Приглашение на ужин в 19:00.
Буду ждать на парковке, как и всегда.
Есть определённые плюсы в том, чтобы не принимать подавители и одновременно пытаться что-то строить с альфой. Например, теперь Андрей по-своему, по-омежьи тонко чувствует, когда лучше надавить, а когда, буквально, взять и почесать внутреннего Мишиного зверя за ухом. Он не всегда это делает в том объёме, в каком мог бы, потому что до сих пор немного опасается, но в целом старается слушать свою интуицию. И чаще оказывается прав. В пятницу, упомянув Мишино прошлое, Андрей и рассчитывал на ту реакцию, которую получил, но дело в том, что Миша, замечает он или нет, сейчас относится к самому Андрею в разы более тепло и уважительно, чем раньше. Они ни разу это не обсуждали, так что Андрею остаётся только строить догадки, но что-то ему подсказывает, что Миша уже переступил ту черту, где он собирался исключительно трахаться, и Андрей подкидывает Мише возможность сделать кое-что более весомое, чем цветы или подарки: быть честным. Потому что рассказывать сокровенное всегда нелегко. Это требует определённого уровня доверия и готовности открыться. Андрей решает подождать. Ни в выходные, ни в понедельник или во вторник Миша не даёт о себе знать. Даже испытывая тревогу, Андрей не торопится бежать на десятый и узнавать, всё ли нормально. Он ясно обозначил свою позицию, и пусть Миша тоже принимает решение. Решение следует ко среде. Андрей находит конверт и, распечатав его, невольно усмехается. Хорошо. Ужин так ужин. К семи вечера, закончив с работой, но, что сегодня важнее, успев закрыться в кабинете и привести себя в порядок, Андрей садится в Мишину машину, ожидающую его на парковке. — Привет, — невозмутимо здоровается он, будто у них и не было паузы в четыре дня, — где хочешь поесть? Знаю тут недалеко один ресторанчик, но выбор за тобой. По первому впечатлению Миша энтузиазмом по поводу предстоящего не блещет, и Андрей, пока альфа не завёл авто, сам придвигается ближе, роняя ладонь ему на колено. Потянувшись вперёд, Андрей клюет Мишину щеку коротким ободряющим поцелуем. Весь день Михаилу Юрьевичу нервно. Ровно как и до этого ещё четверо суток, но то скорее проверка, а так ли на самом деле Андрей ему нужен, чтобы открываться настолько глубоко. Тема Анфисы до сих пор для Горшенева остаётся пульсирующим гнойным шрамом, от которого давно идёт омертвение клеток и, пока не ампутировать эту часть, времени на жизнь у альфы очень мало. Анфиса настолько засела в голове, в мозгах, под кожей и, что хуже всего, в венах, что её оттуда не вытравить просто так даже при большом желании. А у Михаила, иронично, избавляться от неё внутри себя, предавать собственную память, её память, мыслей нет. И с Андреем, в том числе, ему не хотелось ничего серьезного примерно по этой же причине. — Привет, — говорит всё-таки ждущий и готовый к трудному разговору альфа. Князев его действительно заставляет начать говорить о мертвой жене. То, что не смог сделать даже собственный брат с самыми благими намерениями. А дело как раз в том, что, прожив те невыносимо трудные сутки, Горшенев понял, насколько сильно ему внезапно Андрея не хватало. Их кофе-брейков, объятий, разговоров или молчания. Всего, блин. Будни (и кошмарные два выходных) стали невыносимыми без предположительной возможности встретиться и увидеть вот так просто омегу. Вживую. Тогда решение пришло само собой, но с кучей заморочек и отрицания. Сначала Горшенев решил, что уложится в несколько конкретных предложений. Потом — в абзацев. Очень быстро Михаил Юрьевич понял, что не хватит и целого вечера, чтобы Андрею хоть что-то объяснить. Однако, он всё-таки решил попытаться. — Я раздумывал отвезти тебя в итальянский, но могу принять и твой вариант тоже, — голос звучит напряжённо или слишком собранно — не