Я бы отдал тебе всё

             Утро у Лёши началось ближе к обеду, Нурлан уже давно встал, но продолжал лежать рядом даже после душа, помня обещание и почему-то умиляясь словам о том, что парень не хочет просыпаться один в холодной кровати. Щербаков рядом хмурился в полусонном состоянии, крутился, в конце концов упираясь в Сабурова рядом и открывая глаза. Тёплое яркое солнце сквозь тонкие шторы било по непривыкшим зрачкам, он щурился, прячась от лучей, чувствуя, как его обнимают большие руки казаха и тянут к себе.              — Голова болит? — обеспокоенно спрашивает тот.              — Немного. — Лёха совсем чуть-чуть врёт, ощущая какая тяжёлая сейчас его голова и как что-то давит на виски.              Нурлан порывается встать, принести воды или таблеток, которые предварительно заказал ещё с утра, так же как и заварные каши.              — Давай ещё пять минуточек так полежим. — удерживает его парень, буквально придавливая собой.              Лёша помнит всё. Даже слишком отчётливо. Начиная от разговора в машине, заканчивая ночным. Помнит касания, слова, язык и член, помнит свои стоны и мольбы, помнит какой яркий был оргазм, Нурика, целующего везде, ненасытного, горячего, почему-то иногда такого до боли нежного, как будто любящего, а иногда резкого, но тут не больно, тут желанно. Лёша помнит как ему было хорошо.              — Лёх, уже почти час, тебе никуда не надо?              — Похуй.              Сабуров смеётся, но всё-таки встаёт, приносит таблетки от похмелья и еду. Алексей видит, что телефон друга даже на беззвучном режиме умудряется разрываться от сообщений и звонков, но казах не реагирует, хотя по лицу видно, он чем-то обеспокоен.              — Нур? Тебе куда-то надо, ты ж вообще в Дубае был... Я тут сам разберусь, не переживай. — всеми силами стараясь скрыть грусть, которая всё равно предательски звучит в голосе.              — Сначала я удосторверюсь, что у тебя всё хорошо. Надо обязательно выпить это... А потом заесть кашей.              Лёша довольно улыбается, не веря тому, что Нурлан о нём так искренне переживает. Кажется, что всё произошедшее сон и только ноющая спина и задница готовы с этим спорить.              Как же жаль, что всё это должно так быстро оборваться, оказалось Сабуров приехал в Москву за недостающими документами и совсем скоро улетит обратно, потому что прошли не все концерты и съёмки.              — Лёх. Не пей больше. — серьёзно сказал Нурлан, поднося ложку с кашей ко рту парня. — Пожалуйста.              Щербаков с аппетитом съедает её, смотря в ответ каким-то щенячьим взглядом, от которого тяжело устоять.              — Пожалуйста. — повторяет ещё раз чуть мягче. — И ешь лучше, не перенапрягайся. Лёша, я переживаю, я ведь не могут за тобой следить. Зачем ты пил? А если бы меня не было... Если бы я не решил тебе позвонить, не прилетел бы в Москву на эти два дня?              — Не умер бы. — смеётся Алексей, заглядывая в обеспокоенные глаза напротив.              — Лёш. — хмурится казах, как бы ругая его.              — Хорошо, Нур, я не буду, ладно. — улыбается, открывая рот для следующей ложки каши.              — Помнишь что ты мне говорил?              Лёха вопросительно смотрит, с удовольствием зажмуривая глаза от горячего чая.              — Не потому что я так хочу – ты сам хочешь не пить и не будешь пить. Ты же никогда... — обрывается он в конце, боясь слишком надавить на парня, который и так чувствовал себя не очень.              Щербаков кивает.              — Мне уехать надо будет. Лёх... — как-то виновато говорит Нурлан.              — Когда? — с какой-то глубокой надеждой на что-то говорит Алексей, прекрасно зная обо всём заранее.              — Через час точно, если не раньше.              — А приедешь обратно...? — всё равно эта информация неприятно бьёт по ушам, заставляя Щербакова нервно кусать губы.              — Наверное не скоро. — берёт его лицо в руки, заглядывая в помутневшие серо-голубые глаза, такие уставшие, что уходить не хочется.              После еды стало лучше, чай и таблетки закончили «лечение» Сабурова на отлично, так что заметив, как Лёха уже не хмурится от резких движений и спокойно ходит, Нурлан выглядел очень довольным.              — Я в душ. — быстро ответив на какие-то сообщения сказал Щербаков, убегая в ванную комнату.              — «Не хочу уезжать, нахуй оно всё блять...» — опустил голову на руки, проводив голодным взглядом искусанную спину парня.              Когда Щербаков вышел, Сабуров стоял одетый и разговаривал с кем-то по телефону, договариваясь чтобы привезли всё нужное сразу в аэропорт, потому что времени заехать домой не осталось. Нурик выглядел таким серьёзным, объяснял что-то очень быстро, так что тот невольно засмотрелся, с грустью понимая, что не увидит его ещё долго.              — Лёх? — заметил его пристальный взгляд, наполненный какой-то неотвратимой печалью. Почему-то Лёше кажется, что это конец.              — На долго ты?              — До весны.              И опять суетливые будни. Опять дикая нехватка Сабурова убивает желание делать хоть что-то, опять хочется то, что Нурик строго запретил, только теперь Лёша прекрасно знает, что Нурлан к нему никак не приедет. Первый месяц весны наступил, но он изменил всего-лишь число. Чат с Нуриком вновь упал куда-то далеко, потому что Сабуров отвечал редко и мало, так что Щербаков буквально чувствовал – сейчас не до него. А когда Лёха не стал писать первым, Нурлан вовсе перестал.              День сменялся днём, так что он потерял им счёт, перестал различать, кажется уже пятнадцатое, значит половина марта прошла. Нурик сказал – до весны. И Лёшенька ждёт, теряя надежду, его с каждым днём убивает какое-то предчувствие чего-то ужасного, он никак не может отделаться от этих мыслей, вдруг понимая, что больше не знает о чём написать, не знает, не понимает происходящего, путает сон и реальность и просто ждёт. Чего-то ждёт. Хотя бы чего-то... потому что уже не выдерживает пустоты.              Концерты, съёмки, наконец потеплело, снег сошёл, какие-то птицы слишком рано вернулись и солнце, да, оно как будто какое-то другое – весеннее, теплее и ярче, стало чаще появляться на небе, разгоняя тучи, оно теперь встречает утром, слепит отовсюду, мирно провожая вечером своими красными лучами.              Лёша устало смотрит вперёд, он как будто смог справиться со стрессом, иногда накатывающим неожиданно, он всё тот же, вернулся в прежнее русло, и кажется жизнь пошла своим чередом, лишь только каждое число давит, напоминая коротенькое – «До весны».              Нурик так и не приехал, Щербаков не знает где он, по идее уже в Москве, но совсем не звонит и не пишет, а ведь Алексей хотел угостить его в том самом ресторане или хотя бы пожать руку... увидеть быть может издалека. Лёша скучает, скучал уже в тот день, когда они расстались возле отеля. И каждый раз время разделяло их, Сабуров уезжал из офиса во время того, как Щербаков туда ехал, он столько раз пытался дождаться его, сидел днями, а потом узнавал, что Нурик приехал через полчаса, как Лёха ушёл. Почему так? Почему, Лёша не понимает, как так? Руки опускаются, он даже не знает, что скажет, если они увидятся. Ему страшно. Он устал бегать, устал ждать, устал ничего не понимать. И отчаялся, больше не ездил в офис, даже когда надо было, перестал смотреть сторис, перестал спрашивать про Нурлана у всех, стал жить будто с закрытыми глазами.              