***
Неумолимое чувство неизбежности оседает на пальцах, и Дань Хэн тупо пялится в экран смартфона, пытаясь отвлечься. Вся информационная пыль, которая бросается в глаза, тут же развеивается, не успевая долететь до мозга, который, кажется, занят делами поважнее. А именно: анализом собственного поведения и выстраиванием тактики побега на грядущей встрече. Лишняя головная боль, потеря времени, исключительная нервотрепка — всё это помноженное на два, потому что спутницей его сегодняшнего вечера будет она — девушка, имя которой он не успел узнать, но успел сделать о ней категоричные и неутешительные выводы. Такой человек не впишется в его жизнь, не задержится в ней. Каждая клетка собственного тела буквально верещала о том, что от такой, как она, лучше держаться подальше. «Заблокируй её номер, отсидись дома и не показывайся, а ещё лучше притворись умершим». Она не Март или Келус, эта девушка — буквально воплощение непредсказуемости и бесцеремонности. Увидя её на улице, лучше бежать и не оглядываться. Задержав внимание на очередном посте в ленте, юноша заставляет себя вчитываться в текст и осознавать смысл написанного, насильно впихивая в себя информационный мусор, дабы обманным путём сместить фокус собственного воспалённого сознания на что-то приземлённое и стабильное. Заголовок статьи гласил: «Изменение климата оказывает глубокое воздействие на здоровье человека». Про себя Дань Хэн подумал, что лучше бы его зажарило и иссушило, как мотылька, который забился в отверстие закрытой потолочной люстры. Подохнуть от гипертермии куда более благородно, чем от остановки сердца, которое заходится повышенным ритмом каждый раз, когда в его жизни что-то идёт не по спланированному сценарию. Его смерть вряд ли будет благообразной или на крайний случай ординарной. Умрёт он, потому что сам загнал себя в безвыходную и тупую ситуацию. За такой финал точно посмертно можно будет получать премию Дарвина. На часах пять вечера, и как минимум два часа ему предстоит вариться в тревожном предвкушении. Сегодняшний день — не что иное, как абсурдное недоразумение. Наваждение, тревожный сон, артхаусный сюр. День, который на скорости гоночного болида прокатил на трассе эмоциональной нестабильности, и на остановках красовались баннеры: неконтролируемый страх, тахикардия, обостряющаяся агорафобия, затишье? Нет, тут написано: «Пристегнись, парень, сейчас мы с разгона врежемся в стену». А на самой стене пестрит токсичными цветами изображение блядской визитки, которую ты, придурок, не швырнул в мусорку, хотя мог. Дань Хэн выпускает воздух носом. Сидя на кровати, отбивает ритм пяткой об пол и пялится уже в окно. Почти стемнело. Обычно холодная вода помогает остудить разгорячённую кожу, но, проследовав в ванную и выкрутив вентиль, он подмечает, что ледяная вода всего лишь заставляет пальцы болеть и скручивает их судорогой. Умыв лицо раз пять, он понимает, что кожа горела ещё больше, от обжигающего холода. Наконец, он осознаёт, что дело не во внешних обстоятельствах, он сам как раскалённая струна, которая вот-вот расплавится в неказистую лужу, а холод всего лишь поможет застыть в этой жалкой форме. Подмечание, понимание и осознание помогает. Вот так просто: осознай, что ты идиот, и вести себя как идиот уже не так сложно. Ты просто принял себя и смирился. Март и Келус продолжают свой киномарафон, когда парень проходит в гостиную. Девушка в расслабленной позе раскинулась на диване и грызла кончик пульта. Друг уставился в телик и принял положение «Мыслителя» скульптуры Родена. Эти двое даже не повернули голову в его сторону. На экране мелькала сцена из фильма «Игра в имитацию», где главный герой уже разразился идеей о том, что не обязательно проверять все возможные комбинации «Энигмы», а достаточно искать повторяющиеся или предсказуемые слова. Хорошая идея: не транслируй в свою больную голову все возможные варианты, просто сократи их до двух-трёх, не распаляйся, расслабься, приструнись. Об этом тебе пыталась сказать док. Дань Хэн обошёл диван сзади и устроился с краю, Март повернула голову и нежно улыбнулась, но через секунду вновь уставилась на экран. Приятное тепло разлилось в груди, поднялось выше и растопило напряжение, которое кольцом сжимало голову. Пересматривать киноленту не было желания, и, словно считав его мысли, Март ставит фильм на паузу. Сразу же слышится возмущённая воркотня с другого края дивана. — Эй, ты что сделала? Самый интересный момент. Включай давай, — голос друга напряжённо-язвительный, нечастое явление. — Да погоди ты. Дань Хэн, ты в порядке? — девушка задумчиво наклоняет голову вбок. — Куда уходил? — Был