понять. Может, все вместе. После поцелуя, правда, альфа смягчается и, уставши, с дикими синяками под глазами, смотрит на Андрея и приподнимает уголки губ: — Потрясающе выглядишь, детка. Рад видеть. Мне без тебя, е-мое, совсем не по себе. Или, если переводить с Горшеневского: «я пиздец соскучился». Замерев, Андрей окидывает откровенно уставшего Мишу внимательным взглядом и, вскинув брови, парирует: — А ты нет. Но, подняв руку, костяшками пальцев он ласково проезжается по чужой щеке вверх и вниз и, слегка потерев, добавляет: — Но всё равно самый красивый. Поехали в итальянский. Не сказать, что у Андрея много опыта в похождениях по ресторанам. До недавно времени у него бы и на самый дешевый не хватило денег. А сейчас столько работы навалилось, что о ресторанах остаётся только мечтать. Максимум, что Андрей после работы делает — это заказывает себе пиццу или какой-нибудь сет роллов. Зато сегодня, с Мишей, они приезжают в красивое тихое место, и ощущается это по-особенному. Даже не из-за предстоящего разговора, а просто потому, что Миша помогает ему снять пальто и отодвигает стул, и в целом ведёт себя так, будто они на настоящем свидании. Свидания-то у них ещё не было. — Возьму себе какую-нибудь пасту, раз уж мы здесь, — тянет Андрей, подперев подбородок рукой. — Выберешь нам вино? Ничего в этом не смыслю. Того момента, когда официант примет заказ и снова уйдет, он прямо-таки ждёт. И, когда это случается, расползается в улыбке. — Мне без вас тоже не по себе, Михаил Юрьевич. Но пришлось повременить с перерывами на кофе, чтоб дать вам обо всём подумать. Я очень рад приглашению. — Конечно, только допивать тебе придется бутылку придется самому. Ну, или пригласить меня к себе на ночь, а машину придется подогнать к офису, — хитро смотрит альфа, видя чужое замешательство и смущение, тут же предлагает альтернативу: Апероль шприц — безалкогольная версия. На том и останавливаются, заказывая дорогущую пасту. От всего вокруг пахнет роскошью, но не похоже, чтобы Михаил Юрьевич чувствует себя уютно. На самом деле, рестораны ему не то чтобы очень по вкусу. Раньше легко обходился яичницей с сосиской или шаурмой, а с некоторых пор… Предпочитал просто не считать. Он въебывал, а за это получал. Вот и все, что нужно было знать альфе, которого боялся не один десяток людей. При всех своих странностях, вроде обязывающих вырасти мажором и понторезом, Михаил Юрьевич таким вовсе не являлся. Он вырос обычным мужиком, без золотой ложки в заднице, так что и роскошь богатства бизнеса отца ценил совсем по-своему. — Я вижу, что рад… Улыбка висит такая, словно у Чеширского кота. Хотя, тебе правда идёт, так что… Я не имею ничего против, е-мое. Начать всегда сложно, поэтому Горшенев для помощи спрашивает первым: — Что тебе конкретно интересно? С самого знакомства или можно как-то минуя подробности? — по глазам Андрея видно, что важно рассказать обо всех деталях, но из-за воспитания или деликатности вслух тот никогда об этом не скажет, судя по всему. Поэтому Михаил Юрьевич тяжело вздыхает и начинает с самого-самого начала, где его ярая молодость и судьба панка-бунтаря свела в клубе на концерте с прекрасной Анфисой. Любовь с первого взгляда, не иначе. Принюхавшись друг к другу, они сразу съехались и не расставались почти ни на миг. Когда появилась первая прибыль и первые большие деньги, Горшенев с удовольствием спускал всё на жену. В ЗАГС он тоже попал спонтанно, просто поняв, что любит эту женщину больше жизни. Дальше Андрею пришлось рассказать и про шубу, и про наркотики, и про совместные ссоры, где оба совсем не отличались мудростью, и про совместные рехабы с попытками завязать, и про… — Она умерла не так давно. Если бы не моя беспечность — передоза можно было избежать. Я уже спасал её. У меня самого на счету