***
— Здравствуй, Нурлан. Можно Лёшу к телефону. — с неким раздражением поговорила Лена в трубку. — Он не со мной. — в непонимании ответил казах, удивляясь мгновенному наезду. — Мм, а ты не знаешь где он? В офис звонила – нет, сам трубку не берёт, ещё каким-то друзьям звонила, нет его, и когда проснулась Лёши уже не было. — Я не знаю, по делам уехал наверное, че ты человека дёргаешь. — теперь его уже начинал бесить этот бессмысленный диалог. — И какие у него могут быть дела, что он телефон выключил. — Не ебу. Больше вопросов нет? Если нет, тогда пока. — уже не скрывая какой-то непонятной злости говорил он, сбрасывая звонок. И правда, какие у Лёхи могут быть дела, что он от всех телефон выключил и нигде его нет. Даже семье своей не объяснил. Сабуров совсем Щербакова не узнаёт. Через несколько минут интерес побеждает, он всё же находит знакомый номер, несколько минут бездумно прожигает экран и всё-таки нажимает на звонок. Несколько гудков и в трубку звучит неуверенное – «Да?» Сквозь сон комик услышал звонок телефона, он в начале не поверил, но поднимая телефон увидел такую родную надпись – «Нурик». Алексей, даже после того как поднял трубку, всё равно не верил, что наконец, спустя столько времени, звонит его лучший друг, имя которого он уже не надеялся увидеть на экране. — Лёх, ты случайно не в офисе? — говорит немного заспано Сабуров, потому что его только недавно разбудили звонком. — Нет... — с недоумением говорит он, не понимая пока что, расстраиваться или нет. — А, да за машиной поехал, думал увидимся. Ну а так, ты где кстати? Казах слышал, что парень явно в помещении, но этой информации ему слишком мало. — Я.. — Лёша ещё не определился, говорить ли ему правду, но что соврать тоже не придумал. А вот Нурлан прекрасно считывал слышимое, так же уставший, голос явно спросонья, неуверенные ответы и некая радость, смешанная с удивлением, и как будто бы, какое-то неуловимое желание растянуть этот диалог на подольше. — Я в отеле. — решает не врать, потому что и так, слишком долго думал перед ответом. — Один? — странный вопрос, но почему-то это первое, что пришло в голову, не давая другим мыслям прохода в целом. — Да, конечно я один, Нурик. Будет странно опять говорить то же самое, но мне правда захотелось отдохнуть, совсем чуть-чуть. Ты ведь сам говорил, что мне стоит это сделать? — искренне говорил Щербаков. — «Конечно я один, Нурик, мне больше никто не нужен, но ты этого не знаешь, а я так хотел бы тебе много что рассказать, обсудить, может хоть ты бы помог мне...» — Да, говорил. Умничка, что послушался. — облегчённо выдохнул Нурлан, чувствуя, что глубоко внутри что-то радуется, от осознания, что Лёша послушался его слов так быстро и честно. — А ты что-то хотел? — неуверенно спрашивает комик, ему правда очень интересно, почему Сабуров вдруг позвонил, да ещё и спросоня. — Нет, Лёх, просто захотелось тебе позвонить. — улыбнулся тот, откидываясь обратно на подушки. — Уже вечер, сколько ещё планируешь в отеле чилить? — Не знаю. Мне тут нравится, никого нет, делаешь что хочется, я бы знаешь, мечтал жить один. Но уже поздно? — неподумав произнёс Щербаков, обрывая себя на последней фразе. — Нет, Лёш, я знаю как тебе важны люди, ты просто возможно... не с теми...? — сказал Нурлан, сам не зная, почему именно это вырвалось, да ещё так понимающе, что аж у самого в сердце закололо. — Нур... не буду отвлекать тебя больше. Созвонимся ещё когда-то..? Прости, что не в офисе, да и мне собираться наверное надо. — перебил его Лёша, зная, что слишком много ложных надежд, даже после этих коротких слов у него родится, что не сможет он опять после этого заснуть, опять... опять будет больно? — Да, давай. Отдохни ещё, потом созвонимся. Обязательно. Поспи, а то голос уставший. — понял его Нурик, кажется чувствуя, как Лёшенька мелко дрожжит от чего-то, то ли душой, то ли и телом тоже. Голос казаха такой красивый, с заспанной хрипотцой, добрый, Алексей не знает, что же он звонил, правда потому что в офис едет? Переживает? Рад был, что Лёха его полушался, а ещё сказал кое-что интересное – «не с теми». Алексей не с теми людьми, как будто не в том месте, занимается не тем, или не с кем хотел бы, мечтал. Но уже пора. Давно пора возвращаться, а ведь так не хочется слушать возмущения, отвечать на бесконечные вопросы, оправдываться, терпеть недоверие. — «Скоро моё день рождение? А там и Нурика...». — увидел он дату на экране, пытаясь мысленно сосчитать количество дней, но быстро сбился. — «Ладно... ехать надо.»Часть 3
24 января 2024 г. в 09:00
Лёха сидел в непрогретой машине, ждал Нурика, ему зачем-то надо было в гримерку. Мысли клубком давили на черепную коробку, голова болела, он смотрел куда-то на дорогу, на которой не успевал залежаться снег, втираемый в дорогу частыми автомобилями. Тело ныло, главная задача, конечно, не заболеть, но сейчас Лёшенька совсем не об этом.
