А где-то падает снег

      Через этот кабинет проходили совершенно разные дети: от грубых, обозленных на весь мир, крепящих жвачку на обратной стороне стола, до самых малых, оставляющих половинку конфеты-батончика за настольными мерно тикающими часами.       И каждый входящий и выходящий отсюда ребенок или подросток видел перед собой лицо одного и того же человека. Кому-то он казался жуткими, кому-то строгим, кто-то мог сразу все ему рассказать, с ходу, не мешкая. Но попадать в это место было боязно всем.       Се Лянь был здесь не впервые, знал обо всех припрятанных секретах. Детей, приходящих и уходящих отсюда, он ни разу не видел. Но чувствовал их осторожные взгляды, ощущал кожой их грусть, гнев и страх. Видел их глаза в зеркалах, в отражении стекла, за которым хранились важные бумаги, горделиво украшашающие болотно-зеленые стены, в блеске хрусталя на полках шкафа. Большее количество посуды там было со сколами. Одну из чашек разбил он сам.       Это комната всегда была окутана чем-то непостижимым, мистическим. Хотя бы потому, что разбитые блюдца и чайники всегда убирали, склеивали, чистили, протертые кресла меняли, а фантики от карамелек под диваном, или зубчики от расчески у ножки стола, или, может быть, раскрашенные кровью пластыри с чужих запястий - нет.       Нет. Се Ляню определенно здесь не нравилось. Не было никакого спокойствия, только напряжение. Такое острое, ненавистное. –Сяньлэ, как твои дела? Что-то изменилось с прошлой недели? –Не скажу, что есть отчетливые, заметные вашему зору изменения, но мне действительно стало лучше. Спасибо.       Се Лянь определенно был благодарен. Но быстрее бы это все закончить. –А где-то сейчас зима, снег падает. Не то, что наша слякоть. Что думаешь? –Да, неприятная погода.       Благодарен, что этот человек продолжает копошиться и возиться с ним. И с братом. –Как Жун-эр? –Говорят, что идет на поправку. Спасибо за беспокойство.       Снова пустота и молчание.       Се Лянь блуждал взглядом по шкафам и наградам, благодарственным письмам. Аккуратный почерк женщины в возрасте: "Бесконечная благодарность за неоценимую помощь..", печатный шрифт, украшенный множеством изящных печатей и размашистой подписью в углу: "2017. Благодарность. За личный вклад и добросовестный труд в оказании психологической помощи..". –Как планируешь отмечать Новый год? –Сложно сказать. До него еще месяц. –Уже скоро. –Все еще может поменяться.       Ни на секунду не отвлекаясь от исследования комнаты, ровно отвечал Се Лянь.       Дойдя до чудаковатого резного деревянного шкафа со стеклянными дверцами, он ненадолго застыл. Тщательно смакуя мысль, переворачивая и оглядывая ее со всех сторон, подросток наконец поддержал разговор: –У Вас появился новенький? –Возможно. Но откуда такие выводы, Сяньлэ?       Сощурившись, почти как от нестерпимого солнца, вдумчиво, Се Лянь невольно щипнул себя за ногу, цеплясь за светлые брюки.       Еще какое-то время посверлив взглядом предмет в шкафчике, он вернулся глазами к собеседнику, перед тем оглянув большой белый ковер под ногами. Кажется, даже успев сосчитать каждую безвкусную ворсинку. –Блюдо в голубой глазури разбито. Вдребезги. –Ты прав. Очень внимательный. –Кто это? Что он оставил? Я ничего не нашел. –Он ничего не оставил.       Се Лянь нахмурился. Это был первый случай на его памяти, когда от ребенка остались только осколки. После себя он оставил ничего.       Сам Се Лянь оставлял здесь три вещи: пятно от кофе с молоком на ковре, где второго продукта было в пять раз больше основного, навсегда посеянную в ковре алую серьгу, из которой когда-нибудь вырастет сундук с золотом, и себя самого.

***

–Се Лянь? Ты уже обедал? –Еще нет. Мам, а как мы будем отмечать Новый год?       Женщина затихла. Что-то обдумывая под шорох куртки, шарфа и чужой сумки, она продолжала скребсти губкой сковороду. –А ты как хочешь?       Се Лянь вошел в кухню, тяжело вздохнув.       С кучей сладостей и салатов, где-то далеко, за большим круглым столом, где будет стоять твой нетронутый горшочек с тушенной капустой. После двенадцати группа детей пойдет смотреть салют.. –Не знаю, не думал об этом пока. –И я пока не знаю.. Ци Жун сегодня звонил, просил привезти большой торт и еще одну подушку. И много капризничал. Малое дитя..       Се Лянь улыбнулся. –Хоть что-то в этом мире неизменно. Могу завезти ему завтра кусочек торта после школы, – подросток остановился, глядя через призму ностальгии и спокойствия на столешницу, улыбаясь еще ярче. – но подушку не дам. –И я думаю, что пятая ему ни к чему.       Се Лянь согласно кивнул и продолжил рассматривать кухонный стол. Внутреннее чутье отчетливо говорило, что что-то было не так. –Будешь есть? Сегодня пыталась сделать котлеты, но в итоге пришлось размораживать покупные.. –... –Вот оно что.. –Будешь? С гречкой? - не сдавалась женщина.       Юноша шумно вдохнул, улыбаясь. Сдался, покорно опуская плечи: –Тарелку я возьму к себе, ладно?       В ответ раздалось довольное мычание, почти кошачье мурлыкание.       Стук тарелок, вилок, ненавязчивый запах еды. И вот в руках готовое блюдо из котлеты и комка переваренной гречки, больше похожей на пюре.       Се Лянь прошмыгнул в свою комнату, моментально забывая про оставленную на рабочем столе тарелку с едой, как только поймал в поле зрения кровать. Возможно, когда он вспомнит про нее, все станет холодным и пересохшим. Придется бесшумно подойти к микроволновке, разогревать, подолгу смотреть на крутящуюся за прозрачной стенкой пищу и ждать истошного вопля от прибора.              Это странно, но Се Лянь никогда не любил микроволновки. Очень шумно, а ещё больно потешно наблюдать за вращающейся едой.       Старый матрас жалобно промялся под весом подростка.       Изобретение, бесспорно, стоящее, но в полной мере Се Лянь его оценить не смог.       По стеклу стучали ветви старого вяза. Много-много лет сердце его трепетно желало прорваться вовнутрь, в тепло. И много-много лет ему было дозволено лишь проситься в чужой дом.       Войти было нельзя.       Укрывшись большущим тяжелым одеялом, из которого можно было бы построить громадный шалаш из стульев – целый мир для ребенка и дом для взрослого, Се Лянь медленно прикрыл веки.              От усталости перед глазами тут же забрезжил желтый рассвет и нежные кусты сирени, синие сказочные павлины с зелеными веерами хвостов, маятник здоровенных часов, таких высоких, что казались стеллой, спущенной прямиком с небес, красивый дом, большой-прибольшой, алые серьги и папа, удерживающий его маленькую детскую ладошку в своей.