на сеансе с психотерапевтом, — говорит темноволосый, — всё хорошо. Продолжайте смотреть фильм. — Обалдеть. Вау, — громко выпаливает Келус. — Вот же, невероятно. Чудеса случаются! — Ты полудурок, Лу. — Юноша опирается рукой о подлокотник и встаёт, поправляя капюшон толстовки. — Заткнись на сегодня и отвали от меня. Келус фыркает и добивает: — Ведёшь себя сегодня, будто у тебя ПМС. Расслабься, что ли. — По-моему, это с тобой какая-то хрень, — полушёпотом произносит Дань Хэн. — Попробуй не быть мудаком, твои шутки деградантские. — Эй-эй! Да что с вами сегодня? — Март подлетает и впивается взглядом. — Ты, Дань Хэн, сам на себя не похож, будто вот-вот сорвёшься и начнёшь кидаться, как бешеная собака. А ты Келус? Всегда такой мудачно-агрессивный? Скажите, это из-за меня? Если я мешаю и порчу атмосферу, я уйду. Мне правда не по себе. Девушка опускается обратно на диван. Её выражение лица меняется несколько раз за минуту: брови сведены у переносицы и губы поджаты в тонкую полоску, через мгновение глаза опускаются в пол и мышцы лица расслабляются, ещё чуть погодя рот кривится и начинает дрожать, а ещё через секунду она начинает морщиться и нос подрагивает, словно девушка сейчас чихнёт. Слышится тихий всхлип. Оба парня вмиг подлетают к Март. Келус впускает её в объятия и одаривает темноволосого гневным взглядом, в котором читается: «Смотри, идиота кусок, что ты натворил». Дань Хэн опускает ладонь на волосы девушки и, к собственному удивлению, не испытывает дискомфорта от соприкосновения, как это бывает обычно. Он убирает прядь розовых волос за ухо Март и та, поднимает на него взволнованные глаза. Вздохнув, Дань Хэн сипло произносит. — Март, ты не мешаешь. Просто сегодня безнадёжно убогий день. — Юноша сдавливает плечо Келуса и возвращает ему взгляд с упрёком. — Этот блаженный просто бесится, потому что обычные его методы разрядить обстановку не работают. Келус устало прикрывает глаза, поглаживает Март по спине в успокоительном жесте и выплёвывает: — Ты так и не научился ничего понимать, да? Мир не вокруг тебя одного крутится, тупица. Слова друга сработали так, будто кто-то нажал на спусковой крючок. Дань Хэн отшатывается и отступает на два шага. Он опять что-то пропустил? Не важно. Всё это достало. Его до оголтелой ярости в башке достало стараться понять всю мишуру, связанную с эмоциями. Стараться уловить всю причинно-следственную связь между нормальным состоянием и состоянием нестабильным. Считывать невербальные сигналы, жесты и изменившийся тон голоса. Быть внимательным к потребностям, которые звучат в словах людей между строк. Он не умеет решать конфликты, причину которых от него спрятали за тремя замками. Он не знает, что делать и как отвечать другу, который бросается намёками о том, что всё НЕ в порядке и причина ясна как день, но не ему. Сам Дань Хэн не может решить простое уравнение, которое состоит из двух переменных, но не из чисел и символов, а из непонятных и абстрактных событий и эмоций. Это наматывало на лопасти мясорубки и перемалывало его в труху. Он не способен найти ответы там, где их прячут под завесой великого секрета, доступного только тем, кто обладает сверхъестественной способностью видеть, сканировать чужие головы, словно рентгеновскими лучами. — Ладно, я пойду. Буду поздно, — темноволосый успокаивающим жестом треплет волосы девушки и улыбается кончиком губ. — Поговорим потом. Келус шипит и тихо бранит друга, но слов не разобрать. Только Март слегка ударяет его ладонью по плечу и изворачивается, выбираясь из объятий. — Я пойду с тобой. Не знаю, что творится в твоей голове, но я не хочу волноваться за тебя. — Я не пущу тебя с ним никуда, и вообще, — Келус смотрит в сторону друга и прищуривает глаза. — Куда ты намылился на ночь глядя? Или расскажешь сейчас, или я поменяю замки и будешь жить на улице. Достал. До сегодняшнего дня у тебя не было такой любви к прогулкам. Хватит из себя строить загадочного придурка. Садись и выкладывай. И он сел. Вымученно закатил глаза, но в просьбе с жалкой угрозой отказать не смог. Пока длился его монолог, друзья кидали друг на друга взволнованные взгляды и в конце, почти хором ответили: — Останься дома. — Она явно маньячка. Смешок поднялся откуда-то из лёгких и застрял на подлёте к гортани. Коротко и содержательно — примерно эти два вывода он и сам сделал для себя, минут тридцать назад. Но вместо того, чтобы согласиться, размусолить тему дальше, покрыть бранными словами незнакомку, он тихо ответил: — Забейте, всё будет нормально. Я пообещал ей. Одна чашечка кофе, и буду дома. — Ага, или в подвале, — процедил друг. — Я не настолько