Всё ещё холодная машина, сгущающаяся темнота вокруг, комик молится, чтобы Нурлан быстрее, иначе он не сможет спрятать свои искренние чувства, а это никак нельзя допустить.
— Лёх? — заглядывает ему в лицо казах.
Он так задумался, что не заметил, как Сабуров зашёл и сел рядом. На самом деле Нурик просто не трогал его минуты три, но потом чего-то испугался и позвал, легонько так, но Щербаков всё равно вздрогнул, оборачиваюсь на него совсем растерянными глазами.
— А... Да?! — в конце живее, потому что обещал спрятать ото всех какую-то навалившуюся тоску.
— Задумался о чём-то? — по-доброму спрашивает Нурлан, рассматривая нахмуренное лицо в тусклом свете фонаря.
— Да. Сегодня был ахуенный день, давно я так не... Хорошо посидели. — чтобы не вгонять себя лишний раз в воспоминания быстро в конце добавил он.
— Ну конечно, хотя ты моментами заебал. — смеётся тот, отпуская ситуацию.
Лёша демонстративно поднимает брови, видно, думает над ответом, очень хочет что-то такое в ответ, а не идёт совсем – устал. Машину заводит, чувствуя на затылке пристальный взгляд чёрных глаз, кажется впивающихся прямо в мысли.
— А ты...! — как обычно у Щербакова слова вперёд мыслей, он мечется, видя как лицо Сабурова растягивается от этих умственных терзаний в широкую улыбку.
— Ну, что я-то? — сверкая брекетами подначивает казах.
— Ты алкаш! — не придумывает ничего лучше, вернее сказать вообще ничего не лезет в голову колкого совсем, так что приходится выкручиваться.
— Я по факту и не пил даже, это так, за компанию. — наигранно обиженно отвечает он, уже не в силах поймать взгляд пристально следящего за дорогой друга.
— Не оправдывайся, весь такой пиздатый, а везу домой тебя я. — самодовольно улыбнулся Алексей, надеясь, что Сабуров не считал его интонации.
— Ты ведь сам этого хотел, Лёш. — как назло точно, пьяный Нурик всегда на чуточку честнее, ему будто похуй становится, только вот тут он не пил ведь сильно, значит сам захотел так сказать.
Лёха уже сам себя этими оценочными мыслями запутал.
Но в итоге молчит. Хотел же, что бубнить теперь, лучше тему куда-нибудь в другое русло свести пока не поздно.
— Как тебе сегодняшний выпуск?
Нурик быстро смекнул, что друг хочет просто тему переменить, уголки губ непроизвольно, всего на несколько мгновений, растянулись в улыбке, которую казах подавил.
— Отличный, но вырезать там придётся ой-ой.
— Потому что меньше надо эти свои ножнички показывать.
— Нет, Лёш, как раз все мои ножнички останутся. — смеётся Сабуров, разглядывая почти пустую дорогу перед собой.
