Треугольники, круги и квадраты

Серые коридоры давили даже сильнее обычного, клетчатая плитка пестрила черно-белым пятном перед глазами, а однотипные деревянные двери по периметру раз за разом напоминали, что принц был окружен. Зажат в тугое кольцо незнакомыми людьми, незнакомыми помещениями, незнакомыми правилами, чуждыми законами и собственными навязчивыми мыслями. Последнее, несмотря на меньшую периодичность, давило сильнее остального. Ибо, если уж говорить откровенно, то помимо избранных почти уже и невольно покоев инфанта Андерскора, у Ранбу почти не было в этом дворце ни своих комнат, ни своих вещей, ни родных людей. Только сокровенные мечтания по ночам, сухие рыдания в подушку от недель к неделям, стопка рукописных дневников и ежедневные побеги к избранному жениху. Оставляя будущего наследника ради выгоды, его почетные родители были явно озабоченны отрезанием сына от воздействий внешнего мира. Возможно, даже слишком. И сейчас, погруженный в думы, принц шел с очередного посещения Таббо (который, нужно отметить, единственный казался не таким далеким и холодным), кои ставили ему в расписание в свободное время. А из-за ежедневных занятий и экскурсий ничем не занятая минута выдавалась крайне редко, поэтому Беловд с женихом старались проводить совместные часы как можно продуктивнее. Вообще, младший Андерскор был отдушиной для наследника. В серые будни чужого среди своих инфант становился источником летнего тепла, майского яркого солнца и нескончаемым ключом детской наивности и очаровательной, нетронутой тоской правления, изобретательной натурой. Тем не менее, несмотря на весь свой детский колорит, иногда, пусть и будучи младше Ранбу на несколько лет, Таббо выражал слишком взрослые мысли. Настолько, что сам Беловд днями обдумывал сказанные младшим Андерскором слова, не находя даже позже подходящего ответа. Будто инфант иной раз мог считывать самые потаенные думы жениха и преподносить оные, как «кстати» сказанные случайные фразы. Сегодняшний всплеск неожиданных вопросов не оставил равнодушными никого из участников диалога. — Ранбу? — Что такое? — А кто мы? В смысле, ну, мы теперь… Ну, мы встречаемся? Мы в отношениях? Что… Все вот это, — Таббо проводит круг ладонью. — Значит? — Ох. Я… Я не знаю?.. – Нет-нет, извини, наверное, это был неподходящий вопрос, извини… Беловд хотел бы заверить жениха в том, что такие разговоры в их случае — абсолютно нормальная практика, но вид розового оттенка на щеках друга заставил прикусить язык и неловко встретиться глазами. Казалось, словно именно в этот момент, именно в этих покоях, именно с Таббо — его место в этой кутерьме жизни. Секунда на встречу взглядами, мгновение на ответное смущение, и принц вновь падает в бездну. И близких не нужно, и своего больше не хочется, и пропадает нужда в ответном слове. Только друг детства, которому Ранбу когда-то пообещал, что сорвет их свадьбу, тряска рук, марево в голове и непреодолимое желание сказать. Правда, что именно сказать — загадка, тайна, нераскрытая никем, но интересная до дрожи в коленях и слез перед глазами. Они отворачиваются в не приятном, но притягательном напряжении, с румянцем на щеках и спрятанными улыбками. Один скрывается за рукавом безразмерной рубашки, второй — длинными пальцами большой ладони. Прокрутив в голове обрывки фраз и мутных изображений лица собеседника, принц мог только молиться, чтобы дрянная память не подвела в очередной раз, и он не забыл события получасовой давности. Ибо забывать сию столь приятную причину будничного напоминания того, что Ранбу не настолько одинок, крайне не хотелось. Он мог радоваться тому, что человек, имя которого отзывается теплом во всем теле разом, находится ежедневно буквально с ним в одном здании, но единственное, о чем хотелось думать — искреннее сожаление, что дворец слишком мал для его обширных чувств и чересчур велик для их выражения. И вот Ранбу вновь на самом низком пьедестале неудач. Когда-нибудь он сожжет свои дневники и сбежит в ночной лес. Вместе с Таббо или без рассудка, ему кажется. Вот черт. Похоже, витания в облаках, что неудивительно, не