4
Она вскоре ушла, а поэт, который от возбуждения не мог уснуть, общался с Йозефом. Они сидели в гостиной; арендодатель напился и в полудреме слушал его стихи, пока окончательно не заснул. На следующее утро он проснулся от того, что Иосиф ходил взад-вперед, приложив к уху трубку. — ...Значит, встреча будет сегодня в шесть часов? Угу, я понял вас, спасибо. А в чем приходить? Не знаете... Ага, понял. Ладно, еще раз спасибо. Угу, до свидания. Он положил трубку. Йозеф потер покрасневшие глаза и посмотрел на часы: девять утра, библиотека только-только открылась. Иосиф, несмотря на то что полночи провел на ногах, выглядел бодрым и счастливым. — Я так волнуюсь, — сказал он, повернувшись к мрачному Йозефу. — Думаешь, им понравятся мои стихи? Я думаю, битникам и футуристам нет — ну и черт с ними. А вот символисты, надеюсь, оценят. А ты как считаешь? Вместо ответа Ренау кинул в поэта диванную подушку.***
За полчаса до начала Иосиф надел свой лучший костюм, который сохранился еще со старших классов. Черный пиджак оттеняла белая рубашка, застегнутая на все пуговицы; воротник, обтянутый галстуком, слегка сдавливал горло, но терпимо. Иосиф еще раз покрутился перед зеркалом и вошел в гостиную. Йозеф слушал радио и пил пиво. На вопрос «Ну как я выгляжу?» он усмехнулся и сощурил один глаз. — Щегол! Ну куда ты так вырядился, как на оперу? Я больше чем уверен: там все в одних кофтах и жилетах сидят. Поэт насупился. — Первое впечатление самое важное. — Угу, бесспорно, только ты выглядишь уж слишком... чопорно, что ль? Навряд ли тебя оценят в таком кругу, это ж не элита. Оденься по-простому — вот, у тебя уже вены на шее вздулись. Иосиф поймал себя на мысли, что действительно приоткрыл рот, ослабил галстук, но проигнорировал совет. «Бедняга, — подумал поэт. — В свои двадцать три уже так проводит вечера: сидит себе да пиво пьет. И к кому я обратился за советом? Ладно, так пойду». Накинув пальто, он направился на остановку и через десять минут уже стоял перед входом в библиотеку имени Германа Гессе. Это трехэтажное здание напоминало нечто среднее между музеем и театром, с колоннами и дубовыми дверями. На крыльце потихоньку собирался народ, преимущественно юноши и девушки не намного старше Иосифа. Он поджал губы. Действительно, все выглядели довольно просто: из-под распахнутых курток и пальто выглядывали свитера и помятые рубашки без галстуков. «Буду выглядеть на их фоне как официант», — подумал Иосиф. — О, привет! — вдруг раздалось у него за спиной. — А ты наш новый член клуба? Мне тут секретарша передавала. Поэт обернулся. Перед ним стоял юноша на голову выше его, в таком же распахнутом пальто и в жилете; ветер трепал каштановые волосы, а вытянутое лицо покраснело от его порывов. Иосиф улыбнулся и протянул руку. — Да. Собеседник пожал ее в ответ. — Очень рад. Я директор клуба, Ульрих Куглер. «О-о, — подумал поэт, — вот и сын Жозефины. Ах да, она же показывала мне фотографии... Интересно, он знает о наших отношениях? Как-нибудь спрошу». Ульрих повернулся к остальным и крикнул: — Ну, проходим, проходим! Дверь открыта.***
