***
Манорборн даже на запах ощущается иначе. Свежий, отдающий листвой, травой и спокойствием. После шумного, людного и захламленного Глубоководья родной город кажется совершенно иным. Привычным и новым, свободным и до боли любимым. Оказывается, нужно всего лишь отчалить от родных мест на какое-то время, чтобы ценить то, что имеешь. Новый, но неизменно интересный бледному эльфу концепт. Родительский дом вселяет особый трепет, когда претор заходит на территорию сада. Окидывает нежным взглядом стройные ряды цветов, ярких и ухоженных. Выращенных с любовью, присущей только его матери. Вероятно, его подарок идеально впишется в общую картину, хоть Астарион и понятия не имеет, как выглядит цветок, чьи семена он купил. Эльф тихо проходится по саду, тратя время на простое меланхоличное созерцание. Все-таки что-то в этом есть. Тропинки аккуратны, цветы — красивы, и… Чуткий слух улавливает копошение где-то справа. Анкунин добродушно ухмыляется: а вот и матушка нашлась. Мягкой кошачьей поступью он проходит на слух и практически упирается в спину Виттории. Она всегда выглядела как обычная плебейская дама в моменты погружения в столь любимую ее сердцу стезю. Небрежно заколотые кудрявые волосы, обгоревшие на солнце плечи и руки, что окрашены почти коричневым на фоне ее смуглой кожи, россыпь веснушек — матушка словно поцелована солнцем. И почему он раньше не придавал значения этим простым деталям? Плавное движение ладони по плечу — Виттория, полностью погруженная в процесс, нервно дергается, с секунду неверяще пялится, а затем громко вскрикивает и подрывается с места. — Хвала Кореллону, блудный сын явился! Ее объятия — теплые, удушающие, насквозь пропитанные солнцем и материнской любовью. От ее пахнет травой, землей и летним зноем. Руки и одежда — в пыли, черноземе и грязи, но, боги, как же плевать, испачкает ли Виттория его дублет. Астарион обнимает мать в ответ и не может сдержать улыбки. — Я тоже скучал, матушка. — Ври больше, негодник, — Виттория отстраняется и щелкает сына по носу. Анкунин чихает в ответ. — Всего семь писем за два месяца? За кого ты меня держишь?! — Не «всего семь», а «целых семь»! — Бледный эльф картинно закатывает глаза. Кому-то досталось и того меньше. — Могло быть и двадцать семь, — матушка пихает сына в бок в показном негодовании. — Отчитаешь меня позже. Я страшно голоден, хочу помыться и у меня есть для тебя небольшой подарок.***
Теплая купель ощущается как благодать. Баня в родном имении родителей — больше собственной несколько раз. Поместье само по себе большое, и это отражается в каждой детали: в широких холлах, светлых залах, просторе комнат, и даже размер купели это подтверждает. Астариону все еще больше нравится его скромный по сравнению с родительским дом, но критиковать сейчас ничего не хочется. А ведь когда-нибудь, когда пройдет достаточно времени, имение перейдет к нему. И не будет больше такого шикарного сада, постоянно пополняющейся игральной коллекции и… Астарион встряхивает головой. Капли воды падают с челки на нос. Нет, о таком думать не хочется. Лучше представить, что в его собственном доме со временем появится и оружейная коллекция, и магическая обсерватория со стеклянным куполом, и полная самых различных книг библиотека. Да, о таком мечтать намного приятнее. Да и мечтать ли? Вполне реализуемые желания. И он даже не будет против, если на верхнем этаже иногда будет громыхать и разбивать стекла от чародейских экспериментов. А еще Астарион думает, что хочет завести кота. Нет, двух. Обязательно белого, пушистого и покладистого, похожего на него. И черного, спокойного и немного вредного. Чтобы томными вечерами оба зверя обтирали колени, мурча на всю комнату да радуя глаз и душу. Белого он определенно бы любил чуть больше, зато черный бы точно меньше линял и приходил лечь под бок холодными ночами. Ладно, он бы любил их обоих. И о таком мечтать всяко приятнее. Выплывая из купели, бледный эльф наскоро обтирается полотенцем и, переодевшись в более подходящую знойному дню одежду, выбирается обратно к матери в гостиную. — Ornithogalum umbellatum, значит, — она задумчиво прикусывает щеку, сминая в ладонях льняной мешок с семенами. — Вкус в цветах у тебя, конечно, интересный. — Понятия не имею, что это за трава, — отмахивается Астарион, сметая со столика рядом булку. Он страшно голоден. — Ты просила чего-то уникального — я привез. — И не прогадал, — хмыкает матушка. — Такого растения в саду еще не растет. Значение хоть узнавал? — Чего ради? — Булка отправляется в рот и запивается ягодным напитком. — Того, что подобные цветы нужно не в саду выращивать, а могилу украшать, — Виттория смотрит на сына как на несмышленого дурака, но ее взгляд лишен той надменности, с которой Астариона называют идиотом другие. — Символизируют утрату, траур и боль, что невозможно выплеснуть наружу. — Замечательно, — бледный эльф саркастически приподнимает бровь. Самый простой подарок из всех возможных — и он облажался даже тут. — Посадишь у моей могилы, — Астарион сводит диалог в шутку. Думать о том, что наверняка матушка умрет раньше, ему совершенно не хочется. — Астарион. — Что? Мое место на кладбище должно быть самым красивым, — претор очаровательно скалится и поправляет упавшую на лоб прядь волос. — И напишу в своем завещании, чтобы меня