привели наследника ни к чему хорошему. По крайней мере, он еще раз, еще один, убедился в том, что под ноги смотреть — дурная привычка. Правда, пока это убеждение не довело его дальше тупиковой стены с деревянной дверью. Боже, у Андерскоров кабинеты по периметру всего дворца (Это фетиш?). Как можно так жить? Затерявшись в тупых углах разума, Ранбу умудрился заблудиться в трех соснах, повернуть неверно, смотря прямо в карту и усомниться в ряде положительных оценок в колонке Географии. Он зашел в тупик замка, в коем провел половину детства и почти все юношество. Отличное продолжение и без того сомнительного в своих достижениях дня, просто замечательное. Заходить в кабинеты сотрудников не хотелось. Они обычно долго возмущались и смотрели на него одним из худших взглядов «перестань», хотя принц ничего и не делал. Посему спрашивать у них дорогу было совсем уж нежелательно. Оставался только один выход. Наследник с горечью вздохнул, поправил белую блузу и уныло зашагал в противоположном направлении, надеясь встретить случайного человека по пути. Шнурки развязались, но завязывать их не было желания. Пройдя около четырех или пяти неизвестных поворотов, Ранбу, обреченный, казалось, на часовые блуждания до конца рабочего дня, видит в тупике очередного коридора высокую фигуру. Высокую, конечно, относительно общепринятых стандартов. Выше себя принц пока не встречал персон. Беловд ускорил шаг, чуть не переходя на бег, и оказался совсем близко к незнакомцу. Зеленая, почти салатовая даже, ткань струилась с плеч, перекрывая голову объемным капюшоном, открывая на вид только кожаные высокие сапоги. Если судить по спине, которой был повернут к Ранбу безымянный, то пред ним предстал явно мужской персонаж. Перевернутый треугольник говорил сам за себя, а напряженная память не смогла таки подсказать наследнику — видел ли он мужчину раньше или впервые встретил. Решив, что даже небольшая заминка в имени не должна помешать добраться до покоев, принц медленно беззвучно вдохнул и выдохнул. Дотрагиваясь до плеча молодого человека перед собой, Беловд явно не ожидал резкого поворота и почти падения на землю от резвой реакции безымянного. Человек в зеленом принял защитную стойку, а глаза Ранбу встретились с мелкими черными точками, вместо ожидаемого взгляда. Белая маска невозмутимой, но кривоватой улыбкой глядела почти в упор на принца, фигура напротив не шелохнулась ни на дюйм. — З-здравствуйте… — замявшись на мгновение от неожиданности, подал голос наследник, все еще ошеломленный внезапным выпадом. Человек в зеленом выпрямился, не говоря ни слова, сохраняя отлично поставленную осанку. Он был Ранбу по глаза, и с видом спереди казался еще крупнее и мужественнее (в отличие от самого хиленького наследника), и оные физические данные не могли не убедить принца в том, что перед ним абсолютно точно не обычный офисный планктон, коими в рабочий день был наполнен дворец. — Приветствую, — наконец, спустя мучительно нервную секунду ожидания, ответил незнакомец, протягивая руку. — Извольте представиться, сэр. — Разумеется. Принц Ранбу, гость двора Андерскор и наследник рода Беловд, — отчеканил, как учили. — Буду рад узнать Ваше имя. Только назвавшийся хотел протянуть кисть в ответ, как фигура перед ним склонилась, а ловкая рука сорвала с лица явно самодельную белую маску, открывая взору завитки рыжих локонов и яркие веснушки на мягких, но точных чертах лица напротив. — Прошу извинить за грубость и неосведомленность, Ваше высочество. Являясь заслуженным рыцарем при дворе Востейкен, я, Дрим Востейкен, польщен возможностью с Вами говорить, — ровный голос, такой же заученный шаблон и фонтанирующая без энтузиазма формальность. Да, Ранбу видит, с чем имеет дело. — Нет нужды в извинении, сэр. Как и в столь завышенной формальности, в общем. Рад иметь честь общаться с Вами, уважаемый, — принц почти забыл изначальную просьбу, пытаясь осмыслить имя напротив стоящего. «Дрим» перекатывалось на языке лимонной конфеткой, кислотой вперемешку со сладостью сводило щеки и отдавало неприятным чувством ностальгии. Появилось скверное ощущение, что Беловд