Konigin

              — Следите за пальцем.       Голубые глаза лениво следуют за движением руки в белоснежной тальковой перчатке. Кто-бы мог подумать, что тот мелкий ариец будет до чëртиков не меткий, но в кучности колотых ран преуспеет как никто другой из противников. На долю секунды австрийцу показалось, что может остаться не то что без почки — этот придурок, казалось, мог разкурочить пластины на бронежилете. Кровожадный малый ему достался, не то чтобы Кëниг был святошей. И близко нет. Он жесток до трепета в поджилках и с удовольствием отделил бы мясо от костей этого голубоглазого ублюдка.       Начал он с них как раз, уж слишком были они наполнены самоуверенностью и отвагой. Жаль выдержки не хватило. И крови. Как своей, так и чужой.       Чувство развязности нагнало ещё в бронетранспортёре от понижения артериального давления. Коагуляторы плохо справлялись с остановкой крови от такой раны.       — Боль, тошнота, головокружение? — спрашивает его женский голос, пока другая рука в перчатке считывает средним и указательным пальцами пульс на его запястье.       Глаза падают на соседние носилки, где лежал без сознания МакТавиш, над которым ещё больше суетились санитары. Где-то рядом слышится хриплый голос Газа и рычание Гоуста.       Это должна была быть обычная разведка, но всё пошло самым казусным образом. Через очко.       Хочется автоматически сказать, что всё нормально, чтобы от него отстали и оставили в покое, но он в лучшем случае может лишь помотать головой. Ясно что это ложь чистой воды. Нужны все остатки концентрации, чтобы хоть что-то вытолкнуть звучное из глотки. Он чувствует как с него стягивают капюшон. Ему это не нравится, но на сопротивление сил осталось мало.       Глаза удалось разлепить не сразу. Первое что его побудило проснуться — запах хлорки и медикаментов. Второе — желание проблеваться от этой симфонии. И от головокружения.       Кёниг до содрогания брыжеек ненавидел госпитали. Не то чтобы у него были проблемы с красным крестом или любое недоверие к белым халатам. В своих самокопаниях, конечно, он рано или поздно выходил на мысли такого рода — никуда не денешься, когда твоя жизнь находится в чужих руках.       Быть зависимым от кого-то — непозволительная слабость. Такая у него была установка.       Люди для него одна часть проблемы, вторая — само пребывание в госпиталях. Комната медленно становится психушкой. Прайс бы с ним согласился. А ещё частые попадания на врачебную кушетку не очень положительно скажутся на карьере.       У военных бывают промахи, и эти промахи оставляют на теле всевозможные повреждения, а порой, в самых худших обстоятельства, калечат разум. Когда видишь отсутствие шрамов и увечий у старших складывается двойное впечатление — либо профессионал, либо тыловик. Как бы необдуманно ни звучало, чаще на ум приходит второе. А следом и третье. Тыловая крыса. И это неправильно. Ты ведь не знаешь хорошо, какова его работа. Но порой эти их самодовольные ухмылки, байки и звезды в глазах про новый шрам — охота было таких людей размозжить, стереть, открыть им глаза. Кёниг хотел этого не часто, но когда кулаки чесались, его мало что могло удержать. Он знал что может позволить и знал границы. А ещё знал что это правило работает с точностью в обратную сторону.       Его собственное тело было давно уже не чистым холстом. И он не видел в этом ничего, чем можно было гордиться. Он был уже давно не новичком и не часто получал ранения, как было в начале службы, когда он был ещё совсем молодым призывником. Естественно, что его работа отличалась повышенной травматичностью и повышенными рисками, но даже это не спасало от самовыедания. Не мог от этого деться просто. Было, правда, продвижение после очередного совмещённого задания с оперативно-тактической группой.       Кто бы знал, что ебаные приёмы у психотерапевта принесут ничтожную часть прогресса, по сравнению с теми коммуникациями в которых были вовлечены Гоуст и Прайс. Просто кошмар. Казалось бы, психология так не работает, не от таких прожженых жизнью людей. Но что-то в этом было балансирующее. То, чему можно было поучиться. В этом познании его полностью поддерживали и Соуп с Газом. Кстати о самих сержантах: чёрт побери, откуда в этих людях берётся поддержка такими вагонами? От этого даже веет жутью. Знал бы раньше, как будет проходить такая командировка — подписывал бы контракт без проволочек.       Ему давно понятен свой диагноз. Ему не нужны психиатры и таблетки. Ему нужна война. Он её не ищет, но раз она его находит сама в течение всей его жизни, может так и должно быть.       И ведь каким бы ужасным по меркам человечности он ни был, первое что он хочет узнать у санитаров после того, как наркоз отходит, это то, что с сержантом МакТавишем. Как выяснилось его тоже зашили и стабилизировали состояние, только он ещё не проснулся.       Из тормознутых извилин мозга выуживается сухое и недалёкое «Gut». Кажется это верх его эмпатии. Его быстро клонит опять в сон.

