Утром Лёша чувствовал себя плохо, почему-то поднялась температура, его морозило, тело трясло, но он всё равно до последнего пытался выглядеть здоровым, что-то делать, помогать с завтраком, пока в конечном счёте не свалился, не в силах поднять руки.
— И зачем? Лёш, кому ты что пытался доказать своим геройством! — ругала его девушка.
— Прости.. — честно сказал Щербаков, ложась обратно на кровать.
— Сильно плохо? Мне к маме надо съездить помочь, ты сам как?
— Всё нормально, посплю.
— Звони если что.
— Спасибо.
И вот он снова один. Мысли роем. Как там Сабуров? Что он чувствует? Он рад? Нурик.. ты меня теперь ненавидишь? Я тебе противен? Мы теперь наверное никогда не увидимся, а я так скучаю, хотя и нельзя.
Сегодняшний день обещает быть никаким, верно так же как и завтрашний, послезавтрашний... каждый день. А Лёха просто лежит на диване жмурясь от слишком яркого света и старается всеми силами не думать о будущем. Он всё ещё любит Нурика, помнит его. Ему безумно стыдно перед всеми, перед женой за такое своё поведение, за никому не нужную искренность, за причиненную боль, несмотря на то, что он множество раз обещал себе никогда не показывать ей этого, обещал хранить в сердце, даже Нурлану никогда не рассказывать, но не получилось.
Так бегут дни, только вот теперь Лёша ничего не ждёт. Съемок нет, концертов тоже, он отовсюду пропал. Стал совсем закрытый, но самое главное в глазах нет жизни. Исхудал, хотя на тренировки заставляют ходить, да его сейчас много что заставляют – есть, спать, выходить на улицу, отдыхать. Жить.
Сабурова он так и не видел, даже ничего о нём не слышал, тот как будто пропал, стёр себя из жизни парня, пряча воспоминания и отнимая улыбки. Улетел в Дубай с концами, там проходят бои UFC, контракт с BetBoom обязывает ходить чуть-ли не на каждый, но похоже Нурлану это нравится, он искренне болеет, смеётся, общается с бойцами, просто отлично проводит время.
Он такой же как обычно, кажется в его жизни не поменялось ничего, он всё такой же заряженный, смешно шутит, любит дорогие машины и хорошо одеваться, любит быть выше всех, чувствовать власть задавить собеседника, всё так же находится в центре внимания, а главное на его лице нет ни тени печали. Лёша рад этому, он раз за разом пересматривает короткие моменты где он смеётся или хотя бы улыбается и просто хочет думать, что это ему, хотя в душе прекрасно знает, что ему казах не улыбнётся уже никогда.
Месяц сменился вторым, когда-то давно, в прошлом году, первого апреля вышел выпуск ЧБД, после долгого отсутствия, насколько долгого, что сам Лёха успел нехило заскучать.
Решил пересмотреть, с каждой секундой всё сильнее желая позвонить Нурику.
Лёша сам не мог понять откуда такое желание, настолько абсурдное и необычное, что даже страшно подумать.
— «Это невозможно. Нет! Нам нельзя.. Мне нельзя. Блять, да что такое, Нур, я вдруг понял, как сильно хочу, тебя увидеть, обнять, услышать.. Больше никогда?! Никогда в жизни..! Целая жизнь, несколько лет.. Много лет, блять дохуя, столько, сколько я уже всего прожил... если не больше. Нурик, всю жизнь, ни разу больше. Всегда..? Я так не могу, не получится. А какой тогда смысл во всём, смысл жить? Зачем?! Просто так, просто так вставать каждое утро, есть, зачем-то зарабатывать деньги. Просто чтобы страдать? Всю жизнь без тебя... Как? За что? Я виноват!! Я виноват, прости, прошу тебя, я больше никогда не буду...! Всё что ты хочешь. Что ты хочешь, я всё сделаю. Только вот Нурик, он ведь больше никогда не хочет меня видеть, я ему противен, я ужасен, он меня ненавидит, считает ошибкой.. Он правда больше не хочет считать меня своим другом? Конечно не хочет! После такого... я ему никто...» — вдруг загнался Лёша, хотя он столько бегал от этих мыслей, но не получилось, он устал, а они с огромной силой ударили по нему, слишком большим комом, который копился всё это время.