четыре клинических. Уверен, будь в ту ночь рядом с ней… Ничего бы не произошло. Я не мог смотреть больше ни на кого другого, не то, что трогать. Меня тошнит из-за самого себя. После гона, этого ебаного срыва на тебя, стало понятно, насколько мои попытки сдерживать природу зверя оказались на самом деле жалкими. Пока Миша рассказывает, им успевают принести вино. Но Андрей не отвлекается на собственную тарелку, хотя дорогая паста, похоже, сейчас окончательно остынет. Но мыслей о еде в голове нет нисколько: какая еда, когда Миша выглядит по-настоящему измученным, когда всё это упоминает. Причём Андрея шокирует, помимо самой истории об Анфисе, новость о том, сколько раз и сам Миша оказывался на грани жизни и смерти. В какой-то момент ему даже начинает казаться, что комментарии излишни. Поэтому, когда альфа делает паузу, Андрей молча подтягивает к себе стакан и делает сразу три больших глотка подряд. Апероля остаётся прям на дне. — Пиздец, — выдает он после этого, как есть. — Миш, мне правда жаль, что так сложилось. И ещё… Ты, наверно, это уже миллион раз слышал, но не факт, что твоё присутствие в тот момент что-то бы изменило. Тебе пора начать потихоньку себя прощать. Видя, что Миша сидит каменный, по-прежнему с напряженным выражением лица, Андрей тянет руку через стол и хватает его пальцы своими свободными. — И, блин, ты молодец, что начал потихоньку двигаться в этом направлении. Пусть и неосознанно. Но это реально большие шаги. Спасибо, что поделился. Хочу тебе тоже рассказать секрет. Вяло поковыряв вилкой пасту, Михаил Юрьевич откидывается на спинку кресла и накручивает макаронины на зубья вилки. Воспоминания всё ещё резко бьют осколками об лицо Горшка, но дышать в моменте становится легче. После апероля, промочившего сухое горло, так вообще пробивается какой-то аппетит. Поглаживая в ответ чужую руку, Михаил Юрьевич странным образом находит себя готовым к дальнейшему диалогу. Собственная тайна, никому до этого момента несказанная, наконец сотрясает воздух и не кажется больше такой огромной. Анфиса никуда не испаряется, но она будто больше и не сжигает внутри заживо. Андрей своим принятием действует на Горшенева крайне терапевтически. В его глазах начинает маячить блеск тлеющей жизни. Михаил Юрьевич не ощущает себя однозначно одиноким, а даже наоборот. Словно внезапно снова нужным? — Я не слышал ничего такого. Потому что никому полностью никогда эту историю не рассказывал. Болючая она. И больная слишком, — горько усмехается Миха, шаря по карманам в поиске сигарет. Надо выйти и чуть успокоиться, но Андрей тут же интригует своей тайной: — ну-ка. Зуб за зуб, получается? Валяй, я слушаю. А потом Князев вываливает своё признание на стол так легко, что альфа почти остальное и не слушает. Выждав маленькую паузу, Андрей наклоняет голову и, снова расплываясь в улыбке, роняет: — Ты мне очень нравишься. А месяц назад мне хотелось открутить тебе голову. Поэтому… Не останавливайся, пожалуйста, надо продолжать жить. Это мой тебе большой совет. Я… Бы очень хотел, чтобы ты никуда не девался, если это добавит тебе какого-нибудь стимула. Пиздец. Он ведь так очевидно не желал ни с кем сближаться, а здесь… А здесь Андрей сам дал шанс проявить себя, и Горшенев поплыл, сам того не понимая. Словно сломанный оловянный солдатик, Михаил поднимается с негнущимися ногами со стула и растерянно бродит по их шикарному месту около окна безумным взглядом. Будто видит впервые. — Я… М-мне надо… — показывает пачку сигарет, будто бы тем самым всё объясняя, альфа и исчезает на балконе. Его заявление Андрея не шокируют, но ставят в ступор. А что, собственно, он блядь сейчас делает? Чтобы просто потрахаться, ухаживает за омежкой? Как бы не так. Но и отношения Михаил Юрьевич не хочет. В самом начале ведь обозначил. Или