Драконьи сны

Глаза Кайи, серьёзные и решительные, упёрлись в него. Два ледовых осколка.       Однажды на реке он нашёл льдинку. С тех пор прошло лет… двадцать? Двадцать пять?.. Он подпрыгивал на льду, набрякшем весенним солнцем и непрочном, по уши в хрусте и брызгах, когда увидел его. Непонятно, откуда он взялся, откуда-то из глубины: прозрачный, прозрачнее драконьего стекла, сверкающий как камешки в браслете у Келд, с ровными, совершенно прямыми краями… Кай забыл про реку, забыл про хруст: он держал осколок в ладонях, ловя им солнце и направляя себе в лицо. Ему казалось, он чувствовал жар — не выдуманный, а самый настоящий. Он упустил миг, когда осколок истончился. Поняв, что волшебство вот-вот кончится, или — отказываясь понимать, Кай прижал его к себе. Он молился. Девам. Он не помнил, о чём… Потом долго смотрел на влагу у себя на ладонях, не будучи уверен до конца, чья она, осколка — или его собственная. Он мог бы определить на вкус, но не стал: плакать не к лицу сыну воина…       Девы его не услышали, зато Келд на крыльце, смотрящая вдаль, с развевающимися по ветру волосами, походила на валькирию. Кай уткнулся в её передник и всё-всё рассказал, быстро-быстро, чтобы не передумать. Келд, конечно, всё поняла, она всегда всё понимала, правда по-своему: отхлестала его передником, чтобы неповадно было реветь из-за какого-то льда.       Кай прокричал ей «Спасибо», взлетев по приставной лесенке к себе в окошко. Боль — совсем иной сорт горя, или не горе вовсе, чтобы от неё плакать.       Этой же ночью он вернулся к реке и вновь отыскал льдинку — другую, больше. Может быть даже красивее. Утреннее совершенство осмелилось причинить ему боль, и он поступил иначе. Прежде чем прикоснуться, он продержал руки на льду так долго, как только смог, пока они не онемели до иголок. В этот раз он не прижимал лёд к груди, но итог оказался тем же. Когда рассвело, не было ничего, кроме пятна у него на одежде и холода там, где сердце.       Он не слышал отца. Тяжелая рука легла ему на плечо и легонько потянула назад, к дому. Кай подумал, что теперь и отец накажет его за слёзы. Стиснул зубы и упрямо зажмурился, но не сдвинулся с места.       — Просто ты живой, а лёд — мёртвый. Значит ли это, что нужно умереть, чтобы наслаждаться красотой вечно? Красота не в постоянстве, сын. Красота — в противоположном. Когда-нибудь ты поймёшь.       Прошли годы, но Кай так и не понял.

***

…Глянув ему за спину, Кайя дочь Хогара вспорхнула с подоконника, да так резво, будто действительно была птичкой.       Кай обернулся.       Трое вышедших от владыки Ринда, несомненно, и являлись теми, ради кого был выставлен караул. Давненько Кай не видел оборотней в человеческой ипостаси, но перепутать драконов с людьми невозможно. Впрочем, сами они не слишком усердствовали в том, чтобы сойти за людей: их силуэты двоились в глазах, плыли, как марево над огнём, и это не было обманом зрения. Все трое — высокие, на полголовы выше любого из самых рослых мужчин Ринда, с кожей светящейся и словно прозрачной, черноволосые, в выбеленных расшитых рубахах. Они походили на призраков, в которых Кай не верил: шли текуче, будто скользя, глядя повсюду разом и, вместе с тем, — никуда конкретно.       Драконы окрест Ринда жили всегда, насколько человеческая память способна заглянуть в прошлое. Но видеть сразу троих, да вне рыночных дней… За прошедшие годы кое-что изменилось.       Не спуская с Кая взглядов, они потянули носами, проходя мимо. Последний, с чёрной гривой до пояса, самый юный на вид, что, конечно же, обман, обернулся заинтересованно, но ничего не сказал — и не подумал, — оглядел Кая от капюшона до мысков сапог, задержался на лютне в чехле и едва уловимым для глаза движением нагнал сородичей.       Дракон оказался не единственным существом, выказавшим к нему внимание. На другом конце галереи Кай заметил Кейтиля, лицо которого говорило об остром желании оказаться где угодно и с кем угодно — даже с драконами наедине, — только не здесь.       Не с ним.       Этот Кейтиль не походил на Кейтиля прежнего в той же степени, в которой, должно быть, сам Кай не походил на себя десятилетней давности. Кейтиль всегда был рослым и крепким; теперь — не только выше Кая, но и шире в плечах. Косой шрам рассекал его лоб от уголка брови к виску, теряясь под волосами и придавая несколько удивлённый вид.       