Он согнулся, опираясь об стол рядом, голова гудела, его как будто кто-то ударил, воздуха резко стало мало, как будто он весь пропал, так что парень упал на колени хватаясь за горло, бесконечно кашляя и втягивая с какой-то колющей болью остатки кислорода, чувствуя, что его лёгкие будто распирает от его перееизбытка, но тело и мозг уверяют в обратном, учащая сердце, буквально крича, что он умирает.
Неминуемое ощущение смерти захлёстывает, он не может мыслить здраво, ничего не понимает и только всё больше ощущает приближение конца. Минут пять назад ничего не было, а сейчас он задыхается посреди комнаты, не в силах нормализовать дыхание и состояние.
Руки трясутся, ног не чувствует, встать нет сил, слёзы некотролируемо сируятся из глаз и одна единственная мысль застилает собой разум – «Я умираю!!»
Он хватает телефон, трясущимися руками пытается разблокировать его, листает телеграм, находя там, почти в конце, чат с Нуриком. Почти три месяца назад, скоро конец весны... Так давно, какое-то совсем будничное сообщение, такое простое и почему-то до яркой боли в груди милое, что Лёшу только больше кроет от осознания, что именно оно конец.
По буквам никак не попадает, глаза замылены, он толком ничего не видит, почти на память зажимая кнопку рядом с вводной строкой.
Нурлан едет откуда-то один, он сейчас на подъезде к Москве, глухо напевает какую-то грустную мелодию, как вдруг на его телефон приходит сообщение, хотя стоит режим «не беспокоить» и только у одного человека, сквозь года, осталось право писать ему в любое время. Сабуров вздрагивает, нервно хватает телефон, быстро заходя в чат, видя там тридцатисекундное видеосообщение.
— Нур... Нур! Я, прости меня, я не могу, мне кажется всё... Спасибо тебе, я просто хочу сказать спасибо. Нурик, я тебя люблю, я не могу не сказать это... прости, пожалуйста, прости меня, я знаю что нельзя, я... Нур, я бы хотел... я... — дрожащим голосом, слышно сдерживая слёзы, хотя совсем не получается, кажется Алексей не замечает, что это кружок, а не голосовое, поэтому его лицо еле видно, только на несколько секунд попали глаза, застланые слезами.
Голос пропитан болью, страхом, походившим на нескончаемый ужас. Тот ли это жизнерадостный Алексей, от которого сейчас совсем ничего не осталось, лишь сердце разбитое в мелкие осколки, тот ли Лёша, всегда смеющийся, улыбающийся, дерзкий, как маленький бесёнок, где его ясный взор, как-то по-детски смотрящий на мир доверчивыми широко открытыми глазами, где он... кажется потерялся где-то навсегда, поглощаемый вязкой тьмой.
Нурлан моментально съезжает на обочину, вновь и вновь прогоняя этот кружочек, не веря своим глазам. Это он виноват? Из-за него сейчас Лёша задыхается от безвыходности, ненавидит себя, страдает...
Он тут же набирает его, опять выезжая на дорогу, значительно прибавляя скорости, нарушая все дорожные знаки... но сейчас не об этом.
Лёшенька не берёт.
Сабурова захлёстывает паника, он быстро ищет контакт Лены, не веря в то, что сам звонит ей, думал, такого никогда не будет, но ради Лёхи, ради самого себя, ради «них» в конце концов.
— Лёша...! Он.. Ты где? Он где? Что случилось? Где он?!!
— Тише, Нурлан, что случилось?
— Лёша, он прислал мне сообщение, он плачет, кажется на полу, еле дышит, даже не смог договорить. Ему плохо, очень плохо... Где он? Ты не рядом? Что с вами, поссорились, ты его бросила, он ведь не может сам, ему... Лёша, он.. Прости, это из-за меня, я всё сломал, я виноват, Лена!! Где он?!
— Стой! Дома он, а я нет, мы к бабушке уехали, его я оставила, болеет. Что за сообщение?
— Дома? Один? Я еду, хорошо? Прости, я поступил ужасно, Лен... Я....
— Едь, да побыстрее, а то мало-ли что... я так и не поняла, плохо, задыхается, что?
— Потом. Всё потом. Прости, я.. я сейчас не могу.
— Хорошо, надеюсь, вы сможете..
— Спасибо.