беспомощный, Келус. — Смешок вновь зародился где-то снизу. — Оттуда на такси, я закажу, — отчеканила Март. — Успокойтесь, мне не двенадцать. — Ты всегда выглядишь, как потерянный домашний щенок, которого выкинули на обочине, — добавил Келус. — Просто магнит для озабоченных. — Ты совсем болван? — Март ошарашено сканировала профиль светловолосого. — Да, и что? — Келус по-идиотски скривил лицо и отмахнулся. — У тебя как-то феноменально быстро меняется мнение, — Дань Хэн обратился к другу. — То тащишь меня на вечеринки, для «продуктивной социализации», то резко встаёшь в позу и запрещаешь заводить новых знакомых. Может, успокоишься? Дать тебе номер моего терапевта? Ты явно нуждаешься, поплыл не туда. — Я не больной псих, как ты, — Келус цедит сквозь зубы. — Просто это, видимо, заразно. Свалишь, и всё наладится. Можешь захлопнуть дверь, провожать не будем. — Заканчивай уже, — Март хватает светловолосого двумя ладонями за шею и смотрит прямо в глаза. — Реально, хватит. Келус кривится и отводит голову, но выдыхает, кажется, весь воздух из лёгких и послушно кивает. Со стороны кажется, что эти двое знакомы уже много лет. И это он тут незапланированный гость. Где-то в груди неприятно заскребло. — Ладно, вали. Хрен тебя знает, но может быть, так надо, — друг задумчиво чесал затылок. Март недовольно надула губы, но сделала кивок головой, соглашаясь.***
Всё же декабрьский ветер — самая противная вещь на свете. Особенно с учётом того, что пришлось стащить с себя тёплую толстовку и надеть легкую чёрную рубашку. Выйти из дома пришлось раньше, потому что, как и говорила Март, атмосфера в их доме так себе. Келуса будто вывернуло наизнанку, и с него ошмёткам слетала вся накопленная внутри токсичная гниль, а гостившую у них девчонку чуть ли не нервно лихорадило от напряжения. Её можно понять: даже воздух в квартире будто накалился. Ещё никогда Дань Хэн не был настолько близок к тому, чтобы врезать по лицу светловолосого, а ведь тот явно напрашивался. Вёл себя как провоцирующий школьник, вкусивший прелести пубертата. К слову, о погоде: было до стука в зубах холодно, морозно колко в плечах и до красноты щёк ветрено. Но и вырядился он явно не по-зимнему. Сделав запрос в интернете о заведении, куда планировалось прийти, Дань Хэн понял, что это не обычная семейная кафешка, а дорогущий ресторан. В такие заведения заявляться полагалось при полном параде, а не в толстовке с принтом и потёртых джинсах. Пафосные официанты таких невзрачных персон обычно сканируют высокомерным взглядом, явно подсчитывая крохотные чаевые, но продолжают натянуто вежливо улыбаться. Поэтому, чтобы не быть как белая ворона или как серая мышь в окружении ярких павлинов, парень всё же надел одну из самых приличных рубашек из гардероба, летние тёмные джинсы и без спроса позаимствовал куртку Келуса, что важно, осеннюю. Но по крайней мере, она выглядела не нелепо в комплекте с остальным образом, наверное, это важно. Время подходило к восьми, и всё, на что юноша надеялся, так это то, что девушка окажется пунктуальной. Заходить внутрь не хотелось хотя бы потому, что его наверняка спросят, на кого забронирован стол, и всё, что он сможет — это нелепо хватать воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Имени своей спутницы он всё ещё не знал. Звонить снова было тупой идеей. Просто для того, чтобы узнать имя? Нет уж, увольте. Он планировал сократить их взаимодействия до минимума. Через десять минут на парковке появилась чёрная BMW, визжа тормозами. Ещё через минуту, из машины высунулась макушка с тёмно-малиновыми волосами. Уже через две минуты девушка подошла опасно близко и просканировала его лицо, словно под микроскопом, а он напряг брови и поджал губы. Одета она тоже была явно не по погоде: чёрное мини платье с корсетом, чокер с аккуратным бантом на шее, лёгкая черная накидка. Аккуратная причёска и яркий макияж, глубокое декольте. Юноша сглотнул и отвёл глаза в сторону. Пялиться было явно по-мудацки неприлично, но особу напротив правила приличия, судя по всему, не волновали. Она аккуратно подцепила Дань Хэна под локоть и повела в сторону входа в ресторан. Не говоря ни слова. А он просто любезно поддержал тишину. Нет, это не потому, что в голове было гулко пусто, а на языке липко горько. Не потому, что сердце вновь набивало удары о рёбра. Не потому, что он снова отводил взгляд и чувствовал себя как школьник на первом свидании. Всё это — не поэтому. Теперь он знает её имя. Хостес у стойки, кажется, сразу узнала её и мягким сладким голосом услужливо пролепетала: «Добрый вечер госпожа, у вас столик на двоих на имя Кафка?» К нему не обращались, а он