забыл что-то важное. — К слову, я не без причины нарушил Ваше спокойствие, — наследник чуть стушевался под пристальным ларимаровым взором поднявшегося на ноги вновь Востейкена. — П-понимаете, уважаемый, я чуть затерялся в сих коридорах. Не могли бы Вы подсказать мне хотя бы примерное наше местоположение? Буду премного благодарен за исполнение оной просьбы! — Конечно, Ваше Высочество, без единого затруднения. Мы на… — Сэр Востейкен! — прервали их голосом из-за двери рядом. — Вы можете подойти… Ох! Из проема показалась голова миловидной девушки. Кажется, Ранбу даже мог бы ее знать. Точнее, мог бы вспомнить. — Выше Высочество, извините, но могу я конфисковать сэра Востейкена буквально на минутку? — Точно, как же он мог забыть! — Ники? — принц недоверчиво подошел чуть ближе. — Какими судьбами? — Вы помните… — девчушка прямо-таки засветилась, выходя навстречу знакомому с лучезарной улыбкой. Вот теперь, именно сейчас, увидев поднятые уголки губ, Ранбу точно мог сказать, откуда они могут быть знакомы. В прошлую их встречу на скучнейшем (коими они в большинстве своем и должны, возможно, быть) приеме почетных гостей господ Андерскоров они неплохо поговорили. Беловд рассказал Ники о проблемах с памятью и попросил информировать, если он вдруг не узнает новую приятельницу. Но столь яркого контакта у них более не возникало, ибо девчушка работала в «бумажках», как любил говорить Таббо, что находится в противоположной покоям Ранбу части сектора. Подождите-ка, это значит… — Оу… Ники, я беспредельно рад Вас видеть, но не могли бы Вы помочь? Глаза Дрима бегали в непонимании между двумя лицами, но Ранбу отчаянно старался не ловить зрительного контакта. Это нервирует. — Конечно, все что угодно, — она миловидно улыбалась. — Понимаете, я заблудился… Я в-возвращался из покоев Его Высочества, как это обычно бывает по средам, но… Ох, я, кажется, забрел далеко не в свои палаты, да? — Если я не ошибаюсь, то… Хм. Да, кажется, это совсем не то. К сожалению, Ваше Высочество, я не имею ни малейшего понятия о том, как добраться до Ваших покоев. Я редко выхожу за пределы этого крыла, извините… — Я знаю! Беседующие синхронно обернулись на подавшего голос Дрима, что до сего момента весьма тихо слушал разговор. Конечно, никто не собирался указывать, но Ранбу явно отметил, что прерывать чужие слова подобным образом было невежливо. Тем не менее, любопытство росло. — Оу… Кх-кх… Я невероятно сожалею, Ваше Высочество, я не хотел столь бестактно… — Не стоит, — наследник прерывает. — Продолжайте. Откуда Вам положено знать мои покои, не секрет? Востейкен почему-то замялся и не выглядел готовым ответить на вопрос. Голубые глаза бегали из угла в угол, а руки заведены за спину. И все же, видимо, решившись, он открывает рот, и его прерывает Ники. — Извините, но могу я украсть сэра Востейкена на пару минут? Некоторые бумаги не могут далее оставаться неподписанными. Не дождавшись ответа, девчушка затягивает Дрима за дверь своего кабинета, оставляя принца в тишине. Выбора не оставалось, и Беловд, упирая взгляд в пол, водит ногой по плитам, вновь находясь наедине с собой и навязчивыми мыслями. Насколько бы безгрешны они со стороны не были, Ранбу не мог, физически будто, смириться с наличием таковых. Желание, непреодолимый интерес, разведенное инфантом пламя — все это было столь ново. Столь очаровательно приятно и до меланхолии грустно. Тепло и холодно одновременно, до ожогов горячо и леденяще до инея на веках. Хотелось рыдать и смеяться, хотелось взять Таббо за руку и долго-долго смотреть ему в глаза. До слез, до нервного тика, до счастливой судороги. Ранбу боялся. Впервые, возможно, по-настоящему. И впервые, наверное, не за себя. Было страшно думать о том, с чем придется столкнуться Таббо. Если бы на его месте был сам Беловд, то давно бы оборвал связь. Принц внимание не любил, пускай и за внезапную заботу от инфанта всегда был безмерно благодарен, посему явно тяжело бы перенес столь откровенные слова. А у наследника их было слишком много для одного разговора. Для одного дня. Недели, может. И реакция Андерскора на данные признания могла быть