Прогремел взрыв. И это было совсем не похоже на то, что обычно создавал Кач-чан: это был поистине ужасающий грохот, сравнимый с треском близкой грозы. Ударная волна заставила задребезжать окна, и даже вода в стаканах качнулась. Такого взрыва раньше не было.
А потом раздался душераздирающий вой, заставивший Масару выбежать на улицу. Посреди их лужайки стояли Изуку и Кацуки: первый плакал навзрыд, а второй с удивлением смотрел на свою руку. На руку, пальцы которой смотрели в разные стороны, что было совершенно неестественно для них, но что ещё хуже — кажется, под слоем запёкшейся крови были кости. И Кацуки просто стоял и держал здоровой рукой разорванную руку и молчал.
Молчал он и всю дорогу до больницы. Он молчал, даже когда врачи вкололи ему обезболивающее и начали лечение. Он молчал во время операции и не произнёс ни звука, когда плотные боты закрыли повреждённую руку от этого мира.
Он молчал, когда врачи сказали, что окажись повреждение на пару процентов сильнее, он лишился бы своей руки. Он молчал, когда они вернулись домой, и мама со слезами на глазах прижала его к себе.
Он молчал, когда Изуку плакал и клялся, что больше никогда не снимет браслет, чтобы не навредить ему.
Он молчал и не мог поверить, что его родная причуда, его взрывы, которыми он так гордился, нанесли такой урон его рабочей руке. В его голове просто не помещалось, как такое могло случиться, почему его причуда подвела его. Разве он не должен быть устойчив к собственным взрывам? Разве он не тренировался каждый день, чтобы нарастить огневую мощь и стать героем, который своими атаками превзойдёт Всемогущего? Разве взрывы могут вызывать кровь?
Он молчал, потому что ему стало страшно. Впервые Кацуки понял, насколько опасная сила дарована ему Судьбой. Насколько разрушительной может быть причуда. И он совершенно точно понимал, что это далеко не предел: ему всего семь, при выпуске из средней школы он точно удвоит, если не утроит свою силу, и тогда…
Он молчал, потому что вспомнил, сколько раз играл своими взрывами совсем рядом с лицом и руками Изуку. С Изуку, чья причуда буквально
неудача, Изуку, у которого нет огнеупорной кожи, и кости которого совершенно точно не способны выдержать разрушительную атаку взрывом.
Он молчал, потому что его сердце обуял ужас, невероятный страх
не случившейся ошибки. Миллионы «что если» крутились в его голове, ярко рисуя, сколько раз он мог потерять брата по собственной неосторожности. Сколько раз он вёл себя безрассудно и глупо.
Сколько раз он бросался взрывами направо и налево просто потому что мог?
Кацуки было страшно.
Изуку плакал. Он винил себя и плакал. Плакал всё время и просил Кацуки простить его. Просил поговорить с ним. Хотя бы обратить внимание. Но ушедший глубоко в свои мысли и страхи Кацуки не слышал его.
В их доме стало тихо.
Так тихо, будто Изуку снова живёт с отцом и терпеливо ждёт его возвращения домой. Так тихо, будто ничего и не было: ни криков и бурчания Мицуко, ни взрывов и воплей Кацуки, ни смеха Масару. Их дом погрузился во тьму.
Изуку мучали кошмары. Ему снилось, как он теряет Кацуки. Множеством разных способов он теряет тётушку, неисчислимое количество раз неизвестные люди приходили во снах Изуку, чтобы забрать его из дома Бакуго, потому что все они мертвы.
Задыхаясь от страха и боли, Изуку просыпался и бежал проверить, что все живы. Как умалишённый он боялся потерять браслет, скрывающий его причуду. Теперь он боялся всего и за всех, впервые поняв, насколько опасно находиться рядом с ним.
Так братья начали отдаляться друг от друга, желая защиты друг друга от своих же причуд.
Когда рука Кацуки зажила, и были сняты последние швы, Изуку больше не плакал, но и подходить к Кацуки больше не хотел.