похоронили в чем-нибудь ярком, — в дублете от Тав, например. — Ах, да, и там должна играть музыка. — Астарион. — Веселая, матушка! — Астарион! — Виттория кидается в эльфа подушкой. — Ты шутишь о смерти, а не свадьбе или загульной пьянке! Возможно, за последние годы смерти в его жизни было столь много, что теперь само отношение к ней ощущается иначе. Разумеется, представлять себя на два метра под землей не хочется, и оттого злые шутки вырываются одна за одной. — Опять шумите? Появившийся в дверном проеме отец разбивает напряжение. Голова наклонена вбок, взгляд спокойных голубых глаз меланхолично блуждает по силуэтам семейства. Астарион уже видел эту позу и этот взгляд и точно знает: так выражается отцовское умиротворение. Но хочется его разбавить чем-то внезапным. Недолго думая, бледный эльф ловким движением выуживает подарочную бутылку вина и, хитро сверкнув глазами, швыряет в направлении отца. Поймает ли? — Почти убил, — хмыкает Адам, едва ли шелохнувшись. Разумеется, поймал. Как могло быть иначе? — Даже не пытался, — Астарион довольно откидывается на спинку гостевого дивана. — Это — твой презент из Глубоководья. — Оранжевое вино? — Адам оценивающе кивает головой, присаживаясь на софу рядом с сыном. — Хороший подарок, спасибо. — Уже пробовал? — Довелось пару раз побывать в Глубоководье, так что да. — Интересно, — щурится бледный эльф. — И что же ты там делал? — Сливал фамильное золото, разумеется, — язвительно щелкает языком мать. — Собирал знания по тому, как устроены игральные дома в самых богатых городах Побережья Мечей, — Адам, так привыкший к провокациям, и ухом не ведет. — Тогда я только собирался вкладываться в свой, и мы с дорогим другом Тристаном посетили несколько городов, включая Глубоководье. Поэтому, — он чуть приподнимает подарочную бутылку. — Вкус оранжевого вина я помню. — Мне там не понравилось, — претор косит взгляд на отца. — Слишком явно хотят залезть в карман и неумело смухлевать. — Ключевое слово — «неумело»? — Довольно кивает Адам. — Не зря учил красивому тасованию и обману, значит. И сколько заработал? — Опять они об играх, — взвывает к богам Виттория. — Достаточно, — довольно скалится Астарион. Он был чрезвычайно горд использовать все полученные от отца навыки. Города меняются, контингент может быть разным, но мастерство карточного обмана и тонкого шулерства не подводит никогда. — Хватило и на подарки, и на веселье, и на кольцо, и даже выделенного жалованья не потратил, — о количестве честно потраченных взяток он предпочитает умолчать. Но вместо похвалы или заливистого материнского смеха его встречает тишина. Непонятная, задумчивая и слишком долгая. Астарион непонимающе переводит взгляд с отца на мать и наоборот. Прокашливается и выпрямляется на софе. Что он сказал не так? — Кольцо, значит, — Виттория хитро наклоняет голову. Золотые глаза сверкают плутовским блеском. И хочется прописать себе затрещину от настолько необдуманного, ляпнутого впопыхах признания. Нет, в самом факте ничего такого нет, но все-таки можно же хоть иногда следить за языком?! Теперь от вопросов точно не отвертеться. — Саретта должна тебе платье? — Хмыкает отец. — Три, — губы матери растягиваются в довольной ухмылке. — Адова сера! — Претор разводит руками и стонет. — Вы спорили на чертово предложение? — Он практически оскорблен. — Я настолько очевиден? — Для меня — да, — Виттория победно скалится и встречается взглядом с отцом. — Потому что подобное я уже видела. И Астарион прекрасно понимает посыл сказанного. Да-да-да, его характер с матушкой практически идентичен. Да-да-да, поведение выбранной им пассии почти копирует отца. Да-да-да, динамика развития отношений слишком схожа с семейной. Но можно же хоть менее злорадно ликовать над своей победой? Впрочем, он бы отреагировал так же. Однако, есть более существенный вопрос: — И даже никаких ремарок? — Астарион крутит ладонью в воздухе. — Ни про «вы еще дети» или «вы встречаетесь слишком мало»? Или, — взгляд золотых глаз скользит по силуэтам родителей. — «Семейные традиции не позволяют жениться на дроу»? — А в чем отличие? — Адам откупоривает подарочную бутылку. — Такой же эльф, только другого цвета. Анатомия та же. Фертильность такая же. С предками не повезло, но и кровной родни у нее нет. Не вижу никаких проблем. — Да и плевать, если они будут, — кидает матушка. — Пусть хоть одна ветвь семейства будет счастливой. А остальные пусть к чертям идут. Таврин ей нравится. Пожалуй, даже слишком. Нередко особо ревнивые матери испытывают к пассиям сыновей плохо скрытую агрессию. Такого можно было бы ожидать у плебеев, но и патриции подобным отношением не гнушаются. У Виттории, как и полагается, всегда все наоборот. Сына растить не в строгости, а в шелках, восхвалении и вытирании соплей. На приемах пить, громко хохотать и не сдерживаться в выражениях. Увлечения подобрать максимально далекие от тех, которыми занимаются дамы ее возраста и положения. Пассию сына любить не меньше родного отпрыска. Наблюдать за этим со стороны было по-своему комично: дроу не верит никому, и в первый раз она справедливо держалась поодаль, кидая на матушку непонимающий взгляд. Во второй — вела себя лишь на немного спокойнее, но в конце все-таки нервно дернулась, когда Виттория попыталась обнять Тав на прощание. Как-то раз