разной настолько, сколько различий в самих помолвленных. Тем не менее, внутренние жалобы придется оставить на потом, ибо звук открывшейся двери не мог не прозвучать громовым раскатом на фоне эха своего дыхания. Крупная фигура все в том же зеленом плаще оказалась рядом в считанные секунды. На самом деле, настолько быстро, что Ранбу даже не заметил того переходного момента, после которого они стояли почти впритык и смотрели в глаза друг другу. Завороженный, принц не мог оторвать обычно нежелательного к самому себе внимания и продолжал разглядывать размытые друг в друге оттенки голубой радужки. Сам же Дрим, не моргая, глядел в ответ, застыв изваянием на фоне нервно подергивающегося наследника. Подозрительно знакомое чувство… Воды́. Плавать Ранбу никогда не умел, и морские глубины с детства пугали. Смотря на озеро, даже на самую мелкую лужу, ему становилось не по себе. Казалось, он тонул, кислород покидал легкие, а бледно-белая кожа лица растекалась, приобретала мертвечинно-грязный оттенок, волосы слипались, и ресницы пропадали дуновением ветра. Смотря на своего водного двойника, Беловду всегда чудилось, будто он плакал. Голубой водой, чистой. Она именно и создавала эти беспричинные разводы и переливы. Слезы, возможно, были из всех видов воды наименее любимы принцем. И наблюдая сейчас подобные омуты в глазах другого человека, хотелось кричать. Кричать и закрывать лицо руками в ужасе. Но пока, правда, получилось только с печалью вздохнуть и отвести зелено-карий взор, поселив где-то внутри зерно сомнительных эмоций. Когда-нибудь его просто разорвет от наличия оных в избытке. — Идем? Ранбу кивает и направляется вслед Востейкену. Злые мысли мешаются с приятным послевкусием, и наследник, верно, слишком громко топает. Но Дрим замечаний ему не делает (Возможно, из-за статуса. Теперь это звучит даже хуже), а в до отказа набитую паразитами голову не влезет более чувства вины. По пути они не разговаривают. Атмосфера официальности сменилась на дискомфортное молчание. Привкус неловкости так и висел ощутимым полотном в воздухе. Это было похоже на тяжелые покрывала, лежащие на кровати Ранбу. Он также хотел рвать их каждую ночь и также жалел о подобных думах после. Дрим открывает высокую дверь, наклоняется и уходит. На секунду наследнику кажется, будто Востейкин оборачивается, но в следующее же мгновение он уже невидим в тенях коридора, и все списывается на нездоровую усталость. О том, что оборачивается потом сам, Ранбу старается не думать. Дверь он запирает крепче обычного. *** Утро, как говорится, добрым не бывает. Ранбу часто просыпался от невыносимого шума, от стука в дверь, даже от музыки при подготовки к мероприятиям. Но никогда прежде от тряски за плечи. Раскрыл глаза, ему на секунду почудилось лицо собственной матери, но стоило сонному заблуждению пройти, и вырисовались привычные не менее черты госпожи Андерскор. Она что-то говорила, что-то быстро и тихо в ее обыкновенной манере лепетала, но Беловд не мог разобрать. Он кивал в любом случае, пытался вслушаться, но звон в ушах и сухость опухших глаз не давали сосредоточиться. Потрепав его напоследок по голове, видимо, с полной уверенностью, что принц ее понял, госпожа вышла, оставив Беловда с белым шумом в мыслях и подозрительно приближающимися к двери шагами. Не успев сложить в голове и предложения, Ранбу второй раз за утро оказывается в самой, наверное, неудобной ситуации века. На пороге его покоев с натянутой на лицо маской стоял Дрим, смиренно сложив руки за спиной. — А, эм… Доброе утро? — охрипшим от сна голосом произносит еле слышно наследник, почти физически ощущая напряженный взгляд в свою сторону из-под статичной улыбки. — Я бы не сказал, честно говоря, что утро для нас обоих доброе, но не буду спорить. Пробуждения, Ваше Высочество, — Востейкен отозвался после тяжелого вздоха, звуча, словно прошедшую ночь провел, не моргая. Так и провели они следующую минуту, длинную слишком для мгновения, но быструю для сто́ящего отрезка времени. Один — неподвижная статуя, скрытая тканями и молчанием чудно́го утра, второй — непонимание в чистом его