***

      На вторые сутки в госпиталь наведываются члены оперативно-тактической группы.       Гоуст передает ему чистую одежду и средства для личной гигиены, надеясь, что выбранные вещи подойдут для крупных габаритов штурмовика. Несмотря на то, что Призрак сам был не дохляком, его параметры и размеры Кëнига разнились, так что выбор был практически на глаз.       Кëниг его благодарит за это. А говорили, что этот мужик настоящий зверь — руку откусит по самый локоть. И ведь это вполне так и было. Все, кто здесь держится достаточно долго — живут со своими тараканами. Они помогают не загнуться окончательно. Кëниг это понимал, даже порой уважал.       Газ обрисовывает картину дальнейших событий: Кëниг с Соупом здесь застряли на приличное время из-за серьезных ран, но их обещали побыстрее поставить на ноги. В конце передал привет от Соупа, сказав, что этот дикий лежит в соседней палете, как бы добавляя, что это хороший повод для беспокойства. Блять, ну спасибо, сержант, обнадежил.       Прайс лишь роняет пару слов про ублюдков с допроса, с которыми они столкнулись, и его телефон начинает громко подавать сигнал активности. Джон отходит в сторону на переговоры. Не каждый смертный знает его личный номер, а значит опять что-то важное.       В скором времени приходит медик, сообщая, что время для посещения истекло. Если бы у австрийца была возможность, он бы ушёл вместе с операторами. Хотя бы просто подышать свежим воздухом — приоткрытое окно, это ничто, по сравнению с самой улицей. Он в очередной раз нервно тянет медицинскую маску выше к переносице, в мыслях ещё раз обращается с благодарностью к Признаку, что вложил пару масок к одежде.       К вечеру на телефон приходит сообщения от Хоранги. Это добивает. Этому паршивцу было весело. Откуда этот коротышка узнал, Кëнигу не суждено было выпытать. Если так задуматься, кореец пару раз вместе с ним и Хатчем принимали участие для прикрытия сто сорок первой. Кто блять: Газ? Прайс? Гоуст? Та женщина из ЦРУ? Кто-то из вышки в КорТак?       Он раздражен. Хочется на воздух. Как только он сможет стоять прямо, не шатаясь от потемнения в глазах, он знает что первым делом сделает. Правда, будет уместней дождаться вечера.