старался не отсвечивать, слиться с интерьером. Кафка мягко кивнула и, подойдя к гардеробу, скинула накидку и оценивающим взглядом отсканировала Дань Хэна с ног до головы. Всё, что оставалось — подыгрывать ей в бредовой имитации немого кино, механически повторять движения и на ватных ногах семенить до столика. Официант не заставил себя ждать. И вот у Дань Хэна завязался нервозный узел в районе солнечного сплетения. Несмотря на то, что он сам работал в кофейне, из головы напрочь вылетели все названия возможных напитков. Однако Кафка поманила пальцем официанта к себе, что-то шепнула ему на ухо, и тот кивнул и удалился. Ещё минуту девушка смотрела прямо в глаза. Проиграть в эти гляделки означало проиграть всё и открытой книгой лечь перед Кафкой и дать прочитать ей всю биографию. Конечно, в метафорическом смысле. И наконец, она прикусила нижнюю губу и произнесла: — Хорошо выглядишь, расскажи немного о себе? — Нет, — сухо ответил Дань Хэн. Грудь обожгло, словно он не дышал целую вечность. — Что? — девушка прищурилась и дёрнула уголком губ. — Я не буду рассказывать о себе. Зачем тебе эта информация? Кафка засмеялась и поправила выбившуюся из причёски прядь. — Хотя бы затем, чтобы завязался диалог. Ты собираешься молча пить кофе и уйти через десять минут? — девушка говорит мягко, мило улыбается. — Да, такой сценарий мне нравится. — Парень потирает шею и отводит взгляд. — Расслабься, ты всегда такой испуганный? — девушка начинает пролистывать меню, не задерживая внимание ни на одной странице. — Нет, только когда незнакомые люди не выдают свои мотивы и ведут себя так, будто мы знакомы не первый день. — Как тебя зовут? — проигнорировав слова парня, Кафка захлопнула меню и подперла ладонью щёку. — Дань Хэн, — вяло и без энтузиазма проговорил юноша. — Красивое имя. Как ты относишься к ирландскому кофе? — Нормально. — Чудненько, — девушка широко улыбнулась и жестом подозвала к себе официанта. Как только на столе появились два напитка, Дань Хэн вспомнил слова Март на своей второй или третьей смене в кофейне. «Ирландский кофе обычно подают в стеклянных рюмках или кружках, чтобы можно было насладиться его ароматом и видеть слои напитка. Обычно кофе готовят с добавлением виски, коричневого сахара, а также верхушки взбитых сливок. Важно, чтобы слои напитка сохранялись, создавая визуальное впечатление и добавляя красоты сервировке». Кафка продолжала мило улыбаться и не сводить взгляд. Дань Хэн не решился включать заднюю и отказываться от своих слов несмотря на то, что алкоголь явно не входил в его планы. — Смотри, выглядит роскошно. Выпей со мной, — девушка аккуратно подхватывает напиток в стеклянной посуде и делает небольшой глоток. — Выдохни, тут не так уж много алкоголя. — Ага, просто произведение искусства, — с нескрываемым сарказмом проговаривает парень. — Может быть, ты расскажешь, зачем меня сюда притащила? — По-твоему, зачем люди заводят знакомства? — Для личной выгоды, — слова вновь получаются безэмоционально сухими. — В целом, ты прав: знакомства играют важную роль, помогают развиваться личностно, профессионально, помогают найти удовлетворённость от общения и заиметь новых дорогих и близких людей. — Я что, на лекции по социологии? — Дань Хэн вопросительно смотрит на девушку и встретив удовлетворённый взгляд, выпивает половину содержимого бокала. — Знаешь, ты напомнил мне одного моего друга. Вы бы поладили. — Девушка повторяет движения парня и делает несколько глотков. — М-м, только не начинай задвигать о том, что вы уже сто лет не виделись и тебе очень грустно. — Нет, что ты. Мы виделись недавно. Однако ты прав, мне немного грустно оттого, что не могу видеть его чаще, — голос девушки кажется искренне удручённым. — А что насчёт тебя, у тебя есть друзья? — Есть несколько. — Дань Хэн замечает, что его начинает воронкой затягивать в диалог. — А семья? Смею предположить, что ты второй или третий ребёнок. — Девушка допивает напиток, и уже через десять секунд у стола появляется официант, услужливо убирающий пустую посуду. — Нет, у меня нет братьев или сестёр, — парень неуверенно проговаривает слова, сомневаясь, стоит ли подпускать девушку к этой теме. — Понятно, — на выдохе проговаривает Кафка. — Как ты относишься к ликёру? Раз уж мы начали с Ирландии, предлагаю продолжить в том же духе: сливочный или шоколадный? — Сливочный... Подожди, — Дань Хэн встречается взглядом с девушкой, которая выглядит искренне недоумевающей. — Знаешь, на завтра у меня были планы, поэтому обойдёмся твоим дурацким кофе и разойдёмся. — Брось, это же не вино или виски, утром и не почувствуешь. Чего ты так испугался? Что я