виде, растрепанные черно-белые пряди и пустой взгляд в стену. Ранбу честно, не скрывая этого никогда, любил госпожу Андерскор. Возможно, даже чуть больше, чем собственную мать, но продолжать эту мысль из года в год отчаянно не хочется. Ее Величество всегда относилась к нему, как к собственному сыну, никогда не смотрела на него косо и из месяца в месяц постоянно повторяла, что принц может делиться с ней своими беспокойствами. Он, разумеется, не настолько потерял чувство уважения к другим людям, посему за все время не обращался к ней со своими мелочными трудностями. Как будто у королевских персон и своих было меньше. — Вам не сказали? — резкий голос Востейкена разрезал полотно мыслей и вновь заставил осознать свое состояние в незнакомой ему ситуации. — Я, м-м, ох… Нет? — больше вопросом получилось, чем планируемым утверждением. — С этого самого дня, Ваше Высочество, я являюсь Вашим близким слугой и повсеместной охраной. Сие решение было принято из-за участившихся случаев Ваших с Его Высочеством Андерскором ночных побегов. И да, — Дрим стянул быстрым движением маску, переместив ее на пояс, и устремил водяные глаза на принца в нечитаемом выражении. — Позволю себе предсказать Ваши вопросы и отвечу сразу. У Его Высочества также со следующего дня появится постоянная прислуга. Почему-то именно при упоминании охранника Таббо (О котором не было известно и самому инфанту, видимо. Иначе бы он обязательно сообщил о том жениху, Ранбу уверен.) лицо Востейкена изобразило глубочайшее призрение. Принц задумывается, насколько мало спал и прогоняет несуществующие образы. — Оу, эм… Рад знакомству?.. — Ранбу растерянно пожимает плечами, вставая с постели. Вчера он лег в кровать, не снимая одежки, и никогда еще не был рад такому спонтанному решению. — Взаимно. Я бы попросил пройти Вас на завтрак, но, боюсь, мы уже опоздали, — Дрим подошел ближе, закрывая, наконец, дверь, дабы толпа сплетниц-гувернанток не набежали вскоре. — Если я не ошибаюсь, у Вас имеется свободное время до занятий? — Д-да, уважаемый, не ошибаетесь. У Вас есть предложения? Внезапно вопросов к Дриму становилось все меньше и меньше. Теперь и про бумаги понятно, и про знание локаций, и про распорядок дня принца. Оставалось только надеяться, что ни Востейкен, ни новый охранник Таббо не будут присутствовать на еженедельных посещениях Ранбу его жениха. О, Господи, это было бы действительно неловко. — Мы можем… Обсудить, — собеседник опасливо оглядывается и, не найдя никого за дверью или поблизости, продолжает. — Условия нашего соглашения. — М? Разве Вы не подписывали бумажки вчерашним днем? Дрим ухмыляется на «бумажки» и подходит еще ближе, почти вплотную к наследнику, стараясь поймать его взгляд в морские глубины. Беловд упрямо смотрит на рыжие кудри и старается отойди к стене. Нарушение личного пространства — последняя вещь, которую он хотел бы испытывать от кого-либо кроме Андерскора младшего. — Я имею в виду, нашего договора. Своего, без «бумажек», — Востейкен шепчет, победно ухмыляясь над вытянувшимся в понимании лицом наследника. Тихое «О» из уст, и Ранбу приглашает Дрима присесть на кровать, предварительно заправленную зеленым шелковым пледом. Охранник на постели иронично сливается, и Беловд вспоминает давний разговор. — Я выберу! — с восторгом произносит Таббо, разглядывая на пару с женихом огромный выбор постельного белья и всего к нему прилагающегося. Принц впервые остается в особняке надолго, и ему выделили собственные палаты. — Ах? Разве это не мне на нем спать? — в шутку «противится» выбору друга Беловд, поглаживая образцы ткани. Друзья, конечно, оба знают, что Ранбу позволит Таббо все, что последний захочет. Хоть звезду с неба, хоть выбор покрывала. — Ну, это пока. Потом нам там спать вдвоем. Над шуткой не смеется никто из них. Встреча взглядами, зубастая улыбка от Андерскора младшего и розовые щеки принца. Таббо выбрал «травяной». На душе становится необычно гадко. *** Вечером Ранбу осознает, что встретил свою главную головную боль. Они с Дримом установили свой уговор, по которому ночные побеги не исключаются, но происходят под строгим