***
Я пришел на занятие. Спустя неделю с прошлого, да. Но пришел же. ― Кто это у нас тут? ― толстяк-учитель облокотился на дверной проем, сложив руки на груди. Я искренне улыбнулся ему. Он предвещал музыку. То, что я люблю чуть меньше, чем кофе, но все так же честно. ― Проходи, ― Лев Викторович уступил дорогу, ― сегодня ты занимаешься не один. Я вошел в кабинет, где уже стояло фортепиано. Инструмент выглядел устаревшим, и я скривился при его виде. ― Это Вова. Вова, это Арсений. Играем дуэтом Шопена, ноты на столе. Я взял листочек и ужаснулся. Довольно сложное произведение, играющееся одновременно. Раньше я играл либо один, либо по очереди. Немного разыграв скрипку, я с видом начальника кивнул Володе. Он никак не отреагировал. Эмоционален ли он вообще? Арс неожиданно испытал дискомфорт рядом с этим человеком и вспомнил, где видел его.Москва, два года назад
Камилла никогда не любила выступать на сцене. Из зала на нее смотрели сотни мужских глаз. Она ненавидела их. Их жадность, самовлюбленность и, в конце концов, их желания. Милли и ее коллег в контракте заставили подписать графу, где говорилось о согласии на любое условие заказчика. Любую чертовщину, что творится в головах этих извращенцев, которые приходили сюда посмотреть на нее, Камиллу. Совершенно бесценную для этой сцены, этого клуба. Но отдать организаторам должное, платили совсем не гроши. Юные девушки получали пухлые конверты, а то и пачки денег. Если во время работы еще и выбирают приватные действия, то денег становится больше. Зарплата зависит так же от спроса на девушек. Например, те, кому уже за тридцать, получали в разы меньше.Такие женщины, поняв, что им больше ничего не светит, уходили работать на трассу. Клуб основался ещё в 1992 году, и сразу получил громадный успех: приходили толпы людей. Но они так же тщательно избирались, как и девушки. Подавшим запрос министрам, чиновникам и прочим сразу же отправляли пригласительные письма. А с более низким сортом людей дела обстояли сложнее. В начале двухтысячных годов стали принимать только хорошо обеспеченный слой общества. Девушки здесь приходили и уходили, многие даже не помнят их имен. Некоторые выступали и вовсе анонимно, скрывая свои лица под масками. За таких работниц платили меньше, да и выполняли они намного больше функций, чем остальные. Но животные, как называли приходящих развратников девушки, были рады любой, желая эмоционально окупить свой вход в неоновые двери клуба «Сокровищница». Так вот. Камилла пела на сцене, легонько пританцовывая. На ней ежедневный наряд: черный искусственный мех на плечах, платье на тонких бретельках и золотые серьги-кольца, вставленные в уши. Коллеги сзади подпевали и стучали в ритм музыке высокими каблучками. Они старались поскорее убраться домой. Лица сегодня были чуть радостнее, ведь каждая скоро получит конвертик в руки. Но все было бы еще счастливее, если бы не пришел, как таких называют, особенный гость. Его звали Владимир. Слишком белоснежные волосы, будто бы он — альбинос. Серо-голубые глаза, отдающие холодом. Изящное, мужественное тело. Ярко-розовые губы, немного обветренные. Володя искал себе Свою. Покупал. Может, продавал, но заходил часто. Кадая девушка мечтала попасть к нему — им сулили огромные мешки денег. Если повезет, то еще и славу. Мечта, а может, и провал для каждой из них. Камилла и остальные прошли за кулисы, сев на бархатные кресла. Все они очень устали после тяжелого выступления. Некоторые уже успели переодеться, другие же оставались в коротких платьях. Молодой человек прошел между креслами, оглядывая каждую из них. Одна была слишком низкая, другая излишне высокой. Тех, кто старше двадцати, отсеивал. Позже перешел к именам. На «Камилла» и «Дуня» он остановился, исключив их из списка подходящих. Милли счастливо выдохнула, но по правилам осталась до конца напряженной словесной пытки. Владимир