Таврин даже поделилась, что столь яркого и не скрываемого набора эмоций и любви она не получала даже от собственной семьи. И Анкунин мог лишь иронично ухмыляться и не мешать. Ледники тают, солнце выходит из-за туч, подснежники распускаются — и дроу тоже привыкнет. И, возможно, в каком-то плане матушка помогла бледному эльфу лично растопить этот одновременно холодный и горячий сугроб. За что ей спасибо. Впрочем, играть в поместье родителей или у самого Астариона она все так же отказывалась, неказисто шутя и ссылаясь на то, что «С фортепиано в имении претора ей категорически не везет». Тогда все посмеялись, но уловили неловкость и решили не давить. — К слову о счастье, — Адам хмурится, и Астарион улавливает возникшую серьезность в голосе отца. — Брак подразумевает верность. — Я знаю. — Приверженность партнеру. — Знаю. — Готовность защищать в любой ситуации. — Знаю. — Зрелость и поддержку. — За кого ты меня держишь?! — Взрывается претор. — За того, кому свойственны спонтанные решения, — Адам стягивает со столика бокал и наливает вина. Передает матери. — Это — серьезный шаг, на который нужно идти, будучи стабильным в своем восприятии мира. И уверенным в желаемом. — Вот уж в этом я уверен, — едко парирует Астарион. Возможно, это — самый осознанный и правильный шаг, к которому только мог прийти его скудный ум. — И, к слову, я уже даже придумал, как это должно быть. — Так-так-так, — Виттория подпирает ладонями подбородок и, с видом самой хитрой лисы во всем Фаэруне, устраивается поудобнее в кресле. — Слушаю тебя во все свои острые уши, негодник. И упираться уже не имеет смысла. Он и так рассказал более того, чем планировал поделиться, и остается только поведать о своем нехитром плане и получить множество ремарок, подколок и советов. Семейная идиллия, даже такая неловкая, ощущается особенно приятно.***
Астарион возвращается под вечер. Летний зной немного сбавил в температуре, ветер приятно колышет волосы и воротник рубашки, аромат травы и листвы бьет в нос, а солнце, теперь уже закатное, щекочет щеки и мажет теплом по ключицам. Настроение — прекрасное, и хочется не идти, а скакать вприпрыжку. Как же, оказывается, приятно просто вернуться домой. Но как бы ни было мило сердцу родительское имение, его сиятельство бледный эльф всегда будет отдавать предпочтение уютному дому на границе Храмов и Манорборна. Даже если прислуга пока еще не явилась после внепланового отпуска, а вход некому сторожить. Плевать. Он практически по-детски счастлив и ничто не может испортить задорного настроя. И, усевшись в кресло рабочего кабинета, Астарион лениво крутит новое чистое перо между пальцев. Агитационная программа, значит? У него была пара набросков, но сейчас ее нужно создавать практически с нуля. Тристан Дюбуа прав, и шансов у Анкунина действительно не так много. Но они всегда есть. К тому же, сейчас — в данной сложившейся ситуации — статус герцога города ему необходим. Не столько из нужды личной, сколько из необходимости исправить свои ошибки на столь высоком уровне, чтобы вырвать первопричину с корнем и без последствий. Достаточная мотивация для того, чтобы попробовать, верно? Стук в дверь прерывает размышления. Астарион трясет головой и косится на часы: для посыльного с прессой поздновато. Плевать, придет еще раз утром. Анкунин так делал и не раз. Стук повторяется, и бледный эльф хмурится. Нет, это не может быть Зарр. На улице слишком много свидетелей, и так очевидно прийти по его душу некромант не может. Да и угроза Анкунина звучала слишком прямолинейно: ты не трогаешь меня, я не трогаю тебя. Впрочем, свою часть сделки претор собирается нарушить стоит лишь подвернуться возможности. В дверь тарабанят третий раз, громче предыдущих и с особым остервенением. Все-таки заткнув кинжал за пояс просто на всякий случай, Астарион выскальзывает из кабинета и проезжается по перилам лестницы на первый этаж. Немного колеблется прежде, чем открыть дверь, но все же решается. Первое, что он чувствует — не тепло, но настоящий жар объятий. Видит — сплошной серый цвет. Чует — самый приятный запах на земле. Не парфюм или цветочный аромат, не листва или деликатес. Запах родного, приятного душе и сердцу тела. Руки смыкаются на талии и, совершенно не думая и ничего не говоря, бледный эльф практически уволакивает дроу за порог дома. И подхватив леди покрепче, небрежно закрывает ногой дверь и зарывается носом ей в макушку. Святые угодники, как же он скучал. — Прислуги нет? — Тав лишь на секунду отрывается. Быстрым мечущимся взглядом окидывает помещение. Никого не находит. — Отлично. Потому что сейчас я буду тебя ругать. — О, правда? — Счастливо скалится претор. — И это — первое, что ты сделаешь, радость моя? — Нет, — иронично изгибает бровь Тав. Пристально смотрит и облизывает губы. — Сначала я тебя поцелую, — тянет за воротник рубашки на себя, но пока не претворяет в действие. — Потом — пожалуюсь, что страшно скучала, — ладонь перемещается с воротника на шею Астариона, и кожа незамедлительно покрывается мурашками. — А далее — начну долго и яростно браниться, — ладонь становится чуть теплее, обозначая серьезность намерений. И сердце так гулко стучит, а к щекам приливает кровь, азарт и счастливое возбуждение. Наглость, строптивость, прямолинейность с самого порога. Просто превосходно. Бледный