наблюдением самого Востейкена. Якобы, он все еще получает за свою работу деньги, и ничего не делать было бы некрасиво. Хотя, честно говоря, принцу кажется, что охранник перевыполнил план на всю следующую неделю за прошедшие пол суток. Ни на секунду не покидая наследника, Дрим на каждый вначале непонимающий, а позже и откровенно раздраженный взгляд отвечал с ухмылкой, что «работа есть работа» и «он за это деньги получает». Если бы Ранбу платили за каждый раз, что он успел проклясть Востейкена за очень важную «работу», то принц давно мог бы нанять хоть стрельцов, хоть кавалерию и себе в охрану, и для Таббо. И сейчас, заходя в свои покои после ужина, видя, как охранник прикрывает дверь за ними двумя, внутри расползается тонкой сеткой неприятное предчувствие. — Вы так и собираетесь меня преследовать до самой ночи? — больше с неоправданной заранее надеждой даже, чем приевшимся раздражением вопрошает принц, вставая около постели. — Я больше Вам скажу. И ночью, и утром, и на выезд. Не для укора, разумеется, но Вы могли предотвратить подобное, — Дрим останавливается неподалеку и опирается на кофейный столик. Не для письма, скорее, для интерьера. Стопка лежавших на краю дневников опасно пошатнулась. Ранбу решил промолчать. Он сверлил взглядом кожаные обложки и уже предвкушал, как ночью, вдоволь натерпевшись преследования, сядет у перил балкона и выпишет все надоедливые голоса в голове на белые страницы. Мысли не на секунду не останавливались с самого утра. Как долго будет продолжаться эта демагогия? Настолько дотошным может стать присутствие незнакомца на постоянной основе? Когда ближайшая встреча с Таббо? Кем окажется его страж? Вопросов копилось все больше и больше, а разговаривать с Востейкеном хотелось все меньше и меньше. Не по личным причинам даже, из-за простой человеческой лени. — И долго? — Дрим, выводя резко Беловда из мыслей, подал голос. — Что? — Долго обычно сидите? Ну, до сна. — Оу… Могу я попросить Вас перейти на «ты»? Странно ощущать официальность в каждом разговоре, честно говоря… — Ранбу встречается взглядом с Востейкеном. В желтизне закатного солнца за окном кусочки голубого неба в глазах собеседника особенно отливают бирюзой. Хочется прикрыть веки и отвернуться, но до получения ответа Беловд не собирается сдаваться. К сожалению для принца, Дрим дискомфорта не испытывает и, кажется, даже сильнее задумывается, глядя в гетерохромные радужки напротив. — Конечно, Ранбу, как пожелаешь, — Востейкен отворачивается (наконец-то) к балконной двери, занавешенной прозрачным тюлем и, видимо, все также выжидает ответа. — Я, эм… Долго? — раскрывать ночную рутину не хотелось от слова «совсем». Тем более, кому-то, кого ты знаешь второй день. — Можно сказать, что долго, да. Дрим, кажется, кивнул одобрительно сам себе и, ничего не сказав, скрылся за балконной дверью, выходя на свежий воздух позднего весеннего вечера. Беловд смиряется с участью проведения ночи на пару с охранником и садится на кровать, прихватывая по пути дневник и ручку. Страницы в линейку встречают запахом чернил и пролитого кофе, окуная принца в каждодневную рутину. Он записывает все, по очереди и вдумываясь, растворяется в мыслях и мутных воспоминаниях. Пишет про встречу с Дримом, про приятные искры в душе от голоса Таббо и воспоминаний об их разговорах, про голубые глаза и скверное чувство где-то в легких при перекатывании лимонного имени Востейкена на языке. Когда на улице совсем темнеет до иссине-черного горизонта, в покоях зажигается люстра, и кислый желтый свет заполняет помещение. Это нервирует, и Ранбу хочется бросить в лампочку ручку. Он понимает, что на все источники освещения канцелярии точно не хватит, поэтому откладывает планы на потом. Беловд цепляет пальцами футляр с очками со столика и надевает круглую оправу. Кривой почерк ровнее от этого не стал, но разглядеть опершегося на балконные перила Дрима стало легче. Наверное, именно он включил свет. На лицо наползает странной природы ухмылка. Наследник откладывает книжку и свешивает ноги с кровати. — Дрим? — нарушает ночную тишину голос принца. Обращение выходит