Как утро, воссияв, пугает ночь

В серванте не осталось ни одной чистой кружки: все были разбросаны по столам и подоконникам и с трудом отрывались от липкой поверхности. Чтобы избавить себя от бремени мытья посуды, Морти перешел на воду в бутылках, жестяные баночки с колой, одноразовые ложки и тарелки, в которые он наваливал большие порции китайской еды, пиццы или странных салатов, готовящихся в магазине у дома. Иногда на него накатывали приступы чистоплотности, и он вылизывал квартирку до блеска, но пока что слой грязи был недостаточно толстым для того, чтобы забеспокоиться о появлении тараканов. Однако, несмотря на это, он ежедневно протирал свой алтарь. Про себя Морти именовал этот процесс не уборкой, а «утренней молитвой». Он бережно сдувал ворсинки с дисков, на которых хранились записи с камер наблюдения и фрагменты новостных выпусков. Смахивал пыль с дверцы застекленного шкафа, проверял установленный НЕРА-фильтр. Внутри покоилась богатейшая во всем Готэме коллекция газетных вырезок об одной единственной личности. Морти тщательно разложил листы по папкам, отсортировал по событиям и датам. Обложка — краткая заметка о происшествии, к которой крепились репортажи, полицейские отчеты, журналистские расследования, посвященные жертвам некрологи и фотографии. Отдельно хранились упоминания любимого имени в статьях, не посвященных ему напрямую. Морти подчеркивал их желтым выделителем и вел строгий учет. В случай чего он мог бы доказать, что Джокер давно стал главным символом Готэма. Бэтмен — местная Статуя Свободы. Башня «Уэйн Энтерпрайз» — все равно что Белый дом. Комиссар Гордон — бесполезный, но всеми узнаваемый белоголовый орлан. А Джокер — новая готэмская демократия. Остальные преступники рядом с ним лишь голливудские звезды, подогревающие интерес публики. Приведя алтарь в порядок, Морти взглянул на часы. До работы оставалось еще сорок минут, так что он мог пересмотреть любимое видео. Запись почти не покидала дисковод, и Морти без труда мысленно воспроизводил ее перед глазами, но все равно нажал на «плей» и опустился в кресло. Изображение зернистое, а цвета такие блеклые, что видео с таким же успехом могло быть черно-белым. Света не хватает, наверное, на весь склад две-три лапочки накаливания. Все пространство заставлено ящиками. Сейчас Морти знал, что это товар с ограбленного тайваньского контейнеровоза «Эвергрин Марин». Крупнейшее хищение за прошедший год. К началу записи потасовка уже началась. Ящики стащила группировка Черной маски, ночью их охранял десяток сонных бандитов. Они отреагировали слишком медленно, когда на склад ворвалась банда Джокера. Большинство даже не успели достать оружие. Однако тот, что остался за главного, быть чуть расторопнее подчиненных. Между ним и Джокером — метров пять. Дуло смотрит прямо на клоуна, и нет сомнений, что наемник попадает в цель. — Вышли все. Сейчас, — уверенно командует главарь, для убедительности покачивая массивным пистолетом. — А как же гостеприимство, Барти? — улыбается Джокер, разводя пустые руки, как идеальная мишень. — Мы пришли с миром, дружище. — А уйдешь в мир иной, если десять секунд не уберешься отсюда. Голос Барти (а точнее, Бен Медоу, трижды судимого, в том числе раз — за пособничество Джокеру) твердый, но глаза беспрестанно сканируют помещение. Ждет подвоха. Значит, не дурак. — Барти-Барти, радость моя, ты был таким хорошим мальчиком. Неужели пальнешь в безоружного клоуна? — Жить надоело? — хрипит наемник, глядя, как Джокер подходит ближе, будто пытаясь облегчить стрелку задачу. — Скажем так, я в Смерть бывал мучительно влюблен… — Что? Бен все-таки сосредоточил все внимание на клоуне, и в этот момент одна из ряженых нападавших (судя по росту, Сатоми «Соня» Тамура, которая сопровождала Джокера на семи из десяти ограблений за последний год) швырнула нож прямо в шею Бена. Оседая на пол, он нажал на курок, но Джокер, словно искусный танцор, плавно ушел с линии огня. Его люди без единого приказа прикончили команду Барни и утащили краденное. Уходя, Джокер послал в камеру воздушный поцелуй. Морти махнул рукой, будто поймал его, и прижал к губам. Он пересматривал запись несколько раз в неделю и должен был привыкнуть, но щеки все равно опаляло жаром. Это видео значило для него особенно много. Он годами гадал, что общего может быть у заурядного белого воротничка с клоуном-принцем преступного мира и, наконец, получил подсказку. Теперь под стеклом, помимо газет, лежат бесценный томик сочинений Джона Китса. Морти выучил эти двести восемьдесят восемь страниц наизусть.