Вновь пошёл снег, только теперь вперемешку с дождём. Лобовое быстро покрывалось белой пеленой, так что дворники не справлялись. Уличные фонари резали темноту уже с трудом, а время на часах неумолимо бежало, так же, как и километры до дома Нурлана.
— Ты на зимней, кстати? — решил завязать хоть какой-то, пусть бессмысленный диалог казах, он как будто чувствовал, что Лёше сейчас это необходимо.
— Ага. Я законопослушный гражданин. — весело ответил Щербаков, на секунду оборачиваясь к другу.
Нурик сидел развалившись, почти лежал, слегка отодвинув сиденье, хотя его ноги всё равно помещались с трудом. Прикрыл глаза, обняв самого себя руками, потому что куртку снял, а в машине было не настолько тепло, хоть Лёха и включил печку. Он сидел такой домашний что-ли, иногда вздыхая и морщась от встречных фар. Кажется вот-вот заснул бы, но не разрешает себе, говорит что-то очень сонным уставшим голосом, так тихо и неторопливо, что невольно тонешь в каждом слове. Лёшеньке хорошо, он всего на мгновение позволяет себе забыться, просто отдаваясь такому прекрасному «сейчас».
— В следующем году уже в Таиланде, Дубае и на Бали концерты у тебя я слышал. — говорит Алексей с восторгом.
— Да, сам если честно ещё лет пять назад бы ни за что не поверил. — соглашается тот.
— Пять лет назад мы по таким окраинам катались, ты сейчас сто процентов уже никогда туда не поедешь.
— А ты ездишь зато. Меня это всегда удивляло, как увижу какое-нибудь Иваново... Город то хороший, только Лёш, пора расти.
— Эти города, они другие, далеко не Москва и не заграница. Там так тихо, люди другие, как будто более благодарные, залы маленькие, каждую улыбку видно. Там люди любят. Правда, ощущение, что там именно любят. Там можно побыть собой, не узнают, в магазине за смешную цену купить еды, помнишь те маленькие ларьки, как у нас в детстве. Мне нравится там даже больше, как будто мини отдых от всего, только по работе. Я бываю в залах, где когда-то выступали мы и знаешь, там вообще ничего не изменилось, люди те же, стулья, на которых мы когда-то сидели ещё совсем молодые, там сцена такая маленькая, а ведь когда-то она почему-то казалась больше. Теперь совсем не страшно, даже волнения почти нет, хотя я один. Я даже пробовал ездить один, тяжело, хотя бы только по внутренним ощущениям. — тихо говорил Лёша, ловя себя на мысли, что смог выговориться впервые за несколько лет.
А Нурик слушал, внимательно, вдруг понимая, что его Лёшенька изменился, где-то на уровне души, потому что остальным этого никак не заметить, да и сам Алексей, не факт понимает, что случилось. Он всё тот же весёлый Щербаков, комик, друг, да хуй знает кто ещё, это не так важно, потому что как будто совсем малость другой. Серьёзный, вдумчивый, взгляд осознанный.
— Хотел бы как раньше?
— Нур, не важно, что я хотел или не хотел, реальность это ведь другое. Я понимаю.
Хотел бы, с теми же мыслями, таким же бодрым и молодым, хотел бы с Нуриком, с «видеоблогом», с ощущением лёгкости, хотел бы как раньше дарить улыбки, иногда бесить Сабурова, но при этом знать, что тебя всё равно любят и ценят. Лёша много что хотел бы, только вот, тут даже деньги не решают, время не купишь, эмоции, силы, друзей, взаимопонимание, в конце концов – любовь. Это не купить.
А Нурик молчит, сам в глубине души знает, слишком хорошо, так что больно, просто старается про это не думать и у него даже получалось, если бы не друг, по которому не скажешь, что тот счастлив. Когда-то лучший друг, единственный, такой, что казах ни раз задумывался, как ему повезло. А сейчас? Всё такой же лучший друг?
Раньше при вопросе – кто лучший комик, друг, человек из окружения? – Нурлан смело и без колебания называл Щербакова. Только вот слишком давно ему этот вопрос никто не задавал, а многое могло измениться, если всё же призадуматься. Что он сейчас знает про Лёшу, как у него дела, чем интересуется, что делает, какие планы, может новые машины, или не дай бог проблемы. Да, старался иногда смотреть какие-то шоу или подкасты, но это не называется – дружба, это называется – не теряю его из вида, слежу, чтобы не сказал лишнего, просто интересно как выглядит сейчас и что сделал, потому что от Алексея можно ожидать чего угодно.