Нурик. Зачем ты так? Я тебе верил, всегда верю, но каждый раз забываю, что совсем не знаю тебя, всё, что мне известно – я для тебя развлечение, так почему я должен хоть что-то значить, зачем тебе обо мне думать, зачем переживать. Следы тебя пропали, тело забывает касания, а я всё мечтаю хотя бы твой голос услышать. Нурик, за что ты так? И я ведь сам виноват, сам придумал, что я для тебя «кто-то», сам привык к тебе, сам решил, что ты хоть что-то чувствуешь ко мне, придумал, что целовал любя, мечтал, что улыбался лишь мне, я хотел понимать твои слова не так, видел в них несущесвующий второй смысл, читал намёки, которых ты не подавал и думал, что мы похожи, что ошиблись, путая любовь и дружбу. Прости, Нурик, я ошибся, я ошибался, но был так счастлив, всего-лишь хотел любить, забывая, что мне нельзя.              Поздний вечер, конец марта, тёмный офис, постепенно затихающий насовсем, завтра воскресенье, так что никого не осталось ещё вчера, лишь только кто-то забегал в общий зал, забрать какие-то забытые вещи. Лёша сидел у себя, выключил свет, оставляя лампу, провожал закат, который от него прятали дома. Он закрыл глаза, подбирая ноги и укладывая голову на коленки, чувствуя какой-то странный холод с каждым мгновением наступающей ночи. Дверь скрипнула, но он даже не двинулся, кажется этого не замечая, лишь продолжая с грустью смотреть на потухающее солнце. Кто-то зашёл, но Щербаков не оборачивается, он прекрасно знает, но боится, он чувствует, его душа кричит, сердце учащает удары, но он не двигается. Страшно. Почему-то хочется плакать.              — Лёша... — тихо сказал Нурлан, закрывая дверь за собой.              Приходится зайти за кресло, перекрывая ему окно, со страхом замечая, что глаза будто глядят сквозь него, пряча яркую искорку, так похожую на тёплое весеннее солнце, которого теперь совсем не видно.              — Лёх. — заглядывая ему в лицо произносит Сабуров, пытаясь поймать бегающий взгляд.              — Нур, кто я для тебя? — глухо спросил он, почему-то зная, что сегодня «конец?».              Тот вопросительно поднял брови, кажется не понимая, почему Щербаков это спрашивает и какой ответ хочет услышать.              — Развлечение? — продолжал Лёша, опуская голову, говоря это с какой-то внутренней болью.              — Постой... я.. — теряется казах, пытаясь схватить его за руки.              — Не нужно. Просто ответь. — перебивает Щербаков, нервно отстранясь, как бы боясь вновь растаять под касаниями и не смочь продолжить.              — Лучший друг? — вопросительно посмотрел он.              — Нурик, это разве называется лучший друг, мы с тобой...              — Лёх, что происходит?              — Я и сам не знаю. Прости. «Я обещал себе не быть жадным. Я проебался».              — Мне было с тобой ахуенно, мне понравилось, что-то новое, но я как раз и пришёл тебе сказать, что нам стоит прекратить. Это переросло во что-то странное. Это было ошибкой. Я не гей и ты тоже. Сейчас был в Дубае с Ди, переосмыслил всё и тебе это же советую. Мы заигрались, ушли куда-то не туда. Это какая-то хуйня ненормальная, Лёх, не пойми меня неправильно. — говорил Нурлан, почему-то осознанно избегая лица парня, зная, что не выдержит.              — Нур, я тебя люблю.. — нетвёрдо, с полными ужаса глазами, будто умоляя его о чём-то, шептал Лёша. — Я тебя люблю!              Но Сабуров даже не смотрел на него, поднимаясь и отходя от окна.              — Нурик, я тебя люблю!! — кричал он уже третий раз, будто самому себе. Нет, это не признание – это мольба.              — Нет, Лёшенька, ты запутался. Ты всё не так понял, из-за меня... — из-за спины произнёс он, кажется отдаляясь всё больше, так что Щербаков вдруг осознал, что всё потерял, что случилось то, чего он боялся больше всего, что это конец.              Он вскочил, как будто не желая мириться с судьбой, которая с самого начала уготовала им «смерть».              — Нурик, я был не прав, я... прости. — еле сдерживая накатиашие слёзы пытался формулировать он предложения, до сих пор до конца не веря в происходящее, но собраться никак не получалось.              — Лёх, я всё понимаю, я уверен пройдёт немного времени и всё встанет на свои места, ты мне ещё благодарен будешь. — твердил всё то же казах, как будто чего-то боясь. Боясь посмотреть правде в глаза?              — Спасибо за всё, спасибо, что рассказал, что такое счастье, рассказал о любви. Нур, спасибо тебе за всё, я знал, но врал себе, хотел ещё чуть-чуть и боялся конца, а оказывается вот он какой... «Конец». — собравшись с мыслями произнёс Щербаков, понимая, что удержать или переубедить не получится. Лёша не смог...              Нурлан отвернулся, уходя к двери.              — Нурик, знаешь, я бы отдал тебе всё, если бы ты только принял. — с грустью произнёс он, обречённо падая обратно в кресло, закрывая лицо руками, уже не в силах сдерживать слёз, прорывающихся глухими всхлипами.              — Лёш... Я уверен, нам будет так лучше.              И вышел.              Лёша остался один. Кажется совсем один. А кто сказал, что мужчины не плачут? Только вот почему это снова и снова из-за Нурлана, ведь он его любит.. Кто ж знал, что любить это так больно. Нурик ушёл и забрал с собой все силы, всё благодаря чему Щербаков кое-как держался. Забрал желание жить.              Что случилось? Дубай, Диана, люди вокруг... значит их слова для тебя много значат. Лёша всегда знал, что когда-то всё сломается, Нурик придёт в себя, осознает произошедшее. Лёша надеялся на чудо, но чудес не бывает, быть может лишь то, что ему посчастливилось познакомиться с Нурланом, но это было единственное, большего кажется парень и не достоин.              Так почему, даже зная всё и понимая, он не может перестать плакать и винить себя, почему так больно. Нужно было не привыкать, сколько раз он повторял это себе, сколько умолял не верить.              И всё потому что нам нельзя? Нурик, я опоздал, мы познакомились слишком поздно, родились не в то время и не в том месте. В России нельзя любить, а я так хотел...              Что теперь делать? Почему ощущение, что жизнь оборвалась. Нур, зачем так больно? Ты ведь видел меня, знал, что люблю. Просто пользовался? Я не верю! Я не верю, что всё так, не может быть!              Сколько времени прошло, телефон звонил несколько раз, в офисе совсем тихо, похоже Лёша остался один, сверху только охранник зачем-то ходит, наверное ищет запоздалых, а значит пора выходить.              Поздняя ночь, пронзительный холодный ветер, до страшного ледяной для весны, почему-то темно, фонари только мерцают, немного людей, но всё так же достаточно машин. Лёша дрожит даже с печкой, ресницы предательски смахивают слёзы, он не помнит как завёл машину и поехал, опомнился, когда случайно проехал на красный, но молодой человек в машине напротив посмотрев на него понимающе кивая, хотя явно хотел сначала ругаться. Лёха встрепенулся, сильно ругая себя.              Дом. Подъезд и лифт тоже как в тумане, какие-то разговоры, прихожая сменяется кухней, он не отдаёт себе полного отчёта, всё думая – «Лёш... Я уверен, нам будет так лучше.»              Лёша разбит. Убит. Подавлен. Есть не хочет, он неподвижно сидит, прожигая пустым взглядом стену перед собой.              — Лёш, что случилось? — садится к нему Лена, от неё исходит какая-то другая энергия, она всё ещё выглядит расстроенной, но искренне переживает.              — Ленусь, прошу тебя, прости меня...              — Погоди, сейчас не про это. Давай так, я не прощу тебя, наверное никогда, но я вижу что у тебя в последнее время происходит что-то... что делает тебе больно.       Лёша молчит, боясь поднять на неё глаза.              — Ты мне не чужой человек, всё-таки я когда-то была твоей подругой, представь, что мы просто друзья, может так тебе станет легче. Ты ходишь сам не свой, лица нет... — аккуратно продолжает она, стараясь не давить.              — Я проебался. Знаешь, я обещал себе не быть жадным, я думал, что смогу любить просто, безответно, тихо, но когда признался себе, когда понял, как мне хорошо, как я счастлив рядом с ним... рядом с этим человеком! — после нескольких секунд добавляет он, боясь подставть Нурика, вот только девушка обо всём кажется давно догадывалась.              — Мне было с ним так хорошо, я себя ненавижу, за то что подумал об этом когда-то, что разрешил себе, лучше бы я вообще никогда ничего не чувствовал. Я ненавижу себя, я сделал плохо всем, я поступил ужасно. Я всё сломал, всё испортил, наша дружба... Мне было с ним ахуенно и я привык, поверил во что-то, надеялся, мечтал, я жил как будто во сне и совсем забыл что нам нельзя. Нам никогда нельзя было, ни в первый раз, никогда, мне нужно было оттолкнуть его хотя бы ради себя, но я не смог... Я ошибся, я опоздал, он занятой человек, да и я тоже, семья... Я всё понял слишком поздно, но я его люблю...! — испуганно стёр он набежавшие слёзы, нервно сжимая лицо, как бы пытаясь скрыть эмоции.              Лена всё поняла, она кажется с самого первого дня их знакомства осознала, что потеряла Лёшу, но сейчас не про это. Да, ей страшно больно слышать это от своего мужа, но и видеть его таким... её убивает, в ней побеждает сочувствие, она как будто чувствует всю его безысходность, отчаяние, она никогда не видела его слёз, всегда считала его самым сильным, даже не замечая, что он буквально умирает на глазах.              — Лёш... а что у вас было? Вы спали?              — Да... И после этого он ушёл.              — Как ушёл! Просто получил что хотел и всё! — возмущённо воскликнула она.              — Лен, я.. я не знаю, он сначала пропал, потом прилетел недавно, сказал, что в Дубае всё переосмыслил, нам нельзя быть вместе, мы ошиблись, зашли слишком далеко и теперь нам будет лучше прекратить всё.              — А ты уже полюбил... Ты поверил ему, Лёш, мне тебя... Мне за тебя обидно!              — Я не знаю что мне делать теперь. Я потерялся, запутался, я ненавижу себя. Зачем я живу, Лен, зачем?! Я всё испортил, я поступил ужасно, с тобой... с вами, я всем испортил жизнь, сделал больно и теперь сижу здесь, перед собственной женой и плачу по нему... Прости, я ужасный человек, я не достоин тебя.              — Слушай, вот вспомни себя, когда ты задумался, что любишь, ты моментально себе признался? Нет, я уверена, ты несколько месяцев мучался, корил себя тем, что вам «нельзя». Ты много думал, так почему ему ты на это время не дал. Он думал? Было ли у него на это время? Нет, на него всё это так неожиданно свалилось, он не успел ничего осознать, проанализировать свои чувства к тебе и просто загнался. Лёх, не знаю понял ты, что я хочу сказать... В общем, просто дай ему время. — серьёзно говорила она, радуясь, что его лицо расслабляется хоть немного.              Щербаков тяжело вздохнул, обдумывая сказанное и всеми силами пытаясь найти в её словах утешение, надежду на будущее. Хоть что-то...              — Всё, а сейчас иди спать. — по-доброму сказала девушка.              — Но..              — Нет, у тебя сегодня тяжёлый день, да не только день, а похоже несколько лет.. Давай, утро вечера мудренее, м? — улыбнулась она, провожая его в комнату — «Он ещё как собачка к тебе прибежит! Как можно было моего Лёшу так использовать, макака блять, посмотришь ещё, да ещё и так по телефону отвечал! Ни стыда ни совести!»              Лёха спал, опять тревожно, но хотя бы спал, бессонница ушла, всё-таки оставляя кошмары. Щербаков безмерно благодарен Лене, она столько раз выручала его. Он любит их, и её и детей, но как родных, как маму и папу, бабушку и дедушку. К Сабурову у него другая любовь, о которой он никогда не знал, но он до сих пор не понимает, радоваться или нет.. Он просто любит, даже сквозь боль.