затащу тебя в постель? Это не в моих интересах, малыш, — Кафка подмигивает и подзывает официанта. — Что тогда в твоих интересах? — слова звучат искренне заинтересованно, словно он прощупывает зыбкую почву, прежде чем шагнуть. — Ох, милый, ты расстроился? — девушка хохотнула и откинулась на спинку стула. — Что? Нет! — Он едва не задыхается от неловкости и отводит глаза. — В моих интересах узнать тебя поближе, — просто отвечает Кафка и тут же добавляет: — Это правда, можешь не сомневаться. — Понятно, — слегка хрипло произносит Дань Хэн. Через несколько минут на столе появляется бутылка ликёра. До темноволосого запоздало доходит осознание, что за сегодня, кроме чая и кофе, в его желудок ничего не попадало. Запоздало доходит, что его голову ведёт от первой рюмки. Кафка продолжает рассказывать о себе, а он только кивает и поддерживает незамысловатую беседу. Время словно ускорило своё течение. Так бывает, когда ты выпил добрую половину от бутылки с алкогольным содержимым. Хоть и со сладким и не обжигающим пищевод. Кажется, она не такая уж и плохая. Он даже пару раз почти засмеялся от её завуалированных вульгарных шуток. Почти расслабился и послал подальше собственную панику, которая трепыхалась в груди. Алеющие щёки девушки притягивают, словно магнит, будто придвинешься чуть ближе и под действием магнитного поля притянешься, не в состоянии отстраниться собственными силами. Под убаюкивающее бормотание Кафки он не сразу замечает неладное. Нечто, что пробирается сквозь рамки дозволенного, обволакивает и окутывает, поглощает. Горячее касание в районе ладони заставляет насторожиться и взбодриться, органы чувств активизироваться, а тело напрячься и отозваться крупными мурашками. Девушка двумя пальцами проходиться по ребру его ладони, что расслаблено лежит на столе. Кажется, только что он слышал собственный задушенный вздох. Вопреки желанию убрать руку, отстраниться, выругаться, собственное любопытство берёт верх, и он лёгким движением переворачивает ладонь, предоставляя в распоряжение внутреннюю поверхность кисти. Кафка игриво улыбается и продолжает двигать пальцами, слегка щекоча разгорячённую кожу ногтями, а после слегка сжимает ладонь. Нервный смешок сам собой срывается с губ. — Кажется, ты говорила, что не в твоих интересах зариться на меня, — голос с потрохами выдаёт волнение, хрипит. — Я не зарюсь. Я изучаю, — просто отвечает девушка. — По-моему, ты плохо переносишь алкоголь. — Кто же, по-твоему, хорошо его переносит? Всем так или иначе он бьёт по больным местам. Сразу же или на утро, — Кафка говорит тихо и продолжает ухмыляться. Рука девушки вовсю исследуют его собственную ладонь, поднимается выше, к рукаву рубашки, и юркий палец пробирается под рукав. Дань Хэн морщит брови, когда лёгкая ткань под воздействием чужой руки стремительно ползёт вверх, а предплечье оголяется. Второй рукой он перехватывает запястье девушки и одаривает её холодным взглядом. — Заканчивай. — У-у, какие мы серьёзные, — по-ребячески лепечет и расплывается в наглой ухмылке. Однако отстраняется и залпом осушает ликёрную рюмку. — Нам пора закругляться, иначе на своих двух ты отсюда не уйдешь. — Я и не планирую, — произносит Кафка, меняя игривый тон на спокойный и бархатный. Дань Хэн потирает переносицу и понимает, что вряд ли сам способен сейчас ровно передвигаться, голову кружит адски. Несмотря на кажущуюся лёгкость напитка, в нём, судя по всему, не меньше пятнадцати процентов крепости. Кафка полна энтузиазма, снова принимается яростно перелистывать барную карту, и, кажется, в её голове возникает новая безумная идея. — Кальвадос? — слова звучат вовсе не вопросительно, скорее утверждающе. — Может, ты хотя бы съешь что-нибудь? — вымученно говорит юноша. — Расслабься. — Девушка улыбается и захлопывает меню. — А ещё лучше вставай. Идём изучим бар этой забегаловки. Учитывая, что это самое навороченное заведение из всех, где он был, слова девушки веселят своей абсурдностью. Сам не зная, зачем, он шагает следом. Пробирается через кажущиеся бесконечными столики, за которыми сидят очевидные толстосумы. Голову посещает мысль о том, насколько же сама девушка была обеспеченной, раз это место в её понимании было «ниже среднего». Хотя, возможно, это всё же была шутка. В брендовых шмотках он не разбирался, но девушка собирала свой образ явно не в масс-маркете. Возможно, она даже шьёт одежду в ателье под заказ или одевается в люксовых магазинах, потому что ничего подобного он не видел на незнакомках в метро или на той же Март. Его усаживают на высокий барный стул, пока он продолжает витать в собственных мыслях. Кафка тут же принимается