не о том думает… И когда он только успел превратиться в сентиментального идиота, у которого все мозги набекрень и каждая мысль только об одном… Должно быть, смерть приближается недостаточно быстро, раз у него есть время думать о подобной чуши. А может, это недосып так сказывается. Или у него уже едет крыша… Наверное, ему лучше пойти к себе в комнату и хотя бы попытаться снова уснуть. Даже если он уверен, что ничего из этого не выйдет. Будет плохо, если Кируми опять найдёт его спящим на кухне рано утром. Он не хочет вызывать лишнее беспокойство. Кажется, в последнее время от него и так слишком много проблем… Кокичи повторяет это снова и снова, но почему-то не может заставить себя сдвинуться с места. И затем просто сдаётся. Ну и пусть. По крайней мере, им ещё недолго осталось терпеть его выходки… Он вглядывается в темноту, не замечая хода времени, и сжимает слабыми руками край стола, как будто хватается за спасательный круг. В отражении окон вырисовываются золотистые отблески уличных фонарей. И даже эти блики напоминают ему о глазах Шуичи… Шуичи… Он с трудом может вспомнить, что вообще успел ему наговорить. Но чувство вины, выжигающее рёбра, красноречиво намекает — ничего хорошего. И дело ведь даже не в тех дурацких фотографиях, как бы сильно они ни выводили его из себя одним своим существованием. Дело в другом. А конкретно — в нём самом. Он знает, что сорвался. И знает, что этого стоило ожидать. Рядом с Шуичи становилось чуточку лучше физически. Но морально он умирал каждый раз, стоило переступить порог знакомой комнаты. Он тщетно пытался убедить себя, что это всё не выльется в проблему похуже. Думал, что всё ещё контролирует ситуацию. А по итогу обманывал себя самого. И вот итог. Ему стыдно перед Шуичи. И неловкость — одна из причин, почему он не хочет возвращаться. Он совершил очередную глупость и теперь боялся за её последствия. Рано или поздно этому должен был настать конец. Жаль, что настал он так скоро… Нет, он не пойдёт к Сайхаре. Подохнет на этом самом месте, но порог его комнаты больше не переступит. И без того позволил себе слишком много. Если бы Шуичи знал, ни за что бы ему не простил. После короткого периода спокойствия — рая наяву, не иначе — существование даётся ему с трудом. Сайхары не хватало. Конкретно и очень сильно. До ломоты в костях и ноющего от бессилия сердца, которому ведь вот так просто не объяснишь, что нельзя. Нельзя, и всё тут. Нельзя к Шуичи, нельзя к тёплому голосу, нельзя к мимолётным касаниям. Так только хуже. Но сердце такое глупое, и сколько бы разум ни пытался его убедить, оно рыдало навзрыд и просило о невозможном. Но он для себя уже всё решил: ни за что туда не вернётся. Да, он по-прежнему задыхается. Да, приступы чаще. Да, боль вернулась, ещё и стократ сильнее, чем была. Рядом с Сайхарой боль притуплялась. Одного его присутствия рядом было достаточно, чтобы дышать становилось легче. Но Кокичи больше не имеет права позволять себе таких вольностей. Шуичи может догадаться, в этом был главный риск. И тогда все его усилия оказались бы бессмысленны. Шуичи не глупый. Он видит то, чего многие другие впритык замечать не хотят. А Кокичи отдал слишком многое, чтобы не позволить этому случиться. Стоит допустить лишь малейшую осечку, и пути назад для него уже не найдётся. Поэтому он будет молчать до самого конца. Корчиться от боли и давить улыбку — последнее, что осталось от него прежнего. Будет и дальше ловить на себе его, Сайхары, взгляды. С непониманием, с сожалением и кучей вопросов, что так и останутся без ответов. Ему не позволено