эльф закусывает нижнюю губу, потому что иначе его разорвет на месте от переизбытка эмоций. — Планам свойственно нарушаться, дорогая, — он мажет кончиком носа по щеке Тав и замечает, как она чуть теряет в былом напоре. — Но первые два пункта мне определенно нравятся. Горячо, мягко, трепетно, волнительно — обходиться без касаний и таких сладких поцелуев было просто отвратительно. Нет, его определенно сейчас расплавит от температуры — и виной будет не огненная чародейка, а его собственный поток чувств. Просто удивительно, сколь много можно понять, будучи в разлуке. И ощущается каждый жест, касание, взгляд и эмоция острее. Ярче. Нужнее. Больше таких ошибок бледный эльф повторять не будет. Награда за терпение, несомненно, приятная, но существование порознь просто омерзительно. Бледный эльф подхватывает дроу на руки и утаскивает на второй этаж. Выдающейся силой Астарион похвастать не может, но дотащить даму до покоев ему по силам. Кровать немного небрежно застелена и заправлена, но ему было плевать на аккуратность этим утром. Ставни окон широко распахнуты и заливают закатным солнцем комнату, окрашивая пространство в оранжевый. Стол близ кровати завален еще не до конца разобранными вещами. И на все это Таврин абсолютно не обращает внимания. Она слишком увлечена претором, и ее не смущает ни беспорядок, ни спонтанность ситуации. — Страшно по тебе скучал, — Анкунин почти мурлычет это простое признание в шею дроу, усаживая на кровать. — Практически верю, — ее бровь привычным движением изгибается вверх, и эльф понимает, что неловких вопросов избежать не получится. А он даже не продумал, что скажет и как выкрутится. — Его сиятельство был страшно занят делами, чтобы уделить мне хоть немного внимания на бумаге? В ее речи сквозит не агрессия, но весьма ощутимый упрек. Пока что высказанный в насмешливо-язвительной манере. Очевидно, Тав недовольна, и винить ее в этом нельзя: Астариону действительно нужно было писать почаще. Дроу любит слишком много думать, и можно лишь предполагать, какой круговорот из самых различных мыслей там творится. От «тебе было не до меня» до «с кем ты проводил ночи, поганец?», и предположения любой степени абсурдности имеют место быть. Как жаль, что правда намного прозаичнее и дурнее. — Дел и правда было по горло. К тому же, — взгляд желтых глаз мажет по лицу Таврин, так красиво освещенному закатным солнцем. — Я планировал нанести визит завтра. — Планам свойственно нарушаться, дорогой, — цитирует его же дроу. — Не могла ждать у моря погоды и подорвалась сразу после работы. Почему хотя бы не написал, что скоро приедешь? Сущая правда. Все уже идет под откос. Дойти до башни Рамазита в субботу, а потом отчалить к Кордиалисам? Запланировать четкий день и сделать предложение руки и сердца в лучшей обстановке, когда он сам точно будет готов? Да как бы не так: по его душу уже явились, застали врасплох и требуют объяснений. Пока что не настолько в лоб и не слишком нагло, но если Астарион не придумает достойного оправдания прямо сейчас, то обо всем планировании можно забыть надолго. Если не навсегда. Мысли хаотично мечутся в голове. Нужно отвлечь внимание и хотя бы попытаться съехать с темы. Претор подрывается к сумке с вещами в поисках книги. — Все вопросы позже, радость моя. У меня для тебя подарок, — и с видом самого сытого и довольного кота бледный эльф выуживает заветный чародейский талмуд. Проходит к кровати и передает злосчастную книгу. — В точности по запросу. Эмоция с непонимания перескакивает на заинтересованность. Тав практически вырывает фолиант из рук. Осматривает. Открывает и, нервно тряхнув головой, листает. Астариону не понятен ни текст, ни формулы, ни обозначения, но сосредоточенность в лице дроу говорит обо всем. Это буквально то, что ей было нужно, и ему приятно удовлетворить запрос. Сколько бы он ни стоил и к чему бы ни привел в конце концов. — Это просто невероятно! — Она нервно выдыхает, практически захлебываясь от восхищения. — Я не представляю, каких трудов стоило найти это издание и сколько оно стоило, но… спасибо тебе! — Тав вскидывает взгляд, и в нем мечутся искры, черти, практически детский азарт и много, слишком много всего. Сегодня, ведомая то ли долгой разлукой, то ли просто хорошим настроением, дроу слишком богата на эмоции, и это ощущается непривычно. Астарион не знает, на какие скачки настроения она способна, и может ли восторг резко смениться, скажем, слезами или яростью. Ладонь эльфа мягко проводит по спине дроу, касается шеи и останавливается у лица, поворачивая к себе. — Ну, ты же просила поискать, моя радость. Я и нашел, — беззлобно усмехается Астарион. Взгляд гуляет по ее лицу. Внимательно, изучающе. Она просто не представляет, какой хаос творится в его собственной голове. Неужели все планы пойдут коту под хвост сейчас? В этот самый момент? Бледный эльф нервно поправляет воротник дублета и прочищает горло. Отходит к окну и поворачивается спиной, наливая выуженный из-под завала вещей бренди в бокал. Нужно привести мысли в порядок. Хотя бы попытаться. Закатное солнце почти уступило ночи. Слепит, бьет ярко-оранжевым, практически красным в глаза. Мимо чинно проходят жители города. Беззаботные, радостные, наслаждающиеся каждым днем. Астарион задумчивым цепким взглядом мажет по парочке очевидно