Мысли тянутся тяжело, голова не варит, всё путается, где-то на фоне негромкая знакомая музыка, которой он до этого не замечал, но только сейчас уловил мелодию, не свойственную Щербакову, всё-таки «Мияги и Эндшпиль» больше Нурика, чем взбалмышного друга рядом, от которого он никогда такое не ожидал. Фонари неприятно мерцают, пролетая один за другим, дом Сабурова уже видно издалека.
— Лёх, встретиться бы нам. — задумчиво говорит он, поглядывая на уставшего друга рядом.
— Ты улетаешь скоро, я видел твой график, у тебя там столько всего, по часам расписано. Не заставляй себя, не мучай. Увидимся. — парковался он как можно ближе к подъезду.
— Спасибо, что привёз. — вздохнул тот, понимая, что Лёша прав.
— Не за что, Нурик, я только рад помочь. — улыбнулся комик, наконец поворачиваясь к казаху, видя его еле заметно растерянный взгляд.
Нурлан протянул руку для рукопожатия, но когда небольшая, по сравнению с его, ладонь Лёхи так гармонично уместилась в руках казаха, тот не выдержал какого-то сердечного порыва, дёрнул его на себя совсем легонько, привставая со своего места, крепко обнимая друга. Знакомое тепло разлилось по сердцу Щербакова, он так давно не чувствовал этой приятной тяжести немного пьяного тела, пахнущего дорогим коньяком и сигаретами, больших рук, сжимающих где-то в районе лопаток, обхватывая полностью. Сердце стучало как будто в такт, время замерло и Лёша честно готов был бы отдать всё что угодно ради хотя бы ещё секунды.
Но тёплый и родной Нурик отстранился, всё ещё держа его за плечи, чуть сжимая их, засматриваясь, в ставшие на чуточку светлее голубые глаза, зрачёк которых затопил радужду, пряча светлые лучики от сгустившейся темноты вокруг.
— Я побежал, спасибо ещё раз, в следующий раз постараюсь не пить. — отпуская плечи и натягивая куртку проговорил Сабуров, по какой-то причине боясь вновь посмотреть в глаза напротив, будто опасаясь не увидеть той же мимолётной искорки совсем ребяческой радости.
— Нур, тебе как будто даже идёт всё это, ты ведь не алкаш какой-то! Иногда можно, а я знаю, ты редко и не много. — искренне говорил тот, понимая, что это одна из его последних фраз перед их предстоящей долгой разлукой, которой никак не избежать и остаётся только надеяться, что она не последняя для кого-то из них.
Нурлан улыбнулся, ему понравилось в этой фразе буквально всё, особенно как-то звучало «тебе как будто даже идёт всё это», ну Лёх, очень интересное замечание, всё-таки от тебя и правда никогда не знаешь, что ожидать.
Казах уже давно покинул машину Алексея, а тот, переосмысливая произошедшее почему-то покраснел, вспоминая вырвавшуюся фразу.
— «Какой-то у нас блять – флирт элитный. Так нельзя. Нельзя!» — ругая себя думал Лёха, чувствуя как его уши алеют и искренне бесился от этого.
Свет в окне Сабурова зажёгся, смутно видно, как кто-то ходит там, видимо раздеваясь, по силуэту Щербаков догадался – Нурик. Кофта, затем штаны, окно слишком высоко, да ещё и штора скрывает детали, но Лёшенька уверенно пялит туда, неминуемо смакуя в голове воспоминания слишком идеального тела друга, которе он не раз видел в живую, но всё равно ему мало, хочется запретить Нурику футболки и выходить из дома Щербакова.
Как вдруг он замечает второй, значительно меньший по размеру, силуэт. Он приближается к Нурлану, кажется слишком непозволительно близко, так что Лёша на мгновение зажмуривает глаза, а когда распахивает видит, что лицо казаха держат чьи-то тонкие ручки.