— Что ж, друзья, у нас новенький — Иосиф Яффе. Иосиф поправил очки, встал и кивнул, словно артист перед выступлением. Члены клуба расселись на свои места, кто где сел: на кресла, диваны, некоторые уселись прямо на столах, но многие по большей части стояли. Иосифу же повезло: Ульрих специально занял для него место возле себя. Помещение клуба располагалось на втором этаже библиотеки и в основном служило хранилищем, так как в подвале было тесно. Повсюду стояли стеллажи с книгами и коробками с обозначением жанра или писателя, а мебель Ульрих покупал на свои деньги еще до открытия клуба. Пахло пылью, ведь никто уборкой особо не занимался и в будние дни помещение не проветривалось. Окна открывали по выходным на целый день; ощущалась прохлада, особенно дуло по полу. Кроме мебели и стеллажей с коробками, по стенам развешаны фотографии известных современных писателей, а на одной из стен красовался стенд с бумагами и грамотами, сверху значилось: «“Глазами молодежи” — клуб для свободных!» Когда директор произнес новое имя, послышались аплодисменты и шепот, девушки косились на нового члена клуба. Иосиф сел, и Ульрих повернулся к нему. — А теперь расскажи, чем ты занимаешься? — Пишу стихи, — громко отчеканил поэт, словно на допросе. — Давно ли? — С тринадцати лет, скоро уже пятый год будет. — Издаешься? — Да, в журнале «Культура». — В каком направлении пишешь? — Романтизм. — А ну-ка, прочитай что-нибудь. Иосиф достал из кармана сложенную бумажку, развернул ее и прочитал: Иду я по полю зеленому, Далекому, пустынному; Вижу — идешь ты, Улыбаешься дивному солнцу. Трава шуршит под ногами, Волосы в лучах блестят, И вихрь развивает твое платье. На горизонте вступает заря. Мы смотрим на рассвет, А время нейдет, Но я знаю, миг скоро пройдет, И плачу, глядя на рассвет. Снова послышался шепот, Ульрих кивнул. — Неплохо, действительно неплохо. Скажи, в чем секрет твоей музы? — Она сама ко мне приходит раз в неделю, иногда я к ней хожу, — сказал поэт и улыбнулся. — Как ее зовут? «Соврать? — подумал Иосиф, продолжая улыбаться. — Ну не могу же я в первый день знакомства вот так при всех сказать о его матери. Лгать тоже не хочу. Это что же получается — лжец с порога?.. Ладно, у меня идея». — Жозефина. Ульрих рассмеялся. — Мою маму тоже зовут Жозефина. М-да, красивое имя. Что же она с тобой не пришла? — Она не интересуется особо искусством. — А на чаепитии она будет? Иосиф поднял бровь. — Какое чаепитие? — Тебе разве не сообщили? У нас завтра будет чаепитие в честь прошедшего дня рождения клуба. В первые дни у нас была суматоха: набрать людей, вложить деньги в ремонт... Короче, не до праздников, и вот сейчас все стабильно, дела идут, и мы решили на днях, так сказать, наверстать упущенное. Приглашаем всех желающих, можешь как раз прийти со своей второй половинкой. — Директор подмигнул. — Начнется праздник в пять, прошу всех не опаздывать! — обратился он к залу. Члены клуба закивали и пообещали прийти. Иосиф снова задумался: «Ого, чаепитие! Как я удачно попал. Но что скажет Жозефина? Надо будет потом ей позвонить». Впрочем, мысли тут же вылетели из головы, ведь дальше пошли обсуждения новых направлений, стихи за эту неделю и просто светские новости. Иосиф общался по большей части только с Ульрихом. Как и рассказывала Жозефина, он учится в юридическом институте, уже сожительствует с одногруппницей и давно съехал от матери. Общались они достаточно редко, мать не особо откровенничала с ним. Уже пятнадцать лет прошло со смерти мужа, и одинокая женщина сейчас пытается наладить свою личную жизнь. Ульрих не углублялся в детали и, поморщившись, неожиданно замолчал. Иосиф не стал допытываться, дабы не вызывать подозрений. В целом вечер прошел хорошо, поэт вернулся домой только в одиннадцать, когда уже час он должен быть как в постели. Йозеф давно спал в кресле, прижимая к себе, словно плюшевого мишку, пустую бутылку из-под пива.