влюбленных, что томно переглядываются, стараясь не выдать своего счастья. В его душе счастье граничит с замешательством. Где-то на фоне успокаивающе шелестят страницы книги, и у него все еще есть время подумать. И, вероятно, он стоит не двигаясь слишком долго. И это создает неловкость в картине, и так полной недосказанности. — Слушай, я понимаю, что вломилась к тебе внезапно, но я так скучала! — Таврин разбивает тишину, и Астарион почти дергается от неожиданности, выплывая из мыслей. Дроу звучит практически обиженно. — Тебя не было два чертовых месяца, а все, что я получила, — это несколько писем, — к обиде примешивается осуждение. — Да еще по приезде ты даже не оповестил меня. Почему я узнаю о том, что ты в городе, не от тебя лично, а из газетных сводок? Астарион молчит. Отпивает из бокала и прижимает его к щеке, нервно стуча ногтем по стакану. Все верно. Не писал, не объявлялся, раз за разом выкидывал черновики в корзину, опасаясь снова где-то совершить ошибку. Вероятно, бледный эльф слишком сильно хочет казаться в ее глазах лучше, чем есть? Да только Тав его видела любым: злым и язвительным, трепетным и понимающим, беспринципным и заботливым. Уставшим, бодрым, недовольным, больным. Видела практически все, что он так бы хотел скрыть или приукрасить в лучшую сторону. Хаос, хаос и еще раз хаос — его вечный попутчик по жизни. — Эй, поговори со мной. Меня это волнует, — ее голос становится нервным. — Что не так? «А дальше-то что?». Свести все в шутку? Притвориться вусмерть уставшим и перенести на другой день? Огрызнуться и посетовать на дела? Или. Эльф поворачивается и долгим взглядом всматривается в Таврин. Анализирует, продумывает, прикидывает варианты. Астарион и близко не стратег и всю жизнь выплывает на импровизации да чужой помощи. Но сейчас, когда ее взгляд настолько встревожен, он четко понимает, что не может больше ее избегать. Как и не может ни шутить, ни хамить, ни увиливать. Пришла пора правды. Крамольная мысль забегает в сознание: а если откажет? Нет, точно не может. Или?.. И вдруг становится не просто неловко, но практически страшно. Не попробует — не узнает. Нервно выдохнув, бледный эльф подходит к дроу и садится на корточки близ Таврин. — Дело не в тебе, Тав. Точнее в тебе, но… — Дело в том, что ему не хватает смелости просто сделать своей женщине предложение. — Боги, ну почему это так сложно?! — Потому что ты идиот, Анкунин. — Не так я это представлял. Не магическая башня и букет синих орхидей, а скромная обитель после долгой разлуки. Не томное ожидание свидания и предвкушение от встречи, а хаотичная, внезапно пришедшая в голову дурость. Не планирование, а очередное с наскоку принятое решение. — Если ты хочешь расстаться, то скажи об этом прямо, — Тав хмурится. Обстановка накаляется. Она, как и всегда, слишком много думает. Но, в конце концов, хоть кто-то же должен? Очевидно, долгое молчание приводит к недопониманию, но предположение все равно звучит практически оскорбительно. Но расстаться? Какая глупость. Ни за какие блага и коврижки. Сначала это были просто занятия. Кривые, полные взаимной агрессии и по-аристократически выверенных оскорблений. И ощущалось это столь честно и живо для того, кто так привык быть по жизни умасленным, облизанным да обласканным, что спешил на каждую встречу как на праздник. Даже если в процессе будет злиться, скалиться и плеваться ядом. Плевать, ведь это те эмоции, что делают живым, пробуждают от спячки и вытаскивают наружу все нутро. Так Таврин узнала, как он злится, хамит и решает проблемы. Не самое лучшее первое впечатление, но все же. Потом он навязался на обучение уже сам. И плевать, что есть до кучи других магистратов, оплата не очень высока, а свободного времени слишком мало — настоящее стоит того. И Астарион все никак не мог взять в толк, почему же так сильно хочется остановиться изучающим взглядом на подольше, задать очередной, совершенно не вяжущийся с занятием вопрос, и узнать немного больше. Так Таврин поняла, как он проявляет интерес и идет на компромисс. А потом пришло что-то совершенно иное, расцветающее в душе и заставляющее погрузиться в доселе невиданный покой и идиллию. Даже если это что-то мечет молнии, спорит, обжигает пламенем и вставляет ремарки по любому решению. Так Таврин ощутила, как он проявляет свои лучшие качества. Которых, впрочем, не очень уж и много, но он честно старается. Настала пора показать, как он выражает любовь. — Расстаться? Как раз-таки наоборот, радость моя. «Была — не была?» Эльф открывает коробочку: — Знаешь, я думал, это будет не так сумбурно, но есть как есть, — претор снова прочищает горло. — Таврин, выходи за меня. Молчание. Долгое, томительное и непонимающее. Молчит, не двигается и замирает каменным изваянием. Ни единой четкой, удобной для считывания эмоции, только кончики ушей нервно подрагивают и брови медленно сводятся к переносице. Неужели откажет? Его сбивают с ног в одно мгновение. Валят на жесткий, прогретый закатным солнцем деревянный пол. Сжимают в объятиях так сильно, что еще немного и просто задушат. И целуют, целуют, целуют. В щеку, в нос, в ухо — куда дотянется, туда и попадет. Коробка с кольцом катится куда-то под кровать, но обоим абсолютно, чрезвычайно на это плевать. Астарион промаргивается, встречается взглядом с Тав и