По просьбе мальчиков, родители расселили их в разные комнаты — теперь Изуку жил в комнате на чердаке, где Макару и Мицуко сделали ремонт и обустроили всё так, чтобы ему было там комфортно.
Незаметно, шаг за шагом, они настолько отдалились друг от друга, что когда на втором году обучения их отправили в разные классы, никто из них не заметил изменения.
А потом случилась драка.
Изуку встал перед всем классом, чтобы представиться. Как и все до него, он назвал имя и причуду, взмахнув рукой, на которой был специальный браслет; он объяснил, что пока он на руке — причуда не активна и никто не пострадает.
Изуку улыбался, но глаза его были пустыми, потому что каждую ночь в своих снах он терял браслет, и люди, которых он любил, умирали.
Одновременно с ним, но в другом классе, Кацуки стоял перед классом и называл своё имя. Он коротко назвал причуду и отказался её демонстрировать. Он также держал травмированную руку в кармане брюк, из-за чего выглядел скорее как двоечник-бездельник, чем один из лучших учеников своего потока.
В классе 2-В была шумиха: никто не хотел сидеть рядом с Неудачником. В классе 2-А тоже была шумиха: все хотели узнать побольше о взрывах. В обоих классах братья равнодушно смотрели перед собой и игнорировали всех вокруг.
В какой-то момент холодность Кацуки приняли за высокомерие, и кто-то из тех, кто был с ними в первом классе, вспомнил, что Неудачник и Кацуки живут вместе. По школе начали расползаться сплетни.
В классе 2-В старательно игнорировали существование Изуку, в классе 2-А одни ученики пытались расположить Кацуки к себе, другие уже открыто называли его вруном.
— Раз он живёт с Неудачником, значит, и сам неудачник? И он ничего не взрывает: наверное, не умеет, — говорили дети с более слабыми или не такими яркими причудами.
Братья это игнорировали.
А потом начался спортивный фестиваль, на котором классы 2-А и 2-В шли ноздря в ноздрю, и до победы оставалось всего пару очков. Всё должна была решить эстафета, и по какому-то злому умыслу, последние сто метров должны были бежать Бакуго и Мидория. Почему? Никто так и не понял этого. Два брата стояли на параллельных дорожках и ждали, когда им передадут жезлы, оба не смотрели друг на друга, и сейчас даже в голову бы не пришло, что они живут под одной крышей, настолько разные они были: высоки и низкий, хладнокровный и взволнованный, жесткий взгляд против напряжённого.
Первым жезл получил Кацуки, не теряя времени, он развернулся и побежал к финишной ленте, а пару секунд спустя в гонку вступил его брат.
Они оба сильно вспотели. На улице стояла невозможная жара, и каждый из них весь день провёл в спортивных состязаниях.
В последствии никто так и не смог сказать, что именно пошло не так, но кажется, сначала с Мидории слетел браслет, сдерживающий его причуду, а потом Кацуки запнулся и полетел вниз, выставив вперёд свои потные ладони, которые при столкновении с покрытой песком беговой дорожкой тут же образовали взрывчатку, и хватило маленькой искры, чтобы прозвучал взрыв.
Почему они начали драться? Потому что устали от одиночества или потому что всё это время в них копилась обида на холодность другого? Или просто потому что они были детьми, которые на глазах у всех школы упали у самой финишной ленты, дав возможность выиграть классу 2-С? Или просто потому что это казалось правильным — вместо слов использовать кулаки? Даже годы спустя никто их них не знает правильный ответ, но вероятно, всё вместе: и обида за проигрыш, и обида за тишину, и желание выплеснуть давно копившийся пар.
Они вцепились в волосы друг друга, катаясь по земле, совершенно не заботясь о том, что на них все смотрят, они кричали и рычали, Изуку даже плакал, но и в глазах Кацуки стояли слёзы. Опешившие учителя не сразу спохватились, а когда побежали разнимать драчунов, рядом с ними оказалась Мицуко, которая попросила «дать мальчикам выговориться по-мужски».