знать всего. И Кокичи сделает всё, что в его силах, чтобы так оставалось и дальше. Это правда — с Шуичи было намного легче. И тем больнее было от осознания, что так будет не всегда. Рано или поздно это должно было случиться. И лучше бы это случилось прежде, чем Сайхара успеет к нему привязаться, как бы сильно от этой мысли не ныло истерзанное сердце. Поэтому он ушёл. Он знает — Шуичи всё ещё там, всё ещё ждёт. Ждёт, когда посреди ночи вновь раздастся стук в дверь. Ждёт банального «Можно?» и готовится ответить «Да». Кокичи уверен, на его тумбочке у кровати всё ещё лежат таблетки обезболивающего и куча нетронутых бумажных салфеток. А на кровати пушистый плед, совсем не вписывающийся в общий интерьер и до безумия мягкий. Но он не вернётся. «Кем бы ни был этот человек, он заслуживает знать» Единственное, чего он заслуживает — счастливой жизни. И в этой жизни нет места для кого-то вроде Кокичи Омы. Шуичи слишком многое делает для других, жертвуя собственными интересами. И самое малое, что Кокичи может сделать для него — не добавлять новых проблем. Шуичи многого добьётся, он знает это, потому что сам не раз видел, как много сил он прикладывает. Однажды о его имени узнает весь мир, Кокичи уверен. Как жаль, что он не увидит этого. Он отдал бы многое, слишком многое, лишь бы просто увидеть, каким оно будет, его будущее. Счастливое, успешное, без лжи и обмана. Без НЕГО. Будущее наступит. Но уже не для него. Он часто возвращается мыслями в те вечера — тёплые, молчаливые, и слишком быстротечные. Хотел бы он, чтобы они длились вечно. Но того же и боялся. Всё, что ему осталось — одинокие тревожные ночи. С ядовитыми мыслями один на один. Ему этот бой не выиграть. В статичном, словно замершем, пространстве кухни время течёт неторопливо, неохотно. В окне мелькают искры снежинок, снова начался снег, блёклый свет уличных фонарей бросает на стены причудливые тени, поразительно похожие на чьи-то цепкие руки с длинными когтистыми пальцами. Словно стоит на секунду потерять бдительность, и враждебные тени схватят за горло и утащат в глубины тёмной бездны. В последние месяцы вся его жизнь буквально одно бесконечное путешествие в бездну. Раньше он бы, не раздумывая, пошёл к Рантаро. И они в очередной раз провели бы бессонную ночь за видеоиграми и второсортными сериалами, чтобы отвлечься. Но сейчас Амами просто прогонит его прочь — ложь конечно, не прогонит, но Кокичи банально гордость бы не позволила вот так бессовестно заявиться к нему, словно ничего не произошло. Словно это не он наговорил ему столько мерзостей тем утром. Рядом с Шуичи от едких мыслей об утраченной дружбе удавалось отмахиваться. Но стоило только остаться наедине с самим собой, и вся эта тяжесть снова свалилась на плечи. И кто его тогда за язык тянул?.. Амами никогда не признавался, но его и самого часто мучила бессонница. Кокичи не интересовался о причинах, как-то в голову даже не пришло, а теперь жалел, что не проявил достаточно внимания. И что за друг он после этого? Он не ищет себе оправданий. Неудавшийся влюблённый? Определённо. Ужасный друг? Ооо, ещё какой. Чем уж тут себя оправдаешь? Потому и оставалось вот так проводить свои последние дни — в угрюмом одиночестве, когда собственные мысли сжирают ничуть не хуже болезни. Интересно, кто же окажется быстрее? Может, он вкрай сойдёт с ума и, не выдержав, кинется под ближайшую машину или, чтобы наверняка, с моста в ледяную воду. Но что было правдой, причём очень неприятной — их обоих рядом не хватало. Неприятной только потому, что он всю жизнь пытался убедить