видит, как она, черт возьми, сияет от счастья. — Ну конечно же да, идиота кусок! — Таврин зарывается носом ему в волосы. Не улыбаться не выходит. Абсолютно по-идиотски скалиться, не в силах сдерживать эмоций. Он определенно и есть идиота кусок, но, боги, как же он счастлив. Эльф смыкает руки на талии дроу и самозабвенно целует, извиняясь и выражая все чувства разом. — Теперь ты знаешь, что крутилось у меня в голове вместо писем, — Астарион неловко хмыкает, едва ли отрываясь от теперь уже точно своей пассии. — Мне не нужны письменные тирады, и тебе об этом известно. Мог хотя бы обозначить, как скоро появишься. Без тебя было слишком пусто и одиноко, — Тав колется, но совсем немного. Просто чтобы сбавить в эмоциях и чувствах. Чувства. Их слишком много за раз. Хочется смеяться, рыдать, скакать до потолка, по-дурацки шутить. И на душе так хорошо, что впору отчалить в Элизиум или выпорхнуть прямо из окна. Астарион блаженно прикрывает глаза и водит кончиком носа по шее Таврин. — Я тоже тебя люблю. Хватка объятий каменеет и дроу замирает. Резко отстраняется и, озадаченно наклонив голову, буравит претора взглядом. — Ты сказал… Что? — Боги милосердные! — Хохочет бледный эльф. — Радость моя, минутой ранее ты подписала себе пожизненный приговор на существование со мной, но тебя смущает признание в любви? — Я… — Она нервно выдыхает и встряхивает головой. — Не ожидала такого. Слишком много всего, — очевидно, для эмоционального ряда дроу такое количество событий, чувств и эмоций непривычно, и она едва ли может адекватно на это реагировать. — Но знаешь что? Порывистое движение руки — Астариона снова тянут на себя за воротник рубашки. И он совершенно, абсолютно не против такого обращения. Только приветствует и потворствует. Цепкий взгляд серых глаз блуждает по его лицу. Вытаскивает одной ей важные детали, что-то продумывает. Искрится, отливает закатными красками. И, придя к одной ей ведомым мысленным соглашениям, дроу прижимается еще ближе. — Я хочу больше, — выдыхает Тав. — Еще точнее: я хочу всего. Сердце, и так гулко стучащее, пробивает грудную клетку и грозится разорваться от переизбытка счастья, потрясения и эмоций. Бледный эльф сводит брови у переносицы: ему точно не показалось? Анкунин окидывает девушку взглядом. И смотрит она столь осознанно и пронзительно, что сомнений в ее желаниях не остается никаких. — Ты уверена? — И все-таки он считает необходимым уточнить. Хотя в мыслях уже готов спустить все тормоза. — Абсолютно, — дроу проводит губами по уху эльфа, и он физически ощущает, как мурашки расходятся по телу. — Я тебе верю. И я этого хочу. Это не поблажка и не вымученное согласие. Это доверие. То самое чертово доверие, ради которого Анкунин до шишек пробивал лбом ледники несколько лет. Претор подрывается с пола и, подхватив дроу за бедра, заваливает на кровать. Оторваться не представляется возможным: Тав теплая, мягкая, страстная и по-настоящему любящая. Доверившая сердце, душу и тело, и таким даром разбрасываться нельзя. Поцелуи вязкие, глубокие, долгие. Дыхание — сбивчивое и предвкушающее. Движения — еле сдерживают порывы накинуться со всем напором. Это не будет столь волшебно, как любят описывать соитие в бульварных романах. Не будет резко и страстно, как хотелось бы самому Астариону в самых развратных фантазиях. Но будет настолько аккуратно и нежно, насколько он вообще способен. Губы перемещаются на шею Тав, и та послушно откидывает голову на покрывало и несдержанно выдыхает. Сгибает ногу в колене. Ладонь эльфа скользит по подолу издевательски длинного платья. Аккуратно снимает туфлю, откидывает куда-то на пол, невесомо проводит по стопе, ведет выше, задерживается на бедре и несдержанно сжимает. — Я буду аккуратным, — он отрывается от шеи Тав лишь на мгновение. — Будь собой, — выдыхает дроу и вновь притягивает к себе. Движение ладони — Тав тянет рубашку вверх, и бледный эльф послушно от нее избавляется. Она видела его без верха, наверное, сотню раз. Каждый раз провожала задумчивым, искрящимся от внутренних чертей взглядом. Дразнить ее было даже забавно: замечать, как в дроу борются неуверенность, страх и желание, встречаться взглядом и видеть, как она первая отводит свой, делая вид, что ничего не произошло и ей совершенно не интересно. Это казалось чем-то наподобие очень долгой прелюдии, когда ты практически изнемогаешь от желания, но все еще продолжаешь дразнить. И вот, наконец, тебе дают столь желаемую награду, и сдерживаться более не имеет смысла. Астарион думал, что излишне долгие прелюдии его не интересуют, но эти игры заводят похлеще простого действа. И то, как Тав водит ногтями по торсу бледного эльфа, сжимает плечи и зарывается ладонями в волосы на затылке, это лишь подтверждает. Застежка платья легко поддается, и эльф стягивает ненужный элемент одежды. И все-таки он был прав в своих фантазиях: черное нижнее белье сидит просто идеально. И хочется вызывающе поинтересоваться, готовилась ли дроу специально к посещению, раз выбрала настолько идеальный комплект, но это бы испортило весь настрой. Последние блики солнца мажут по телу, теряются в ложбинке груди, добавляют цвета, играют на контрасте такого яркого оранжевого и ахроматического серого, и эльфу кажется, что это — самое красивое, что он когда-либо видел. Ладони проводят по