В той драке или во время падения или из-за взрыва, опять же, было сложно с точностью определить, что стало причиной, Изуку сломал руку. И, как и несколько месяцев назад, Кацуки — его рука пострадала достаточно сильно, как и вся половина тела, которая была ближе к оглушительному взрыву.
Его отправили в больницу, где наложили швы и забинтовали все ожоги.
И впервые за долгое время Кацуки посмотрел на Изуку. На забинтованного из-за него и его же причуды, но живого Изуку, который смотрел на точно такого же живого и невредимого Кацуки, хотя Изуку и потерял свой браслет.
— Прости меня, — хором сказали они.
И вдохновлённые тем, что самый худший страх воплотился, но смерть так и не произошла, счастливые от того, что брат рядом, живой и всё ещё может разговорить с ним, они начали смеяться.
И этот смех разрушил цепи льда, сковавшие их разумы и сердца. Впервые за долгое время они почувствовали, что всё хорошо, даже если один из них лежит на больничной постели весь в бинтах.
— Я буду тренироваться, — пообещал Кацуки, глядя на Изуку, — чтобы никто не пострадал от моих взрыв.
— Я буду тренироваться, чтобы неудача была только моей, — и именно в этот момент мысли мальчиков сошлись в одной точке.
— Ты не виноват в том взрыве, — тихо, потому что такое стыдно признавать, начал Кацуки, — я просто накопил слишком много пота, и мои руки не выдержали этого.
Глаза Изуку широко раскрылись и он посмотрел на себя. На свою руку без браслета. И что-то в его голове щёлкнуло.
Он понял, что неудача имеет свойство накапливаться, и стоит ему потерять браслет — всё, что накопилось, тут же выплеснется на него, и случится что-то очень похожее на тот злополучный взрыв руки Кацуки.
К счастью, взрослые тоже подумали об этом, поэтому на руке младшего больше не появлялся браслет, сдерживающий его причуду.
***
— Умри! — раздаётся взрыв, но арбуз, на который он был направлен, остался полностью невредим.
Кацуки решил пугать своим криком, и полностью контролировать разрушение от своей причуды.
Несколько лет спустя он мог спокойно направлять взрывы в лицо статистов, не боясь поранить их. Правда, те всё равно боялись и уважали его способность.
В память о силе, которая заключена в его руках, у Кацуки остался ломаный шрам вдоль руки, одного взгляда на который было достаточно, чтобы сбавить пыл и усмирить причуду.
У Изуку тоже остался шрам, чтобы он никогда не забывал, что могло быть и хуже.
С похожими шрамами на одних и тех же руках, мальчики снова начали проводить время вместе. Вместе играть в Нинтендо, вместе играть в героев на детской площадке, вместе ходить в школу и вместе тренироваться.
Лишённый возможности полноценно изучить свою причуду, в силу её невидимости и неизмеримости, Изуку с двойным усердием помогал брату разобраться во взрывах. Так и появилась первая тетрадь по разборке причуд, на которой значилось: «Кач-чан».
***
— Изуку, давай быстрее, мы опоздаем! — закричал Кацуки.
Он стоял у входной двери в школьной форме и с рукой в кармане — привычка, которая останется с ним навсегда, — на часах было без десяти восемь, и первый вступительный экзамен в ЮЭЙ должен был начаться уже через двадцать минут.
— Бегу! — крикнул Изуку, — перепрыгивая сразу через две ступени, неудачно поставив ногу, он почти подвернул её, но тут же схватился за перила и перенёс вес на руку, что помогло спасти ногу от повреждения и, не сбавляя скорости, оказаться внизу. — ЮЭЙ, Братья Марио идут, берегись! — вскинув обе руки вверх, счастливо улыбнулся Изуку.
И, не сговариваясь, оба брата побежали к зданию, где должен был начаться их путь становления героями. И бежали они наперегонки, разумеется.