себя, что ему никто не нужен. И вот он здесь. Безответно влюблённый и брошенный всеми на свете. Так ещё и страдающий по всем фронтам. Так сказать, фулл комбо. Кокичи тяжело вздыхает. В лёгких всё жжётся, заставляет морщиться от боли. Снаружи ночной холод, а внутри самый настоящий пожар. Он устало утыкается лбом в прохладную поверхность стола, надеясь хоть так унять приближающуюся головную боль. И считает секунды по старой привычке. Одна… две… три… Резкий шум со стороны прихожей заставляет его буквально подпрыгнуть на месте. Сердце тут же готово умчаться прочь, отстукивая по рёбрам отчаянно и звонко. Что… произошло? В проходе неясный свет от ночной лампы. И в бликах мелькает чей-то силуэт. Узнать, чей, удаётся только после полного набора отборных ругательств сквозь зубы. Тонкие руки поднимают с пола телефон и рассматривают экран в поисках повреждений. Раздражённая ругань даёт понять, что экрану уцелеть не удалось — ещё бы, после такого-то грохота. А затем они встречаются взглядами. И в глазах Миу красноречивое «Вот чёрт». И Оме это приятно льстит — она явно уверена, что совершила величайшую ошибку, попавшись ему на глаза. Забавно. Но, к её счастью, у него на любые колкости уже давно не осталось сил. Всё чего он хотел — только чтобы мысли прекратились и он смог бы нормально выспаться, не мучаясь от кошмаров, буквально вгрызающихся в сознание. Он так от них устал. Кокичи сонно промаргивается, позволяя сердцу вернуться в привычный ритм, и просто отворачивается, бессильно растекаясь по столу. Пусть идёт, куда шла. Ночные похождения Миу Ирумы его, слава Богу, не касаются. — Эй. Он морщится, молясь, чтобы ему просто показалось. Но звонкий стук её каблуков становится всё ближе и останавливается совсем рядом. Воздух резко смешивается с запахом её духов. — Я к тебе обращаюсь. — Мнмм… ну чего тебе? — он тяжело отрывает голову от стола. Пульсация в черепе становится всё ощутимее. Ирума хмурится, осматривая его с сомнением, насколько позволяет приглушённый свет из прихожей. Оглядывается назад, на дверь, и снова на него. А затем закатывает глаза и хватает его под локоть, заставляя подняться. — Э-эй- — Вставай давай. Ты идёшь со мной, — заявляет она. — Нечего тут сопли распускать. — Чт-! — он спотыкается, путаясь в ногах, и сердито выдёргивает руку из цепкой хватки. — Ещё чего! — Смотреть мерзко, когда ты вот так убиваешься по своей несчастной любви, — брезгливо фыркает девушка. — Так что пошли давай. Она уверенно устремляется к двери, но вновь оглянувшись на него, так и не сдвинувшегося с места, сомнительно выгибает бровь, окидывая его взглядом с ног до головы. — Только надень чего поприличнее. И поторапливайся, — самодовольная ухмылка появляется на её лице. — Мы направляется в самое ахуительное место в этом чёртовом городе! Чего… Что на этот раз взбрело ей в голову? Ещё и посреди ночи. Кокичи с нерешительностью мнётся с ноги на ногу, пока Миу суетится перед зеркалом в прихожей. Оглядывается на одиноко отодвинутый стул в глубине тёмной кухни и думает, что в чём-то она всё же права. Может, ему впрямь нужно проветриться? Согнать ненужные мысли и хоть немного прийти в себя. Чего-то он и впрямь расклеился. А Миу, вон, вроде как даже подбодрить его пытается. Миу, чёрт бы её побрал, беспокоится. О НЁМ. Что с этим миром не так? Но, наверное, всяко лучше, чем продолжать мучиться от бессонницы и раз за разом гнать от себя навязчивые кошмары, да? В конце концов… иногда даже страдать лучше в подходящей компании… Подходящая ли компания Миу Ирума? Очень вряд ли. Но другой у него нет.