Выжимает газ в пол, секунды тянутся как минуты, время течёт слишком медленно, ему кажется, что он не успевает, в голове рисуются самые страшные картины исхода. Вдруг он больше никогда не услышит Лёшу, вдруг не сможет извиниться, этот кружок, полный боли, последнее что останется. Что с ним сейчас? Он лежит на полу без сознания, почему ему так плохо.
Знакомое здание, дверь подъезда открывает с рывка, даже не замечая, как сильно дёрнул ручку, лифт со скрипом открывает двери, он от нетерпения протискивается через ещё маленькую щель, вдавливая замертво нужную кнопку этажа. В голове только сейчас рождается страх, что дверь может быть закрыта, но Сабуров не на секунду не сомневается, если что выдернуть её, да что угодно, он будет биться столько, сколько потребуется, лишь бы только его Лёша... был жив.
С тяжёлым сердцем дёргает ручку и она поддается, впуская казаха в тёмную квартиру, где до ужаса тихо и холодно из-за открытого окна. Он был здесь так давно, что и не помнит, так и не найдя включателя рвётся вперёд, вдруг замечая лежащего на полу Лёшу. Как-то неестественно обхватившего себя, спрятавшего голову, он почему-то показался таким маленьким и беззащитным. Нурлан упал к нему, поднимая к себе, обхватывая лицо, сжимая в руках, вдруг понимая – скучал, он не видел Лёху так давно, как будто несколько лет. Он как-то изменился, похудел и осунулся, глаза закрыты, брови сдвинуты в каком-то больном ужасе.
— Лёша... — сжимал его в руках, крепко обнимая, пытаясь согреть холодное тело.
Но он не двигался, Сабуров наклонился, всеми силами стараясь уловить звук дыхания, бесконечно радуясь, чувствуя еле заметное возвышение груди. Дышит, значит живой, надежда есть.
— Лёх? Прошу тебя открой глаза.
Ответа не следует, он всё ещё никак не реагирует. Сердце вновь пропускает тяжёлый удар, заставляя руки невольно сжимать бездвижное тело. Встал за водой, перекладывая его на кровать. Аккуратно попытался напоить, уже шестьсотый раз задумываясь о скорой. После холодной воды, он как будто встрепенулся, его ресницы задрожали. Нурик осторожно залез на него пах, не садясь, держался на ногах, в порыве чувств падая ему на грудь, сжимая руками футболку.
— «Лёша, мой Лёшенька... Блять, я такое уебище, но нам нельзя, даже то, что я приехал... Да нельзя было как раз не приехать!»
Он глубоко выдохнул, боясь поднять глаза, вновь заметить это бледное безэмоциональное лицо.
— «И это я хотел как лучше? Это я, именно я, тебя до этого довёл, Лёх, я так страшно виноват, это не ты всё испортил, а я тебя сломал. Я не хотел... Но зачем тогда так поступил. Что мне делать дальше? Как быть, нам ведь всё ещё нельзя? Или хотя бы не «нельзя», а поздно уже, как сейчас всё это... семья, медийность. То есть мы вынуждены всю жизнь страдать из-за нескольких ошибок. Да и ошибки ли это? Если бы не стендап, я не приехал бы в Москву, а ты и остался в Зеленограде, мы бы никогда не встретились, я не узнал бы, как ты весело смеёшься, не смог бы посмотреть в твои голубые глаза, не увидел твоей искренней улыбки... Я не сделал бы тебе больно, не убил бы тебя морально, может ты был бы счастлив дальше, не зная меня. А был бы? Почему мне эгоистично хочется думать, что та искра в твоих глазах появилась благодаря мне, почему я так жадничаю тебя, почему увидев тебя дома одного, я всё равно в душе обрадовался. После твоего признания, я первые неосознанные секунды был так рад. Почему мне хочется присвоить тебя себе, до ужаса хочется, до ломки костей, я просто хочу чтобы ты был мой. Не хочу делить тебя ни с кем! Но тогда я говорил обратное... Я правда думал, что нам будет лучше, я был уверен, что быстро тебя забуду и всё будет как раньше. Но я ошибся. Лёш, ты наверное не простишь меня, может это последний раз, когда я так обнимаю тебя. И ты так страдал три месяца? Нет, даже больше, год? Два? Сколько? Сколько я мучал тебя, сколько раз делал больно, сколько обманывал, давал надежды, а потом всё забрал, так резко, что разбил тебя, с виду такого сильного, на самом деле совсем маленького. Что мне делать? Что сказать, чтобы ты простил меня, что сделать, как вернуть всё, твоё доверие, любовь, улыбку, свет в глаза, как всё исправить? Я не знаю... я... Лёша, прости, прошу тебя.»