очевидно кокетничать с барменом, который, кажется, не стесняется разглядывать её, останавливая взгляд на плечах, глубоком вырезе платья и на красивом лице, что покрыто ярким румянцем. Где-то в желудке скрутило. Если ему придётся отбивать эту опьяневшую женщину от лишнего мужского внимания, то этот вечер точно можно будет приравнять к худшему событию за месяц. Как и весь день, который поражал своей абсурдностью хотя бы потому, что это не похоже на его обычную жизнь. Он одаривает бармена потемневшим взглядом, кажется, неосознанно, а тот только вскидывает руки в примирительном жесте. К ним подкатывают два пузатых бокала, кажется, с тем самым кальвадосом, и Дань Хэн видит, как Кафка осушает его одним махом. Глаза расширяются, и нервное предчувствие ещё больше начинает раздирать глотку. Он приближается к девушке и произносит: — Кажется, тебе уже хватит. — Милый, успокойся и дай мне отдохнуть, — Кафка подмигивает и прислоняется почти вплотную к его уху. — Выпьем за такое чудесное знакомство? Жар её дыхания опаляет ухо, а сама девушка, практически прилипла к нему, обвивая шею и прижимая к себе. Жестом она даёт понять бармену, что пришло время повторить выпивку, а тот одобрительно кивает и ухмыляется, смотря Дань Хэну прямо в глаза. Наверное, в его понимании он выглядит, как те самые типы, которые спаивают девушек в своих корыстных и грязных целях. Но в их случае он просто хочет домой, а эта беспардонная продолжает нахлёстываться. В своих, никому не понятных целях. Поднося бокал с выпивкой к губам, он чувствует, что это уже не те невинные детские обороты. Не ликёр и уж точно не кофе. В нос бьёт выраженный запах алкоголя — так пахнет от Келуса, который возвращается вусмерть пьяный, с очередной вечеринки. Горло обжигает, словно он только что хлебнул свеженькой лавы, прямиком из вулкана Этна, втянув её сквозь плавящуюся металлическую трубочку. Всё внутри разгорается, словно его подпалили, предварительно облив маслянистой жидкостью. Это точно начало чего-то, что на утро называют ошибкой всей жизни, трясущимися руками пытаясь выдавить аспирин из мерзко хрустящего блистера. Выдыхая оставшийся воздух из лёгких и сразу же втягивая его обратно, парень смотрит на виновницу этой попойки и понимает, что та, уже практически не может ровно сидеть, благоразумно впиваясь в его колено, чтобы удержать равновесие, и что-то неразборчиво говорит, осушая третий бокал. Придя к выводу, что договориться с ней не получится, он обращает своё внимание на бармена, и тот, неизменно ухмыляясь, подходит к стойке и впечатывает ладонью в древесину чек, который, он, кажется, подготовил заранее. — Удачной ночи, парень, — тёплый бархатный баритон мужчины скрывает за собой тот самый мерзкий посыл. — Ага, — без энтузиазма отвечает Дань Хэн. От цифр в счёте брови предательски лезут на лоб, однако он скрывает растерянный вид, тихо проклиная девушку и её любовь к дорогому алкоголю. Кажется, это и было той самой пресловутой целью, с которой эта безумная настояла на встрече: налакаться за его счёт. Да, именно так он и будет думать. Другие версии анализировать не хочется. Взвывая от тоски, видя значительно уменьшившеюся сумму на балансе в всплывающем уведомлении на телефоне, он подхватывает Кафку за талию и ведёт её к выходу. Девушка что-то несвязно бормочет и смеётся, перекидывая руку и обвивая её вокруг его шеи. Господи Боже, если бы его сейчас видел Келус, он точно бы начал потирать свои тупые глаза, словно не веря в происходящее, и ржать. Осталось только понять, что делать дальше. Пьяницу точно нужно доставить домой, но вот идей, как это сделать, ровным счётом не было. Кафка стала прижиматься всем телом, повисла руками на его шее и что-то радостно говорила. — М-м...милый, — лепечет и ухмыляется. — Хочешь поехать ко мне? У меня есть бутылочка чудесного рома. — Какой у тебя адрес? — отвечая вопросом на вопрос, говорит парень. — Ох, я живу в Штатах, боюсь... мы у-ж-же опоздали на последний рейс. — Кафка виснет на Дань Хэне и кладёт собственную голову ему на плечо. Кажется, он успел забыть, что и сам был безбожно пьян, колени подкашиваются, когда девушка наваливается всем весом, и он смачно прикладывается затылком о кирпичную стену заведения, продолжая сжимать обмякшее тело, чтобы удержать спутницу на ногах. Хотелось забить на всё, позвонить в полицию и заявить о домогательствах. Идея возникает спонтанно, он начинает ощупывать тело девушки в поисках её мобильника. Кафка довольно хмыкает и прижимается ещё ближе. — Блядь, — не выдержав, парень ругается, но всё-таки нащупывает что-то, похожее на смартфон, в единственном боковом кармане её