***

Они ворвались в ювелирный магазин небольшой группой — всего шесть человек, двое из которых остались на улице. Хлюп вошел первым и молча приставил ружье к виску кассира. Соня и Малыш Бу встали по обе стороны от двери. Джокер неспеша опустил жалюзи и, развернувшись, объявил: — Дамы и господа, просьба оставаться на своих местах до конца полета! Жители Готэма, неплохо отдрессированные за годы разбоев и погромов, сразу опустились на пол. Грудастая девица в безвкусном платье, сверху донизу покрытом эмблемами «D&G», начала расстегивать цепочку, но Джокер цокнул. — Оставь себе, пташка. Не мой размер. Обычно он не интересовался ювелиркой (негоже отбирать хлеб у Харли и Кошки), но карточный долг — дело святое, а толстяк Пингви захотел помолвочное кольцо какой-то богачки, которое изготовили под заказ в этом магазине и еще не отправили заказчику. Хлюп, несмотря на сомнительное прозвище, отлично справлялся сам. Джокеру было не обязательно присутствовать на столь пустяковом ограблении, тем более днем, когда не доведется увидеть мышиные штанишки. Однако в последние дни он зеленел от скуки. Ни одна задумка не была достаточно забавной и грандиозной, чтобы получить за нее очередной билет в Аркхем. Стоя посреди комнаты, Джокер потянулся. Поправил макияж, глядя в круглое зеркальце: что-что, а освещение в ювелирных шикарное. Разбил стекло и нагреб сразу гость безделушек с зелеными камушками — как раз через пару недель День рождения Плюща. Хлюп все еще тыкал пушкой в продавца, который трясущимися руками перебирал бархатные мешочки и не мог найти нужный заказ. — Долго-то как, а. Ты такой пришел или здесь поседел? — спросил Джокер у сжавшего на полу деда, который сопровождал девицу в «Дольче». Старый пижон промолчал и, кажется, обмочился. Джокер подумал, не стрельнуть ли ему в колено, но Мышонок особенно печалился, когда страдали те самые женщины-дети-старики. Джокер старался не трогать их без веской причины. Он задумался, можно ли считать таковой бессовестное игнорирование простых вопросов, когда позади кто-то неуверенно зачитал:

Что было это — сон иль наважденье?

Проснулся я — иль грежу наяву?

Джокер застыл на мгновение. Потом развернулся на каблуках. — И что это была за минута славы? — спросил он, разыскивая глазами источник шума. Им оказался парень неопределенного возраста. Глянешь мельком — под сорок. Поближе — нет и тридцати. Он не казался ни милым (из-за крупного носа), ни мужественным (впечатление портили голубые глаза, печально поблескивающие из-под нависшего века). Ассиметричное лицо, невысокий рост, сильно отросший кроп, серо-зеленая толстовка, вытянувшаяся от неправильной стирки. Рыбак рыбака видит издалека, и Джокер сразу признал в нем потенциального пациента аркхэмского Отделения номер шесть, куда помещали «безобидных» тихонь, вроде Эда Кемпера. Однако взгляд был настолько испуганным, что стало ясно: этому яблочку еще зреть и зреть. — Готово, босс! — отчитался Хлюп. Джокер тут же потерял интерес к стихоплету и махнул рукой, чтобы ребята выметались на улицу, пока не приехала полиция, но парень, запаниковав, сильным голосом продекламировал:

Я неизменным, вечным быть хочу,

Чтобы ловить любимых губ дыханье,

Щекой прижаться к милому плечу,

Прекрасной груди видеть колыханье

И в тишине, забыв покой для нег,

Жить без конца — или уснуть навек.

Находящиеся рядом с ним люди отползли подальше. Соня взялась за дверную ручку и громко прочистила горло. Хлюп почесал затылок. По их реакции Джокер понял, что ему не почудилось. — Знаешь, парень, — сказал он, опускаясь на корточки, — вечный сон я тебе, конечно, организую, но все-таки интересно сначала узнать, на чем ты сидишь. — Я не употребляю наркотики, — замотал головой заложник. — Извините, если я вас отвлекаю. П-просто думал, что вам нравится Д-Джон Китс. — Китс… Что-то знакомое, да… — вспомнил Джокер, у которого в Аркхеме было только три занятия: читать книги, разрабатывать план побега и изводить охрану. — О. Так этот, скажем по-французски, performance, был для меня? Джокер прижал руку к груди в притворном восхищении. Парень тут же опустил глаза и раскраснелся. — Я ваш большой поклонник, — полушепотом сообщил он. Джокер ахнул, будто признание тронуло его до глубины души, а сам подумал, что Отделение номер четыре, для шизофреников, подойдет ему даже лучше. Придвинувшись поближе, почти нос к носу, Джокер стащил перчатку и провел ногтями по щеке этого чудика, оставляя на коже четыре насыщенно-красных полосы. Заложник, не дыша, раскрыл рот. Его зрачки разрослись, как черные дыры. — И как же зовут моего поклонника? — спросил Джокер. — Морти. Джокер в ответ только хмыкнул. Впервые за много лет он не придумал, как исковеркать чужое имя: оно уже звучало как прозвище. — Босс, — осторожно позвала Соня, и когда вдалеке послышалась сирена. — В машину, — скомандовал Джокер. Морти дернулся, будто приказ предназначался ему. — Не-е-ет, ты остаешься здесь. Но не стесняйся, приходи в гости. Буду ждать тебя. После дождичка. В четверг, — Джокер похлопал его по поврежденной щеке. — Au revoir всем моим новым друзьям! Они скрылись за поворотом за пару секунд до того, как нагрянула полиция. Джокеру было очень интересно, что Морти скажет, когда его допросят как свидетеля.