хочет? Пиздец, по ходу хочет, ибо его снова, даже сейчас, тянет к Андрею назад столь сильно, что щемит в груди сердце. Михаил Юрьевич сваливает так резко, что Андрею только и остаётся, что в одиночестве уплетать свою пасту. Взмыленный он ушёл, конечно… Но это можно понять. У Андрея и у самого сердце колотится. Не каждый же день говоришь человеку, что он тебе нравится. Но тут в другом дело. Для Андрея в том, что после всего случившегося он сказал об этом Мише. А для Миши… Вот сейчас, видимо, Мише и пора бы осознать, что они не просто поиграть это всё. По крайней мере, Андрей точно не просто. И хорошо, что пауза не затягивается. Он не успевает начать себя ощущать неловко и испытывать желания уйти — это главное. Но на альфу, вернувшегося обратно непривычно тихим, прямо-таки на себя не похожим, Андрей всё равно смотрит с некоторым изумлением. Было бы ложью сказать, что ответного признания он не ждёт. А вот того, что Михаил Юрьевич решит зайти ещё дальше, точно нет. — Андрей. Ты мне тоже самое, понимаешь, да? Может… Может, е-мое, хочешь встречаться? Попробовать, так уж и быть. — Я, — сердце точно совершает остановочку, потому что даже вилку Андрей во избежание кладёт на тарелку, — х-хочу, да. Так уж и быть. Позволив себе осторожную улыбку, он добавляет: — Ты не доел. И вина я все-таки выпью. — Хорошо. Пей, — кивает Михаил Юрьевич и подзывает официанта, чтобы тот принес счёт, а с ним воды в стакане. Очень уж альфа перенервничал. Однако, от впечатления и ауры так просто не избавиться, поэтому стоит Горшеневу поднять строгий взгляд на обслуживающего омегу, как тот спотыкается и роняет стакан. Почти сразу на его глазах появляются слезы досады. Быстро же его уносит из-за всего-то взгляда. Правда, Михаил Юрьевич от случившегося казуса совсем не приходит в ярость, как мог бы. Он даёт салфетку со стола, комментируя: «утри нос и неси швабру. Осколки могли разлететься по полу, от неосторожно можно порезаться», и предлагает оплатить без проблем урон. Студент, видно, что очень молодой официант, кивает покорной ланью и хлюпающий носом исчезает за кулисами. Может, Андрею действительно многого не надо. Или у него какие-то не такие стандарты. Или он просто охренел бросаться в омут с головой. Но здесь и сейчас, сидя напротив Миши на стуле в ресторане, он ни капли о сказанном не жалеет. Не до конца уверенный в том, что сможет сходу пережить, если Михаил Юрьевич начнёт себе позволять прям всё без разбору, Андрей тянется, лизнув его в уголок рта, вперёд первым. И снова замирает, заинтересованно рассматривая лицо напротив. Ну каков пиздец. На Андрея всё ещё смотреть Михаилу неловко, но остаток ужина и вечера оба больше не особо возвращаются к главному. Горшеневу еще слишком много необходимо осмыслить и принять. Например, блядь, что у него снова появилась пара. И эта омега — его коллега, которого он в первый раз реально изнасиловал. Пиздец какой-то. Рассказывать кому-либо Михаил Юрьевич думает, что точно пока не стоит. Да и из внимательных слушателей, пожалуй, остался только брат. В основном альфа слушает Андрея и совсем не против пошутить, поддержать или молчаливо рассмотреть. Всё же сейчас у них начинается совершенно иной уровень в отношениях. Теперь всё действительно можно назвать именно так. Благодарный официант всячески гостей ресторана, его пощадивших, «облизывает» услужливостью. Ему не придется из зарплаты выкладывать деньги за ущерб, к тому же чего этот смешной мизер… Только плакать и заставляет. На красивой веранде, все ещё с неубранными ёлками и Рождественскими украшениями, даже просто стоять оказывается уютно и комфортно, потому что вдвоем. Раньше Михаил Юрьевич здесь надолго не задерживался, а сейчас наконец разглядел весь вид. Смягченным взглядом, с заботливыми объятьями, Горшенев