накидки. На удивление устройство не было заблокировано, поэтому он, пытаясь поймать фокус, нажимает на журнал вызовов и клацает на первый попавшийся контакт. В ухо ударяют длинные гудки, а желудок сворачивает, словно он прямо сейчас выплюнет нечто, что собрало в себе всё разочарование и отчаяние, копившееся в нём весь вечер, преобразованное в уродливую материю. Помехи на той стороне трубки оповещают о том, что человек всё-таки принял звонок, несмотря на позднее время. Шум дыхания, которое разбивается о динамик. Голос, что был низким и осипшим. Всё это вызывает знакомое, отрезвляющее чувство тревоги и паники. — Не ты ли говорила, что у тебя есть личный водитель, придурочная? — тембр человека выдаёт ничем не скрываемое раздражение. Зависнув на непозволительно долгие секунды, Дань Хэн прикрывает глаза. Чувствует, как к горлу подбирается тошнотворный ком, он раскрывает губы, но также, как и в уродливых кошмарах, голосовые связки предательски отказывают, и он не может произнести ни звука. — Эй, ты там совсем лыка не вяжешь, где ты? — голос на той стороне становится слегка взволнованным. — The Briton's Hearth Café, — на одном дыхании проговаривает парень, чувствуя, как внутренности обжигает так же, как от лавы из самого жерла вулкана Этна. Хлебнул он её уже не через металлическую трубочку, а потянулся зачерпнуть рукой, провалился и испепелился. Голос по ту сторону трубки затих, слышалось лишь тихое дыхание. Дань Хэн, раскопав в где-то в недрах собственной души жалкие остатки смелости, продолжил: — Просто скажи её адрес. — Ты ещё кто? — голос, что доносится из динамика, снова низкий и озлобленный. — Скажешь адрес или так и будешь выёбываться? — Кажется, температура 1000 градусов по Цельсию распространилась по венам, впиталась во всё его тело, отчего и слова вышли разгорячённо запальчивыми. — Двинешься с места — найду и закопаю, — коротко отвечает голос на той стороне провода. Слышатся короткие гудки, оповещающие о том, что вызов был сброшен. Отдирая телефон от уха, Дань Хэн чувствует, что сердце колотится примерно со скоростью двести ударов в секунду. Чёрт, чёрт, чёрт. Оставить пьяную девушку на месте и скрыться за ближайшим повтором кажется отличной, феноменально гениальной идеей. Потащить её к себе домой и уложить спать в собственную кровать и подождать, пока она проспится — тоже неплохо, более логично и не так бессовестно. Вернуться в ресторан и смягчить ситуацию присутствием свидетелей, благодаря которым его не убьют на месте — менее удачная, однако неплохая концепция. Мысли перекатываются и сталкиваются, образуя неказистый, но всё же сформированный снежный ком, который со скоростью летит в неизвестность и впечатывается в железобетонную стену собственного упрямства. Сбежать в этой ситуации будет совсем тупо. Словно ему действительно двенадцать, и он и есть тот самый потерянный домашний щенок, с которым его сравнивал друг. Кафка на удивление притихла, только улыбалась, припав щекой к его плечу. — Эй, ты ещё в сознании? — бормочет Дань Хэн, словно в попытке закончить это затянувшееся шоу. Сейчас она скажет, что никто не приедет разбивать ему лицо и всё в порядке. Она просто пошутила, а тот злобный тип — всего лишь актёр, которому поручили сыграть роль, а она вовсе не пьяна и может доехать до дома на такси. Подняв глаза к небу и приложившись второй раз, уже специально, о кирпичную стену головой, он понял, что ситуация точно безвыходная. — Малыш-ш, ты какой-то взволнованный, — едва различимо шепчет Кафка. — Прости-и-и, я точно не помню свой адрес. — Понял, забей, — обречённо произнёс парень. — Прости, но меня жутко тошни-и-т, — сдавленно шипит девушка. — Блядь, потерпи до дома, умоляю. — Ха-ха, ох, как некультурно, молодой человек. — Кафка выпрямляет спину, чтобы заглянуть ему в лицо, но в эту же секунду, повисает на шее Дань Хэна снова, что-то неразборчиво мыча. — Что? — спрашивает он, явно не расслышав последнюю реплику пьяной в стельку подруги. — Видишь, там скамейка, п-прямо под фонарём? — девушка приподнимает руку и указывает пальцем в нужном направлении. — На ней заночуем? — Прекрати меня смешить, мелкий, — всё так же пьяно и невнятно произносит Кафка. Уловив смысл сказанного, Дань Хэн пытается сдвинуться с места, но тщетно. Девушка повисла на нём, не давая сделать и шага, и, словно канатом, обвилась и тянула за шею. Алкоголь здорово ударил по вестибулярному аппарату, хоть он и успел забыться, на время отдав контроль над телом знакомой тревоге. Придерживая Кафку за плечи, он отстранил её от себя, на что та только недовольно замычала. После он перехватил девушку за талию, и, второй рукой