***

Когда они выходят на улицу, свежий зимний ветер ударяет в лицо порывом снежинок. Кожа тут же покрывается мурашками на контрасте с домашним теплом, вынуждая кутаться в шарф и прятать руки поглубже в карманы. — Мы тут, — сообщает куда-то в сторону Миу, осторожно шагая по скользкому снегу. Ома спешит взглянуть на того, к кому она обращалась, и тут же удивлённо замирает. Чуть в стороне под тенью ветвистых елей стоит Рантаро. Кокичи ёжится, словно холод вокруг вмиг стал в разы сильнее. Они сталкиваются взглядами лишь на секунду, и в глазах напротив Ома считывает мрачное недоверие. И это до жути непривычно. В когда-то тёплом взгляде — лишь холод и равнодушие. Слишком незнакомые ему прежде. И оттого только больнее. Ведь он знает, что заслужил это. Что-то в горле нервно дёргается, грозясь вот-вот вылиться в мир слёзными извинениями. Но Рантаро отворачивается прежде, чем он успевает совершить очередную глупость. — Пошли уже, — бросает тот и первым шагает в сторону дороги. Миу с непониманием оглядывается, окидывая взглядом то одного, то другого, а Кокичи не может найти в себе сил даже небрежно отшутиться. Он отводит неловкий взгляд и просто идёт следом, не сказав ни слова. Заслужил подобное отношение. Что тут скажешь? Они идут почти в полной тишине. Амами спокойно и молчаливо вышагивает впереди, держа расстояние, словно угрюмый стражник. Первые минут пять Миу пытается разузнать, что же такого успело случиться, о чём она не в курсе. Но потом сдаётся, просто бросая в них недовольное «Придурки». И остаток пути просто ворчит на то, что лучше бы одна пошла, чем глядеть на их мрачные рожи. Пока Кокичи об этой затее постепенно начинает жалеть.

***

Самое ахуительное место в этом чёртовом городе, да? Потрясающе. Ночной клуб с отвратительно громкой музыкой, сомнительной публикой и угрюмым молчаливым барменом, который настойчиво пытается напоить его уже как час с тех пор, как они пришли. Что ж… не так он планировал проводить последние дни своей жизни… Ещё и Рантаро свалил куда-то, едва выдалась такая возможность. Кокичи утыкается лицом в сложенные на барной стойке руки и сдавленно кричит — всё равно из-за этой дерьмовой музыки никто не услышит. Замечает, как бармен снова молча подталкивает к нему очередной стакан. На автомате, не глядя, отодвигает тот от себя подальше. К горлу всё ближе подбирается истерический смех. Страдать лучше в подходящей компании? Будь проклят Кокичи Ома, которому это показалось хорошей идеей. Ничего подобного! Лучше бы он сейчас и дальше раздумывал о тщетности бытия в гордом одиночестве. Что угодно лучше, чем ЭТО. Скрипнувший рядом стул заставляет его прервать сокрушённые мысли и оторвать наконец голову от барного стола, возвращаясь в реальность. Усевшаяся рядом Миу бросает на него странный взгляд — он даже думать не хочет, что тот должен означать — и подаёт непонятный знак бармену лёгким взмахом руки. Она закидывает ногу на ногу и поправляет вычурное платье — было бы что поправлять, думает Ома. На её самодовольном лице едва заметная испарина, грудь часто вздымается от душного воздуха. А в глазах заметен нетрезвый блеск. Она сидит спиной к барной стойке и смело наблюдает за движущейся толпой, дав передышку уставшим от нескончаемых танцев ногам. Кокичи оборачивается и, проследив за её взглядом, всматривается в безликие силуэты, растворяющиеся в неоновых вспышках. Музыка долбит по слуху, от неё кружится голова и тошнота подступает к горлу. Не стоило соглашаться на это… Он снова корчит недовольство на лице и закатывает глаза, когда замечает зажимающиеся в углах парочки. Отворачивается, потому что его вот-вот стошнит от всего этого. Руки снова складывает перед собой и роняет на них голову. Напротив, с зеркальной задней стенки бара, заставленного несчётными бутылками всех форм и стоимостей, на