укутывает запахом и теплом тела Андрея без вопросов, словно так и надо. Теперь, к тому же, Михаилу официально это позволено на постоянной основе. К концу этого ужина, немного пьяный и со-овсем немного пользующийся тем, что Мише нельзя было пить, раз уж он за рулём, Андрей прижимается к нему на застеклённой веранде. Снаружи нет никакой нормальной зимы, но тут ресторан сделал декор, как будто деревья в снегу, и смотрелось оно всё… Супер. Андрей бы даже залюбовался, если бы в этот момент не глазел на Мишу, такого красивого в его костюме и, временно, без его извечной хмурой складки между бровей. — Миш, — спрашивает Андрей, скрещивая пальцы за чужой шеей в замок, — Миш, поцелуемся тут? — Да, детка. Отличная мысль, — альфа хищно облизывается из-за звериного предвкушения, полностью уже телом готовый ворваться в новый цикл гона. Рыкнув, он ловит язык и посасывает губами, а потом не стесняясь втискивает рот в рот. Становится в миг невероятно жарко, влажно и даже дико. За ужином Михаил Юрьевич по ощущениям только набрался аппетита, а по факту остался всё ещё голодным зверем. Щадить Андрея отныне он не намерен, поэтому сжимает широкими ладонями плечи, скользит вниз по пояснице и лапает ненавязчиво за ягодицы. Пожалуй, действительно первый смелый и однозначный жест после их совместной течки в первый и пока единственный раз. — Ты ведь хочешь меня? Не потому, что есть ебучие альфа-феромоны, — хмурится, тяжело дыша, Миша. — Если хочешь, ты согласен теперь быть со мной в этот цикл? Потому что лучше нам узнать об этом сейчас, е-мое. Удивительно, но, чем глубже копаешь, тем чаще обнаруживается, что Михаил Юрьевич тоже порой сомневается в своих жестах. По крайней мере, что касается отношений. После всего, что с ним случилось, это и неудивительно, но Андрей всё равно каждый раз внутренне вздрагивает, когда отмечает его эту почти робость в некоторых моментах и получает подтверждение тому, что не только ему непросто. Разве что непросто им по-разному, но это и хорошо. Этот поцелуй больше всего похож на последний на балконе. Андрею мигом становится жарко, а когда Мишины руки ложатся на ягодицы, он начинает дышать чуть чаще. Стиснув пальцы не его плечах покрепче, кончиком носа Андрей проезжается по Мишиной щеке и целует его по очереди в щеку и, смазано, куда-то в ухо. — До конца месяца ещё полторы недели, — тянет он, в который раз за вечер расплываясь в улыбке, — у тебя точно получится и дальше быть молодцом, Миш, я в тебя очень верю. Это не то, чтобы прямо воспитательный жест, но Андрею важно, чтобы Миша помнил о том, что всё, что между ними сейчас есть, очень хрупкое, и что нужно учиться заново обращаться с новой ответственностью. — Я определённо соскучился по тому, как ты держишь меня на руках, — признаёт Андрей, расслабляюще почесывая альфу двумя ладонями вдоль затылка. — И по твоему запаху, когда ты долгое время ко мне вплотную. Он становится таким… Очень густым. Ты понимаешь. Кстати, помнишь, когда мы с тобой, ну, в лифте? На веранду заходит официант, забирает оставленные предыдущими гостями стакана и снова тихо выходит. Андрей краем глаза его замечает, но смотрит всё равно только Мише в лицо. Правда, сейчас сложно не хихикнуть. — Короче, я же тогда сидел на таблетках, но доза была чуть меньше, чем я начал принимать после того случая. У меня было такое состояние, что вот-вот начнётся течка. И я, когда домой потом приехал, был просто… У меня вообще все шмотки были насквозь. Надышался тобой пиздец. Так что если б те мужики не подвалили вовремя, я не знаю, может… Всё бы совсем иначе сложилось. Просто повезло, понимаешь. Я потом долго об этом думал, — нахмурившись, Андрей облизывает губы, — не в смысле чтобы тебя оправдать, но… Эти все животные инстинкты меня порой бесят и я не понимаю, как вообще