изгибам, скользят по бедрам и животу, а взгляд восхищенно мажет по фигуре Тав. Никаких оценочных суждений. Никаких сравнений. Она просто идеальна, какими бы у Анкунина ни были вкусы и предпочтения. — Ты сейчас сожрешь меня взглядом, — она нервно выдыхает от очередного касания. Очевидно, ей неловко. — Мне просто нравится то, что я вижу, — мурлычет мужчина, но все-таки поддается на завуалированный призыв продолжать. Щелчок — отстегивается застежка чулок. Несомненно, открывшаяся взору картина приятна, но без одежды она станет еще лучше. Издевательски медленно эльф тянет тонкую ткань вниз и стягивает оба чулка, а затем и пояс для них. На бедрах — сероватые отметины от резинки, и эта небольшая деталь лишь возбуждает еще больше. И, сверкнув замутненным похотью и желанием взглядом, Астарион приникает губами к ключицам дроу. Ведет вниз, переключается на живот. Закусывает, зацеловывает, зализывает — и получает награду в тихих стонах, царапающих затылок прикосновениях и рваном дыхании. Движение ногой по бедру Астариона — его беззвучно призывают избавиться от штанов. И, не отрываясь от ласк, бледный эльф стягивает их вместе с ботинками. Но торопиться не стоит: к главному блюду они перейдут только тогда, когда дама будет полностью расслаблена и готова. Кажущийся издевательски лишним лиф летит в сторону, а пальцы скользят по бедру и задевают край белья. Претор приникает к груди дроу, и она дергается, пожалуй, слишком сильно. Тав податливая и мягкая, с готовностью отзывающаяся на ласку и касания, и это вселяет особый трепет в душу и сердце. Горячий язык скользит по ареоле соска, задевает, раззадоривает, и, не выдержав еще больше, дроу тянет эльфа на себя. Впивается в губы очередным вязким поцелуем и, когда Астарион на секунду теряется в ощущениях, она кладет ладонь ему на пах. Бледный эльф выдыхает через сжатые зубы. — Торопишься. — В самом деле? — Она стреляет замутненным, сверкающим от желания взглядом, облизывает блестящие от поцелуев губы и, чуть склонив голову, продолжает. — Быть может, я тоже хочу видеть, как тебе приятно. Никогда нельзя списывать со счетов одну простую деталь: даже выращенная в благополучной семье, Таврин все еще дроу. Ее народ славится своей страстью, доминированием и желанием как получать удовольствие, так и дарить его в ответ. И даже в свой первый раз она будет проявлять эти черты. И ощущается это одновременно непривычно и безумно, до пылающего внутри пожара приятно и уместно. Чуть закусив губу, дроу продолжает. И, когда ладонь издевательски медленно скользит под резинку трусов, бледный эльф несдержанно стонет и волевым усилием останавливает ее руку. Это слишком… слишком. — Если ты будешь продолжать, то все закончится даже не начавшись, — претор сверкает голодным взглядом желтых глаз. — Но намек понятен. Последние элементы одежды летят в сторону. Но прелюдия должна продолжаться. Астарион ждал этого момента слишком долго, чтобы просто взять и так легко закончить. К тому же, даме нужно время. Еще больше. Он не может обещать, что это будет однозначно приятно или же невыносимо больно, и оттого нужно продолжать медленно, тягуче томительно. И он бы покривил душой если бы сказал, что сейчас эта долгая прелюдия ему не нравится. Ему нравится абсолютно все, что происходит. А еще он знает, что точно понравится ей. Претор смещается вниз, сверкнув многообещающим взглядом и одарив даму слишком нахальной ухмылкой. Тихие стоны и рваное дыхание — это, конечно, хорошо, но ему нужно громче. Ниже. Страстнее. Чтобы схватили за волосы и, сжав бедрами, призвали не останавливаться. Бледный эльф целует внутреннюю сторону бедра, издевательски медленно перемещается выше. Еще выше, еще. Опаляет дыханием и, уловив судорожное несдержанное движение ногой, приникает ртом к лону. Тягуче медленно ведет горячим языком, останавливается у клитора и ловит первый громкий, низкий стон. Тав втягивает живот, выгибается и бьет ладонью по покрывалу кровати, когда язык проводит по самому чувствительному месту. Она до одури влажная, горячая и желающая большего, и это распаляет сильнее, хотя казалось бы, куда еще больше. Вторая рука дроу тянется вниз и ложится на голову бледного эльфа. Стягивает волосы — в точности, как он и хотел — немного надавливает, подсказывая направление. Абсолютно точно знает, как будет приятнее. Астарион похотливо усмехается своим мыслям. «Сколько раз ты представляла это в ночных фантазиях, радость моя? А как часто открывала Кварту Сунэ, воображая нас во всех возможных позах и ритме? А ведь могла бы просто попросить». Но одним пособием по соитию Ars Amandi не заканчивается, ведь эльф может дать больше, многократно больше простого набора поз. И почувствовав вязкую смазку на языке, Астарион решается спросить снова. В последний раз. — Мы можем остановиться на этом, — мужчина склоняется над дроу и опаляет дыханием. — Без проникновения. И это точно будет приятно. — Ну уж нет, — рвано выдыхает Тав. — Я уже сказала, что хочу всего. И это буквально значит «всего». Довольно хмыкнув, Астарион возвращается в исходную позицию. Водит языком по самым чувствительным местам. И, чуть помедлив, вставляет два пальца. Совсем немного, чтобы не доставить резкой боли, но достаточно ощутимо, чтобы обозначить намерения. Не встречает никакого сопротивления или признаков