него глядит собственное отражение. Мрачное, бесконечно усталое и по-прежнему слишком трезвое для всего хаоса, царящего вокруг. Миу наконец получает свой заказ, судя по характерному движению рядом. И Ома ждёт, когда она просто встанет и снова скроется в шуме публики, оставив в напоминание лишь запах сладковатых духов. Но в отражении он видит возле неё два высоких бокала, один из которых тут же оказывается перед ним. По холодным стеклянным стенкам стекают прозрачные капли конденсата. Золотисто-розовая жидкость внутри приятно шипит, хоть этого и не услышать в окружающем шуме. Пахнет, на удивление, приятно. Пусть и немного резко. — Я не буду это пить, — вздыхает он, отодвигая напиток обратно. — Ха? — Миу выглядит… мягко говоря, удивлённой. Выгибает бровь и кривит губы. — Ну и зачем ты тогда вообще сюда припёрся? — Пренебрежительно фыркает она. — Показать всему миру, какой ты несчастный? — Заметь, это ты меня сюда притащила. — Да тебя не особо-то уговаривать пришлось! Она недовольно откидывает назад светлую прядь волос, упавшую на лицо, и делает первый глоток. Нервно подёргивает ногой. — Ну, как знаешь, — закатив глаза, она снова возмущается, не готовая мириться с этой ситуацией. — Хочешь и дальше строить из себя страдальца — валяй. Кокичи открывает рот, чтобы послать куда подальше её и её мнение, но Миу внезапно продолжает: — А можешь… — на мгновение она замолкает, отвернувшись к толпе. А затем вновь касается его хитрым взглядом. И растягивает губы в коварной улыбке, — …послать всё к чертям и оторваться здесь, как в последний раз. Она отталкивается от стойки и вновь скрывается в толпе быстрее, чем Ома успевает возразить. Он растерянно вглядывается туда, где только что исчез её силуэт, а затем переводит взгляд на одинокий бокал. Лёд подтаивает, оставляя крупные капли на стеклянных стенках. Разноцветные вспышки разбиваются о прозрачные грани и мелькают крошечными бликами. Это, в какой-то степени, даже красиво. Если, конечно, забыть, где он находится и что именно считает красивым. Вокруг разноголосый шум, а в голове наконец благая тишина. Как в последний раз, значит?.. Вдруг в памяти всплывают события последних дней, и он встряхивает головой, пытаясь избавиться от надоедливых мыслей. А Чёрт с ним! Терпкий алкоголь обжигает горло первым глотком. А за ним приходит сладость. Это не назвать приятным. Но он делает и второй глоток. По груди растекается почти ласковое тепло, почему-то слишком напоминающее тепло знакомых рук. Этот жар подскакивает к горлу и затем обволакивает всё тело медленной лавиной, вызывая лёгкую дрожь. И пусть он наверняка уверен, что пожалеет об этом уже завтра, сейчас он сделает всё, только бы избавиться от этих рассвирепевших мыслей. Может, хоть эта попытка побега от себя окажется удачной. Он чувствует, как с каждым глотком цветы в его груди сжимаются и корчатся в тихой агонии. Это ощущение странное, непривычное, даже неправильное… Но ему нравится это чувство. Ему оно чертовски нравится. После нескольких бокалов, любезно предоставленных довольным своей работой барменом, он тычет трубочкой в дольку лайма на дне стакана и наконец поднимает взгляд. — У тебя хоть имя есть, мой немногословный друг? — скучающе тянет он, когда рядом снова оказывается очередной напиток. Бармен ответом его не награждает. Что ж… Не то чтобы его это сильно волновало. Его в самом деле сейчас вообще мало что волнует. Он с удивлением замечает, что ушла боль — он настолько к ней привык, что она уже казалась чем-то, что было с ним всю жизнь. Но стоило ей исчезнуть, как дышать стало в разы легче. Он и забыл, какого это — не готовиться к агонии перед каждым вдохом. А затем… Реальность превращается в сплошные вспышки периодически возвращающегося сознания. В один момент он залпом осушает несколько шотов под громкое улюлюканье