В том, что он узнал Кая, сомневаться не приходилось.       — Кейтиль Хогарссон, — Кай начал первым. — Меня называют Каем из Чёрноозера. Я пришёл приветствовать владыку Ринда, семью его и его людей на их земле.       О детях Хогара Горелого от нордки трезвонили всякое. И что прижиты от залётного норда, и что боги смеются над Хогаром, выдавая ему нордов приплод, но сказать такое при Кейтиле не рискнул бы никто — не после того, как один из таких говорливых свалился замертво. Кейтилю было тринадцать, он уже год как носил щит отцовых цветов и слыл лучшим мечником среди молодёжи. Но чтобы он, Кейтиль-добряк, спокойный и рассудительный, где-то, на взгляд Кая, до боязливости, взял жизнь за слово…       — Ты и есть скальд?       Этот Кейтиль — мог. Что-то в нём заставляло так думать.       — Слухи бегут быстрее ветра, сын владыки.       — Слухам достаточно быть быстрее тебя.       У Кейтиля — нордские волосы, нордские глаза, но черты его, все — от грубо вытесанного подбородка до пальцев рук, длинных и узловатых, — были чертами Хогара. Даже нос сломан почти в том же месте. Какая ирония.       — Ну приветствуй, раз пришёл. Не в моей власти запретить тебе видеть владыку, как и остаться здесь на зимовку.       Кейтиль отступил в сторону. Медленно, будто нехотя. Кай не увидел в этом решимости. Но он не дожил бы до тридцатой зимы, имея обычай недооценивать чужую решимость.       «А ты хотел бы попробовать мне запретить?»       Кай задержался, проходя мимо, глянул в его глаза: льдисто-голубые, очень светлые. Глаза Келд. Как мог Кейтиль стыдиться этого сходства?       Камин — не печь, как заведено у нордов — одинокий источник света в кабинете владыки, почти прогорел. У самой двери под ноги им метнулась Кайя: у слухов и правда есть крылья.       «Цыплёнок совсем не боится отца, — подумал Кай, — из неё точно получится скальд. Кто угодно».       Он склонил голову, переступая через порог, хотя высота дверного проёма не требовала этого.       Почти всё в кабинете осталось таким, как он помнил. Огромный стол, множество полок с шитыми кожей томами учётных книг. Сундуков вдоль стен стало больше — чем не логово дракона из сказок? Кай против воли мысленно улыбнулся.       То, что сам Хогар Горелый, владыка Ринда, показался ему меньше, чем он запомнил, не было следствием времени. Точнее как раз-таки было, но лишь времени, прошедшего для Кая. Хогар по-прежнему больше походил на драконов, чем на северян: высокий и бледный, но черноволосый, что не мешало ему слыть красавцем среди нордских девок, охотливых до белокурости. Новый шрам на щеке поверх ожога, из-за которого Горелый и получил своё прозвище, да отсутствующая фаланга мизинца на правой руке — вот и всё новое, что в нём появилось. Даже морщин не стало больше. Может, правы те, кто злословит, что на зиму в Ринде вмерзают в лёд?..       …Та зима была первой из множества зим, которые сотник старого Дитмара Айста, владетеля Лютогора, провёл в Ринде, много времени как заброшенном. Норды оставили Ринд, хотя именно он прикрывал подходы со стороны Перешейка к Нижнему Ринду — порту в том месте, где Ворчунья-река достигала провала фьорда. Почему норды так поступили, оставалось только гадать. Может, считали, что Перешеек — и так их. Или пешие набеги на Континент противоречили их природе. Норды не были бы нордами, если бы мерили жителей Континента своей меркой, но мало кто на Континенте об этом задумывался. Истинная причина того, почему ушли норды, Кай знал, скрывалась в другом. Знал и Горелый — точнее, узнал на собственной шкуре, в прямом смысле. Знал ли лорд Лютогора?.. Наверняка. Но надеялся ли на успех — или желал избавиться от Хогара и самых строптивых?..       Что случилось в ту зиму, так никто и не вызнал. Ринд горел — в Нижнем Ринде видели зарево. Но никто из нордов не пошёл проверять, хотя нордское любопытство известно далеко за пределами Севера. Люди Айста сами спустились с гор — Хогар и остатки его отряда. Но не с мечами: закупились провизией, не торгуясь, и ушли обратно. Половина лица Хогара походила на Хелево месиво из крови и копоти, вся одежда — в следах от огня. Потом говорили: то был драконий огонь. Впрочем, вряд ли бы Хогар остался жив, вступи он в бой с настоящим драконом. Но Кай был уверен: без драконов не обошлось.       