Как вдруг он почувствовал руку на своей спине, притягивающую его вниз.
— Нур..? — вопросительно смотрит он, с трудом выговаривая имя.
Сабуров кивает, не в силах произнести ни слова.
— Я умер? Почему ты здесь... Значит ты там... Ты рад там? Или я опять сделал хуже.. Нурик, я не специально... Я даже не успел с тобой ещё хоть раз, хотя бы раз... — запинаясь шептал он, кажется совсем не сознания реальности.
— Нет, Лёшенька, нет, если бы ты.... Я никогда не смог бы быть счастливым, не смог бы улыбаться, я не простил бы себе твоих страданий, не простил своих слов.
И он заплакал, несколько крупных тяжёлых слёз покатились по щекам, он схватил Лёху, крепко обнимая, прижимая к себе, чувствуя его всем телом и вдруг ощущая, что его счастье всё это время жило в этих голубых глазах.
***
— Мама, а мы же сегодня должны были домой, разве нет? — дёргает Лену за платье сын.
— Да, но сегодня домой нельзя, наверное завтра, а может через два дня. — задумчиво отвечает, стараясь не смотря на него подавить нахлынувшие чувства.
— А почему? Как там папа, он же болеет, ему может быть плохо.
— Нет, сейчас у папы всё наверное даже лучше чем... чем всегда, чем всю жизнь? — выдохнув говорит она, понимая, что не справилась.
— Как так, у него же даже не день рождения!
— Бывают дни, важнее дня рождения.
— А подарки?
— И подарки в эти дни как раз более ценные.
— Я ничего не понял. Папа получил какой-то подарок, обрадовался и выздоровел?
— Ну, можно и так сказать... Может в будущем ты поймёшь папу, а может и нет, ведь даже я сейчас совсем не понимаю, что чувствую. — с какой-то болью посмотрела Лена, не в силах даже от ребёнка скрыть свою душу.
— Мама, ты такая грустная... А знаешь, я тебя очень люблю. — обнимает её сын, говоря это так просто и честно, что хочется верить, хочется жить.
— Лёша, ты всё-таки подарил мне любовь. — шепчет она, быстро смахивая одну слезу с правого глаза, которая так старательно пыталась вырваться.
— Что мам? — не услышал тот, замечая, что с мамой всё-таки что-то не так.
— Ничего, спать пора, пойдём зубки чистить. — уже спокойно говорит Лена, мягко улыбаясь.
Сын, видя, что с ней всё хорошо, быстро успокаивается и кажется вовсе забывает про этот случай, весело смеясь и убегая в ванную.
— Побежали!! Чур я первый!
***
— «С Лёшей всё хорошо, спасибо тебе.» — быстро напечатал Лене Сабуров, пока Лёша пил воду уже самостоятельно держа стакан.
— Ты говорил до весны... Спасибо, что вернулся. — расфокусированным взглядом прожигал он стену перед собой, теперь полностью пришёл себя, понял ситуацию и вдруг испугался, второго раза он не переживёт.
— Лёш... Прости меня. — тихо начал Сабуров, не в состоянии вынести этого убитого взгляда.
— Нур, я очень рад тебя видеть, но... прошу тебя, я помню всё с того раза.
— Постой... Давай поговорим.
Щербаков вопросительно поднял голову, в его глазах еле заметно теплилась какая-то надежда, он заглянул в глаза Нурлану, пытаясь отыскать ответы на свои вопросы, со страхом видя, что в его взгляде не читается ничего.
— Я был не прав, наговорил всего, думал так будет лучше, оправдывал себя тем, что переживаю за тебя, а на самом деле испугался сам. Давай вернём как раньше всё... Мне без тебя плохо. Прошу тебя прости. Давай постепенно, давай ты научишь меня любить, давай бояться вместе... — со страхом говорит он, не решаясь посмотреть в глаза Лёше, боясь его реакции, вдруг пока он ломался Щербаков послушался его, больше не любит, переосмыслил всё, вдруг теперь Нурлан слишком поздно.