Алексей почему-то вспыхивает, его сердце как будто чернеет, сжимаясь и пряча только что подаренные слишком тёплые чувства, он резко нажимает на газ, круто выворачивает руль, на большой скорости выезжает со двора. Он не хочет думать о том, что будет дальше, не хочет представлять и вспоминать, молится, чтобы забыть, он почему-то ненавидит Нурика, хотя на это нет ровным счётом никаких оснований, но душа всё равно кричит о каком-то предательстве, не в силах сформулировать нахлынувших мыслей.
Любви никто не учит.
Лёша не знает как это, он просто безумно давит на газ, забывая про всё ограничения, про то, что дорогая скользкая от снега. Он забывает про всё. Нурлан ничего ему не должен, ничем не обязан. А Лёха не выбирал себе сердце, он не выбирал страдать.
Так паршиво, погода сильно портится, снег липнет на запотевшее стекло, но комик этого не замечает, он просто едет по давно заученному маршруту, даже не щурясь от встречных фар. Глаза будто смотрят в пустоту, тускнея с каждой секундой, лишь только разум твердит – подумай, что всё это значит. Просто хватит думать про Сабурова, хотя бы на час, дай себе возможность осмыслить себя, что хочется, чего не хватает, за чем скучаешь и что бесит. Только бы честно, хоть раз в жизни разрешить себе не бояться, отбросить все внешние факторы и просто подумать. Иначе он с ума сойдёт попросту.
Но времени нет, знакомый подъезд, лифт, коридор – всё как в тумане. Какие-то расспросы жены, недовольство, крики детей, опять чересчур яркий свет и какой-то непонятный холод. Еда не лезет, слова не складываются в нормальные предложения, голову тянет, глаза закрываются, организм кричит, что хочет скорее просто заснуть, сбежать от этого бесконечного потока.
— Ленусь, я устал, давай завтра, что ты там хотела. — как можно спокойнее старается произнести он, понимая, что люди вокруг совсем не виноваты, но пока что правда нет сил, что-либо им объяснять. Да и не появятся наверное никогда? Страшно даже подумать признаться кому-то.
— У тебя каждый день – давай завтра! Что происходит, я готова была терпеть ну месяц-два, но ты уже год какой-то... блять!! — злится она, стараясь растармошить его, чтобы хоть взгляд поднял, потому что откровенно – ей нужен муж, а не вот эта депрессия или ещё не пойми что.
— Завтра. — твёрдо говорит он, вставая с места, направляясь в свой кабинет.
— Не завтра, а сейчас! Что, опять своего пьяного Сабурова отвозил, да? Конечно, на жену похуй, на детей, у нас в голове только Сабуров один, а! Пообщались, весёлый небось был, не поверю, что такой же как сейчас стоишь тут с тупым взглядом. Ты меня слушаешь?! — уже кричала, видимо за прошедший год у неё достаточно накопилось претензий, так что женщина не скупилась на грубости, вот только Щербаков её слишком хорошо понимает, чтобы обращать хоть какое-то внимание.
Голова болит. Где-то сзади колет, череп будто разрывает, на ушные перепонки давит громкий голос, отдавая неприятными импульсами прямо в мозг. Он трёт глаза, пытаясь собрать её слова и выстроить их так, чтобы понять смысл и поскорее прекратить происходящее.
— Я всё равно не могу сейчас поговорить.
Её глаза наполнились каким-то отчаянием вперемешку со злостью, она хотела что-нибудь возразить, но справиться с холодным безразличием не может, поэтому резко отворачивается, грубо возмущаясь, но уходя на кухню.
— Пиздец. — с облегчением выдыхает комик, закрывая дверь и ложась на диван в своей комнате.
День был хороший, но конец всё более морально его убивает. Завтра в офис не поедет, лучше куда-нибудь подальше от города, просто в тишине хочется побыть.
Кажется, что уснуть он не сможет, но в итоге сам не замечает, как проваливается в забытье, только рано утром в непонимании открывая глаза от палящего в лицо яркого солнца.
Он неслышно одевается, закрывает дверь, выходя в прохладный подъезд, а потом на всё ещё заснеженную улицу, где мороз колет глаза и щёки. Находит машину, садится, вытягивая ноги сжимая руками лицо. Куда? Куда ему поехать? Зачем он вышел, что хотел?