Просто Хогар нашёл, что им сказать, до того, как его подпалили с обеих сторон…       Из этой истории могла бы выйти неплохая баллада. Даже приукрашивать ничего не потребуется — всё равно никто не поверит. Безродный сотник как-то умаслил драконов и стал владыкой — единственным южным владыкой на ничейной земле. «Земле драконов», — поправил себя Кай. А какая земля не была землёй драконов изначально? Когда-то вся она принадлежала им. Не только им… Важно, что она не принадлежала людям. Однако людей такие расклады никогда не смущали.       Но, все-таки, как ему удалось?..       Смотреть на Хогара как на героя баллад было для Кая естественней некуда. Даже теперь. Каю невольно захотелось выпрямиться; то, что сам Хогар сидел в окружении книг и не казался сколько-нибудь грозным, в этот момент не имело значения.       Кай много раз представлял их новую встречу. То, что она может произойти так — по-своему буднично — было… за пределами его представлений. Значит ли это, что прежним мыслям нет места в новой яви?..       Вот так: неожиданно просто. А вдруг всё, что съедало его долгие годы, теперь не имеет значения? Или это лишь кажется… потому что он… рад?.. Кай отмёл эту мысль, задвинул подальше, чтобы обдумать потом, в подходящее время. В подходящем месте — где-нибудь, подальше отсюда. Пока же хватало того, что он может смотреть в глаза Хогару, не испытывая ничего… почти.       — Люди называют меня Каем. — Кай задавил страх, пока тот ещё мал, чтобы не дать ему прорасти. — Я пришёл из Чёрных Озёр. Приветствую тебя, владыка Ринда.       Кай повернулся так, чтобы видеть не только Горелого — Кейтиля тоже. Тот заметил это — и то, что ему не удалось остаться у Кая за спиной. На первый взгляд оружия при Кейтиле не было. Но лишь на первый. Когда-то считалось: кров священен. По крайней мере для тех, кто был приглашён. Кай не помнил, приглашали ли его в этот чертог прежде хотя бы раз, а потому внимательно следил за взглядами, которыми владыка обменялся с сыном.       — Приветствую и тебя. У тебя ко мне дело или… как там, в Чёрных Озёрах, совсем невесело? Или напротив?       — Бродячего волка ноги кормят, владыка. — Кай позволил себе усмешку — очень легкую, какую Горелый мог бы счесть ответом на оба своих вопроса, имел бы желание.       — Нынче штормит сильнее обычного. Но если поспешишь — успеешь на последний корабль на юг. Хельг-норд отходит из Нижнего Ринда в ближайший тиходуй.       — Так удачно ему отойти. И удачно вернуться.       Хогар пронзил его взглядом. Острым, совсем как когда-то. Взгляд Кай выдержал. Чай, не юнец. Уже. Хогару придётся это принять.       — Стало быть, к нам до весны?       — Как минимум до весны. После весенней ярмарки станет виднее.       А кое-что действительно изменилось. Когда глаза попривыкли к мраку, Кай заметил топор на стене за спиной владыки. Исчерна-матовый полудиск странного материала, как будто поглощающего свет, искусно выточенное древко с обмоткой из кожи с тонким тиснением. Оружие королей. Он ни разу не видел этого топора раньше.       — На перевалах за Девами — снег?       Хогар откинулся в кресле и молча предостерёг Кейтиля от чего-то — Кай не приглядывался. Всё-таки Кейтиль не походил на того, кто нападает ударом в спину. Хогар смотрел на него — спокойно, без осуждения. Как мог бы. У него ведь даже не было времени подготовиться. Кай никогда не задавался вопросом: что из того, что он знал о Хогаре, он выдумал сам, а что — истина?.. Хогар — не только умелый воин и командир. Он и хороший хозяин. От такого не скроешься, смежив веки. Иначе б он не был владыкой.       Всё-таки Кейтилю далеко до отца.       Кай надеялся: прошедшие годы позволят ему остаться для Хогара непрочитанным. Самого Хогара он прочитать не смог.       — Ещё нет. Но Старуха в снегах по пояс.       Хогар кивнул — и посмотрел на огонь, как будто получил ответ на какой-то вопрос. Так и не прозвучавший.       — Ты рисковал, отправляясь в дорогу.       — Мы рискуем, даже рождаясь, владыка.       Мысленно прокляв себя на чём свет стоит, Кай почти уже решил уйти, отправиться назад, за перевалы, как пришёл, и будь что будет.       Неужели так будет всегда?..       — Ну, покажи мне свои ладони, Кай из Чёрноозера. Посмотрим, что ты за бард. — В голосе Хогара не было насмешки, просьбы — тоже. Приказ.              Кай приблизился ровно на столько, чтобы попасть в полосу света из двери, что так и осталась распахнутой, и протянул Хогару руки, не спуская глаз с его лица. Уставшего, живого. Неуловимо красивого чем-то странным, даже со шрамами, которые не придавали ему уродства. Опыт. То, что в Кейтиле выглядело простотой, в Хогаре Горелом отдавало закалкой… силой, мужеством.              «Вся жизнь человека — в его руках», — говаривал Сигвальд, и не счесть смыслов, что этот норд в свои слова вкладывал. Внезапная злость осела — Кай вспомнил ладони в насечках шрамов, ещё недавно державшие не только и не столько сердце, а намного более личные его части, тоже нуждавшиеся в тепле. Плевать, что Хогар прочтёт — или не прочтёт — у него по рукам. Они — чужие друг другу. Это не просто слова. Если раньше это звучало как крайний аргумент в борьбе с собой и с прошлым, то теперь Кай поверил в них — неожиданно легко. Узел где-то внутри… не развязался, нет, но ослаб. Так, что он смог, наконец, вдохнуть. Без страха.              «Вот мы и встретились. Ург хранила тебя».              — Вижу, в своём Чёрноозере ты много практиковался в игре. — Прежний тон, отстранённый и суровый, вернулся к Хогару, но что-то плескалось в его полуприкрытых глазах… Чёрные глаза — потёмки.       — Инструментами твоими были меч и топор, а сценой… — взгляд Хогара вдруг стал пронзительным, — нордская ладья.       — Твоя правда, ярл, — ответил Кай как мог насмешливо и отодвинул полу плаща на боку. Новым топором он так и не обзавёлся, зато флейта Сигвальда была при нём. — Хорошему инструменту да в умелых руках везде почёт. Особенно зимой.       — Мечи Ринда остры в любой сезон, путник. Не забывай об этом.       — Уж не забуду.       Какое-то время Хогар просто смотрел — Кай чувствовал, как его взгляд перескакивает с окантовки плаща на его руки, с сапог — на пояс, расшитый речными жемчужинами, избегая лица. Как будто владыка тоже не мог решиться… на что-то.       — Что ж… впереди зима. Приметы говорят, она будет долгой. Ринд да услышит твои песни… скальд.       Хогар не только не сказал священных слов — тех, которыми норды приветствуют гостя в чертоге. Не предложил он и крова. Ждал ли, что Кай напомнит о… том, от чего отказался годы и годы назад?       Но, не признав его гостем, Хогар Горелый не признал его и врагом.       Кивнув вместо прощанья в ответ, Кай не стал кланяться. Склонять голову не в обычаях нордов. А Кай чтил обычаи.       У порога Хогар его окликнул:       — Келд ушла к предкам шесть зим назад.       Владыка больше не смотрел на него: Кай бы чувствовал. В словах его не было горечи, не было вызова. Не было и ожидания.       — Спасибо. Ярл, — ответил Кай, не оборачиваясь. Он не был уверен, что Хогару нужен ответ. Кейтиль стоял, глядя прямо перед собой, — когда Кай проходил мимо. Вряд ли он не отступил с дороги умышленно. Кейтиль тоже чтил обычаи нордов.       «Что бы ты ни думал о себе, ты тоже — наполовину норд. И ты не Хогар.       Но ты мне не враг».       Но это не многое меняло. Не был он и другом. А, раз так, Кай ждал от него… всего, от вызова до…       Нет, не всего. Чего-то уже не вернуть. Но — к чёрту.       Шагая по галерее, где недавно видел драконов, мимо окон и вдоль перил, у которых недавно беседовал с Кайей, он испытал… что-то. Далекое от облегчения, но… Он не был бы нордом наполовину — большую половину, как хотел думать, — если б рассчитывал на облегчение. До понимания всего, что сегодня произошло, пройдёт время. Пока же он понял, что мертвецки устал. Усталость — какой-никакой, но итог. Дня. Лет. Тех, что провёл он в пути.       Ещё он понял: он, наконец, сделал то, что должен был сделать уже давно — вернулся, чтобы узреть свой страх. Он не знал, что с ним будет дальше, он просто не думал. Его не ждали здесь. Как и везде. Так что… это место ничем не хуже любого другого. Он не просто устал — устал бежать. И что-то как будто бы отпустило — перестало висеть над ним, как… Кай подумал о топоре на стене у владыки. Даже если бы он хотел куда-то пойти — он бы просто не смог. У него просто не было сил.       Вспомнить бы, где здесь трактир.