с ними жить. В общем, да, я думал, что, если тебя так сорвало тогда ещё и потому, что ты в лифте тогда… Ты уже, ну, ты почуял меня, понимаешь… И как бы. Получилось, что, как бы головой ты не хотел, а внутренний зверь, как я это называю, он это запомнил. Из-за лифта. И всё это вышло из-под контроля. Михаил Юрьевич цокает языком и возводит глаза к серому небу. Альфы никогда не отличались большой терпимостью, но сейчас до чего же досадно ничего ободряющего не услышать. Словно стимула дополнения совсем нет. Однако, Андрей быстро поправляет ситуацию, очевидно чувствуя, как тому взгрустнулось. Поэтому Князев и вываливает на него свои очередные откровения, теперь явно уравновесившие их положения. Во-первых, Михаил не был настолько уязвимым. Во-вторых, оказалось гораздо приятнее слышать, что твой партнёр тебя хочет, нежели если бы это был трах без обязательств. На почесывания Горшенев реагирует, словно большой кот, наконец дорвавшийся до места, где его приласкают, как надо. Альфа тихо урчит, прикрыв глаза. — Помню, конечно, — ни на секунду не отстраняясь, подтверждает Михаил Юрьевич. Он прижимает к себе крепче Андрея, как если бы вдруг его решили от него забрать. После ухода официанта тут же расслабляется. Гон, мать его, не за горами, а это — всё его симптомы. Плюсом выступает к тому же Горшеневская известная вспыльчивость и ревность. Слушая рассказ Князева, зверь внутри прямо довольно облизывается своей работе. Именно он ведь склонял их обоих к притяжению, пускай остальное оставалось волей случая или судьбы. — Не надо меня оправдывать, я знаю, что виноват перед тобой. Не представляю, как сложно быть в шкуре омеги и отпираться от каждого уебка, решившего поприставать, — хмыкает альфа, а потом недовольно рыкает сам себе под нос. Надо бы уже заходить внутрь, пока они оба полностью не продрогли или не спровоцировали друг друга. И всё же, Михаил продолжает: — Вышло из-под контроля, потому что я — безответственный мудак. Хотя твоя версия мне и кажется более логически обоснованной, — тихо смеясь одними глазами, он отводит Князева от веранды подальше. Устраивается около потрескивающего в середине электрического камина с искусственным звуком. Напоследок они выпивают ещё чая, тогда и альфа подвозит Андрея до дома. Тоскливо представлять, как придется ехать ещё часа два к себе, поэтому попрощавшись, в планах появилось остаться в отеле. Заодно это решит проблему с завтраком. — Я размышлял, пока мы ехали, и вот что думаю, Андрей Сергеевич, — начинает деловито-официально, а затем Горшок усмехается: — в следующий раз, когда намокнешь, просто дай знать. Я хорошенько тебя вылижу дочиста. Доброй ночи. Сам не до конца понимая, что это было, Михаил Юрьевич гонит в отель. Оказывается, он ещё совсем не забыл, как надо флиртовать. Заперев за Мишей дверь, Андрей прислоняется к ней спиной и, глубоко вздохнув, на секунду прикрывает веки. Вскинув руку, он осторожно трогает свои зацелованные, но пока не настолько, как это может быть, губы, и коротко усмехается. С-сука… Вот, похоже, и попался. Как за один вечер столько всего смогло переиначиться — загадка. Но от того, чтоб шарахаться Мишиного присутствия на планерках, он как-то дошёл до того, чтоб официально стать Мишиным партнёром официально. Ну, может, не настолько официально, как по бумажке, но… Официальней некуда. Впереди выходные. Планов на эти выходные у Андрея нет, поэтому он неожиданно вспоминает о том, что ему, вообще-то, двадцатка. А с друзьями он не виделся сколько, месяца два уже? Так нет, третий к концу подходит. Поэтому Андрей решает устроить себе что-то вроде релакса. Впервые за долгое время забирается полежать в ванной и прямо туда же берёт ноутбук, чтоб параллельно включить какой-нибудь фильм. Желание оставить Мишу здесь, конечно, было