На улице, за запотевшими окнами автомобиля, бегают дети, играя в снежки, они громко смеются, кидают снегом в родителей. Повсюду атмосфера как будто нового года, хотя до него ещё месяц с чем-то, но улицы уже украсили, а какой-то мальчик прыгает в шапке санты.
Почему у Лёхи ощущение, что в новом году всё изменится, почему его организм так уверен в этом, тело и душа в унисон кричат, как будто что-то должно всё-таки измениться.
Он заводит машину, отъезжая с парковки, решая, что определится по пути, только надо заехать поесть где-то.
Давно не ел вне дома, что даже и не знает где лучше. Но в целом ему без разницы, главное в рот что-то закинуть. Так, в итоге, сидит в какой-то первой приглянувшейся по пути забегаловке.
— Мне суп и сок яблочный. — обращается он к официантке, после обмена приветствиями.
— Хорошо. — мило отвечает девушка, убегая на кухню.
Через несколько минут перед ним стояла достаточно большая тарелка супа, кувшин с соком, стакан и десерт, который девушка принесла от себя, потому что узнала комика и хотела поблагодарить за творчество. Алексей в конце тоже в долгу не остался, щедрые чаевые после оплаты ждали девушку рядом с чеком.
После вкусной еды сил будто прибавилось, настроение хоть и оставалось паршивым, но он хотя бы смог решить, что делать будет.
Отель. Чистая комната на последнем этаже, с видом на дневную суетливую Москву. Двуспальная кровать перед большими панорамными окнами, хаммам –как в старые добрые и дикое желание просто расслабиться, потеряться от внешнего мира, спрятаться от всех.
Хорошо ноут взял, может шуток попишет или просто что-нибудь посмотрит. Снял всю одежду, телефон на «не беспокоить», так что дозвониться ему сейчас мог только один человек, который сто процентов не станет этого делать, и завалился в гору подушек.
Часы текли равномерно. За окнами набежали тучи, опять повалил снег, солнце спряталось, так что вещи в номере приобрели сероватый цвет, пряча дальние углы от взора. Но Щербакова это ничуть не расстроило, ему наоборот нравятся тёмные цвета, когда ничего вокруг не раздражает взгляд.
Наконец хаммам был готов, комик так давно не делал этой маленькой шалости, которая теперь вызывает сильнейшую ностальгию. Кожу опаляет горячий воздух, дышать трудно, так что приходится делать это полной грудью, из-за пара плохо что видно, он выключает душ, ложась в наполненную тёплой водой ванну рядом. Сердце часто стучит из-за чрезмерно горячей, но всё-таки комфортной, воды.
Ему хорошо, не надо никуда спешить, перед кем-то отчитываться, бояться, что кто-то потревожит. Да, он целый день бегает от мыслей о Нурлане, хоть и прекрасно понимает, что подумать надо, иначе когда ещё такая возможность выпадет.
Лёша на мгновение задерживает дыхание, зажмуривается и погружается в воду с головой. Странное чувство безвыходности овладевает его телом, он прямо под водой резко распахивает глаза, чувствуя как их больно колет, теряется и через время дёргается наверх тяжело дыша. Кашляет, опирается на бортики, испуганно оглядываясь, не понимая, что случилось.
Почему-то обратно расслабиться не может, хмурит брови, пытаясь понять, что за странное чувство удерживало его под водой и почему вдруг стало так холодно, хотя горячий пар всё ещё должен был согревать его покрывшеесе крупными мурашками тело.
Он вылез, пытаясь согреться вытираясь большим полотенцем, но даже когда полностью сухой лежал под толстым одеялом, свернувшись калачиком, всё равно чувствовал, как мелко дрожит.
Как раз к этому времени к номеру привезли еды, так что Лёша всё же смог перебороть себя и вышел за подносом. Салат и мясо быстро ушли с тарелки, Щербаков только после осознал, что всё-таки был голоден, несмотря на то, что, по его мнению, ничего не делал целый день.
Глаза закрывались сами собой, мышцы расслаблялись, где-то вокруг ненавязчиво витало желание спать, так что он мысленно поругал себя, но противится не стал, через несколько минут погружаясь в неглубокий сон.