***

      Толчок дала пересменка на посту.       Кто бы знал, что извечный чёрных ход рядом со складами будет и правда не заперт. Видать кто-то с перекура когда возвращался по какой-то причине не стал запирать. Другой вопрос, как скоро этот кто-то вернется и замкнет широкую дверь на ключ? И будет ли вообще этот кто-то возвращаться? Его это сейчас мало беспокоит.       Хватает малой силы, чтобы дверные петли относительно тихо заскулили. Оглядевшись по привычке и не найдя никаких движений в пространстве, он позволяет себе немного уйти в себя, немного отпустить напряжение.       Кëниг натыкается взглядом на скамью, которая стояла чуть поодаль. Это вполне устроит. Минут пять будет достаточно для перезагрузки мозгов, но чтобы расслабиться окончательно понадобиться чуть больше.       Холодный свет фонарей не мешал отчётливо мерцать звездам на чёрном небе.       На улице свежо, даже морозно в моменты, когда ветер забирается под больничную одежду. Темно, нет ни единой души. Так спокойно, что порой кажется в ушах начинает глохнуть от стука собственного сердца.       Время тянется медленно, но ощутимо.       Где-то за спиной тихо скрипнули петли дверей дважды, за этим последовала торопливая тихая поступь. Это за ним? Какого чёрта приспичило делать обход глубокой ночью? Тот самый человек-амфибия, что позабыл запереть чёрный ход? А может кто из соседей панику развел? Да хоть всё вместе, от этого приятней не становится.       У Кëнига преобладало критическое мышление довольно забавным образом — в один момент он морщиться, в предвкушении потока мерзких наставлений в свой адрес, словно он был первоклашкой, а не профессиональным убийцей, а другой частью желал слиться с ночной темнотой, чтобы эти самые шаги свалили куда-нибудь подальше, авось и пронесёт, параллельно прикидывает, что сможет сказать в свою защиту. И он скажет. Он уже четвёртые сутки находится в четырёх стенах, не по своей воле, ещё и с кучей шумных людей.       Как же он ненавидит быть ограниченным в своих действиях.       Он находит светлый силуэт боковым зрением, когда шаги стихают. Цепляется за белый подол, что был чуть ниже коленных чашечек.       Слышен вздох.       — Я не буду ничего говорить и спрашивать как вы смогли пройти через пост. Просто возьмите это, чтобы не замерзнуть, и постарайтесь вернуться в палату до начала обхода. — в поле зрения оказалась чужая рука, что протягивает термос.       Кёниг, недолго размышляя, берёт не проронив ни слова. Металл приятно греет под пальцами. Тепла было мало, но этого хватало, чтобы приятное ощущение поползло вверх по венам, теряясь где-то на середине предплечья. Казалось бы, такая мелочь.       Как раз о мелочах.       Девушка поправила под боком приличную коробку из которой виднелся геометрический принт грубых больничных пледов. Коробка перемещается в руки во время хода к соседнему корпусу.       Мужчина сначала долго смотрит на матовую поверхность металла, как будто он только проснулся, а затем переводит взгляд на уходящую фигуру в белом.       Что это было и почему кто-то занимает какими-то пустяками ночью?       Хотя, ему нет никаких дел, ровно настолько, как и этому медику на нахождение австрийца за пределами палаты.       Ради интереса он откручивает крышку термоса — от туда сразу валит тёплый пар. В приглушенном свете дальних фонарей непонятно содержимое. И зачем ему это? Он ведь не мёрзнет.       Принюхавшись он готов закатить глаза — ебаная ромашка. Здесь похоже ей лечатся больше, чем таблетками.       И что ему делать с такой щедростью? А с термосом? И почему это заставляет его нервничать? Он хотел просто посидеть на улице ночью, но какого-то черта его достали и тут.       Плотно закрыв крышку, мужчина стал лениво осматривать посуду, просто потому что от привычек никуда не убежишь и вскоре наткнулся на кусок изоленты на дне. Даже в плохом освещении на жёлтом материале виднелись мелкие буквы.       In vino veritas.       Вашу ж мать. Нормальные люди подписывают их вещи своими именем и фамилией. На крайний случай оставляют инициалы. А это что?

***

      — У тебя что, опять бессонница? — слышится за спиной из дверного проёма. Это заставляет импульс стрельнуть по нервным окончаниям.       Девушка поворачивается на источник шума. Карамельная желтизна встречается с прищуром небесной лазури.       — Ты меня чуть не напугала.       Пока одна возится в коробкой, другая плавно подходит ближе, складывая руки на груди, наблюдает из-под прикрытых век.       — Клэр, всё хорошо? — обеспокоенно спрашивает девушка с позывным Зима.       — Я сегодня в ночной. — девушка немного поворачивает голову к собеседнице.       — Ври убедительнее. Я видела график.       Она вздыхает, пойманная с поличным, отворачиваясь к коробке, начиная заново перебирать содержимое.       — Ладно. Я просто вспомнила про старые пледы и решила их принести. — она принимается снова раскладывать плотное полотно по полкам.       Понятное дело, что просто так человек не встанет посередине ночи и не по бредëт на склад соседнего корпуса только чтобы забрать коробку с неважным содержимым.       — Хорошо, — в голосе звучит спокойная улыбка. Елена по-другому и не может, и вот уже вторая пара рук лезет в коробку. — Я не просто так тебя достаю. Скоро сборы. Надеюсь ты помнишь?       В ответ слышно лишь протянутое «мгм».       — Где Иззи и Розин? — Клэр вспоминает про других из группы.       — А ты на время посмотри. Они уже видят третий сон, в отличии от некоторых, — девушка между делом быстро убирает прядь русых, чуть вьющихся волос обратно в хвост.       — А ты чего не спишь?       Ей смотрят прямо в глаза и усмехаются ещё шире.       — Сегодня я в ночную, бабуль. Ты точно в этом мире живёшь? — девушка легонько пихает знакомую плечом, выискивая чужие прищуренные в ухмылке виноватые радужки. — Кому-то пора спать.       Клэр кивает.

***