непреодолимым. Андрей чуть сам себе щеки не сгрыз, пока они прощались в коридоре. Мог же ему сказать, что забил и ночевал в этой квартире. Но нет. Пока нельзя. Им точно нужно подождать конца месяца: изначально было условие, что три с половиной недели — условный испытательный срок. И, хотя Андрею уже самому смешно из-за мысли, что он по-серьезному возьмет Мише и откажет, лучше будет дождаться. Откинув голову на сложенное в несколько раз полотенце, в экран Андрей смотрит расслабленно, опустив веки. Он всё ещё самую малость пьян, но не критично. Наверное, цикл они снова проведут в том большом доме… Андрей немного тревожится, каково будет туда вернуться и столкнуться с прежними воспоминаниями. Но он старается вообразить себе и приятные вещи. Например, в этот раз он возьмёт с собой одежду и все свои уходовые штуки; он проследит, чтобы Миша набил холодильник вкусной едой. И, конечно, будет нещадно пользоваться своим положением и просить Мишу носить его по лестнице туда-сюда три дня подряд. Воодушевленный этой мыслью, Андрей хмыкает себе под нос. Его рука тянется к телефону, но в последний момент он себя останавливает. Нет, пусть Миша немного поскучает, только ведь виделись. Если захочет, позовет в выходные погулять. А если нет, то впереди последняя рабочая неделя. Должно обойтись без сбоев, и тогда уже через девять плюс-минус дней…***
До места назначения, к сожалению, чтобы отдохнуть, Михаил Юрьевич не добирается. Звонят из больницы, где лежит самый старший Горшенев. Отец вышел из комы спустя почти год. Очнулся ото сна, как гребанная Спящая красавица, вот только вместо радости Михаил Юрьевич испытывал холодящий душу гнев и тревогу. Юрий Михайлович словно почувствовал, что у сына начало что-то получаться, и очнулся, дабы напомнить о тяготах человеческого существования. По крайней мере, Михаил так думал, пока шел по коридору клиники. На этот раз медсестра не ошиблась. Юрий Михайлович сидит на комфортабельной кровати (ещё бы, частная ведь клиника, лучшая в городе) и белом халате и тапочках. Должно быть, первым делом решил выкупаться, поскольку темные волосы заложены на бок, на вид мокрые. Строгий тяжёлый взгляд пригвоздил Михаила к стенке, хотя отец и разговаривал с сидящей рядом матерью. Та принималась к груди, роняя слезы счастья и облегчения. Любовь всей её жизни очнулась — это всё, о чем она молилась в последний год. Чтобы не портить момент, Михаил Юрьевич вышел в курилку, где и встретил своего брата. Такого же забитого, как и он сам. — Где был? — Подносит сигарету к губам Старшего, чиркает зажигалкой Алексей Юрьевич. По глазам видно, что и так уже прекрасно догадывается, где, но спросить все равно спрашивает. — Ужинал с Андреем, — затягивается глубоко Михаил и возводит глаза к потолку. Наверное, это неправильно — ничего не чувствовать. Фактически, это и не так. Ощущения в теле имеются, только совсем не позитивные. — С тем самым? — интересуется серьезно брат. — Ваша интрижка не понравится отцу, если он узнает… — Да поебать мне. Для меня это не интрижка. Слово-то какое мерзкое, е-мое, — бесится сразу же Михаил. — Мы на второй цикл вместе. И вообще… Вместе. Понимаешь, да? — Мих, я же не против тебя. Я знаю нашего отца. Вспомни, как всё начиналось с Анфисой, а Князев и то тебя на десятку младше. Представляешь уровень недовольства? — Лех, если ты правда не против меня, то знаешь, что делать. — Я не стану тебя снова выгораживать, — наклоняется ближе и шипит младший альфа. — последний раз мне почти стоило это семьи. Горшенев хмурится и явно мрачнеет в лице. По виду, будто готовится собрать в организме весь яд и плюнуть на пол в предупреждение. К счастью или сожалению, в этом мире такой способности у людей нет. — А я, выходит, не семья? У Алексея наливаются кровью от злости глаза и краснеют