сказал, что пока не может выбрать одну из девушек: «Следующую неделю я буду каждый божий день приходить сюда с шести утра до девяти вечера». На первый день он только посматривал на них и пил коньяк. Иногда, он указывал организатору на одну из выступающих, говоря что-то. Тот отвечал, иногда кривя губы. На второй день Камилла получила розу от Владимира. На почту, не лично. Не такую, как дарят другим. Не красную, страстную и откровенную, а белую. Цвета невинности, нежности и надежды. Три «н», в которых она нуждалась. Третий день прошел несколько неожиданно. В Милли попал коричневый медвежонок. Она назвала его Вовой, в честь дарителя. На следующие три дня, ничего не случилось. В седьмой день, их снова собрали. Но так-как Дуню и Камиллу исключили, они сидели на сцене и играли в карты. «А где такая, с черным каре, бледненькая? Неужели ушла?..» — послышался возглас из-за кулис. Володе объяснили, что он сам прогнал ее. Он приказал вернуть. Милли вышла, и он сразу принял ее. Взял девушку под руку и без ее согласия подписал документ. Повел ее за дверь, грубовато толкнув. Она нахмурилась и попыталась ударить, но Вова перехватил и сильно сжал ее руку. — Даже не пытайся, — рыкнул он. — Теперь у тебя есть одно, главное правило: во всем слушаться меня. Вдруг рядом послышался стук бумажного стаканчика. Оба они обернулись и с придиркой уставились на растерянного подростка-кудряша, стоящего прямо перед ними. Он выбросил кофе и ушел. Москва, наше время — Да ты вообще, скрипач?! — громко стукнул по клавишам белобрысый и встал из-за инструмента, угрожающе уставившись в мои глаза. Лев Викторович, оказывается, сидящий тут не хотя оторвался от газеты. — Да, он один из лучших. Что на тебя нашло, Арсений? Я тяжело вздохнул. Все мысли о пианисте отвлекли меня от работы. Поспешно извинился перед Вовой и сыграл. В процессе я думал о его игре. Бледные пальцы бегом проходятся по фортепиано; по нему видно, что он вкладывает душу в музыку, играет с удовольствием. Покачивается, словно маятник на сиденье. Интересно, я тоже выгляжу таким безумным?***
— Sir? Алина в изумлении захлопала ресницами. Дотронулась до расцелованных губ и охнула, ощутив не присущую им в обычном состоянии мягкость. «Это невозможно» — промелькнуло в мыслях, когда она потрясла за плечо одурманенного Адама. — Sir, что происходит? Он наконец очнулся и убрал взгляд с ее голубых глаз. Он тоже не верил, но точно знал, что раньше этого не хотел. Но теперь, будто вдохновленный адреналином, смотрел на нее влюбленно. — Не знаю, Mademoiselle. Правда, не знаю. А вы разве не хотите? Сначала ей хотелось затрясти головой и уверенно сказать нет, но потом поняла, что таким образом соврет не только ему, но и себе самой. Сердце потихоньку начало таять при виде такого растерянного и незащищенного, непривычного Де Лона. — Хочу. Он кивнул, предугадав реакцию. Неожиданно взял учебник и передал его Алине, с указанным отрывком текста. — Вы правда думаете, что после такого я смогу сосредоточиться?! — весело изумилась она. Только сейчас заметила, что держит его руку в своей, но отпускать не собиралась. — И что же будет вас отвлекать? Девушка нервно погрызла ноготь, думая. — Меня будут отвлекать ваши широкие плечи и выраженные скулы. А еще губы, которыми вы только что меня поцеловали. Кстати, почему вы это сделали? Учитель не сдержал улыбки и забрал учебник, взяв вторую ладонь ученицы. Ему нравилась ее невинность, прямолинейность, непринужденное, даже детское поведение. При виде блондинки хотелось вечно смеяться, а вот при виде его — плакать. Такие несовместимые и одновременно похожие. — Возможно, потому что я люблю вас. Или мне нужно утешение после расставания. А может, увидел намек в книге. Причин может быть миллион, но разве они действительно важны? — Нет, — ответила девушка и потянулась за вторым поцелуем, обнимая француза за шею.