толпы. В другой — пьёт на брудершафт с Миу. И после кричит вместе с Ирумой во всё горло текст какой-то жутко матерной песни. И даже упускает момент, когда та уверенно тянет его за руку в центр танцпола. За оглушительным шумом музыки и толпы не слышно собственных мыслей и это наконец-то кажется Оме спасением. Алкоголь напрочь заглушает привкус крови и горечь цветов. Как будто и не было долгих недель страданий от невзаимной любви. И сейчас он даже думать об этом не хочет. Как в последний раз. Жизнь — в этих вспышках, искрах и ярких всполохах танцпола. Она в случайных касаниях, мешанине незнакомых голосов и в каждом движении в такт. Она в ритмах, она в радостных криках. И сейчас это всё, что имеет значение. Он чувствует себя таким свободным, каким был когда-то очень-очень давно, до всей той тарабарщины, что приключилась после. Он может свободно дышать и может кричать, срывая голос. Он может послать к чертям всё, что так сильно ненавидит — цветы, чувства, любовь, слабости и ошибки. И именно это он и делает. — К чёрту всё! — кричат они с Миу. — К чёрту! — поддерживает толпа. Громкие одобрительные возгласы сливаются в месиво звуков. И ему это нравится. Ему нравится спустя столько времени почувствовать себя живым. Почувствовать себя хозяином в собственной жизни, а не сторонним наблюдателем. И в этом контрастном хаосе совершить очередную в своей жизни ошибку уже не так страшно. По крайней мере, сейчас это не имеет никакого значения. Совершенно. Никакого. Мутным неустойчивым сознанием Кокичи улавливает мягкие касания. На плечах, шее и щеках. Нежные руки зарываются ему в волосы и оттягивают их до тягучего удовольствия. Забираются под футболку, кончиками пальцев касаясь распалённой кожи. И тёплая ладонь замирает напротив сердца — там, где всё ещё тлеет слабая надежда. Хоть и заглушённая пеленой алкоголя. Что-то мокрое касается сгиба шеи, оглаживает дрогнувший кадык и спускается к ключицам. — Шуичи… — невольно срывается с губ, когда перед взглядом предстают такие знакомые золотые глаза. Удовольствие мчится по венам, вызывая судорожные выдохи. Тёплое дыхание почти опаляет кожу, изголодавшуюся по чужой такой желанной ласке. И… губы Шуичи на его собственных… безумно мягкие. Он отдаётся их поцелую всецело, целиком. Без единой мысли. Сайхара сминает его губы, оставляя на них осторожные укусы. Вытягивает из его горла тихие трепетные стоны и заставляет сердце сжиматься и сладко-сладко ныть. Уверенные движения языка кружат голову. Он не позволяет ему отстраниться. И в один момент всё резко исчезает. Холодный воздух опаляет влажные, чуть распухшие губы. И Кокичи, приоткрыв глаза, замечает, как Рантаро за шкирку оттаскивает кого-то от него. Он не видит его лица, но ускользающим сознанием улавливает то, как сильно тот взъярён. Чьи-то цепкие руки грубо хватают его за плечо и утягивают в расступившуюся толпу, невольно он улавливает сладость духов Миу, но не может оторвать взгляда от происходящего. Видя, как Амами обрушивает удар за ударом на какого-то беднягу. Хватает парня за воротник, кричит что-то прямо ему в лицо — не разобрать ни слова. И следующий удар приходится в челюсть, в скулу, пинок в рёбра. И снова, снова, снова… — Амами! Прекращай, ты убьёшь его! — голос Миу вспарывает напуганный лепет толпы и проходится молотом по туманным мыслям. И… это что, паника в её голосе?.. Она бросается ближе, стараясь удержать друга за плечи. Кто-то из посетителей, кажется, пытается их расцепить. А потом… …что же было… …потом… Кажется, тогда уже подоспела охрана, и их сумели разнять. Да… точно. Даже двоим охранникам с трудом удалось оттащить взбешённого Рантаро от незнакомого парня, давящегося собственной кровью. И Кокичи помнит, как поймал себя на мысли, что никогда ещё не видел в его глазах столько ненависти. А затем их втроём просто