сухим, каким-то слишком безразличным. Ранбу не находит ни сил, ни желания повторять или уточнять. Востейкин что-то резко запихивает в карман штанов и поворачивается в сторону говорившего. Охранник распахивает дверь и отодвигает тюль. С балкона не выходит, останавливается в дверях. — Что угодно, — Дрим вздыхает раздраженно и устало, зачесывает рыжую челку пальцами и смотрит куда-то в сторону Ранбу. Куда именно — разобрать сложно. А Беловд молчит. Неудобство и неловкость заполняют до этого прохладный воздух с улицы, и принц не может открыть рта. Дрим ждет. Ранбу тоже. Тишина пронизывает наследника тонкими иглами, и он почти физически скручивается от боли и пронзительного взгляда со стороны. Окидывая взором личные вещи, взгляд Беловда не может не остановиться на старенькой гитаре. Акустика, в царапинах и потертостях, подаренная когда-то родителями и абсолютно бесполезная. Ранбу никогда не умел играть на инструментах, не просил гитары. Ему дали, он смирился. Как всегда. Когда-нибудь он научится говорить «нет». Когда-нибудь, обязательно. Дрим следит за его взглядом и секунду рассматривает побитый жизнью инструмент. — Умеешь? — в который раз отвлекает от размышлений. — Нет. Никогда не учили, я не пытался. — А хотел бы? Нет. Никогда не хотел до сих пор и не хочет сейчас. Принца буквально выворачивает от представления постоянной практики и мозолей в кровь на пальцах. То еще удовольствие — всегда вначале бьющее по ушам звучание, а после каждого удачного проигрыша гордость за звание балалаечника третьего разряда. — Очень. Когда-нибудь, обязательно. Может, в следующий месяц или год. Востейкен со знанием дела хватает гитару и уходит вглубь обширного балкона. — Иди сюда. Может, в следующей жизни. Ранбу не возражает, только в очередной раз упрекает себя внутренне за потакание неопознанной уверенности и переступает порог балкона, прикрывая за собой дверь. Не на замок, просто для пущего ощущения конфиденциальности. Ибо то, что сейчас происходит, казалось принцу излишне личным, стыдливо странным и необъяснимо глупым. Дрим садится в углу, прислоняясь спиной к стене. Беловд приземляется напротив и получает сходу гитару в руки. — Итак, — Востейкен будто к себе обращается. — Что ты знаешь? — Видимо, то, что я не имею ни малейшего понятия, как держать эту штуку. Так они и начали обучение. Если, конечно, это можно было так назвать. Охранник показал сначала, в каком положении должна находиться гитара. После попытался пойти в теорию, но принц с вылупленными глазами и застывшим в неуверенности выражением лица явно дал понять, что для таких сложных слов время не пришло. Востейкен, похоже, смирился и просто объяснял, как играть какие-то базовые мелкие вещи. К концу часа глубокой ночи и одностороннего в большинстве своем разговоре Ранбу запомнил, как правильно держать руку и инструмент, пару легких аккордов и ровно ничего более. Он даже не был уверен, что вся эта информация не забудется к утру. Дрим, вроде, что-то говорил и даже жестикулировал немного, но перед глазами начала спускаться пелена сна, а мозг решил отойти в забытие после долгого дня новизны. Взгляд охранника через минуту буквально цеплялся за лицо наследника, и Ранбу ничего не смог поделать с собой, просто прикрыв веки в ответ. Он отмечает в мыслях и коротко, что водные глаза Дрима в ярком лунном свете больше похожи на монеты. На серебряные маленькие крышечки, на две миниатюрные луны и осколки голубого стекла. Что-то ностальгичное и отчего-то совсем чуть-чуть успокаивающее. Его такое сравнение пугает куда меньше. Не сдержавшись, принц, засыпая, падает на плечо пересевшего рядом «учителя» и неразборчиво извиняется, соединяя больше половины гласных в один редуцированный. Дрим еле заметно улыбается и достает блокнот из кармана. Берет карандаш с пола рядом и листает странницы до нужной. Останавливается на какой-то зарисовке с кружочками и квадратами. Похоже на план комнаты или парка. Дальше Ранбу встречает мир темного экрана и несуществующих сновидений. В горле ком, и по щеке скатывается одинокая морозная слеза тоски. Он надеется, что ничего не вспомнит поутру.