Можно и проиграть

Стэнли сражён опиоидами и рассказами про динозавров. Снимаю с него очки, дожидаюсь последних капель и оставляю наедине с монитором. В раздевалке телефон вибрирует и задается вопросом от твоего имени: "Ты придёшь?" Конечно приду. Открываю шкафчик, достаю из него яблоко – оно красное с жёлтым пятном и злосчастную пачку сигарет – она ещё в плёнке. Может, на этот раз выберешь яблоко? От раздевалки до твоей палаты тридцать два шага. Теперь я ненавижу это число. – Привет, – говоришь ты, когда я закрываю за собой дверь. – Скажи, что ты принесла. Монитор говорит, что ты взволнована. Сколько же это чашек кофе? – Принесла, – я достаю из кармана халата яблоко и протягиваю его тебе. Твоё лицо меняется. Кажется, это раздражение. Ты снова выбрала сигареты. – Стелла, я... Прерываю тебя скрипом стула и сажусь на него, скрестив ноги. – Стэнли нарисовал меня черепашкой-ниндзя сегодня. Сказал, что моё оружие – "трубочки от капельниц", которыми я ловлю плохишей, потом даю им специальную таблетку, и так они становятся добрыми. Ты смотришь на меня внимательно. Я выдыхаю, прежде чем продолжить. – Я спросила Стэнли: "Что, если таблетка не поможет? Ведь лекарства иногда не действуют". Он задумался на сорок шесть секунд, а потом улыбнулся во все зубы. "Ничего страшного. Я думаю, иногда можно и проиграть" – так он ответил. Я снова запускаю руку в карман и достаю уже сигареты, а не яблоко. Ты смотришь на меня как-то странно. Может, это из-за лопнувших капилляров. – Что это за взгляд? – Спрашиваю, открывая пачку. – Гордость, – улыбаешься ты. – Не надо этим гордиться. Ты тяжело вздыхаешь. Достаёшь из-под подушки зажигалку –ту, что белого цвета, и ждёшь. – А что если сигнализация сработает? – Меня уволят за пособничество, – отвечаю протягивая тебе сигарету. – Я совсем об этом не подумала... – твоя рука замирает в полудействии. Я начинаю смеяться против желания. Смех сам лезет, режет слух и наполняет глаза слезами. – Ты, что, меня подловила? Смех мешает мне ответить. От него уже болит голова. – О боже, Стелла... Ты садишься так, что ноги свисают с кровати. Твои бледно-серые ноги с чёрными венами. Потом хватаешь меня за локоть и тянешь. Тело слушается и падает рядом. Ты обнимаешь меня и целуешь в висок. Говоришь что-то шёпотом про свет, маяк и слепоту, а я не могу замолчать. Когда смех прекращается, ты не даёшь мне встать. – Извини, – говорю, – я в порядке. – Посиди со мной, – отвечаешь ты. – Хорошо... Это муляж. Рабочие сигнализации есть в реанимационных, коридорах и палатах повышенного комфорта. Так они называются, а здесь – нет. – Экономите, значит. – Твои пальцы в моих волосах. Киваю и достаю новую сигарету. – Нет, дай ту, что в руке. – Она помялась, – разжимаю кулак, чтобы ты поверила. – А мне эта нравится. Можно? – Может, всё-таки, яблоко? Улыбаешься и берёшь сигарету в зубы. Пытаешься её поджечь, но зажигалка лишь кашляет искрами. Беру зажигалку и всё получается. Ты киваешь и затягиваешься. С четвёртым вдохом просыпается недовольный кашель. Я тушу сигарету в лоток и держу тебя одной рукой, чтобы не упала на пол. Когда приступ отпускает (триста восемьдесят шесть секунд), ты позволяешь себе лечь, а я – подготовить кислородную маску. – Спасибо, что принесла их для меня, даже если тебе этого не хотелось. – Ты протягиваешь мне зажигалку, – Пожалуйста, смотри на неё и вспоминай меня. Я надеваю на тебя маску, беру подарок и улыбаюсь: – Вы похожи, – говорю, – обе белые и просто ужасно кашляете. До завтра. Ты киваешь и прикрываешь глаза. Той ночью, когда воздух пах скошенной травой, тебя не стало.