щеки. Тот сразу задыхается в возмущении и не может подобрать слов. Михаил Юрьевич вылетает из курилки крупнокалиберной пулей, которую сложно просто взять и пропустить мимо. От злости кипит всё воспалённое нутро. Хочется срочно чем-то закинуться, да побыстрее. И потяжелее. «Андрей, я могу всё же заехать к тебе на ночь?» Стирает альфа сообщение тут же, выдыхая морозный пар на воздухе. Вариантов не так много и почти никакой из них не кажется самым правильным. Миша хочет напиться, убиться, пока чувствует очередное предательство и нож в спину. Ещё перед братом он не оправдывался, с кем ему можно, а с кем нельзя спать. Полное фиаско, блять. Беспросветная тьма задницы и усталости, от которой двоится в глазах и кружится голова. Слишком мало сна, отдыха и покоя. Слишком много стресса, решительности и сил, которые сжигались. «Андрей, можно заехать?» «Мне хуево. Я не вывожу» Альфа так ничего и не отправляет. В выходные Миша так ничего и не пишет. Андрей удивляется, но не расстраивается. Им сейчас и правда полезно побыть порознь, чтоб не спровоцировать цикл раньше времени. И друг на друга не сорваться. Поэтому в субботу Андрей встречается с друзьями, как и планировал, а в воскресенье весь день валяется дома за планшетом, в кои-то веки рисуя просто для удовольствия. В понедельник с утра он тратит чуть больше времени, чем обычно, чтобы выбрать себе одежду. Ему и то не нравится, и это. В конце концов, разодетый, он возвращает на запястье подаренный Мишей браслет. И едва дожидается одиннадцати утра, чтоб прийти на десятый. Но там Виктор не без удивления сообщает ему, что Михаил Юрьевич сегодня вообще на работе не появлялся. Растерянный, Андрей отходит в сторонку и набирает Мишин номер. Трубку так никто и не снимает. К середине дня Андрей начинает ощущать какую-то смутную тревогу, а к вечеру, когда в шесть выходит из офиса, звонит Мише ещё несколько раз подряд. Длинные гудки, длинные гудки, длинные гудки. Да и Алексея Юрьевича сегодня не было в офисе… «Перезвони мне срочно!», — печатает Андрей, спускаясь в метро. Но ни во вторник, ни в среду ничего не меняется. Миша не появляется, его личный секретарь не в курсе, куда делся шеф, а планерки… Планерки неожиданно поручают Алексею. Так что, всю в ту же среду, сидя на своем привычном месте с руководителями других отделов, Андрей всё непонимающе хмурится. Какого хера происходит? И где Миша? Но его план поговорить с Алексеем на эту тему проваливается, едва возникнув: Алексей смывается раньше, чем поднимаются остальные, и найти его в целом здании становится совершенно невозможно. Андрей пробует набрать его кабинет — бесполезняк. И чем дальше, тем сильней эта ситуация нервирует. Если бы случилось что-то серьезное, Алексей бы ему сказал? Или нет… Алексей вообще в курсе, что они с Мишей теперь вдвоем? Если да, то почему молчит? Если нет, то куда он то и дело девается? Но насчет Миши Андрею тревожней. Еще в пятницу вечером Миша еле-еле его от себя отпустил, им было так классно вместе — чтобы что? Чтобы вот так, не предупредив, исчезнуть? А что, если Миша в больнице? Он попал в аварию? Его отец умер, и он занят похоронами? Но почему тогда не берет трубки? Что. За. Хуйня. Вымотанный всеми этими нервами, в четверг утром Андрей просыпается, чувствуя себя так себе. Его лихорадит, но при этом ему жарковато. И это прям-таки плохой знак. Очень хреновый знак, учитывая, что Миши по-прежнему нет. Вместо завтрака Андрей закидывается успокоительным и едет на работу, намеренный выпытать у Алексея, что происходит, любым способом. Даже если придется обойти десять этажей или караулить его под кабинетом или в туалете. Скоро начнется течка, а он… Ни туда, ни сюда. И всё из-за Миши. Какой альфа так поступит? Он же знает, что должно быть в конце месяца. Они договаривались.