Щербаков улыбнулся. Так тепло, по родному, глазами улыбнулся, вдруг стало спокойно, захотелось растаять в моменте.
— Давай. — обнял его Лёша, в то время как Сабуров боялся пошевелиться, спугнуть это мгновение, потерять как самый лучший сон, от которого остались лишь скопившиеся чувства.
Кажется всё вернулось обратно, сердце спокойно, Нурик рядом, говорит что-то, спрашивает, искренне интересуясь происходившим, видно как ему жаль, как он изо всех сих сил старается быть убедительнее в своих словах, крепче обнимает, смотрит с любовью.
— Почему ты один? — легонько гладит его по руке Нурлан, говоря это так расслаблено, как будто мурчит.
— Уехали к маме.
— Лёш, ты ей рассказал?
— Да. Прости, но я не смог, у меня не получилось врать в тот день, я думал я... Она догадалась, походу ещё давно. — как-то резко поднял он голову, будто пытаясь скорее оправдаться.
— И что случилось? Она ведь может всем... Нет, но это опасно, ты знаешь на что способны обиженные женщины, понимаешь, это может быть плохо.
— Да, я всё понимаю, но не получилось у меня. — сокрушённо отвечал тот.
— Ладно-ладно, я всё понимаю. Я знаю тебя, прекрасно знаю. — улыбнулся Сабуров.
— Но она нормально вроде отреагировала. — всё ещё старался защититься он.
— Просто не хочет на тебя давить, разумная женщина, я всегда в ней замечал это.
— Нур... Похуй. Давай не о ней, ни о ком-то, а о нас. О тебе. Я ведь совсем не знаю что происходит, не знаю, что ты думал, почему поцеловал, из-за алкоголя ли, ты вроде не пьянеешь так легко, я запутался. — опустился лицом на руки, сжимая руками волосы.
— Можно честно... я плохо вру, да и не вижу смысла. Я умею различать влюбленные взгляды, жесты, слова. Не пойми меня неправильно, но опыт с девушками у меня есть, так что даже тонкие намёки я вижу. И в моменте я начал замечать всё это за тобой, сначала мне кажется ты и сам не давал себе отчёта, а потом как-то заметил и стал пытаться скрыть это от меня. Но я уже обо всём догадался, так что прятаться у тебя получалось очень плохо. Мне стало интересно. Ты мой лучший друг, чувства которого так ясны мне, что нет смысла врать. Я видел, как ты заглядывался на меня, на губы, руки, тело, видел, как ты мило вздрагиваешь от моих прикосновений, краснеешь от взглядов, как не можешь удержаться от двусмысленных фраз, бесконечно кидая пидорские шутки, буквально подставляя себя на ЧБД. Забавила твоя реакция на меня, что достаточно было просто слов, чтобы заставить тебя смущаться. А ещё мне нравилось, что ты как будто всегда мой, кто бы тебя не позвал, если я скажу «стой», ты останешься со мной, ты всегда искал места рядом со мной, приезжал в офис, если знал, что я там сегодня буду. Мне нравилась твоя такая ребяческая любовь. Хотелось дразнить тебя, смотреть на твои смущения ещё больше. А потом я как-то не заметил и захотелось тебя. Лёш, я не привык себе в чём-то отказывать, я просто вдруг решил, что ты слишком милый от одних лишь объятий, и тебе кажется для счастья только их достаточно, поэтому вдруг стало интересно, а как ты на поцелуй отреагируешь. Интересно, значит надо проверять. Особенно после твоей фразы, блять настолько очевидно раскрывающей твои желания. Ну конечно, после «А как оно целоваться с брекетами?» нужно быть полным долбоебом, чтобы ничего не понять. Мне два раза объяснять не надо. А потом понравилось, просто до сумасшествия, типа, у меня никогда не вставал на поцелуй. Если бы я знал, что всё это время совсем рядом со мной такой ходячий секс, я бы мне кажется ебнулся. Ты знаешь вообще, как ахуенно целуешься? Я на себе никогда не испытывал вот этого – «член вместо мозга», да это нехорошее состояние, но блять, какая эйфория, страсть, желание, огонь, я так в жизни никогда ничего не хотел, как тебя тогда. А потом мне вовсе голову снесло, одного раза недостаточно, я