подцепив её ноги, парень оторвал подругу от земли. Так точно будет удобнее, нет шанса наступить ей на ногу и позорно свалиться посреди улицы. Дотащив Кафку до скамейки, он аккуратно опустил её. — Вау, мне понравилось, давай ещё разок, — игриво мурлычет Кафка, глядя снизу вверх расфокусированным взглядом и тянется руками навстречу. Дань Хэн обваливается на скамейку рядом, накинув капюшон куртки, и игнорирует пьяный бред. Просидев спокойно ровно минуту, девушка вновь заговорила: — Я очень сильно прошу прощения, — говорит громко. Так, что звоном отдаёт в ушах. Тут же Кафка подрывается, упирается рукой в спинку деревянной скамьи и склоняется над урной, что стоит рядом. — Боже, спасибо, что не на меня, — Дань Хэн прикрывает глаза рукой и отворачивается в другую сторону. Так, чтобы не видеть открывающуюся картину. До слуха доносятся сдавленные стоны, шипение и звуки извергающегося из желудка девушки алкоголя. К горлу парня также подступил позыв сблевнуть. Однако он сдержался. — Ещё раз и-з-з-вини, — Кафка ребром ладони вытирает губы и виновато улыбается. — Забей, я никому не расскажу, — проговаривает парень и слегка улыбается. Последующие слова девушки он слышит отдалённо, словно в уши напихали ваты. Отчётливо слышит только приближающиеся шаги, поступь тяжёлая, и он мог бы сказать, что такой шаг говорит о том, что надвигающийся человек явно не в духе, если бы разбирался в настроении и эмоциях людей, если бы мог считывать невербальные знаки. Сердечный ритм вновь набирает обороты, неугомонный орган бьёт по грудной клетке и, кажется, перекрывает доступ к кислороду. Кожа болит и зудит, словно на него только что вылили ушат с кипятком. Посудина в довесок с размаху бьёт под дых, отчего желудок скручивает и рот наполняется слюной. Кажется, в этот раз не удастся избежать последствий, его точно вырвет. Конечно, он слышал, что на людей по-разному влияет алкоголь. «Всем так или иначе он бьёт по больным местам. Сразу же или на утро». Но он не слышал, чтобы последствия настигали примерно через двадцать минут, ещё и такие, словно все органы пытаются достать наружу вытяжным тросом. Кажется, Кафка пытается что-то сказать, холодными пальцами касается щёк, убирает волосы со лба, присматривается и, чёрт, дышит прямо в лицо. Слова, исходящие от девушки, никак не хотят формироваться в предложения, взгляд в диком расфокусе, голова гудит, словно её положили на наковальню и монотонно отбивают, превращая в кашеобразное нечто. Когда до слуха доносится другой голос, уже знакомо низкий и раздражённый, хочется кричать и просить пощады. Малодушно хочется слиться со скамейкой, мимикрировать, повторить её формы и очертания. Исчезнуть, стать невидимкой. Однако через несколько секунд сознание проясняется, в голове становится гулко и пусто. Наконец, уши, наполненные ватой, словно отвергают чужеродный объект, и к телу возвращается способность слышать и улавливать суть сказанного. — Дань Хэн, ты в порядке вообще? У тебя лицо будто в белила обмакнули, — девушка пытается достучаться, звучит взволнованно. — Да, тошнит немного, — хриплым и сдавленным голосом отвечает парень. — Можешь не стесняться, урна ещё здесь, — Кафка ехидно улыбается и кажется полностью протрезвевшей. — Очаровательно, блядь, — голос, прозвучавший откуда-то сбоку, кажется инфернально озлобленным. Сердце делает кульбит и затихает, словно его пульс только что остановился. Он точно умер, а всё происходящее — всего лишь агония умирающего мозга. Дань Хэна, словно невидимыми руками разворачивает в сторону этого голоса, фантомные ладони держат его голову, не давая даже шанса отвернуться, привычно устремить взгляд в сторону Кафки и наблюдать за её заалевшими щеками. — О, Блэйдик, ты как тут оказался? — недоумевающе вскрикивает Кафка. — Твой дружок позвал. Хватит строить из себя дурочку. — Не понимаю, о чём ты. — Кафка прикладывает ладонь к груди и расплывается в улыбке. — Ты больная, Кафка. Была больной и такой же осталась, — тон мужчины звучит ещё грубее, и, кажется, его недовольство можно раздавать в благотворительных целях. Оно зашкаливает, выплёскивается и грозится затопить собой всю улицу. Брюнет переводит взгляд на Дань Хэна, сканирует его с головы до ног, раздражённо вздыхает и добавляет: — Никогда не поверю, что твой старый друг — этот малолетний пацан. Что за спектакль ты разыгрываешь, не хочешь объясниться? Кафка ничего не отвечает, только продолжает ухмыляться и приобнимает Дань Хэна за плечи, смотрит ему прямо в лицо и спустя мгновение смеётся, доброжелательно сузив глаза. Кажется, вдоволь повеселившись, девушка произносит: — Теперь ты покраснел, милый.