вышвырнули на улицу. Холодный морозный воздух ударил в лицо и все звуки моментально стихли, как по щелчку пальцев. В голове стало как-то неприятно пусто, одна всего мысль возникла где-то на периферии, прежде чем померкнуть: куда же делся Шуичи?.. Он даже неловко оглянулся вокруг, словно пытался кого-то отыскать, но тут же забыл, зачем вообще это сделал. Так… о чём он там думал?.. Порыв ветра заставляет поёжиться. Наверное, именно прохлада помогает ему вернуть часть самообладания, немного смахнув с глаз алкогольный туман. И Ома наконец более-менее приходит в себя, насколько это вообще возможно в его состоянии. Подрагивает от мороза и встряхивает всё ещё неясной головой. С волос вихрем спадают снежинки, и он провожает их взглядом до самой земли. Где-то в стороне знакомый звонкий голос, даже издалека умудряющийся вызывать волны головной боли. Он чуть оборачивается, наблюдая как Миу кричит что-то кому-то в трубку с удивительным остервенением для человека, осушившего полбара. Отворачивается, потому что у него неожиданно кружится голова. Шумный выдох неподалёку заставляет его дёрнуться. Рантаро слегка потряхивает. И Ома не уверен, от холода или от адреналина в крови. Его хмурый, даже злой, взгляд направлен в пустоту, на длинных ресницах оседает крупный снег, тут же тая от жара, исходящего от него. Изо рта клубится белоснежный пар горячего учащённого дыхания. Кокичи неловко останавливается рядом с ним, а тот настойчиво пытается делать вид, что не замечает. На белоснежном снегу рядом ярко-алые капли, контрастирующие со сверкающей белизной. У Рантаро костяшки разбиты в кровь, а его это как будто и вовсе не волнует. В груди больно дёргается чувство вины, и Ома уже как по привычке думает, что заслужил это. Как заслужил и то, что Амами даже в сторону его не смотрит. Кокичи вздыхает, наблюдая, как Миу сердито пинает сугроб, всё ещё пытаясь разъяснить что-то кому-то на другой стороне провода. Похоже, безуспешно. И падает на ближайший бордюр — ноги не держат — подтягивая колени к себе в попытке сохранить тепло. Паршиво конечно вышло… Голова всё ещё кружится, хоть и не так стремительно, как до этого. И всё же к горлу подступает тошнота. Мальчишка тянет носом холодный ночной воздух и выдыхает блеклые облачка. Пытается дыханием отогреть непослушные пальцы. И от одного слишком резкого вдоха обжигает горло, заставляя закашляться от неожиданности. Неприятно. Но… благодаря этой случайности он наконец ловит на себе взгляд ярких зелёных глаз. Такой же беспокойный, как и раньше. И это даже трогательно, ведь стоит ему хоть немного почувствовать себя хуже, как всё долго выстраиваемое Рантаро показное равнодушие летит к чертям. И вот он, по-прежнему готовый спасать его в любой момент, как только понадобится. Даже несмотря на все обидные слова, сказанные ранее. — Живой, — констатирует факт Ома с самым невинным выражением лица, на какое только способен. Растерянно хлопает глазами, как будто и сам не понял, что произошло. Амами только качает на это головой, отворачиваясь. Переминается мёрзло с ноги на ногу, оставляя ещё несколько кровавых точек на снегу, но всё же сдаётся и опускается рядом на холодный бордюр. Но ни единого слова так и не говорит. Даже когда Кокичи, мечтая избавиться от этого неловкого молчания, не находит ничего лучше, чем «совершенно случайно» задеть коленом его искалеченную руку. Амами одёргивается, шипя сквозь зубы, и недовольно, почти осуждающе смотрит на него. Кокичи чувствует, что улыбается, как последний придурок. Но ничего не может с собой поделать. Да и не хочет. И, прежде чем Рантаро успеет вспомнить, что он вообще-то оскорблён до глубины души, Ома хватает его разбитую руку и тихо дует на кровавые раны. Молчит в ответ. Банально потому, что нечего ему сейчас сказать. Но это чувство, преследующее его уже который