никогда не чувствовал такого возбуждения к кому-то, я хотел ещё и мне было похуй на всё, я просто хотел ещё раз так же, не думал ни о чём кроме «Лёша мой, он тоже самое чувствует, ему безумно хорошо со мной, он так сладко стонет, выгибается, хочет...» Но я совсем забыл, что ты не просто хочешь меня, а это чувство родилось благодаря чему-то более высокому, оно продолжение любви. Тогда то я и понял, что заведомо проиграл. Я испугался и уехал. Да, как идиот, я просто сбежал, решил, что надо остудить голову и подумать обо всём, но не успел, потому что долго собирался и откладывал. А ты пьяный такой милый, я сколько себе не обещал, ну невозможно было, особенно когда ты плачешь, это тогда почему-то даже заводило. Потом снова Дубай, уже с Дианой, друзьями, которые дальше осуждают геев, только в этот раз напротив не было твоего убитого взгляда. И я вдруг подумал, что да, мы творим какую-то хуйню, да ещё и при жене, вспомнил, что у меня есть семья, загнался и убедил себя, что мы ошиблись. Убедить – убедил, а тебе сказать боялся, поэтому избегал, хотя прекрасно знал, что ты ищешь меня, ведь я обещал вернуться весной. А после того как сказал, мне только хуже стало, но я пытался забыться, убегал от себя, бесконечно твердил – «Нам так будет лучше, мы поступили неправильно, я ошибься, перепутал минутное наслаждение с любовь.» Но разве минутное наслаждение после его завершения приносит столько боли обоим? Мысли, что я делаю это ради нас, жертвую, ради нашей безопасности побеждали. Я блять даже не задумался, что убивать человека ради его безопасности – это какая-то хуйня! Прости меня Лёш...
— Нурик, я всё понимаю. — ободрительно посмотрел он, радуясь, что Сабуров всё ему рассказал.
— А зимний концерт тебе мой как? — вдруг выдал тот, видя, как Щербаков отвлёкся и замечтался.
— Откуда ты..?! — эмоционально проговорил он, хватая казаха за руки, нервно сжимая их.
— Лёшенька, я твой смех из тысячи узнаю. Мне приятно, что ты приходил, но почему не сказал, мы ведь могли вместе посидеть после концерта.
— Тяжёлая история. — засмеялся тот, чувствуя, что какое-то неизвестное тепло, такое, которого не было даже в их самой смелой близости, прямо сейчас согревает сердце.
— Да я знаю, что сам виноват, просто хотел сказать спасибо.
— Не за что, я пришёл тогда, потому что любил, но боялся признаться, даже самому себе.
Ночь сменилась утром. Лёша мирно спал рядом с Нуриком, который нервно грыз ноготь на большом пальце, уже третий раз стирая сообщение в телефоне.
— «Когда верёшься?» — спустя секунд десять всё-таки пересилил самого себя Нурлан, отправляя Лене смс.
— «А когда лучше?» — почти сразу прилетело в ответ.
Нурлан ни секунды не думая шёпотом проговорил – Никогда. Даже не почувствовав угрызений совести продолжил диалог.
— «Не знаю, но наверное не сегодня.»
— «Мы с тобой так сблизились. Лёша то ревновать не будет?» — пишет Лена, Сабуров так и чувствует ядовитый сарказм, на который ему по большому счету всё равно.
— «Я его люблю. Лен, прости.» — в таком же тоне отвечает он.
— «На вопрос так и не ответил..»
— «Не будет. Я его ебу.»
— «Ну-ну.»
Лёха рядом тяжело вздохнул и перевернулся на спину, приоткрывая глаза, щурясь от дневного света.
— Нур... ты такой красивый с утра. — еле слышно проговорил он, как будто заколдованный смотря на растрёпанные волосы неровно лежащие на голове, совсем домашний вид и котячую улыбку, такую едва заметную, но чувственную до боли.
— А вечером, не? — посмеялся он, наклоняясь и целуя его в лоб.
— Всегда красивый, так что хочется тебя ото всех спрятать. — сплёл их руки, чуть сжимая, в душе понимая, как же мало этих касаний, безмерно хочется чего-то больше.
— Лёш, а ты жадный.
— Походу да..
Больше нет смысла скрывать – Да, Лёха самый жадный человек на земле, когда дело касается Нурлана.