дискомфорта и аккуратно сгибает пальцы, продолжая ласкать лоно языком. Усиливающаяся хватка на голове служит лучшим доказательством, что он все делает правильно. Член уже ужасно болит и требует внимания, но сегодняшний вечер должен быть максимально сдержанным. Они определенно нагонят в будущем, в этом претор уверен. — Иди ко мне, — выстанывает дроу. И, отпустив волосы мужчины, тянет к себе. Буквально взывает снова обнять, поцеловать и окутать желанием. Кто он такой, чтобы ей отказывать? Бледный эльф придвигается ближе и, призывно потеревшись разгоряченной плотью, снова самозабвенно целует. Челка падает на лоб, от былой прически не осталось и следа, но боги, как же ему плевать. — Смотри на меня, — шепчет в губы и обхватывает ладонью шею дроу с обратной стороны. — И говори, если будет очень больно. И, обхватив второй рукой бедро любимой женщины, аккуратно входит. Медленно, дюйм за дюймом. Тав накрывает его предплечье рукой, практически впивается ногтями и закусывает губы. Задерживает дыхание, но смотреть не перестает. Аккуратное движение бедрами — брови дроу сводятся к переносице и она выдыхает через нос. — Терпимо, — спешит заверить, прижимаясь ближе. — Целуй меня и продолжай. В душе распускаются цветы, взрываются фейерверки, открывается воронка Плетения, и не отпустить тормоза стоит титанических трудов. Это слишком хорошо. Поцелуи — рваные, полные самого важного, движения — максимально сдержанные. Хватка на бедре — своей силой компенсирует всю невымещенную страсть и желание. Держаться — ужасно сложно, переваривать происходящее — еще тяжелее. Уши эльфа горят, щеки пылают, взгляд цепко следит за переменами в лице дроу. Толчок, второй, третий — и вот сквозь напряжение в теле вылетает первый стон. Несдержанный, рваный, полный желания. Нога Тав перемещается претору на спину, а тело расслабляется. И, когда складка меж бровей сменяется на блеск желания в глазах, это оповещает: самое страшное позади. Астарион все так же неспешен и аккуратен. Ее стоны — тягучие, низкие и громкие. Руки блуждают по его спине, тело — выгибается навстречу, грудь часто вздымается, а глаза блестят от чувств. Она требует, чтобы ее целовали, прижимались ближе, закусывает, зализывает в ответ, обнимает ногами и пылает от желания. И это именно то, как он представлял себе их соитие в фантазиях. Его точно, на все сто не хватит надолго, и нужно хотя бы попытаться довести даму до пика. Отпуская бедро теперь уже точно своей женщины, он кладет ладонь ей на пах. И, собирая пальцами смазку, массирует клитор. В комнате, уже темной, покинутой закатным солнцем, разом зажигаются все свечи. Горят, трепещут и шипят, сжигая фитили и нещадно паля воск. Капли стекают вниз по подсвечникам, оседают на полу, попадают на покрывало кровати. Очередная несдержанность от огненной чародейки, и это лишь служит подтверждением: она не просто податлива, ей действительно нравится. И она опасно близка к пику. Как, впрочем, и сам Астарион. Требовательное, наглое даже, движение пальцами по самому чувствительному месту, несколько рваных толчков уже на грани, потому что держать неспешный ритм уже попросту невозможно — и Тав взрывается. Жмурится, прогибается и, до боли вцепившись в спину бледному эльфу, низко и протяжно стонет, сжимаясь сильнее. Свечи вспыхивают сильнее и, треща безумными искрами, прожигают фитили до основания, затухая. Выдержать такое не представляется возможным. Пот, идеальное и такое правильное соитие с любимой женщиной, атмосфера, запах секса, жар, влажность, узость, хватка на спине и затылке — Астарион кончает следом, абсолютно не сдерживаясь в стоне и вожделении. Впивается губами в шею дроу и, сжав покрывало ладонью, переживает, пожалуй, лучший оргазм в жизни. Недолго по его меркам, абсолютно не страстно, но, адова сера, как же хорошо. Это стоило того. Испытаний, ошибок, эдиктов, верности и целомудрия. Абсолютно всего. Они проводят так еще какое-то время, тяжело дыша и обнимая друг друга. Никаких мыслей, сплошное бьющее в мозг счастье и эйфория. Таврин мажет носом по потному виску Астариона, нежно целует и, улыбнувшись, шепчет: — Спасибо. — Если тебе понравилось, — бледный эльф пытается отдышаться. — То я рад. И наглядным подтверждением ему служит искрящийся, довольный взгляд серых глаз и сгоревшие до основания свечи. И он готов закупать их ящиками, чтобы это не заканчивалось никогда. — Очень, — дроу целует претора в кончик носа. Очередная столь редкая, несвойственная ей нежность. Быть может, таких проявлений чувств станет больше? Он был бы только рад. — Но мы испортили покрывало. Смазка, пот, воск, немного крови, семя… да и не плевать ли? — Слишком много думаешь, — в который раз. — У меня есть другое. А вот помыться сейчас будет сложно. — Господин Анкунин, — расслабленно хохочет Тав. — Вы сделали предложение чародейке. Создавать и греть воду я могу и без прислуги. — Что ж, — мурлычет Астарион, ловя очередной поцелуй. — Тогда предлагаю понежиться в купели вместе. И да, — он стреляет игривым взглядом и щелкает языком. — Не одевайся. Зрелище восхитительное. И этот день надолго отложится в памяти как самый счастливый в его жизни. От самого начала и до конца полный красок, эмоций, ощущений. Такой приятный, правильный и значащий столь много. И Астарион уверен: дальше — только больше и лучше.