день после того, как они повздорили, становится всё невыносимее. — Я не откажусь от своих слов, — вдруг негромко начинает Рантаро, уводя взгляд куда-то в сторону. — Не могу смотреть, как ты умираешь. Даже с самой мыслью смириться не получается. И Кокичи совсем не хочется возвращаться к этой теме. В прошлый раз это ничем хорошим не закончилось. Но он может понять, что чувствуют люди рядом с ним. И ему больно от того, что кто-то всё же действительно дорожит человеком, чья жизнь давно обречена. — Тебе не нужно смиряться, — тихо вздыхает он, наконец решаясь озвучить мысль, в которой даже себе только недавно сознался. — Просто будь рядом. Большего мне не нужно. — Хватка на чужих ладонях на секунду становится крепче. И Кокичи находит в себе силы улыбнуться чуть дрожащей улыбкой. Но искренней, как никогда. — Будь рядом. Как мой друг. И как мой старший брат. Выражение лица Рантаро искажается то ли болью, то ли сожалением. Но он отворачивается быстрее, чем Кокичи успеет определиться. Ома замолкает на время. Мысли мельтешат, как в сумасшествии. И внезапно ему отчего-то становится смешно. И когда он сдавленно смеётся, не удержавшись, Амами смотрит на него, как на умалишённого. — Зато теперь я знаю, что тебя лучше не злить, — усмехается он. Рантаро на это фыркает и закатывает глаза. — Я не злился. — Ага, как же. — Я серьёзно. Я злился на кого угодно, но не на тебя, — хмурится он, нервно сжимая руки. — Когда ты сказал, что не собираешься ничего делать с цветами, я пытался найти другие способы вылечить тебя. Кокичи устало зевает и наваливается всем телом на чужое плечо. — И как успехи? — без особого энтузиазма спрашивает он. И то, как замолкает Амами, говорит куда яснее любых слов. Но это даже не расстраивает. Он, кажется, уже почти смирился. А на внезапное счастливое исцеление и подавно перестал надеяться. — Ты знаешь, — потухшим голосом заключает Рантаро. — Способ только один. Да… только один… Но Кокичи сейчас не в том состоянии и настроении, чтобы думать об этом. Любые раздумья дольше нескольких секунд кажутся ему непосильными. Рантаро, кажется, что-то спрашивает. Не получается разобрать ни слова. — Мннн, — он утыкается лбом ему в плечо, стараясь унять пульсирующую голову. Слабое мычание — всё, на что его хватает. Чужое тепло рядом такое приятное, и на контрасте с диким холодом вокруг его нещадно клонит в сон. Спустя мгновение рядом наконец показывается Миу. — Такси не приедет, — мрачно бросает она, подходя ближе, и, так и не получив ответа, раздражённо шипит: — Сделайте хотя бы вид, что вам жаль, двое идиотов! — Не страшно, — пожимает плечом Амами. — Пойдём пешком. — Ну ахуеть теперь! — вспыхивает девушка. — Один истекает кровью, а другой, мало того, что больной, так ещё и нахуярился вдрызг. — Не делай вид, что это не ТВОЯ вина, — с нажимом рычит парень, и Миу тут же опускает раздосадованный взгляд. — Да блять, кто ж знал, что так выйдет… — жалобно тянет она. — А теперь ещё переться минут тридцать… По ебучему холоду… Её голос, почти срывающийся на визг, вызывает в голове Омы болезненные вспышки, и тот недовольно стонет в полусне. Он чувствует движение где-то рядом, но не может даже открыть глаза. Неустойчивым сознанием улавливает голоса, обрывки фраз, недовольное бормотание Ирумы и скрип снега. Холод окончательно убаюкивает его, не спавшего толком последние дней пять. Но мысли вязко и медленно мнутся в гудящей голове. Он думает, что не заслуживает людей, находящихся рядом с ним. Не заслуживает бесконечного беспокойства Рантаро, из разу в раз прощающего ему глупые выходки. Не заслуживает неумелой заботы Миу, упрямо пытающейся делать вид, что ей на него всё равно. Не заслуживает доброты Шуичи, Каэде, Кируми и всех остальных. Он слишком многим им обязан. И тем хуже от осознания, что он не успеет ответить им тем же.